apple sommelier

Феликс очень любит яблоки. С самого детства мама говорит ему, как они полезны: в них, мол, клетчатка, йод, да и вообще это панацея, к тому же еще и сладкая. Потому он, узнав, что где-то в центре города сейчас фестиваль (пусть еще и сидра), спешит туда, чтобы вдоволь надегустироваться. В сумке у яблочного сомелье уже сорта три, не меньше, и он вышагивает вдоль торговых рядов туда-обратно, выжидая следующую дегустацию. И промоутеры не отказывают, ведь по набитой сумке понятно, что Феликс — настоящий клиент, а не набивать халявно желудок пришел. Картинно выхаживают перед ним с подносиками, на которых — дольки в корице на шпажках. Хёнджин всей этой яблочной эйфории не понимает. Он здесь лишь потому, что отец запряг помогать — продавать сидр на одной из его точек. Он только-только стал совершеннолетним, поэтому и работу доверили несложную — прилавок почти в самом конце ряда, куда никто не доходит. А Хёнджину все равно — ему обещано три бутылки, две из которых он мирно-мерно за вечер и всасывает. У него остается одна, когда, почти уже к закрытию, веснушчатая мордашка начинает отсвечивать среди толпы пьяных, не очень приглядных «дегустаторов». Он решает Феликса окликнуть. Раз, другой, третий. И четвертый, когда отчаивается — бросает смазанно в него пробку из-под бутылки, и попадает ненароком прямо в лоб, пока тот разворачивался и хотел уже направляться в соседний ряд. На вопрос «Почему только яблоки?» Феликс отвечает, что еще не в том возрасте, чтобы продавали алкоголь. И действительно, Хван заметил, пусть и пьяный довольно, что Феликс даже на вид немного (много) меньше, да и потерянный какой-то, что ли. Будто у него фестиваль просто яблок, а не сидра почти бесплатного, которого если напробуешься, то, как в том мультике, станешь жирной свиньей и не сможешь уйти, пока не расколдуют. Феликс не отсюда, у него в ясных глазах, незамутненных алкоголем, отражаются огоньки от гирлянд, что висят сверху. А на щеках у него становятся четче видны, когда он подходит ближе, такие же — будто на ниточках, веснушки. Нравится. Хёнджин предлагает ему попробовать, протягивает полную бутылку щедро и с интересом наблюдает, поправляя свой форменный венок, от которого за целый день ношения уже вся голова исчесалась. Феликс соглашается, потому что Хёнджинов аргумент «Сидр делают из яблок» действует так, как прописали, и ему сначала горчит, но потом заходит вкус. Хёнджин почти в восторге, оставляет ему эту бутылку и открывает новую — вишневую. Она с другой этикеткой, в темном стекле — заплетающимся не то от опьянения, не то от счастья, что ему скрасили одиночество, языком Хван повествует что-то, что успел вычитать за весь день здесь от скуки на палящей летней жаре. Феликс же опирается о деревянный прилавок, немного даже перевешивается через него и с упоением слушает, потому что парень кажется ему весьма занятным, симпатичным даже. Он и сидр-то глушит (уже половину бутылки) только из-за того скорее, что Хёнджин угостил. Забыл уже про яблоки в сумке, про поздний час и комаров, которые летними ночами нещадны. — Для чего это? — Это? — Хёнджин берется узловатыми пальцами за маленький жернов, стоящий в углу прилавка, и полностью сосредотачивается на нем, пытаясь вспомнить название предмета, — Это здесь для красоты, он сувенирный. Феликс смелый и хитрый. Он и сам не помнит, как называется эта штука, да и ему до лампочки — после почти получаса за разговором и двух разных сортов сидра, смешанных в нем, он только и ищет повод для Хёнджина отвлечься, чтобы выкинуть что-то, а затем — убежать. Хёнджин — к нему в профиль, облокотился так же на деревянную поверхность и, увлеченный, забывает смотреть на Феликса, который целует игриво в щеку незадачливого торговца, окончательно распугивая всех клиентов. Хёнджин млеет, не знает, что сказать и как реагировать, но поворачиваться не спешит — только пальцами хватает на всякий случай того за рубашку, чтобы не рыпался никуда, и правильно делает. Феликс дёргается, чтобы отстраниться, но не выходит. Он — взглядом на него, смущенный, проигрывает в собственную игру, а Хёнджин лишь растягивает улыбку, приподнимая только один уголок своих прекрасных губ; сносит обоих. Феликс уверенно, пусть и целовался до этого всего пару раз, подается вперед, целуя сначала в губы, а затем шумно выдыхая прямо перед его лицом. Кажется, даже от простых запахов хмеля и яблок с корицей кружится голова, но картинка с Хван Хёнджином пьянит и доставляет не меньше. Феликс скидывает сумку с яблоками куда-то за прилавок, запрыгивает на него и перекидывает ноги. Спуститься сам он не успевает, потому что оказывается подхваченным за талию и опущенным мягко на стопы. Тот правда выше намного. Хёнджину очень нравится целовать Феликса, закрывая собственной широкой спиной от тех немногочисленных гуляк, которых уже буквально палками скоро гнать начнут, да и время позднее. До конца рабочего дня двадцать минут — это не много, но для кое-чего — в самый раз. Хёнджин накидывает на Феликсову макушку свой венок, бросая «Постоишь за меня», а сам — спиной к прилавку и вниз. Садится на неудобный пол, ударяется головой о какие-то нелепые полочки, но выгибается в спине, чтобы достать до бедер Феликса и притянуть к себе, обхватывая. Феликс, хоть и тушуется, все равно подходит и даже сам расстегивает молнию, потому что пьяный Хёнджин снизу на такое явно не способен. Делает еще шаг ближе к прилавку (Хёнджину), нацепляет самое непринужденное выражение лица, а в следующий момент — отчаянно присасывается к горлышку недопитой бутылки, с Хваном синхронно. А после — закатывает невольно глаза, прикрывая веки. Он даже не знает его имени — стонать ему нечего, а потому Феликс лишь наклоняет чуть голову вбок, кусая губу и незадачливо почесывая из-за венка затылок, когда внизу всё уже в огне, а жгучий из-за алкоголя Хёнджинов язык скользит вдоль. Феликс сжимает кулаки и ногтями ведет по деревянной поверхности, пытается не подавать виду, но на него, вроде, никто из усталых работников фестиваля и не смотрит. Он несдержанно толкается, пока в голове пытается усмирить вкус реальности, которая «ну какого вообще черта», но сидр мешает. Вкусный такой оказался. В уши Хёнджину льется уже осточертевшая веселенькая музыка, трелью отдаваясь в пьяном затылке, но Феликсов сдавленный выдох, когда он берет за щеку, для него будто бы громче всей этой какофонии нескончаемого эха струнных и духовых. Он хватается за бедро парня, сжимает член у основания немного грубее и совсем не жалеет свое горло, а Феликс лишь молится, чтобы это яркое знакомство с яблочным вкусом не прекращалось. Оно явно оставит след — на Хёнджиновом плече, например, теперь точно. Благо, что ветровка еще с собой есть, а Феликс умудрился не попасть на форменную нелепую жилеточку. Ноги обмякают, он буквально сползает к Хёнджину вниз и садится рядом, скидывая к черту чесучий венок. Оба загнанно дышат из-за адреналина, что малолеток не застукали, что только что, черт возьми, они вытворили, но Феликсу хватает не то сил, не то смелости сейчас только на: — И как ты вообще весь день умудрился простоять в этом венке?