Заходящее солнце

      Его солнце медленно умирало. Затухало, как закат. Становилось все прекраснее и ценнее с каждой секундой, но неумолимо ускользало из рук. Почему все, что мы ценим, рано или поздно уходит от нас? Почему заставляет страдать? Почему заставляет чувствовать себя одинокими? Разве этот мир не был создан для того, чтобы им наслаждались? Препятствия и горькие моменты неизбежны, однако за ними всегда должно следовать нечто хорошее. То, что мы должны ценить еще сильнее, не принимая это как данное, а восторгаясь, и благодарить свет и свою стойкость, которая позволила добраться до луча света в беспросветной тьме. Черное не должно всегда маячить перед глазами, его необходимо разбавлять, иначе в чем смысл? Зачем стараться, бороться, если исход всегда один и тот же? Нечто ценное всегда ускользает раньше, чем мы успеваем это полностью заполучить. Такова горькая правда. И сейчас ночь уже близка. Солнце почти село. Закат их долгих одиноких лет и совершенно непродолжительное время, когда они были вместе. Были рядом. Были.       Порой, когда ты выбираешься из бесконечной череды бед и отвратности, начинаешь думать, что теперь все будет по-другому. Что никогда не будет хуже, чем было, и что все наконец возымеет свой смысл. Каждый вдох, дуновение ветра, шелест травы, взгляд, слово, улыбка - не важно, что именно. Раньше все было иначе, было как-то рвано, картина не имела целостности, но обладала хорошо прослеживаемой логикой. Теперь, в свету, ты видишь пейзажи невиданных красот. Ты видишь все, и дышать становится легче. Но судьба никогда не была к нему благосклонна. Она подойдет ближе, огладит его спину своей изящной рукой, приобнимет ласково, даже немного ревностно, за плечи. Приблизится своими яркими губами к уху и тихо прошепчет: «Я единственная, кто действительно может быть рядом». И все померкнет еще сильнее, превратится в одну сплошную тьму, где не будет воздуха, чтобы спокойно вдохнуть. Не будет света, чтобы на него ориентироваться. Не будет лекарства от раздирающей боли внутри. Не будет ничего. Это его судьба, и она безжалостна.       Город, в котором он прожил всю свою жизнь, потеряет свои краски окончательно, шум стихнет. Только он, его мысли и голос дорогого, действительно родного человека. Ты стоишь на светофоре и ждешь, когда зеленый свет позволит тебе идти вперед. Быть в целости и сохранности, но нужно ли это сейчас? Один шаг - и все будет кончено. Спасение так близко и так далеко одновременно. Осаму отрешенно покачивает головой, стараясь отогнать от себя все лишние мысли. Нет, это не тот день и час, когда ему суждено прервать собственную сюжетную линию, ведь его ждут. Все еще ждут.       Запах больницы, а эти препараты: фенол и совсем немного резина, становится нестерпимым, хотя раньше был достаточно привычен. Снующие туда-сюда люди, будь то посетители или же персонал. На Дадзая уже не обращают особого внимания, только девушка на ресепшене здоровается и говорит, что он может пройти. Напоминает номер палаты, как будто это нужно. Этого ему не забыть никогда. Поворот, лестница, длинный коридор, за ним еще один поворот налево и четвертая дверь по правую руку. Сюда мужчина доходит на автомате, будучи в своих самых ужасных и нерадужных мыслях. Даже в полудреме. Дверь перед ним кажется отнюдь не деревянной, а каменной; без ручки, но на замке. Каждый раз открывать ее все тяжелее. «А что, если он… что, если», - беспорядочно крутится в мыслях, когда рука опускается на металл и аккуратно, медленно двигает преграду в сторону. Нет, все хорошо, Он еще дышит, видит, улыбается. Его сердце все еще бьется.       Шум открывающейся двери не привлек внимания сидящего на кровати мальчишки. Он смотрел в окно, держа осанку, сложив свои тонкие руки на ногах. Подключенный к многочисленным аппаратам. У шатена заболело сердце, но не так, как болит у его Атсуши. Совсем по-другому. Звонкий стук закрытой двери наконец-то доходит до слуха беловолосого, и тот поворачивается, одним резким движением руки выдергивает наушники из своих ушек, а второй снимает с лица маску, что помогает ему дышать. Накаджима прекрасен в свете заходящего солнца. Лучи перебирают его шелковистые волосы, поглаживают по белым щекам, играют в фиалковых глазах.       Атсуши и есть это самое заходящее солнце.       - Ты выглядишь потрепаннее обычного, - такой хриплый, но родной голос. Тихий, но ласкающий слух. Даже если бы тигр совсем ослаб и говорил одними губами, мужчина обязательно понял бы его. Это его долг. Это его жизнь. Бледная рука тянется к Дадзаю, и тот немедля подходит ближе, берет хрупкую ладошку в свои руки и садится на рядом стоящий стул. Губами припадает к костяшкам, но смотрит только на лицо его милого мальчика. Нежный румянец покрывает щеки, и смущенная улыбка украшает пухлые губы. Он просил так не делать, ему стыдно, они ведь не на светском приеме давних времен, и Накаджима совсем не благородная дама, чтобы его руки так целовали. А шатену плевать, кем был его дорогой. По сути, бродяжка, но намного лучше любого, у кого была «голубая» кровь. – Опять спал в офисе?       - Я не хочу в дом, где тебя нет, - так же тихо отвечает детектив.       Только бы не нарушить их тихий устроившийся в равновесии мир сейчас. Трется о чужую ладонь щекой. Такая холодная, какой не была никогда. Он согреет ее своим теплом, своим горячим дыханием, своей любовью. Впервые своим естеством. Если мальчишка улыбнется ему еще хотя бы раз, посмотрит все теми же горящими от жизни глазами. Нет, фиалки его очей все еще не пропали, они все такие же прекрасные, как и раньше, но теперь… теперь в них отражается темное пятно под названием Смерть. Атсуши чуть надувает губки, явно недовольный таким ответом, но ничего не говорит. Понимает и просто принимает, как и все остальное в Дадзае.       - Я думал, что, когда приду, ты снова будешь спать, - Осаму отстраняет ладошку от своего лица и опускает крепко сцепленные вместе руки на матрац, поглаживая тонкую кожу большим пальцем. Смотрит обеспокоенно, ведь мальчишку так редко можно застать бодрствующим. С каждым днем все хуже. Тонкая рука мелко задрожала.       - Прости, ничего не могу с этим поделать, - он покачивает головой и давится воздухом, быстро прикладывает свободную руку ко рту и сдавленно кашляет. Дадзай опускает голову и вновь целует руку. Так отвратительно чувствовать себя бесполезным. Если бы он только… если бы он только мог что-то изменить.       - Атсуши, все нормально? Ты какой-то бледный, - обеспокоенно спрашивает Осаму, подходя к вышедшему из душа мальчишке ближе. Тот и вправду выглядел болезненно бледным и уже несколько дней был вялым. Его лоб горячее обычного.       - Простыл, наверное, не переживай, Осаму.       Это была не простуда. Конечно же, нет. Когда в последний раз все было так просто? Никогда уже и не будет таковым. Это была способность эспера, за которым гнались Атсуши и Кенджи. Их совместное задание не должно было закончиться таким образом, ведь все было идеально выверено и распланировано. Хотя, честно признаться, дело попахивало нечистым с самого начала, когда к ним пришел Танеда и сказал, что требуется помощь. Полная информация по преступной организации: на каждого ее участника и все характерные для них махинации. «Нехватка рабочих рук» - звучит достаточно убедительно, учитывая, что Особый отдел сейчас разгребает за недавним происшествием, в котором приложили руку эсперы. Детективное агентство не может отказать, особенно учитывая, что дело должно быть плевым. Возможно, ошибка началась с этого самого момента.       Последний из противников был загнан в тупик, и Накаджима мысленно радовался, ибо удалось избежать серьезных последствий от их погони. Взрослый мужчина смотрел с вызовом и украдкой оглядывался по сторонам, ища пути возможного отступления. Но их нет, он понимает, однако сдаваться не собирается. Кенджи подходит слишком близко, провоцирует своей улыбкой. У него не самая сильная способность – усыпить прикосновением. Поэтому его не боятся, ибо, если закончить все одним точным ударом, все будет хорошо. Верно?       - Сдавайтесь, пожалуйста, - Миядзава наивен разве что совсем немного, поэтому делает шаг вперед, приподнимая сорванный по пути дорожный знак. Они слишком близко друг к другу, и Накаджима хотел об этом сказать, но не может, потому что преступник тоже отреагирует на этот выпад. Темные глаза смотрят внимательно, вглядываются в чужое веснушчатое лицо. – Что-то не так, сэр?       - Благородство – удел глупцов, - невпопад отвечает мужчина, поднимая свою руку в сторону блондина. – Ты подойдешь.       У мальчика-тигра не было времени, чтобы подумать о том, что он собирается делать. Ноги уже несут его к деревенскому пареньку и толкают с силой, которая могла бы сломать кости обычному человеку, но не Кенджи (спасибо его способности). Двухцветные глаза сталкиваются с чужими, уже давно мертвыми, и внутри все холодеет.       Черная дымка разносится вокруг меньше, чем за секунду, поглощая все вокруг. Дышать так тяжело. Желтоглазый хватается за свою грудь и падает наземь, чувствуя, как деактивируется его способность. Отвлекающий маневр? Какой-то трюк? Где? Где преступник? Глаза слезятся, и сознание медленно уплывает. Нет, так нельзя. Ему нужно... нужно.       - Ты не подашь мне платок? – Дадзай немедля выполняет просьбу: достает темную ткань из своего нагрудного кармана и отдает его Накаджиме. – Спасибо, - парень утирает свой рот, но сжимает согревающие его руки сильнее. Он здесь, он рядом.       Так не хочется показывать эту свою слабость перед шатеном, ведь он не заслуживает такой боли. Атсуши обещал быть рядом до самого конца. Когда этот конец должен был наступить и по какой причине, не было ясно им обоим. Однако, пока они просыпались в одной кровати, лениво целуя губы друг друга, обнимаясь, бесконечно любя, совершенно не хочется о таком думать, только отдавать всего себя каждому мгновению. Дадзай говорил своему мальчику абсолютно открыто, что боится потерять его, боится, что однажды он не увидит родных глаз дома. А Атсуши… Атсуши успокаивал мужчину, ведь столько всего было прожито, и он до сих пор жив. Он так просто не умрет, не даст загнать себя в угол, будет бороться до конца.       - Ведь жизнь так прекрасна, да, Осаму?       - Ты прекраснее любой жизни.       Он лжец и обманщик. Не сдержал своего обещания, опять не оправдал надежд, не смог. И года не прошло их отношений, а Накаджима так все нагло испортил. Их большие планы. Осаму не любил загадывать на будущее, но с удовольствием придавался мечтаниям со своим любимым. Отправиться вместе в отпуск и провести его в одиноком доме в лесу. На годовщину завести котеночка и назвать его каким-нибудь милым именем, чтобы согревал, если вдруг получится так, что одному из них нужно задержаться на работе. Переехать в свою маленькую квартирку. Атсуши был намного романтичнее Дадзая и поэтому предложил через несколько лет обменяться обручальными кольцами.       - Не то чтобы подобный символизм много для меня значил, - говорил он, перебирая темные волосы. – Просто… не могу объяснить.       - Я тебя понимаю, - улыбается шатен, ведь он действительно понимает.       Ему нужны позитивные мысли и маленькие радости. Но все, что Накаджима делает - это еще больше убивается от своей никчемности. Он – ничтожество, которому следовало бы умереть в какой-нибудь канаве еще очень давно. Его спасли, подарили надежду, показали место в этой жизни. Его полюбили и позволили любить в ответ. А что сделал сам Тигр? Взял в руки и по своей неосторожности разбил все это, порезавшись осколками. Нет, Атсуши совершенно точно не сожалел о том, что спас тогда Миядзаву. Если бы вместо него на этой кровати оказался друг, беловолосый ни за что не простил бы себе этого. Нужно было просто чуть дольше подумать, чуть больше сделать, найти в себе силы и убежать из того черного облака. Но он не смог и теперь расплачивается за это. К сожалению, не один.       - Что это? – спросил Осаму, кивая в сторону лежащего на одеяле плеера с наушниками. Он не помнит, чтобы у ученика была эта вещица.       - Ох, это подарок от Куникиды-сана. Я нашел его на столике, когда проснулся, - платочек опускается на кровать, а незамысловатое устройство отправляется обратно на твердую поверхность.       - И что там? – педантично интересуется шатен, разглядывая белый прямоугольник с небольшим экраном и тремя кнопками.       - Несколько электронных книг, - Атсуши продвигается вперед на кровати, на мгновение расцепив их руки. Его спина затекла, а тазовые кости заметно онемели. С момента, как он заболел, совсем истощал. Хотя, казалось бы, в его первую встречу с детективом худее было уже некуда. Дадзай по привычке поправляет подушку, чтобы возлюбленному было удобнее лежать. И когда тот принимает горизонтальное положение, снова заходится тяжелым кашлем. Сильнее, чем до этого. К его лицу плотно прижимается маска, но все, что ищет беловолосый – это чужая рука, которую он будет сжимать до конца. Его потряхивает, а глаза застилает пелена боли. Но Накаджима держится и сдавленно улыбается, все так же влюбленно смотря на мужчину. Осаму ответит ему тем же. Вымученно, но улыбнется, проведет ладонью по светлым волосам, убирая их со лба.       - Зрение опять ухудшилось?       - Твое лицо, Осаму, - говорит мальчик, вновь начиная дышать самостоятельно. – Я вижу все так же четко. Почитаешь мне?       Дадзай кивает и достает из полки книжку, которую приносил около двух недель назад. Чаще всего они разговаривают, когда мужчина приходит. О всяких мелочах, но таких приятных. В такие моменты парень снова начинает выглядеть живым и здоровым. Посмеивается, старается неловко отшутиться, рассказывает о том, как прошел его день. Пусть будни и не отличались особым разнообразием, но беловолосый рассказывал о них с большим энтузиазмом. Порой он уточнял некоторые моменты, пусть и делал это ранее, детективу было все равно. Только бы слышать родной голос.       В последнее время Атсуши становилось все тяжелее говорить и дышать самостоятельно, поэтому он попросил Дадзая принести ему какую-нибудь книжку, чтобы тот читал ему вслух. Шатен не был против, учитывая, что раньше частенько просил любимого почитать вслух очередной шедевр, который опускался в его хрупкие руки.       Настоящая опасность того эспера была далеко не в том, что он мог усыпить человека на очень долгое время. Это вообще не было его способностью, просто мастерски выполненная подделка. Он заражал разными болезнями, но это отнимало его жизненную силу, поэтому приходилось быть намного изобретательнее, чем собственная способность. Когда выхода уже не было и терять было нечего, эта псина поставила на кон все, решив забрать последнюю жизнь. Жизнь дорогого, милого, любимого Атсуши-куна.       - Это рак легких, и он очень быстро прогрессирует, мне очень жаль.       Будь проклят Танеда с его просьбой об услуге. Будь проклята та организация. Будь проклят эспер. Все эсперы. Если бы этот ублюдок остался жив, Дадзай лично прикончил бы его и плевать на политику агентства. Плевать на все! Они не заслужили такого расставания, не заслужили такой боли. Чем они не угодили богу, что он так жестоко с ними обращается?       - А как же регенерация тигра? – все не успокаивался мужчина, сжимая чужую руку и чувствуя беспокойство родного человека. Его собственное. Безвыходных ситуаций не бывает, нужно только постараться разглядеть нужную лазейку. Осаму был в этом профи, и даже сейчас, под гнетом своих эмоций, он поймет, что нужно сделать. Обязательно.       - Тигр тоже болен. Он пытается вылечить нас, но не может…       Атсуши хотел жить и заслуживал жизни, как никто на этом белом свете. Когда он узнал, что осталось недолго… все внутри словно оборвалось, и стало так пусто. Не будет больше ничего. Он никогда не проснется утром, поцеловав свою любовь в губы, пожелав доброго утра. Не приготовит завтрак на двоих. Не будет полной грудью вдыхать прохладный морской воздух. Не зайдет в офис агентства и не пожелает утра своим коллегам. Не выполнит очередное задание. Не вернется домой вместе с Осаму, не разделит вместе с ним скромный ужин. Очередной поцелуй, но драгоценный, как самый первый. Он больше не сможет смеяться со всеми. Все из-за этой ужасной боли в груди, тяжелых легких, сильного кашля до привкуса крови на языке, до искр перед глазами. До потерянного сознания. До больничной койки. Он бы плакал сильно и нещадно, ведь ему еще столько всего предстояло! Ведь он просто хотел жить!       Но Атсуши не заплачет, только не при Осаму, который, должно быть, страдал сильнее. Он даст слабину только в том мире, глубоко внутри себя, где его ждет Тигр. Чтобы прижаться к теплому большому телу, провести рукой по мягкой шерсти и, пусть на такой грустной ноте, но поистине найти общий язык и быть рядом. Они всегда были, но сейчас это немного по-другому.       - Атсуши?       Он не отзывается. В тусклом свете лампы едва заметно морщится на каждом вдохе и сильнее прижимает чужую руку. Снова уснул. Мужчина посмотрел на время, с замиранием сердца осознавая, что в этот раз светловолосый продержался еще меньше. Однажды придет день, когда мальчишка вовсе не проснется, и от этого становилось дурно. Нет, так быть не должно. Дадзай хотел бы стать ночным стражником чужих снов. Следить за тем, чтобы дорогая ему жизнь не ускользнула под лунным светом. Но медсестра настойчиво требует того, чтобы он покинул палату, иначе больше не сможет сюда зайти. Как же эта женщина не понимает, насколько больно подниматься с насиженного стула и забирать свою руку, к которой так прижимаются. Осаму уже готов был отвернуться и пойти прочь, но в последний момент решил, что хочет дать своему мальчику еще немного любви. Он наклоняется и затяжно целует Атсуши в висок.       - Пожалуйста, иди домой, - доносится тихий голос.       - Конечно.       Дом встречает его тишиной и полной темнотой. Хочется отсюда убежать, подальше, обратно к его любимому, к его заходящему солнцу. Крепко обнять и быть рядом до самого конца. Но до чьего именно? Мужчина стаскивает с себя плащ и обувь, по пути снимает жилетку и галстук боло. Ему нужен холодный душ и теплая постель. И его золотой мальчик в ней.       В голове невольно всплывали моменты их близости. Когда Атсуши был так раскрепощен и открыт для него. Когда можно было провести губами по подрагивающему от удовольствия телу, оставить несколько ярких засосов, прикусывать кожу. Может, даже до крови, чтобы потом виновато зализывать ранки и приносить ни с чем не сравнимое удовольствие. Ближе, крепче, жарче. Вымучить вниманием такие красивые шрамы на молодом теле. Они были прекрасны, несмотря ни на что, и шатен не уставал повторять это на алеющее ушко. Затем его нужно обласкать, облизать, покусать, зацеловать, замучить до сиплых стонов. А когда терпеть будет уже невыносимо, когда его тигренок заскулит и откровенно потрется бедром, требуя, чтобы старший решил его «маленькую» проблемку. Ох, несомненно, он каждый раз решал ее. Ласкать любимого в столь откровенных местах было даже приятнее, чем получать удовольствие самому. Но Осаму никогда не оставался обделенным, ведь Атсуши всегда раскрывался для него, пускал, позволял стать одним целым.       Детектив ударяется головой о стену в жалких попытках выбить из нее эти мысли. Как он может думать о таком, когда его солнцу так плохо, когда его солнцу так одиноко. Когда его солнце медленно умирает. Кровать не будет теплой, он это знал. Знал, что его никто не укроет, не заправит выбившиеся прядки за уши и не поцелует в губы. У Атсуши были невероятно мягкие и теплые губы. Нужные ежеминутно, ежесекундно. Неужели однажды у него не будет возможности их коснуться? Просто обнять милого Атсуши-куна. На глазах выступают слезы. Как же давно он не плакал… как же давно. Мужчина закрывает глаза и прижимает к себе подушку, что пахла Накаджимой.       - Спокойной ночи, Атсуши.       Звезда скользнет по его щеке, растворяясь в мягкости ткани.       Каждый новый день будет неумолимо проходить дальше и приносить с собой все новые и новые испытания. Человеческое солнце будет плясать высоко в небе, но солнце Дадзая Осаму все еще неумолимо тянется вниз за грань допустимого. За ту самую грань, за которую шатен бесчисленное количество раз пытался перешагнуть сам. Но сейчас уже нет. Если у него все же получится, то он утянет парнишку с собой. Нет, кем-кем, а причиной смерти Накаджимы он становиться не может.       Он пришел в больницу, как и всегда отпросившись пораньше с работы, но на ресепшене его ждало не обычное напоминание о номере палаты, а грустное выражение чужого лица. Сегодня ночью Атсуши стало хуже, поэтому ему повысили дозу морфия и перевели в другое место. Каждое слово – новый удар ножом и удавка на шее. Ему поплохело настолько, что перед глазами все затанцевало и потемнело. Дадзай напрасно мечтал, что его мальчику скоро станет полегче. Но нет, он ошибался, как никогда раньше. Что ему делать? Как остановить время, обратить его вспять? Не дать светловолосому чуду исчезнуть из этого мира? Эгоистично оставить рядом навсегда.       Он не проснулся в этот день, не проснулся и на следующие три. А Осаму все так же приходил к нему, держал за руку. Иногда он сталкивался с другими сотрудниками агентства. Они подолгу сидели рядом с беловолосым, пока аппараты отвратительно пищали на ухо. Но в конечном итоге он всегда оставался один, рядом с дорогим сердцу человеком. С каждым новым днем парень становился все бледнее. Врачи говорили, что он больше не проснется. А Осаму кричал от бессилия. Когда был один. Переворачивал весь дом вверх дном. Спрашивал: «За что?» Если страдать должен он, почему умирают другие? Они этого не заслужили. Нет. Шатен, лежа на полу, прижимает к сердцу фотографию его солнца, вымазанного в сладостях торта, который он получил на свой день рождения. Его первый торт, который принес ему столько неописуемого счастья. Столько счастья…       В этот вечер, когда солнце уже совсем скрылось за многочисленными зданиями и готовилось спрятаться за горизонтом, руки детектива коснулись ледяные пальцы. На него смотрели вымученные фиалковые глаза, но такие родные. Дадзай припадает к нему, падая на колени, обхватывает хрупкую ладошку. Мальчишка снимает маску с лица, несмотря на то, что мужчина просит этого не делать.       - Осаму, - шатен готов расплакаться, но старательно сдерживается, давя из себя треклятую улыбку и целуя чужую руку. – Ты так и не был дома? – он выпадает из реальности, и это еще один шрам на забинтованном сердце. Тонкие пальцы заправляют за ухо шоколадные прядки и вновь попадают в плен теплых ладоней.       - У меня были дела поважнее, - тихо шепчет Дадзай и свободную руку опускает в карман своего пальто. – Знаешь, я тут подумал, что не хочу ждать.       - Ждать, пока я усну? – горько спрашивает мальчик, сильнее хватаясь за любимого.       - Нет, Солнышко.       Руки сильно дрожат, когда он достает на свет божий нечто, что Накаджима не может разглядеть, потому что детектив старательно это скрывает, пока поднимается на ноги и обходит кровать, останавливаясь с другой стороны. Медлить было нельзя, но шатен именно это и делает, пока пытается собрать все мысли в одну кучку. Дадзай опускается на одно колено и берет в руки левую кисть тигренка. Он смотрит в чужие глаза и видит в них своего прежнего ученика, того, кто принимал все, как есть, радовался сущим пустякам, был готов поддержать всем, чем только сможет. Отдать всего себя, ради спасения других.       - Накаджима Атсуши, - эспер надевает на безымянный палец паренька серебряное кольцо. – Я не хочу ждать года’. Хочу быть с тобой здесь и сейчас. Раз и навсегда. Ты позволишь? – по впалым щекам скатывается прозрачная слеза, прочерчивая мокрую дорожку на коже. В его ладонь опускается другое кольцо. Такое же серебряное.       - Да, - теперь безымянный палец мужчины украшается скромным аксессуаром. Он впервые за долгое время счастлив настолько, что и его карие глаза начинают слезиться. Дадзай прячет свое лицо в его ладони, целует каждую фалангу и костяшку. – Осаму?       - Да, Атсуши? – шатен поднимает глаза и смотрит на своего мальчика, который мягко улыбается и безмолвно плачет.       - Поцелуй меня.       Губы солнца были все такими же мягкими и нежными, пусть чуть суховатыми. Они все так же отдавали сладким. Это не то страстное, горячее соприкосновение, которым они часто одаривали друг друга. Это что-то более сакральное, нежное, чувственное. Они обменивались чувствами и переживаниями друг друга. Плакали вдвоем, но по-прежнему любили. И будут любить до самого конца.       Через четыре дня Накаджима Атсуши умер. Через несколько часов после ухода Осаму. Он не просыпался после того, как они обменялись кольцами, и умер тоже во сне. Оставил этот мир тихо, прочертив свои щеки звездами.       На похоронах собралось не так много людей, только самые близкие. Те, кто стали ему семьей. Те, кто разогнал бесконечный кошмар в его жизни. Те, кто показали настоящее счастье. И тот, кого тигренок спас. Дадзай плакал молча, просто позволяя слезам катиться по своим щекам вниз, к земле. Его дорогой мальчик в могиле, казалось, просто в очередной раз уснул очень крепким сном. В свете заходящего солнца поблескивало серебряное кольцо и бледная кожа. Седые волосы были взъерошены и уложены обратно заботливой рукой. Становится нескончаемо больно, когда на его поцелуй не отвечают родные губы, и пальцы не вплетаются в темные волосы.       - Я люблю тебя.       - И я тебя люблю.       Сегодня закат закончился, и его солнце исчезло с этого дивного неба. Но Осаму знает, что вскоре они встретят самый прекрасный рассвет. Вдвоем, как в былые времена, сойдутся в месте, где более нет темноты.