«Beata Maria, You know I am a righteous man Of my virtue I am justly proud» «Пресвятая Дева Мария, Ты знаешь, я праведный человек, Я не без причины горжусь своей добродетелью»
Здесь я предлагаю обратиться к молитве, которую в самом начале начинает петь архидьякон. Это Confiteor, краткая покаянная молитва, читаемая в начале мессы (и не только) в католичестве. Другие ее черты я разберу позже, а пока посмотрим на первые строки, звучащие до и во время конкретно этих слов Фролло. Перед тем, как сам Фролло начинает исполнять «Hellfire», звучит вот эта часть: «Confíteor Deo omnipoténti, beátæ Maríæ semper Vírgini, beáto Michaéli Archángelo, beáto Joanni Baptístæ, sanctis Apóstolis Petro et Paulo, ómnibus Sanctis <…>» В качестве перевода привожу бессовестно взятый из Википедии русифицированный вариант: «Исповедую Богу всемогущему, блаженой приснодеве Марии, блаженному Михаилу Архангелу, блаженному Иоанну Крестителю, святым Апостолам Петру и Павлу, всем святым <…>» То есть, как можно заметить, одновременно с молитвой архидьякона Фролло произносит свою, начинающуюся почти с тех же слов — «Дева Мария». Он обращается в первую очередь к Марии, а не к Богу. Эту часть я глубоко разбирать не буду, потому что боюсь напутать в силу того, что я все-таки не теолог, однако могу предположить (и в дальнейшем я это подкреплю другими цитатами), что судья обращается к основному женскому образу в христианстве из-за того, что у него самого проблемы именно с женщиной, и его к ней отношение противоречит его мировоззрению. Я еще вернусь к этой теме, но именно в данном случае стоит обратить внимание, что, помимо того, что свой монолог Фролло начинает по сути с молитвы, он использует именно «Confiteor», покаянную молитву. Некоторые части молитвы, которые не перекликаются так явно с текстом песни, я буду пропускать, так что сразу говорю: текст «Confiteor», прозвучавший в мультфильме, был полным, однако я привожу только его отрывки. Но давайте продолжим разбор с огоньком.«Beata Maria, You know I’m so much purer than The common, vulgar, weak, licentious crowd!» «Пресвятая Дева Мария, Ты знаешь, я гораздо чище, чем Эта грубая, вульгарная, слабая и безнравственная толпа!»
Снова обратимся к тексту молитвы, звучащему сразу после этих слов: «<…> quia peccávi nimis» В данном контексте и как продолжение это: «<…> что я согрешил» Вы уже замечаете это, не так ли? В тот момент, когда Фролло говорит о том, как он праведен и безгрешен, в молитве читается о покаянии в грехе. Потрясающее противопоставление. Тут стоит уделить немного внимания архидьякону. Возможно, кто-то (вообще этот кто-то — я) мог счесть, что его персонаж показан довольно мало. Касаемо молитвы, задействованной в этой песне, у меня есть несколько предположений, и одно из них архидьякона касается. На протяжении всего мультфильма он является тем, кто старается пристыдить Фролло, объяснить ему аморальность его поступков. Один раз ему это даже удается, в самом начале, когда он убеждает судью взять сына убитой им цыганки на воспитание. Сейчас же голоса архидьякона и священнослужителей собора звучат как некий голос разума, старающийся объяснить заблуждающемуся Фролло, что ему стоит покаяться, признав свои грехи. А Фролло не хочет. Фролло один умный в белом пальто стоит красивый. Если же обратиться к психологии, можно сказать, что архидьякон является архетипическим образом Мудрого Старца, Духа или же, если хотите, Бога. Он появляется именно тогда, когда нужно: в разломах, когда внутренний конфликт ситуации не может разрешиться самостоятельно, и человеку необходимо обратиться к высшим силам. Фролло не может сам выдерживать свой внутренний конфликт, не может его решить, поэтому ему необходима данная архетипическая фигура. Если вспомните, архидьякон появляется в моменты, когда Фролло на грани. Первое появление данного персонажа происходит в начале мультфильма, когда Фролло готов бросить младенца, отобранного у цыганки, в колодец. В этот момент архидьякон его останавливает и убеждает, что, как бы Фролло ни лгал себе, он не сможет скрыть своего преступления от божественного взгляда. Фролло религиозен, поэтому он поддается словам архидьякона, спрашивая, что ему следует сделать. Он следует словам архидьякона, как мог бы последовать божественному решению. Что интересно, последнее слово судья все равно оставляет за собой. Каким бы праведным Фролло себя ни считал, он ставит себя превыше Бога, интерпретируя божественный промысел в своем отношении так, как ему хочется. В этом случае он решает, что младенец в будущем может сослужить ему службу. По сути можно сказать, что Фролло думает: «Что бы ни происходило, это божий замысел. И касательно меня он заключается именно в том, чего хочется МНЕ.» Он не находится в диалоге с Богом, он просто одержим идеей Бога. Истинный Бог для него в общем-то представлен архидьяконом. Только такого Духа Фролло может в какие-то моменты видеть и слушать. Второй раз архидьякон появляется в тот момент, когда Фролло велит Фебу силой выволочь Эсмеральду из Собора, в котором она попросила убежища. Фролло недоволен, но он все равно слушается, веля своим людям уходить. С третьего появления я начал — это его молитва в «Hellfire», наиболее масштабное противостояние намерениям судьи. К «Hellfire» я, конечно, скоро вернусь. Что интересно, когда архидьякон пытается противостоять Фролло в конце, когда у судьи окончательно едет крыша, и он бежит, чтобы убить Эсмеральду и Квазимодо, Фролло толкает его с лестницы. Тем самым он окончательно отвергает Бога, поднимаясь выше него — и физически (по лестнице), и духовно (отвергая слова архидьякона и отталкивая самого архидьякона). И в конце, когда Фролло поднимается на самый верх и возвышается надо всеми, он как бы становится Богом, говоря «И он истребит всех грешников и отправит в Геенну Огненную». То есть он берет на себя божественные обязанности — и именно в этот момент камень под ним трескается, и Фролло в конечном итоге падает в раскаленный металл, уже совершенно прямолинейную метафору Ада. Как и обещал, возвращаюсь к разбору песни, с которой и начинал. Небольшое лирическое отступление не было бессмысленным, все-таки образ архидьякона, Мудрого Старца и Бога, здесь имеет значение. Как я уже сказал, у меня несколько предположений, конкретно — два. В принципе верны могут быть оба. Второе касается того, что Фролло на самом деле понимает, что он неправ. В таком случае молитва архидьякона служит как бы его подсознанием, и в таком случае сам архидьякон — это, грубо говоря, совесть Фролло. Так как я уже очень долго тяну горгулью за крыло, перейду к следующему отрывку. И, прежде, чем написать его, хочу обратить внимание уже на анимацию. В этот момент, обращаясь к Марии, Фролло начинает говорить с огнем в камине, протягивая руки к нему. Тут есть определенный интересный контраст: Квазимодо поет «Heaven’s light» («райский свет») на открытой крыше собора, приближенный к небу; Фролло поет «Hellfire» («адское пламя») в темном мрачном зале, стоя напротив камина с разожженным в нем огнем. Квазимодо говорит о том, что он не достоин ничего и ни на что не надеется, поэтому он счастлив самой малости. Фролло говорит, что он достоин большего, чем все вокруг него, потому что он праведнее и чище их, но, в отличие от Квазимодо, он думает не о Рае, а об Аде, говоря с огнем, а не звоном колоколов. Если учесть, какими религиозными были люди XV века, эти образы имеют особое значение. Да-да-да-да, я уже умолкаю и снова перехожу к песне.«Then tell me, Maria, Why I see her dancing there? Why her smold’ring eyes still scorch my soul?» «Так скажи мне, Мария, Почему я вижу ее, танцующей? Почему ее горящие глаза все еще жгут мою душу?»
Тем временем в молитве: «Cogitatione» То есть: «Мыслью» Вспомним предыдущие слова: речь идет о грешных мыслях. Фролло говорит о том, как Эсмеральда тревожит его душу, он говорит о своих греховных мыслях, то есть он отчасти чувствует свой грех, а молитва «свыше» указывает ему прямо. Для Фролло один только образ Эсмеральды в его голове синонимичен греху. Что интересно, Фролло задает вопрос: «почему?». Можно предположить, что это чувство ему незнакомо, он не осознает, как себя вести в такой ситуации. Его неадекватное поведение вызвано в том числе непониманием своих чувств и того, что нужно делать в том положении, в котором он оказался. Он ищет причину. Он находит ее, обвиняя Эсмеральду. Тут особенно останавливаться не будем, далее.«I feel her, I see her The sun caught in her raven hair Is blazing in me out of all control» «Я чувствую ее, я вижу ее. Отблески солнца в ее волосах цвета вороного крыла Полыхают во мне, выходя из-под контроля.»
Фролло — человек властный, он хочет контролировать всё и всех. Поэтому, сталкиваясь с неспособностью контролировать самого себя, он теряется и как следствие приходит в ярость. Солнце тут, кстати, выходит еще одной метафорой адского пламени, которую Фролло в следующих словах озвучивает. Моя чудесная бета предложила еще одну версию, которая кажется мне достаточно интересной. Касается она Феба. Феб был назван в честь бога солнца, и упоминание солнца в отношении того, что тревожит Фролло, может быть метафорой на самого Феба, очевидно более привлекательного для Эсмеральды. Несмотря на то, что Феб в этот момент еще служит Фролло, судья — человек неглупый. Он должен был догадаться о внутреннем разладе самого Феба, который, находясь с цыганкой в Соборе, явно не пытался на нее напасть. Между прочим, в этот момент песни Фролло в самом деле видит Эсмеральду — ее образ, танцующий в огне, манящий его рукой. Он действительно не видит в себе насильника, он видит в ней соблазнительницу. Если бы у виктимблейминга было лицо, у него определенно были бы длинный нос и судейская мантия. Тем временем в молитве: «Verbo et opere» «словом и делом» Он говорит о ней и этим усугубляет свой грех. Тут и в молитве совершение греха идет по нарастающей — сначала мысли, потом слова, потом действия. Перейдем к действиям, что скажете? Уверен, не я один весьма подвис на сцене в Соборе.«Like fire Hellfire This fire in my skin This burning desire Is turning me to sin» «Как пламя, Адское пламя, И это пламя под моей кожей. Это сжигающее желание Повергает меня в грех.»
В этот момент Фролло переходит от земного к чему-то более глобальному. Лучи солнца в волосах Эсмеральды становятся огнем, причем адским, который Фролло находит внутри себя. Заметьте, он не говорит что-то вроде «я грешен из-за своего желания». Он говорит, что желание повергает его в грех. Какое желание? — вызванное солнечными бликами в волосах Эсмеральды. С позиции Фролло он безгрешен, но что-то извне способно его в грех ввергнуть. Насильно, клещами. Потому что красивые ножки — это от Сатаны. Кстати, desire — это не просто желание, это страстное желание чего-либо, и оно очень даже используется в отношении страсти плотской. Собственно, о деле. В этот момент Фролло достает платок, который оставила ему Эсмеральда во время танца. А уж что он делает с этим платком… в общем, когда я пересматривал «Горбуна» с друзьями, они высказали довольно понятное предположение на этот счет. В самой сцене же Фролло касается им своего лица, как будто желая ощутить прикосновение Эсмеральды. Фролло вообще любит к ней поприкасаться, судя по сцене в Соборе, в общем-то это были откровенные сексуальные домогательства, юным зрителям, благо, не очевидные. Под «согрешил делом» тут подразумевается в том числе то, чего он еще не сделал, но чего хочет. Именно после этого куплета Фролло падает на колени. Он сжимает в руках платок Эсмеральды именно так, как в таком положении и при такой молитве принято сжимать крест, то есть в этот момент начинается его подмена Эсмеральдой божественности. …потому что Эсмеральда просто божественна. Что интересно, судя по некоторым частям текста, некоторые из которых я, опять же, укажу ниже, Фролло одновременно и отождествляет Эсмеральду с адским пламенем, и возносит ее выше Марии. Очень глубокий религиозный конфликт, надо сказать. Именно в этот момент вокруг Фролло появляются фигуры. Они огромны и безлики. Красный цвет их балахонов придает им сходство одновременно и с одеждой инквизиторов, и с одеждой кардинала, и с одеждой палачей, и, собственно, с пламенем. Скорее всего это все-таки инквизиция, сходство с которой наиболее велико. То есть Фролло видит высший суд, он видит инквизиторов, которые смотрят на него сверху вниз с осуждением, готовые вынести ему приговор. Дальше начинается моя любимая часть. Записывать буду немного в другой форме, так будет проще. Фролло говорит:«It’s not my fault!» («Это не моя вина!») «I’m not to blame!» («Я невиновен!»)
И он бежит между рядом фигур инквизиторов. Фигуры почти безмолвны, они не являются личностями, они могут только осуждать. Именно из-за того, что они выше по статусу и духовности, чем Фролло, почему они и мерещатся ему гигантскими, он видит необходимость в оправданиях — и он оправдывается, как будто боится их приговора. Этих судей, конечно же, нет, зато они могут олицетворять ту часть Фролло, которая осознает, что он неправ. И тут уже стоит разобрать, что они говорят. Инквизиторы в этот момент повторяют «mea culpa». Это тоже часть покаянной молитвы, означает «моя вина». Далее следует «mea maxima culpa» («моя величайшая вина»), этого мы коснемся совсем чуточку позже. Сейчас я, кстати, наконец перехожу к «позже», отчасти объясняя идеи, касающиеся того, что Фролло осознает свою вину. Именно в те моменты, когда Фролло уходит в отрицание, его видения эту самую вину подтверждают, как бы давая ему ее осознать. И это все тоже интересно перекликается с молитвой архидьякона. Еще раз я растягивать этот момент не буду, но вы же видите, да, у него опять околобожественные силы. Убеждение, обвинение, взывание к авторитетам и совести. Итак, дальше?«It is the gypsy girl The witch who sent this flame» («Это все цыганская девчонка, Ведьма, наславшая это пламя»)
А в этом переводе уже «flame» может работать и как «пламя», и как «страсть». И именно в этот момент фигуры, следящие взглядом за бегущим между их рядами Фролло, выглядят более возмущенными; они переходят к «mea maxima culpa» — «моя величайшая вина». Его вина больше даже не в его страсти (позднее половое созревание еще не грех), но именно в отрицании вины, которую он пытается перебросить на цыганку. Я уже говорил ведь про виктимблейминг? Впрочем, не осознавай он своей вины, не задумывался бы над ее отрицанием. Еще один интересный момент (как видите, у меня вообще все моменты ну очень интересные): когда в «Confiteor» переходят к части с «mea culpa», то, каясь, молящиеся трижды бьют себя в грудь. Фролло, пока бежит, в самом деле прижимает кулак к груди несколько раз, что явно является намеком именно на этот покаянный жест. Фролло боится своих желаний, он от них бежит, оправдывается, и в конечном итоге приходит к выводу, что это не он, оно само разбилось.«It’s not my fault If in God’s plan He made the devil so much stronger than a man» («Это не моя вина, Если таков план божий. Он сделал Дьявола в разы сильнее человека!»)
Фролло опять отрицает вину под все то же «mea culpa», третья часть которого в этот раз приходится на упоминание Дьявола. В этот раз он возвращается к той же идее, которую носил в себе двадцать лет назад (не растет мальчик): «божий промысел в том, что угодно мне». Ему хочется верить в то, что Бог создал Эсмеральду Дьяволом, более сильным, чем человек, а не в то, что он старый извращенец. Он не может соревноваться с Богом, поэтому использует идею того, что Бог сам пожелал наслать на него такое влечение, а кто он, чтобы сопротивляться? Проблема Фролло в том, что Бога для него не существует. Я не имею в виду вопрос существования Бога на самом деле (тут опять же, кто во что верит, мне вот пастафарианство импонирует), скорее искреннюю веру в него. Фролло считает себя верующим и добродетельным; тем не менее, даже то, что он, казалось бы, делает из-за веры, он делает по своей прихоти, считая себя кем-то вроде посланника божьего. В этот момент, именно на упоминании Дьявола и величайшей вины, фигуры надвигаются на Фролло, нависают над ним, и, обтекая его, возвращаются огнем в камин. Это просто потрясающая сцена, но я постараюсь не растекаться в восхищениях, а подробно пояснить, почему Hellfire — нечто невероятное. Вот уже шесть страниц это объясняю. Думаю, в данном случае нет нужды говорить про этот конкретный момент, но я все равно слегка поговорю. Фролло стоит у края камина, как у края пропасти, ведущей в бездну, и его почти затягивает туда вместе с огнем. Или же он сам направляет огонь туда. Это очень сильный момент, Фролло оправдывается так много, что в итоге в самом деле убеждает себя в своей невиновности. Переходим к следующей части.«Protect me, Maria, Don’t let this siren cast her spell, Don’t let her fire sear my flesh and bone» («Защити меня, Мария, Не дай этой сирене наслать свое заклятье, Не дай ее пламени выжечь мою плоть и кровь.»)
Фролло чувствует себя жертвой. Он просит Марию защитить его, он просит ее не дать Эсмеральде наслать на него заклинание, уничтожая его, причем говоря про «плоть и кровь» (в английском используется «flesh and bone», это выражение синонимично, и сейчас я не буду расписывать возможные причины замены «крови» на «кость»), то есть опять отсылаясь к возвышенному, божественному, снова частично отождествляя с Богом себя. Есть еще одно предположение от моей беты: что «flesh and bone» — это по сути прямая метафора на плотское влечение Фролло. Не только потому что «boner» означает «эрегированный член», но и потому что Фролло в этот момент переносится от более размытых метафор к чему-то физическому, пусть и говорит он библейскими изречениями. В этот момент он опять видит соблазнительный для него образ Эсмеральды в огне. Странно, конечно, возбуждаться от огня, но я к Фролло не в постель лезу, а в голову. Он опять видит, как Эсмеральда манит его рукой, в этот раз он как будто старается на нее не смотреть, пряча взгляд, но обращается при этом к ее платку, то есть все равно к чему-то, символизирующему ее саму — снова отождествление ее с Девой Марией. Он сравнивает Эсмеральду с сиреной. Сирены заманивали пением, Эсмеральда — танцами. Сирены вели моряков, которые плыли к ним, очарованные голосами, к смерти. Эсмеральда по мнению Фролло желает привести к смерти его. Фролло чувствует себя уязвимым, незащищенным, он боится своих чувств, и все это выливается в его агрессию и ненависть.«Destroy Esmeralda! And let her taste the fires of Hell Or else let her be mine and mine alone» («Уничтожь Эсмеральду! Дай ей почувствовать вкус адского огня! Или дай ей стать моей и только моей.»)
В этот момент у Фролло что-то особенно сбоит система. Он требует у Девы Марии, образа, согласитесь, светлого, уничтожить Эсмеральду и отправить ее в ад. Дева Мария в христианстве — это в основном образ матери, то есть кого-то, дающего жизнь. Фролло требует ее отнять жизнь, то есть идет против всех идей, которые изначально заложены в отношении к образу Марии. Теперь в камине он видит в огне образ Эсмеральды, привязанной к столбу, то есть его в равной степени влечет и идея того, что она может его соблазнять, желать, и идея того, что она сгорит на костре. Если не можешь обладать чем-то или кем-то — уничтожь. Следующим идет момент, который, пожалуй, является моим любимым в Hellfire. Думаю, из-за того, что Фролло тут выглядит действительно очень открывшимся, незащищенным и очень одиноким. Это единственный момент, где практически напрямую показано, чего хочет Фролло, потому что он на мгновение позволяет себе почти мечтать. Да, это тот момент, где дымный дух Эсмеральды выплывает из камина, и он идет к ней, пытаясь обнять, удержать, а она растворяется, и Фролло обнимает пустоту. Уже могу дать волю интерпретациям. Тут действительно очень много образов. И первый — Эсмеральда из огня становится дымом. Мгновение назад Фролло видел ее горящей, теперь же она уже сгорела, а потому становится духом, чем-то неземным и чистым, что выше плотских желаний, испытываемых Фролло. Он грезит, как этот дух летит к нему с распростертыми объятиями, и подается навстречу. Тут больше уже отображается не столько желание Фролло переспать с хорошенькой цыганкой, сколько его желание быть ею любимым в духовном, а не физическом плане. При этом как только он пытается поймать и удержать ее, она исчезает. Это отчасти мини-спойлер к следующему моменту — входит стражник и говорит, что Эсмеральда сбежала. То есть, как и в видении, Фролло пытался ее поймать, а она растворилась прямо в его руках. В этой сцене можно также понять, какой Фролло представляет Эсмеральду, когда не находится в своей одержимости. Отчасти из-за того, как она себя вела во время танца, Фролло начал видеть в ней провокатора, который первым раскрывает объятия и сам же ловко уворачивается от ответных. Фролло обещает сжечь весь Париж, по сути он обещает превратить Париж в то пламя, чем считает Эсмеральду и в котором хочет (или не хочет) ее видеть. Он воплощает свои психотические фантазии в реальность, изменяя окружающую действительность в соответствии со своими представлениями — разводя адский огонь не только внутри себя, затягивая в свой психоз весь город. И дальше снова говорит о, собственно, адском огне:«Hellfire Dark fire Now gypsy, it’s your turn» («Адское пламя, Темное пламя, Теперь, цыганка, твой черед.»)
И мы подошли к одному из моментов, которые я обещал разобрать. На протяжении всей песни Фролло обращался к Деве Марии, ненадолго отвлекаясь только на оправдания перед фигурами, тоже в чем-то божественными. Сейчас же он обращается к самой Эсмеральде, говоря с ее платком, как бы перенося на него ее сущность (коль скоро какой-нибудь мягкой игрушки Эсмеральды нет). По сути он приравнивает для себя Эсмеральду к Марии. Масштабно, не правда ли? Он возносит ее слишком высоко, самостоятельно создавая себе образ могущественного врага, однако, как и в случае его обращений к Богу (или же к Марии), он руководствуется только идеей, образом, а не реальным человеком или существом. Он уже не просит Деву Марию заставить Эсмеральду подчиняться, он предоставляет выбор ей самой, но выбор тупиковый — оба варианта лишают Эсмеральду свободы действий:«Choose me or Your pyre Be mine or you will burn» («Ты можешь выбрать меня Или свой погребальный костер. Стань моей или будешь гореть.»)
Фролло хочет, чтобы Эсмеральда приняла его условия и делала именно то, что хочет он. Он хочет сделать ее своей, в противном случае он не дает ей иного выбора, кроме как умереть. В этот момент он сжигает ее платок, и это одновременно является молчаливой угрозой и сжиганием судьей своих инстинктов. Он оставляет себе желание ее заполучить, но при этом все же готов и сжечь ее, что показывает через сжигание предмета, который носил для него определенный символизм — вспомним, как он гладил и сжимал этот злосчастный платок, символ самой Эсмеральды для него. Фролло не может не реализовать свое желание, он скорее готов принять ее смерть, чем ее свободу или принадлежность другому человеку. Именно в качестве собственности — Фролло, испытывающий некоторые, кхм, проблемы с правильным переживанием чувств, представляет женщину как нечто, чем хочется обладать. Этот небольшой отрывок дописываю чуть позже: к сожалению, я обладаю отвратительной привычкой постоянно дополнять, так как некоторые идеи приходят поздновато. Неожиданно мне показалось интересным, что Фролло хочет, чтобы Эсмеральда сама сделала выбор. Несмотря на то, что у него достаточно власти и силы (что мы выяснили на сцене в соборе), чтобы насильно сделать цыганку своей, он решает предоставить право решать ей, но при этом ставит условие в духе «будь моей или ничьей». С одной стороны Фролло хочет, чтобы у него было оправдание его похоти — решение Эсмеральды. С другой же он хочет тешить себя иллюзией, что она может добровольно выбрать его, и тогда Фролло получает не только ее тело, но и то, чего хочет не меньше: любовь. Тут вспоминается замечательный диалог из очень мною любимого сериала «Детективное агентство Дирка Джентли»: — Хорошо, что ты решил поехать со мной. — Я ничего не решал. Ты сказала, что убьешь меня, если я откажусь. — Ну, ты решил, что лучше поехать со мной, чем умереть. Это мило. Приятно считать себя меньшим из двух зол. Но вернемся к песне.«God, have mercy on her, God, have mercy on me» («Боже, смилуйся над ней, Боже, смилуйся надо мной.»)
В этот момент снова появляется молитва — «kyrie eleison». Это молитвенное призывание, используемое как песнопение, означает оно «Господи, помилуй». То есть тут Фролло уже почти дословно повторяет саму молитву, прося о милосердии. Это тоже весьма неоднозначный момент: что он имеет в виду, говоря «смилуйся над ней, смилуйся надо мной»? Возможно, прося милосердия для Эсмеральды, он наконец-то начинает отделять ее от образа адского пламени, молясь за нее-человека. Тут он может и просить о милосердии за ее грехи или о милосердии как защите от него. Прося же милосердия для себя, он, вероятно, просит его защитить либо от греховного влечения, либо от самой Эсмеральды, в которой, как я выяснил выше, видит свою гибель. Иронично, кстати, учитывая, что в мюзикле по книге у Фролло, более каноничного, была песня о том, что Эсмеральда — его смерть. Есть и другое предположение, более интересное и реалистичное, оно касается уже следующих строк:«But she will be mine or she will burn.» («Но она станет моей или она сгорит.»)
На новое предположение меня натолкнуло «но» — явное связующее звено части с «kyrie eleison» с этой. Возможно, при одном варианте выбора Эсмеральды милосердие понадобится ей, а при другом — ему. Я полагаю, Фролло просит пощадить его, если Эсмеральда предпочтет его огню. В таком случае получится, что он поддастся своей похоти и своим низменным желаниям, и этим падет в Господних глазах — то есть Фролло еще как понимает, что и сами его желания, и то, что он по сути дела не дает Эсмеральде выбирать, — это грех, за который он заслуживает кары. Собственно, почти о том же шла речь в части с «mea culpa». Если же Эсмеральда выберет огонь, то дальше жизнь ее будет в руках Бога (помним: Фролло, как и большинство жителей XV века, глубоко религиозен, впрочем, учитывая специфику песни, забыть такое сложно). В таком случае ей будет необходимо только его милосердие. Фролло ненавидит Эсмеральду, но вместе с тем и любит, впрочем, идея «смилуйся над ней, Боже, ибо жизнь ее в руках твоих» может быть едва ли не устойчивым выражением. Здесь мы подходим к финалу. Прежде, чем повторить свои условия, Фролло поворачивается спиной к снова выросшим над ним судьям-инквизиторам, как будто каясь, однако в итоге, резко переходя к тому, что своего решения он не поменял, Фролло как будто сам начинает возвышаться над своим страхом осуждения, потому что его психоз, одержимость, оказывается сильнее страха и веры. Он становится богом сам для себя, когда начинает управлять силуэтами фигур, которые теперь носят кресты. Идея с огромными крестами, кстати, тоже может предполагать кару за его грехи: здесь они означают казнь на кресте, а не символ христианства. В конце Фролло сам падает на пол, разведя руки в стороны, как бы оказываясь распятым. Тоже достаточно интересный жест, особенно учитывая, как много внимания в его рефлексии (в Hellfire) уделяется наказанию и вине. Он берет в свои руки должность судьи, инквизитора и Бога, он судит себя сам, распинает себя сам и наказывает себя сам. Кстати, еще это с большой вероятностью может быть отсылка к постригу, когда постригаемый лежит в подобной позе, но углубляться в эту теорию я не буду, так как не очень хорошо разбираюсь в теме, а информацию по ней найти довольно затруднительно. На этом Hellfire заканчивается, и я тоже заканчиваюсь. Конечно, нельзя не сказать еще и о том, что Тони Джей великолепно смог вложить в голос Фролло именно те интонации, которые должны были в нем быть, сыграв человека строгого и сдержанного, который, даже срываясь, отчасти остается сдержанным. Именно его голос сделал Фролло таким, какой он есть, и это просто невероятно. Нужен ли теперь вопрос, почему «Hellfire» — самая великолепная, тяжелая и впечатляющая ария злодея, когда-либо созданная Диснеем? А вообще у меня просто синдром поиска глубинного смысла. Песенка красивая, все такое.