На моей луне я всегда один, Разведу костёр, посижу в тени, На моей луне пропадаю я, Сам себе король, сам себе судья.[1]
Вначале начались головные боли. Они будили Серсею ранним часом. Её голову будто сдавливали тиски, а в затылок вбивался болт, вкручиваясь в мозг. Боль стискивала шею, застилала глаза, туманила разум. Позже приходило недомогание. Серсея становилась вялой, а конечности – тяжёлыми, неподъёмными. Ясность мысли терялась, оставалась только апатия. Ей было тяжело сконцентрироваться на чём-то. Она пыталась отвлечься, читая письма от Джейме. Но буквы расплывались, и Серсея тогда устало откладывала их. Серсея пыталась уснуть, но быстро поняла, что не может даже расслабиться. Она ощущала одиночество без Джейме, беспокойство за Томмена и Мирцеллу и чувство вины перед Джоффри. Это отравляло ей сон, и она мучилась от кошмаров. Вместо отдыха она оказывалась в кромешной тьме. Иногда Серсея чувствовала, как будто падает сквозь кошмары. Она ощущала, как ноги дёргаются в попытке остановиться. Тогда она просыпалась с бешено колотящимся сердцем, ощущая запредельную тревогу. Женщина вздрагивала от каждого звука и шороха. Чувство одиночества и беспомощности сковывало её. Её трясло от сновидений, пророчащих без конца гибель её детям. Она начала избегать их по-своему – ждала рассветов, запрещая себе даже дремать. Ей казалось, что если она закроет глаза хоть на минуту, обязательно случится что-то непоправимое. Серсея заставляла себя лежать с открытыми глазами также потому, что знала – за ней наблюдает невидимый враждебный взгляд. Она ощущала мрачное присутствие недругов, они наблюдали и мерзко смеялись над ней. Лишь утренние лучи солнца помогали забыться сном. Каждый раз просыпаясь, Серсея предчувствовала, что должно произойти что-то поистине ужасное. Её переполняло отчаяние, и она наносила себе неглубокие порезы на запястья. Так она хотя бы могла понять, что ещё жива. Тонкие линии успокаивали Серсею, а позже она, смотря на них, думала, как лезвие скользит по коже, как кровь начинает течь из порезов. Скользящие по бледным запястьям алые капли завораживали. Если ночью ей удавалось уснуть, то она просыпалась от кошмаров в одно и то же время. В три часа пятнадцать минут. Будто злобный дух издевался над ней, ставя будильник на это время. Заснуть женщине больше не удавалось, и она просто сворачивалась клубком и вспоминала детей, отца, Джейме... иногда даже Роберта. Мир треснул пополам. Вся жизнь Серсеи Ланнистер трещала по швам. Выходить из дома было выше её сил. Она отказывалась показываться на совете директоров, оправдываясь, что болеет. Не ходила больше на светские мероприятия, которые ранее обожала. Ей действительно казалось, что она чем-то заболела. Но она не знала чем, а гордость не позволяла обратиться за помощью. Всё, что она сейчас точно знала, мир – опасное место, где полно врагов. Они хотят украсть и убить детей, Джейме, отца и её саму. Серсея провела несколько дней в своей комнате, никого не впуская. А когда она решилась выйти из неё, в голову ворвались громкие звуки обыденной жизни – шум машин, смех, звонок проехавшего велосипеда... Она зажала уши ладонями, чтобы как-то защититься. Ей казалось, что все предметы несут в себе смерть, она была уверена, что вещи хотят её унизить, искалечить, убить. С трудом она решилась выйти на улицу, каждый шаг причинял боль и давался с большим усилием. Ей казалось, что все люди настроены враждебно по отношению к ней. Если они молчали, она была уверена, что только что эти людишки её обсуждали. Она не хотела смотреть в их глаза и торопилась уйти от них поскорее. Серсея была уверенна, как только она уйдёт, они будут смеяться над ней и бросать в спину злобные шутки. Возвращаясь домой, она снова запиралась в своей комнате. Она запретила прислуге смеяться и издавать громкие звуки. И если кто-то всё-таки шумел, она затыкала уши руками. Когда Серсея ходила по дому, ей казалось, что из-под дверей доносятся голоса. Они злобно шепчут ей, что она стерва, которая должна сдохнуть. Что никто её не любит и никому она не нужна. Тогда она бежала в комнату, не впуская даже детей. К ней постоянно кто-то стучался, но она не открывала дверь. Единственным утешением, помогавший забыть все её проблемы, был спасительный глоток алкоголя. Она пристрастилась к виски. Это был единственный источник утешения. Его приносила прислуга. Если они отказывались, она кидала в них пустыми бутылками. Серсея, не привыкшая и не способная просить помощи, не понимала, что она в ней нуждается. Она была больна. Плотина в её голове прорвалась, и наружу выплыло то, что она когда-то надёжно спрятала. Теперь она осознавала правду о себе. В голове она слышала шёпот: её осуждали, над ней смеялись, презирали, никто не любил её. Голоса в голове предлагали ей исчезнуть, уйти навсегда. Чтобы спастись от них, она билась головой об стенку (то, что боль стала ощущаться по-другому, уже давно перестало её пугать), мечтая, чтобы они заткнулись. И когда голоса затихали, Серсея обессилено валилась там, где стояла и забывалась тревожным сном. А очнувшись, слышала щебет птиц с улицы. Они громким эхом отдавались в её голове. Она залезала на кровать, заворачиваясь в одеяло, дрожала, а слёзы текли из глаз. В одно утро ей стало трудно подниматься с кровати. Она продолжала лежать и обнимать подушку. Её тело тряслось от рыданий, способность двигаться покинула её. Серсея снова услышала какие-то голоса. Они возникали в её голове, кружились, как снежинки и таяли. Она надеялась, что если не обращать на них внимание, рано или поздно они исчезнут. Слова обретали смысл, но Серсея упрямо не хотела вникать в них и принимать. – Серсея, открой глаза! Ты слышишь меня? Она узнала голос своего отца, но попыталась сжаться, чтобы он её не заметил и ушёл, оставив в покое. До неё донеслись звуки удаляющихся шагов. Серсее показалось, что дверь только закрылась, как шаги вернулись, и кто-то снова был в её комнате. – Что с ней, доктор? – опять голос отца. Раздался незнакомый голос: – Серсея, я врач. Мы пришли тебе помочь. Не бойся, мы хотим тебе помочь. – Он мягко повторял слово "помощь", как неразумной. Серсея не реагировала на голоса, чтобы они, наконец, ушли. Кто-то оттянул ей веки, и она увидела лица своих врагов. Они смотрели на неё сверху вниз. Она закричала и не могла никак остановиться. Просто кричала и кричала от ужаса, плохо понимая, что происходит. Через секунду она ощутила, как острая игла вонзается в руку. Ещё через некоторое время, ощущения пропали, а мир потемнел. Сознание покинуло её. Серсею определили в психиатрическую лечебницу закрытого типа для душевнобольных на окраине Ланниспорта. Отделение, куда попала Серсея, находилось отдельно от второго блока тяжелобольных. Здесь был приятный и лёгкий интерьер, чтобы у пациентов создавалось ощущение, что они в другом мире, нежели те, кто проходил долгое лечение во втором блоке. Но «обычные» пациенты в любой момент могли быть определены в этот блок с серыми стенами. Больные понимали, если они не будут реагировать на лечение, то их в очень короткое время переведут в место, где на окнах решётки, и где их будут пичкать таблетками, от которых цепенеет мозг и уничтожается личность. Серсею поместили в палату психиатрического отделения, где больше никого не было. Её уложили на кровать, а когда медбратья только хотели выйти, Серсея вскочила и стала кричать, проклиная всех. Подбежав к ним, попыталась ударить одного из них. Но её успели скрутить, и снова положили на кровать, при этом связав руки и ноги. Серсея сопротивлялась и продолжала вопить. Ей опять вкололи успокоительное. Когда она очнулась, разум оцепенел, вновь пришла апатия. Серсея смотрела в одну точку на потолке и чувствовала, как за ней наблюдают. Как тихие голоса опять набирают силу. Они хотели, чтобы Серсея услышала их. Но она сопротивлялась, ей не хотелось впускать их к себе в голову. Тогда женщина закрыла глаза, надеясь, что так они отступят. – Серсея! – Один из голосов прорвался в её сознание. Он был обманчиво мягок, но женщина знала, что ему нельзя доверять. – Серсея! – повторил голос. Голос замолчал, и, кажется, наступила тишина. Серсея осторожно открыла глаза, и увидела, что одна. Её это обрадовало, она даже улыбнулась, но тут дверь открылась, и она испугано оглянулась на звук. И увидела лишь белые пятна, которые двигались. – Серсея, – обратилось одно из пятен. – Ты знаешь, где ты? Серсея отвернулась к окну. Она смотрела, но не видела, она слышала, но не понимала. Она не знала, где находится. – Мы пришли помочь тебе, – продолжало пятно. – Ты должна идти с нами на контакт. Ты же хочешь выздороветь? Ланнистер продолжала молчать, но злобные шепчущие голоса начали возвращаться. Они стали насмехаться над её глупостью. Серсея повернулась к пятнам, но они пропали. Значит, не они это произнесли. Тогда она безмолвно заплакала о своей судьбе, о детях. Позже она уснула беспокойным сном. Утром медсестра разбудила Серсею. Она не сопротивлялась, когда на неё надели белые хлопчатые штаны и такую же майку. Затем её повели под руку в общую столовую. И когда они туда вошли, Серсея увидела вместо лиц пациентов лишь демонов. Они корчили рожи, хохотали и изрыгали проклятия напополам с пламенем. Ей стало страшно, она не хотела туда заходить. Она стала сопротивляться и кричать. Серсея вырвалась из рук медсестры и стала убегать. Споткнувшись, она потеряла шлёпки и продолжила нестись босиком по холодному полу, ощущая леденящий страх. Гонимая им, она не разбирала дорогу, чувствуя, как преследователи уже рядом. Она бежала, пока не врезалась в дверь. Она со всего размаху навалилась на неё и упала. Серсея даже не попыталась встать, потому что чужие руки уже схватили её. Она сжалась в комочек, чтобы стать меньше, чтобы её не трогали. Она хотела, чтобы её оставили в покое. Но Серсею подняли, поставили укол и усадили в кресло-каталку. Она безвольно обмякла в нём, и её увезли в палату. На следующий день Серсею отправили на электрошоковую терапию. И ей стали давать сильнодействующие препараты. От них тошнило и хотелось спать. Снова приходило пятно, оказавшееся её психиатром. Он пытался с ней общаться, но способность говорить Серсея внезапно утратила, она могла только мычать. Тогда доктор ушёл. А вот голоса не хотели. Один раз один из голосов обрёл большую силу, заглушил остальные. Он стал рассказывать Серсее то, что она не знала. Он говорил правду о ней, о её жизни. Тогда она кричала, чтобы он замолчал, но вместо слов у неё вышел лишь безумный вопль. Голос засмеялся, говоря, что она проклята и ей нет прощения. Женщина закрыла уши и начала биться лбом об спинку кровати. Медперсонал остановил её, на неё надели смирительную рубашку и отвели в карцер. Но и там голос не отставал. Иногда бывали и хорошие дни для Серсеи. Она ничего не слышала, и тогда её возвращали в её комнату. Водили на шоковую терапию, или она оставалась сидеть на своей кровати и раскачивалась взад-вперёд. В один из таких дней её отвели на приём к психиатру. – Серсея, расскажи, что тебя беспокоит? – спросил доктор. – Если ты расскажешь, я смогу тебе помочь. Она так же качалась в кресле, как в своей палате, будто пыталась убаюкать саму себя. Она смотрела на дверь, там стоял тот Голос. Он обрёл форму. Теперь эта была Тень. Она злобно ухмылялась и грозила ей пальцем. – Серсея! – вновь позвал её, доктор. Ланнистер медленно повернула голову к врачу и внимательно посмотрела на него. Тень встала за психиатром и с усмешкой буравила её взглядом. Серсея сглотнула и произнесла тихим охрипшим голосом: – Никто мне не поможет. – Она перевела боязливый взгляд на Тень. – Почему ты так решила? – мягко спросил психиатр. – Потому что мне рассказали кое-что. И теперь это мой секрет. Вы не знаете его. Только я знаю. И Тень. – Что за секрет? Ты расскажешь его мне? – Да. – Серсея хитро улыбнулась, ясность появилась в её глазах. – Мы все мертвы. Вы, я, мои дети, все люди, которые нас окружают. Мы давно мертвы. Только никто об этом не догадывается. Мы все сгорим. Мне рассказала об этом Тень. – А что она ещё говорит? – Много всего. Но она захотела, чтобы вы узнали наш секрет, – сказав это, Серсея истерично засмеялась. Ей давно не было так весело. Она видела, Тень ею довольна. – Мы мертвецы, мы сгорим, мы мертвецы! – хохотала она, взгляд её стал безумен. Врач на этом закончил приём. Серсею опять отвели в палату, где она продолжала раскачиваться и смеяться. Ночью она попыталась вырвать себе все волосы. Серсея почти вырвала половину, когда её опять связали. И чтобы это не повторилась, обстригли её локоны. Ей увеличили дозу препаратов и мощность во время шоковой терапии. Но это не помогло, она ушла в себя и перестала на что-либо реагировать. Тогда пришли к ней её дети. Она решила, что это сон. Они же были мертвы. Но Мирцелла плакала и говорила, что они настоящие. Впервые за долгое время Серсея стала реагировать на реальность. Она встала и подошла к детям. Обняла, расцеловала их. И попрощалась. Больше они не приходили. После визита детей, она опять впала в апатию. Головные боли усилились. Она постоянно мёрзла и стала ещё больше бояться окружающих. Серсею перевели во второй блок и поставили диагноз шизофрения. После перевода Серсея стала агрессивной. Она морально издевалась над персоналом и другими пациентами, кидалась на них, пытаясь их ударить, кусалась, плевала в лицо. Кричала им, что они ходячие трупы. Её часто одевали в смирительную рубашку и переводили в карцер. Но прошло несколько недель, и Серсея просто перестала двигаться. Медсёстры поднимали её с кровати и сажали напротив окна, и так она могла просидеть весь день. Улучшение не наступало. Она больше не говорила. Не смотрела в глаза, а на любое прикосновение сжималась, как будто ей причиняли боль. Иногда она раскачивалась и выла. Она перестала узнавать близких и отзываться на имя. Больше не было Серсеи Ланнистер.***
Санса проснулась довольно рано. Как это было ни странно, но она даже выспалась на новом месте. Хоть она и не запомнила, что ей снилось, были ли кошмары или нет, но она точно помнила, что чувствовала себя в безопасности, пока спала. Впервые за последние дни, полные горестей, она смогла хотя бы ненадолго расслабиться и отдохнуть. Когда Санса почти оделась, одна из служанок постучалась в дверь и сообщила, что мистер Тайвин уже ожидает в холле. Спустившись вниз, девушка увидела Ланнистера со своими внуками. Она удивилась тому, что они были одеты, как на похороны. Скромное жемчужно-серое платье с воротничком у Мирцеллы. Со стрелками графитового цвета штаны и такой же жилет без рукавов поверх рубашки у Томмена. Десятилетний ребёнок, обычно такой жизнерадостный, выглядел поникшим. Мирцелла присела на корточки перед братом и поправляла ему вороник рубашки, вот только её пальцы предательски дрожали, выдавая волненье. Тайвин стоял рядом, в строгом чёрном костюме без излишеств и чёрном же галстуке. Санса отогнала от себя явно неуместную сейчас мысль, что ему идут костюмы. Девушка не знала точно, куда они едут, но порадовалась, что решила надеть классический костюм с белоснежной блузой. В отличие от нервничающих детей, Тайвин выглядел спокойным, сосредоточенным. Сансе стало интересно, почему они так напряжены? Старк знала о Серсее Ланнистер, её жизнь раньше ярко освещалась вездесущими СМИ. Дочь влиятельного магната некогда часто появлялась на первых полосах различных изданий, женщина блистала на светских приёмах, интернет пестрил её фотографиями. Судя по ним, дочь Тайвина была своенравной, но не такой скандальной, как Тирион. Но также про неё была много слухов. В некоторые было довольно сложно поверить. – Доброе утро, Санса, – прервал её мысли Тайвин. – Здравствуйте, – ответила Санса и попыталась ободряюще улыбнуться детям. – Нам пора, – объявил Ланнистер и направился к двери. Все последовали за ним. Около дома их уже ожидал чёрный лимузин. Когда они сели в него, Санса почти решилась спросить, куда они поедут. Но что-то её останавливало, она видела подавленное настроение Баратеонов. – Санса, – вдруг прервал затянувшееся молчание в машине Тайвин. – Скоро ты станешь частью семьи. И я хотел бы, чтобы ты познакомилась со всеми членами нашей семьи. – Хорошо. – Санса повернула голову в его сторону, немного удивлённая всем происходящим. Томмен, сгорбившись, понуро рассматривал свои коленки. Мирцелла печально смотрела в окно. Не должны так выглядеть дети, едущие к матери. В этом было что-то ненормальное и пугающее. – Моя дочь Серсея больна. Она находится в лечебнице. Об этом знает лишь семья. И я надеюсь, что впредь так и будет. – В последних словах Тайвина послышалась то ли угроза, то ли предупреждение. – Я понимаю, – ответила она. Их лимузин в сопровождении двух джипов уже выезжал с территории особняка, как Томмен обратился к дедушке. – Почему дядя Джейме и дядя Тирион не поехали? – Голос мальчика дрогнул. – Они навестят маму позже, – ответил ему дедушка. Она стала думать о том, что же произошло с Серсеей? Неужели она тяжело больна, и поэтому её дети такие грустные? Воспитание не позволяло Сансе задать вопрос об этом напрямую. Это было бы нетактично. Когда они выехали за черту города, Санса заметила, что Томмен стал более обеспокоенным. Кортеж подъехал к воротам. Рядом с ними блестела табличка с ничем не примечательной надписью: «Калифорния Стейт Госпиталь». Их пропустили, видимо, проверив по номерам. На территории лечебницы был небольшой тенистый парк, где гуляли пациенты в сопровождении персонала. Основное здание, к которому они подъехали, было серого унылого цвета. Решётки на окнах, неимоверно высокий забор, камеры повсюду, как в тюрьме. Это место вызывало необъяснимую неприязнь и чувство тревоги. Санса начала догадываться, какой недуг мучил Львицу Ланнистер. Мурашки пробежали по коже от осознания. Ей решительно не хотелось заходить внутрь психбольницы. Но лимузин уже остановился у главного входа, мотор покорно заглох. Слова встали ей поперёк горла, и она послушно вышла из машины, следуя за будущим мужем. Они поднялись на второй этаж, где их встретил врач. Он поздоровался со всеми и лишь ненадолго задержал взгляд на новой посетительнице. Затем доктор отвел в сторону мистера Тайвина и что-то долго говорил. Санса слышала только обрывки фраз: «У неё хороший день…», «Также не подаётся…» и что-то ещё. Она вдруг почувствовала, как в её руку легла чья-то ладошка. Санса удивлённо посмотрела вниз – это Томмен взял за руку её и свою сестру. От такого жеста доверия со стороны мальчика, Санса была очень растрогана. После того как мужчины закончили говорить, они прошли дальше по коридору и зашли в палату. Санса почувствовала себя чужой, которой разрешили подглядывать за слишком личной тайной. Хотя по сути так оно и было. Пока что она была ещё чужаком. Палата была небольшой, с единственной кроватью и низким прикроватным шкафчиком. Свет, проходящий сквозь решётки на окнах, освещал стоящее рядом кресло и сидящую в нём женщину. Он мог бы дарить хоть немного уюта в это угнетающее помещение, если бы не тени от толстых прутьев, что ложились на всю обстановку вытянутыми прямоугольниками. Гости застыли на входе. Они ждали, когда медсестра повернёт кресло. Когда Санса увидела Серсею, она ахнула, но быстро взяла себя в руки. Женщина выглядела старше своего возраста. Тёмные круги под глазами, коротко стриженные волосы и неестественная худоба. А самое страшное был взгляд – отсутствующий, почти мёртвый. – Мама... Мамочка..., – прошептал Томмен, первым подошедший к своей матери. Но она даже не взглянула на него. Сердце Сансы сжалось. Она представила себя на месте Томмена, и её глаза увлажнились. Мирцелла стояла бледная. Она молчала какое-то время, слушая жалобный шёпот брата, а потом подошла к Серсее и неловко поцеловала её в щёку. Дети в каком-то едином порыве обняли мать с двух сторон, прижались к ней, как потерянные щенята. Санса не знала, куда деть глаза, лишь бы не видеть этой режущей душу картины. Острыми осколками впивались в память, как беззвучно тряслись плечи Томмена, уткнувшегося матери в плечо, как Мирцелла с разбитым болью взглядом сжимала ладонь матери. Такую тонкую и бледную, словно белёсые прутики в загорелых руках дочери – этот контраст был убийственным. Наконец, дети отошли от неё, безмолвно уступив место деду. Тайвин подошёл к дочери и сел напротив неё. – Серсея, это я, твой отец, – тихо заговорил он с ней. Но ни ответа, ни реакции он не добился. Сансе хотелось убежать, оказаться отсюда как можно дальше. Ей невыносимо было это видеть. Но она стояла, как прикованная и завороженно смотрела на них. – Я хочу тебя познакомить с одним человеком, – продолжил Тайвин, а у девушки мороз по коже прошёлся. – Санса, пойди. Она шла так, как будто её сейчас здесь оставят одну наедине с Серсеей. Ей было страшно. Неприятно. Жутко. Старк подошла к Ланнистерам, незаметно сглотнула и насилу заставила себя взглянуть в глаза своей будущей родственницы. – Серсея, это Санса Старк. Моя невеста, – спокойно представил Тайвин свою будущую жену так, как будто перед ним здоровый человек. Реакции по-прежнему не было. Мужчина кивнул Сансе, давая понять, что она может отойти. Она облегчённо вернулась к Томмену и Мирцелле. Тайвин взял в свою руку ладонь дочери и начал что-то тихо ей говорить, но та продолжала сидеть безвольной куклой. В палату зашла медсестра с металлическим подносом и шприцами. Санса в этот же момент, всё ещё немного шокированная, ринулась в дверь не глядя, и они столкнулись на пороге. Поднос с дребезжащим грохотом упал. Ампулы и бутылочка со спиртом разбились на мелкие осколки, а тонкие иголки разлетелись. Санса и медсестра стали торопливо и извиняться друг перед другом, как их тут же оглушил крик. Старк испуганно обернулась, а медсестра выбежала из палаты. Кричала, почти выла Серсея. Позже крик перешёл во всхлипы, начиная обретать смысл. – Джоффри, где Джоффри? – спрашивала она. – Один, совсем один, – и стала повторять это, как заведённая. – Серсея, мы навестим Джоффри. Обещаю, – тихо ответил ей Тайвин, успокаивающе поглаживая её по руке. Пришёл врач и попросил лишних выйти. «Пациенту тяжело находиться с таким большим количеством людей в помещении. Не все сразу». Санса с детьми вышла в коридор. Она была под впечатлением. Из-за двери снова доносились вопли Серсеи. Томмен жался к сестре, вытирая мокрые щёки, Мирцелла выглядела бледной. Санса схватила их обоих за руки и почти выволокла на улицу, а потом присела на корточки перед мальчиком крепко-крепко обнимая его, действуя больше инстинктивно, чем осознанно. Томмен напомнил ей младших братьев. У неё всё сжалось в груди и самой захотелось разрыдаться, когда она представила кого-то из них на месте этого мальчика. Она сочувствовала Томмену и Мирцелле. Они стали сиротами при живой матери. Санса, сама потерявшая недавно маму, остро чувствовала, как им тяжело. Она размышляла, что лучше живая, но не в своём уме мать? Или здоровая, но мёртвая? Старк не знала, какой вариант лучше. Тайвин вышел. Его лицо ничего не выражало, только глаза были уставшие. Он посмотрел на них троих и сказал: – Санса, вы с Томменом и Мирцеллой езжайте домой. А у меня дела. Подъехал в лимузин, и они втроём забрались в него, Санса почувствовала облегчение. Больше всего она хотела оказаться подальше от этого места. Ей надо было теперь переварить информацию, слишком быстро всё происходило. Зачем мистер Тайвин решил показать ей свою дочь? Дети молчали. Томмен размышлял о том, что мама больше не вернётся. Даже в свои десять лет он понимал, что ей не становится легче. Мирцелла отрешённо смотрела в окно и тоже думала о матери. О дедушке. И о Сансе. Ей понравилась девушка. Особенно то, как она отнеслась к её брату. Мирцелла надеялась, что они в итоге станут подругами. С такими мыслями они покинули территорию лечебницы.***
Тайвин сел в джип. Раз он обещал дочери навестить Джоффри, надо ехать. Он погрузился в мысли о внуках. Когда они первый раз пришли навестить Серсею, Томмен неделю плохо спал, а Мирцелла не выходила из комнаты. Тогда Ланнистер решил больше не возить их к матери. Но когда они узнали, что он хочет познакомить Сансу с Серсеей, то уговорили его взять их с собой. Джип заехал на территорию кладбища. Тайвин вышел из машины и прошёл между рядами памятников. Вдалеке возвышался родовой склеп. Столько поколений Ланнистеров нашли свой покой под этой каменной массивной крышей. Его телохранители безмолвно следовали за ним попятам. Он велел им ждать снаружи и зашёл в усыпальницу. Сколько лет он не приходил сюда. И все равно мог бы найти эту могилу даже с закрытыми глазами. Тайвин коснулся пальцами холодного мрамора и еле слышно прошептал. – Прости, Джоанна. Я не уберёг львят. Он ещё долго стоял вот так, около могилы своей жены. Снял пиджак, ослабил слегка галстук. Он вспоминал её улыбку, голос, глаза, лучащиеся от смеха. День их свадьбы и как он забирал её первый раз из роддома. Как она старалась казаться строгой на проделки детей, сама едва ли не прыская от смеха. Кажется, тогда Джейме нарисовал дракона поверх многомиллионного договора с партнёром, а Серсея раскопала его паспорт и украсила фото папы короной. Попало в итоге Кивану – нечего было дарить детям фломастеры! Пока Тайвин думал о покойной жене, на его губах была пускай грустная, но улыбка. Затем он подошёл к другой могиле. На граните было выбито имя: Джоффри Баратеон-Ланнистер. Мужчина с горечью смотрел на то, что осталось от его внука. К нему пришли совсем другие мысли, недобрые. Он понимал, что где-то потерпел поражение. Тишину родового склепа прерывало карканье воронов. Чёрные крылья, чёрные мысли… Мужчина вздохнул. Ланнистер или, как его иногда называли за спиной, «Железный Тайвин» привык всегда и всё контролировать. Держать в строгой узде. Наверное, всё пошло с того времени, когда ему пришлось принять бразды правления от его отца. Титос был слишком мягким и всепрощающим – над такими смеются акулы бизнеса. Титос едва не загубил весь семейный бизнес, давая бесконечные ссуды их партнёрам. Когда во главе компании встал уже сам Тайвин, ему пришлось доказывать этим белым воротничкам, что у Ланнистеров ещё есть зубы. Ему пришлось пройти через многое, прежде чем их имя снова стало внушать былое уважение. Он собрал всех в свой кулак. Контролировал всё и вся, не давая больше поблажек никому – слишком наглядным был урок отца. А судьба словно смеялась над Тайвиным и единственное, что стало неподвластно ему... его собственная жизнь. Его семья. В какой-то момент жизнь Ланнистера полетела в тартарары. Невозможно, немыслимо поверить, что ты, способный купить со всеми потрохами не то что врачей – их клиники, их земли со всеми парковками и близлежащими макдаками – не способен ничего сделать, когда умирает твоя собственная жена! Что эти бараны в белых халатах разводят руками и сочувственно качают головами. И даже приставленный к их виску пистолет не в силах что-либо изменить. В одночасье он стал отцом-одиночкой. У него на руках осталось трое детей. Двое прелестных близнецов... и маленький уродец. Перфекционист, педант, человек, что доводил всегда и всё до идеала породил... карлика. Если Бог и существовал, то он изрядно потешался над мистером Тайвином, хохотал во всё горло! Тайвин ушёл с головой в работу. Чем больше успехов было у компании, тем больше он отдалялся от детей. Он их любил по-своему – обеспечивал их всем необходимым. Ведь так должен поступать отец? Лучшие няньки, школы, репетиторы, университеты. Они не знали нужды и отказа ни в чём. Но как оказалось, этого было недостаточно. Вроде бы не брошеные дети из благополучной семьи росли что в лес, что по дрова. Тириона постоянно отчисляли из учебных заведений за аморальное поведение. Он то бегал на свидания, то зажимался с какими-то девками по тёмным уголкам школы. Один раз даже спёр ключи от кабинета директрисы и был застукан там ею же в весьма провокационном виде на столе с одноклассницей. («Пап, я не виноват, что эта стерва вернулась на час раньше!»). Тайвину пришлось тогда оплатить школе новый бассейн, чтобы замять скандал. Наконец, отцу надоели выходки сына, и он пригрозил, что ещё хоть одна проделка, и он отдаст его в военное училище. Это остудило пыл младшего сына. Серсея же росла всё более взбалмошной. Она хотела независимости от строгого отца, но вместе с тем и дулась, когда он лишал её карманных денег или блокировал её банковскую карточку. Поэтому едва ей стукнуло 18, как она выскочила за Роберта Баратеона. Тайвина эта новость не обрадовала, но жених показался ему достойным, наследник судостроительной компании как-никак. Так что на эту выходку дочери он решил закрыть глаза. Джейме... на Джейме была вся надежда. Тайвин мечтал, как введёт его со временем в совет директоров, как обучит всему сам, поставит ему настоящую, деловую, если не сказать львиную хватку. Надежды все рухнули, когда чертёнок сбежал из дома, решив посвятить свою жизнь армии. Скинул отцу смс из аэропорта и вырубил телефон. Тайвин был в ярости. Но сделать уже ничего не мог. Однажды он узнал, что старший внук Джоффри подсел на наркотики. Отец бранил дочь за то, что не углядела за сыном. Серсея оправдывала и себя, и сына, рассказывая околесицу. Тайвин решил взять всё в свои руки, забрать Джоффри на воспитание, но опоздал. Среди ночи дедушке позвонила Мирцелла, глотая слёзы. И сказала, что брат умер. Его сердце остановилось в три часа ночи. Три часа пятнадцать минут… Кокаин. Белая смерть. Передозировка. Может ли быть позорнее смерть льва? Тайвин подкупил судмедэксперта, и в отчёте по вскрытию указали, что Джоффри умер от сердечного приступа. Серсея на могиле сына рыдала, убивалась, проклинала всех вокруг, готовая броситься на всех и на каждого, кто пришёл на похороны её первенца. Пока Тайвин не приказал увести её и успокоить. Ему надо было тогда обратить на дочь больше внимание. Может быть, он смог бы ей помочь. Может, тогда бы всё сложилось по-другому... Он постоянно будет себя об этом спрашивать, смог бы он ей помочь? Или Серсея давно шла к безумству? Почему ему раньше не сообщили о пагубном поведение дочери? Он же знал, что у неё начались проблемы с алкоголем, ругал её, а она лишь отмахивалась. Ответов не было. Но Тайвин будет до конца дней вспоминать звонок Томмена и его испуганный голос. – Дедушка, мама, кажется, заболела! Она не открывает дверь, странно себя ведёт, а иногда кричит. Пожалуйста, дедушка… Ты нам нужен. Нам очень страшно. Пожалуйста, приезжай. И дедушка поехал по просьбе внука. Когда он увидел дочь, он не сразу признал её. Серое лицо, безумные глаза, руки в порезах. Серсея лишь отдалённо напоминала себя. Он не верил своим глазам. Каменное сердце Железного Тайвина заныло давно забытой болью. Он злился на себя, на окружающих Серсею людей. Он нашёл лучших врачей для неё. Но дочери не становилось лучше. Он готов бы уничтожить каждого врача в лечебнице, но они лишь разводили руками, говоря, что её форма шизофрении не лечится. И она навсегда останется лишь тенью его дочери. Он навещал её каждый день. Сначала она не реагировала на него. Потом стала бросаться и кричала, что он давно мёртв. Затем Серсея перестала воспринимать его, своих детей и вообще кого-либо, уйдя в себя. Когда главный Ланнистер увидел, что Серсее не становится легче, даже наоборот, он свыкся с мыслью, что потерял и дочь. Тайвин оформил опёку над Томменом и Мирцеллой, что вызвало возмущение среди Баратеонов. Особенно возмутился Станнис, он не хотел, чтобы в руки Тайвина попала компания Баратеонов. Но суд постановил, что детям будет лучше в семье их матери. Жизнь стала относительно налаживаться, как думалось Тайвину, но судьба злодейка решила опять испытать его. И вот в одно не очень прекрасное утро к нему в офис приехал сам Станнис Баратеон, министр обороны страны. Увидев упрямое лицо Станниса, Ланнистер понял, произошло что-то воистину серьёзное. Ведь после опеки над внуками, Станнис стал ещё холодней относиться к Ланнистерам. Министр был в сопровождении двух людей, генерала Рэндилла Тарли и своего советника Давоса Сиворта. Станнис не стал долго тянуть разговор, а в лоб сообщил, что его сын попал в плен. И ему показали видео. Джейме, измученный и измождённый, грязный, в крови, потерянным взглядом смотрел в камеру явно не видя её и едва ли понимал, что происходит. Он был, скорее всего, ранен. Его сын. Совсем один в стане врагов. Пока Тайвин смотрел запись, ни один мускул не дрогнул на его лице. А вот внутри разверзся ад. Вновь каменное сердце заныло тупой болью. Ярость душила его, он сжимал и разжимал кулаки, слушая разные варианты по спасению его сына. Лев желал перегрызть глотку каждому, кто к этому причастен, и этим высокопоставленным идиотам. Они сообщили, что по спасению Джейме уже отправлен отряд во главе капрала Бриенны Тарт. Баратеон и его свита уверили Тайвина, что вернут ему сына живым. Его душила тревога, даже когда самолёт с его горемычным первенцем приземлился в аэропорту Калифорнии. Увидев исхудавшего, осунувшегося сына без руки (хотя Тирион, пожалев отца, известил его заранее), отцовское сердце было готово разорваться на части. Но старший сын был жив. Это было главное. К облегчению старшего Ланнистера, Джейме уволился из армии. Только Тирион был живей всех живых и здоровее многих, несмотря на то, что был карликом. Своим разгульным поведением он приводил в бешенство Тайвина. Каждый раз младший сын придумывал новый повод опозорить своего отца. Но Тайвин ценил ум Тириона, младший сын отлично разбирался в делах компании и разрабатывал всевозможные устройства, которые приносили солидную прибыль. У совершенного Тайвина были несовершенные дети. Он признавался в этом сам себе. Но услышав бы от других, он не оставил бы от наглецов ни следа. Мужчина вышел на улицу и отправил своих ребят в машину. Присел на ступени склепа и посмотрел на небо. Облака бежали по безмятежному небосводу, принимая причудливые формы. Тайвин вдохнул полной грудью. Он думал о прошлой жизни, о будущей. О внуках, детях и невесте. Просидев так несколько минут, главный Ланнистер взбодрился, надел пиджак, отряхнулся. Поправил галстук и широким, уверенным шагом направился к джипу. Жизнь не даёт поблажек. Надо идти дальше, вперёд. Никто и никогда не будет милостливо ожидать, пока ты соберёшься. Если упадёшь, не будут ждать, когда поднимешься. Затопчут и дело с концами. Некогда жалеть себя и свою судьбу. Её надо вершить самому.