Другие

Яромир угрюмо шагал по полуденной ноябрьской набережной, нервно выдыхая вместе с морозным воздухом табачный дым. Это была уже шестая сигарета за последние два часа, в течение которых он петлял по городу, пытаясь успокоиться после тревожного события. И плевать было на редких прохожих и туристов, с восхищением и завистью глазеющих на его развевающийся на ветру форменный плащ, под которым виднелся тёмно-серый китель. Имперская государственная служба всегда была в почете в этой стране, особенно секретная научная, статус которой в шестидесятые годы получило «Наследие Предков», начальником одного из отделений которого был Яромир. В народе германских чиновников шутливо называют «мертвяками» (официально же они гордо именуются «Лицами Рейха») за то, что у каждого из них на фуражке красуется череп с костями — у Яромира такая тоже была. Зачем нужен этот символ, архаизм прошлого — никто толком объяснить не может. В назидание потомкам? Для устрашения врагов? Но какие враги, представляющие реальную угрозу, могут быть у величайшей ядерной державы, которая, к тому же, первая полетела в космос и на чьих дисколетах держится современная международная космическая отрасль, в том числе космический туризм? Об очередной глобальной войне никто даже не заикается — все нахлебались по-полной в 20 веке. Однако, существует своеобразное противостояние между почти полностью техногенной Америкой и «зелёной» Евразией, но дальше словесных перепалок и митингов с обеих сторон дело не заходит. Лишь в Африке, на Ближнем Востоке, да кое-где в Юго-Восточной Азии вспыхивают местечковые конфликты, но Германия к этому совершенно точно не причастна, как говорят официальные СМИ. Все казалось бы отлично, но раз в несколько лет в стране понижают пенсионный возраст, поскольку продолжительность жизни людей стремительно падает из-за различных генетических сбоев, которые до поры, до времени не давали о себе знать. Детей чаще всего зачинают при помощи ЭКО, а не естественным путем во избежание появления на свет заведомо больных или мертворождённых младенцев, процент которых в статистических отчетах тем не менее не снижается. Медики и учёные лишь разводят руками, не в силах как-либо исправить ситуацию, говоря «спасибо» гитлеровскому режиму за попытки селекционировать человека в 30 — 50е годы прошлого века. К сожалению, серьезные проблемы со здоровьем не обошли стороной и Стешку. Яромир обернулся назад — где-то там находится здание клиники, в которую сегодня утром угодил его близкий друг и сослуживец Штефан, или Стешка — как он ласково, по-русски, называл его с детства. Боль и тревогу выдавали лишь напряжённые скулы и слегка сдвинутые пшеничного цвета брови, а в серых глазах — будто непроницаемая стальная броня. Нордическая выдержка, стойкость, умение в любой ситуации держать спину прямо, а «нос по ветру» и одаривать врагов победоносным оскалом, даже если их миллионы, — в крови каждого коренного германца. Даже если ты не немец, а вятич по национальности. — Меня ведь со службы попрут, — слабым голосом обреченно прошелестела бледная белобрысая тень с синими глазами настолько темного оттенка, что в минуты особой печали они казались черными. Прямо как сейчас. Яромир мягко взял руку друга, подключенного к капельнице, в свои. «Хрен с этой работой — мрачно подумал он, - По-настоящему страшно то, что ты в любой момент можешь сдохнуть. Тогда и мне придется тоже», и чуть замешкавшись, наклонился и прошептал на ушко: — В любом случае знай, что я всегда буду с тобой. И поцеловал в щеку. Лежащий на соседней койке дед, чуть приподняв голову, с любопытством уставился на эту парочку. В Рейхе поцелуи между мужчинами были, мягко говоря, не в ходу, тем более среди офицеров. Всего лишь полчаса до этого Штефа нашли захлебывающимся кровавой вспененной слюной и бьющегося в жестоких конвульсиях в коридоре московского филиала «Аненербе». Казалось, сбежался народ со всех отделов, находящихся в этом крыле. Каждый, как мог, пытался помочь. Даже где-то достали старенький плед, свернули и подложили под голову вместо подушки. Когда приехали врачи и с трудом откачали парня, видок у него был тот ещё. А ведь незадолго до приступа он хвастался первой в жизни медалью, полученной из рук самого рейхспрезидента за научную деятельность в измерении R (проще говоря, мира, в котором Вторую мировую войну выиграл Советский Союз, где существовала единая Россия и русский народ; будучи профессиональным историком — специалистом, как раз, по СССР и военной истории, Штефан проводил сравнительные исследования по этой теме). Даже речь двинул, от избытка эмоций сверкая счастливыми глазами, вызвав улыбки и аплодисменты даже у видавших виды генералов, сидящих в первых рядах. Этот милашка умеет располагать к себе. — Даже меня чуть до слез не довел, придурок, — тихо проворчал Яромир, который тоже был среди награждённых; когда Штефан садился рядом с ним, легонько толкнул того в бок. Немец тоже не остался в долгу, и ткнул его в ответ, так что Яр чуть не свалился в проход. Хорошо мозгов хватило не заржать. Вот позорище было бы на всю страну (вокруг было полно журналистов). Хотя какой из Штефана немец: прабабка по маминой линии — эстонка все портит. Да и характер не тот: неисправимый мечтатель, интроверт и меланхолик с настолько очаровательной улыбкой, изредка украшавшей его благородное лицо, от которой у Яра пробегали мурашки. — Вылитый гот, — однажды заявила русская девушка Таня, обнаружив его сидящим на подоконнике в ее комнате, в темноте, слушающего через ее телефон на полной громкости без наушников советские песни военных лет, вперемешку с death metal-ом. Одетый в нейтральную черную форму (которую выдавали всем агентам на время экспедиций) без опознавательных знаков, кроме эмблемы конторы на золотой пряжке, он повернул к ней благородное бледное чело с выражением глубочайшей скорби в темных глазах и мог бы многозначительно промолчать или сказать что-то заумно-философское, но только не вхлам исковерканное акцентом, хотя прекрасно владеет языком: — Че? Пришлось объяснять «на пальцах», что вылилось во взаимную стебную кутерьму. Яромир улыбнулся, вспомнив этот случай, рассказанный ему девушкой, и, затянувшись в очередной раз, задумчиво посмотрел вниз, на вечно бегущую куда-то вдаль Москву — реку. Таня… При воспоминании о ней его лицо предательски налилось краской, а плечи чуть опустились. Они нашли ее дом совершенно случайно. Просто потому, что находился он ровно по тому же адресу, что дом дальнего родственника Стешки. Только читать название улицы «Центральная» на кириллице было ну очень необычно. Яр внутренне взвыл, спотыкаясь глазами о мягкий знак: не любит он этот алфавит, родная латиница и милее, и понятнее. Это была их первая и единственная совместная вылазка в «Россию», как по-простому называют измерение R, открыли же его четыре года назад. Благо начальство поставило их в один отряд (в одном отряде может быть от двух до четырех человек, их было двое). В их задачу входило заполнение некоторых «белых пятен» на карте города, изучение местных информационно-коммуникативных технологий, военных архивов и некоторых других вещей, с фотоотчётами и записями в рабочем дневнике. На все про все — не более шести месяцев. Связи с родным миром нет, кроме датчиков — медальонов, фиксирующих основные показатели тела и ближайшей окружающей среды, которые отображаются на мониторах диспетчеров на базе. (через полгода датчики начинают разряжаться, и если агент не возвращается через неделю после «отключения», за ним высылают спасателей). Несмотря на высокую занятость, иногда у парней появлялось свободное время, которое они проводили, там же, где по сути работали, — на улице. Ходили в парки и на выставки, отогревались в забегаловках и ресторанах, моля всех богов, чтобы кассиры не стали более внимательно рассматривать выданные им купюры. Добрались даже до Третьяковской галереи, но, поняв, что она мало отличается от их собственной, сели на диванчик и полдня глазели на посетителей, и никому до них не было дела. Шедевры искусства никуда не денутся, они бессмертны, а вот люди, люди… — Мы похожи на призраков, которых никто не замечает, но инстинктивно обходят стороной, — вдруг тихо заявил Штефан, задумчиво опустив голову. На него иногда находило. Стешка сам по себе молчаливый, но внезапно выдает что-нибудь эдакое. Вроде ничего особенного, но хочется затискать его, как котёнка. Почему иногда в Яре просыпалась такая неадекватная нежность к другу, он не мог понять. Это была стешкина идея, попытаться найти дом (точнее, его «копию») его двоюродного дяди, у которого он несколько раз гостил в детстве и который жил в Лотошине. И вот теперь исследователи стояли у закрытого подъезда, гадая как пользоваться местным домофоном. На их счастье дверь открылась и за ней показалась женщина с коляской, они ей помогли выйти и шагнули в непроглядную тьму (электричество отключили, лампочки кое-где разбиты, лифт не работает). Касаясь руками обшарпанных разрисованных стен и вдыхая убийственный аромат курева, мусора, мочи и пива, Яромир раздражённо воскликнул: — Русские свиньи! Как можно жить в такой грязи? Штефан, убежавший на один пролет вперёд, обернулся с его фирменной грустной улыбкой: — Зато Москва у них считается столицей, а не отсталой деревней. — Угу. Тех, кто недоволен нашим рейхсгау, следует сослать сюда! Чтобы поняли, что такое настоящий отстой. Штефан снова резко развернулся и посмотрел в глаза Яромиру. Некоторое время они молча играли в гляделки. — В конце концов, они тоже выиграли войну, — тихо сказал немец. Вятич слегка вздрогнул от этих слов. Он не считал себя дубовым патриотом, на политику ему было все равно, но когда на инструктаже перед переброской им показали карту этого мира, где большую часть Евразии занимает Россия (огромная страна с бестолковым, по мнению местных жителей, правительством), Европа безнадежно раздроблена (и продолжает дробиться) и от родной Великой Германии (которая простирается от Альп до Урала) остался маленький клочок земли, к горлу подступил комок: надо ценить то, что имеешь, дурак. Сейчас он лишь примирительно опустил глаза, не желая ссориться с лучшим другом из-за херни. — Ты ведь тоже славянин. Откуда такая ненависть к русским? Они вообще твои предки, если ты не в курсе, — чуть позже поднимаясь по лестнице, слегка запыхавшись, добавил Штефан. — Откуда, откуда… Внезапно взгляд Яромира упал на свастику, накарябанную на стене около окна. — В другую сторону, дебилы, — закатил глаза он. Стешка сначала не понял, о чем он, но приглядевшись, прыснул. Вскоре они дошли до нужного этажа и найдя нужный номер квартиры, одновременно переглянулись, и один из них слегка дрожащей от волнения рукой постучал в дверь. — А что сказать-то? — запоздало прошептал Яр, повернувшись к другу. Но долго думать не пришлось. Послышался звук открытия замка и дверь со скрипом отворилась. — Здрасьте! Вы насчёт комнаты? Проходите! Их встречала низкорослая полноватая девушка с короткими черными волосами и очками, одетая в черную толстовку, леопардовые легинсы и розовые тапочки. В руках у нее было надкушенное зелёное яблоко. Так они познакомились с Таней, которая приютила их на четыре месяца. (до этого они жили в служебном домике в поселке Ильинский) Естественно, они скрывали правду о себе, но однажды она сама догадалась, случайно обнаружив их рабочие тетради с гербом Рейха на черном фоне и часть оборудования для создания портала. Две толстые черные тетрадки бухнулись на кухонный стол, прям на карты, в которые резались «шпионы» из несуществующей в этом мире империи. Штеф с Яром настороженно переглянулись: что делать? не убивать же ее, в самом деле? Таня слегка улыбалась со странным блеском в глазах, опустив взгляд на их тетради. — Очевидно, я была странным ребенком, — наконец, негромко произнесла она, покачав головой. Парни опять переглянулись в непонятках. Сев на третий стул, стоявший чуть поодаль от стола, Таня погрузилась в раздумья. Заметив, что девушка волнуется, Яромир поставил чайник на плиту и взял с подоконника корзинку с печеньями и конфетами — разговор, видимо, предстоял быть непростым и долгим. — Родители рассказывали, что когда я была совсем маленькая, всегда плакала во время Парада Победы, когда его показывали по телевизору… Позже мне стали сниться необычные сны, — она посмотрела сначала на одного пришельца, потом на другого, и сглотнув, слегка дрожащим голосом продолжила, — И, кажется, это был ваш мир, — она закрыла лицо руками и медленно вздохнула и выдохнула, пытаясь успокоиться, — Мне правда очень стыдно в этом признаваться, ведь мои бабушки и дедушки тоже были на той войне, кто-то даже до Берлина дошел. Только рассказывали о войне редко, а я, слушая их, пыталась представить все наоборот, что было бы, если… Да, мне всегда нравился Третий Рейх. Было интересно, что он из себя представлял бы после Гитлера и всей этой расовой галиматьи… Эта любовь непробиваемая, никакие уроки мужества в школе, фильмы и передачи про Великую Отечественную войну не могли ее заглушить. Откуда это во мне, даже объяснить не могу… Однажды о моем увлечении узнали родители и устроили такую взбучку, не давая слова вставить, что с тех пор я вовсе перестала им доверять, а друзей, которые поняли бы меня, у меня не было… — она медленно подняла голову, в глазах стояли слезы, — Я дура, правда? Молчание в ответ. Всякое бывает. — А мне с детства нравится Советский Союз и тоже не могу объяснить, почему, — подал голос Штефан. — Особенно Рокоссовский, — подколол его Яромир. — О, да! Это любовь до гроба! Таня облегчённо рассмеялась и разрыдалась одновременно. — Вот видишь, не ты одна такая больная. Как там говорится… «Возлюби врага своего»? — Развели тут сопли, — как обычно проворчал Яр, пряча улыбку за чашкой, поднесенной ко рту. С тех пор эти трое стали друг для друга чуть больше, чем просто сожители — знакомые. Они взяли за правило каждый вечер устраивать чаепития, болтая о всякой ерунде и играя в настольные игры. Нередко засиживались до утра, благо Таня трудилась веб-дизайнером на дому, появляясь в офисе два раза в неделю, а парни сами себе устанавливали график и объем работ. Яру казалось, что ей больше нравится Штеф, чем он. Частенько он видел их сидящими рядышком: он что-то делает (пишет отчёт, ест, слушает музыку, читает, дремлет под телевизор, лениво приоткрывая глаза от звуков особо дикой дичи), а она украдкой наблюдает за ним, подперев рукой голову, будто за котом, который неизменно бродит где-то поблизости. Как-будто она до сих пор не верит, что это не бред и не сон, а такой же живой человек, как она, просто из другого мира. А он пристрастился к ее книжкам (Дарья Донцова, Макс Фрай, Чехов, Булгаков, Достоевский, Гоголь, Шолохов, Шукшин, Шекспир и даже Кинг с Лавкрафтом с Джоан Роулинг в придачу — вот что нужно для счастья «настоящему арийцу»). Однако времени читать каждую от корки до корки не было, поэтому прикасался он к книгам лишь по настроению, наугад открывая страницы и читая случайные строчки вслух. Порой это его вдохновляло на создание собственных историй, которыми он спешил поделиться с остальными, которые в свою очередь дополняли их стебными (или не очень) комментариями. Обычно получалась веселая белиберда, но порой проскакивали серьезные вещи, которые на непродолжительное время вводили в ступор всю троицу. Было забавно. Однажды Таня преподнесла Штефу особенный подарок: — Вот. Держи. Это в знак нашей…эм… дружбы? На самом деле я случайно ее нашла, последняя на полке оставалась. Я подумала, что тебе понравится, ведь ты похож на… — она задумчиво опустила глаза на обложку, на которой были изображены девочка и Смерть. — На кого? — Ох, это не ко мне, — неопределенно махнула рукой она и улыбнулась. — А ты читала? — Нет. — Интересно… Спасибо! Пару мгновений он пялился ей в глаза, а потом обнял, немного сильнее и надрывнее, чем следовало, ещё раз прошептав горячее «спасибо» по-русски с немецким акцентом, который всегда усиливался от волнения. Это был «Книжный вор» Маркуса Зузака, переведенный на русский язык. Штеф осилил его за ночь, а потом неделю ходил с блаженным видом, нежно прижав книжку к груди. Таня не прогадала. А сварливый Яр был в своём репертуаре: — Напомни-ка, как зовут главную героиню? — Лиззи. — Лизка — подлизка! — Иди в жопу, звёздочка! — После вас, товарищ! Тем не менее, сие произведение заинтересовало вятича, но будучи неисправимым кириллицефобом, он просил друга читать вслух, тем самым с головой погружаясь в историю. А «звёздочкой» его прозвали вот почему. В один из первых дней нахождения на чужбине они не спеша бродили по Красной площади, понурив головы из-за плохого самочувствия после перехода. Вдруг забили Куранты, и Яр поднял голову. Штеф впервые увидел друга таким возбуждённым: повизгивающий от восторга, периодически указывающий пальцем наверх, выкрикивающий непонятные междометия, из слов можно было разобрать что-то вроде этого: — Этого не может быть! Звезда! Звёздочка! Видишь? Видишь? И на других башнях тоже! А какие яркие — умереть, не встать! Представляешь, как это выглядит ночью? Офигеть! И это все не на старой фотографии, а вживую! По-настоящему, твою ж медь! Коммуняки, оказывается, тоже умеют красоту наводить… Блин, почему меня так прёт с них? — А ты знаешь, что эти звёзды могли бы казаться черными на свету, если бы не специальные призмы внутри? — Тоже было бы весьма необычно. Наши свастики напомнило: в течении дня накапливают солнечный свет, при этом совершенно черные, зато ночью светят — будь здоров! — Ага, там лампочки по контуру прикольные. Стильно смотрится. — Эх, если б не эта чертова война… — Жили б мы в красном болоте без роду, племени и собственности, захлебываясь водкой! — Стешка! — Не так, что ли? — А, черт его знает, как так… Главное, что сейчас мы живём в мирное время, в 21 веке и у нас есть возможность получше узнать и понять бывших врагов. Это ли не чудо? — Возможно. Но, по сути, мы с ними никогда не воевали. Ведь это совсем другой мир, очень похожий на наш, но другой. Мы со своими проблемами чужие здесь — всегда помни об этом. Не совсем контролируя себя, Яр попытался взять Штефа за руку, переплетая свои пальцы с его, но тот отпрянул: — Ты чего? — С ума схожу, пройдет. — Звёздочка ты моя… — А? Усмешка в ответ. — Забей. — Ори громче! Я не слышу — ухо заложило. — Как скажешь! — Не на всю же площадь, идиот! — Тебе не угодишь. Так, устроив веселую перепалку, они бодро прошагали мимо группы немецких туристов, парочка из которых озадаченно посмотрела им вслед — интересно, что же они успели услышать? Одним поздним вечером Штеф вернулся из Центрального архива Минобороны РФ, в котором просидел с раннего утра, изучая материалы по Сталинградской битве. Белее свежепокрашенной скамейки у соседнего подъезда и смурнее тени на стене, он молча поочередно обнял сначала Таню, потом (чуть дольше) Яра, немного ласки досталось и большому черному мэйн-куну. После этого ритуала, парень, чуть не плача, произнес: — Господи, как же здорово, что мы можем вот так… И, махнув рукой, ушел в комнату. — Яри! Я дедушку твоего нашел, — пару секунд спустя донеслось из комнаты. — Правда? — Здесь он погиб в плену в девятнадцать лет. — Оу... Говорят, что русскому хорошо, то немцу — смерть. А как же быть с полукровками, одним из которых можно назвать Яромира, и ещё кучу народу с ним в придачу? Один дед был красноармейским танкистом и покончил с собой вскоре после окончания войны, а второй служил в легендарной шестой армии под командованием фельдмаршала Паулюса (который предотвратил роковой перелом в ходе войны, дерзко разорвав заранее подготовленный советской стороной акт о капитуляции), затем преподавал основы права в Германском Имперском Университете им. Гёте в Кенигсберге. А у няшки Штефана дедушка был надзирателем в Аушвице, а второй умер от болезни незадолго до начала войны. Вот такие пироги с яблоками. — В Германию! Внимание! Первый путь — в Германию! — бодро донеслось из репродуктора. Двери с шипением закрылись, и тематический состав московского метро, посвященный Великой отечественной войне, тронулся в путь, вперёд, в таинственную темноту туннеля. В депо. Молодой немец стоял на платформе спиной к поезду и зачарованно смотрел по направлению его движения, ждал, когда последний вагон скроется из виду. Славянский друг его стоял чуть поодаль, скрестив руки на груди. — Слышал? Поехали домой. — Не, есть у нас ещё дома дела, — ответил Яр, имея в виду под «домом» танину квартиру. — Ого, ты знаешь эту песенку? — Какую? — Эх, путь — дорожка фронтовая, не страшна нам бомбёжка… — Ой, все, заткнись! Это они обновляли схему метро, изучая и фотографируя неизвестные им станции, только что одолели фиолетовую ветку. А дел дома действительно было невпроворот: надо было помочь Тане привезти и настроить новый компьютер. Не сразу, но она доверила установку ПО Яромиру, пригрозив, что если что-то пойдет не так, прибьет его тяжелой гладильной доской, стоявшей тут же, рядом с компьютерным столом, в углу. Яр был отличным технарем, однако, попав в измерение R, почувствовал себя полным болваном, так как технологии его родного мира застряли на уровне 90 — 00х гг этого (зато в космической сфере опережают на пару — тройку десятилетий). Но быстро понял, что местные гаджеты достаточно просты в использовании, да и во внутренностях их ничего сверхъестественного нет: Таня любезно отдала ему на растерзание старый слишком быстро разряжающийся смартфон и старый комп, который давно следовало выбросить, поскольку работал он медленнее улитки, несмотря на то, что несколько раз отдавали в починку. Парень подивился тому, как местным американцам удалось в открытую распространить свой интернет по всему миру. С одной стороны, глобальная информационная сеть очень удобная штука — можешь искать и делать множество вещей, не выходя из дома с одного компьютера или даже телефона, но с другой — это, как ни крути, военная разработка, призванная шпионить за другими. То есть, ни о какой свободе личности и праве на уединение в этом мире речи не идёт. Но, да, хозяин — барин! К счастью, Виндоус не стал артачиться и установился как миленький, антивирус, офис и другие полезности последовали его примеру. Отметили это дело бутылкой шампанского и тортом. А на следующий вечер приключилась беда. По крайней мере, так сначала воспринял это Яромир. Он вернулся домой незадолго до заката уставший, но удовлетворённый: за один день смог и «добить» вверенный ему участок города, и заскочить в Политехнический музей, в котором проболтался часа два. Сейчас он сидел в прихожей, на галошнице, вытянув ноги и уютно утопив затылок в висящих на крючках пальто и куртках. Безумно хотелось спать, но сначала не мешало бы помыться. В квартире кроме кота никого не было: Штеф зависал в своём архиве, а Таня была на работе. Яр нехотя встал и вальяжно, по-хозяйски направился в комнату, по пути расстегивая ремень. Небрежно кинув его на стул, он принялся за рубашку и брюки. Сняв также нижнее белье, он, насвистывая одну из надоедливых популярных мелодий, пошлепал в душ. Как только он намылился, внезапно почувствовал за спиной какое-то движение. Наверное, это кот просунул свою любопытную мордаху. Надо бы выгнать зверька и закрыть дверь ванной, чтобы он не нажрался порошка, стоявшего под раковиной. Яр быстро ополоснулся и вышел из душевой кабины, намереваясь сделать это. Но застыл, как вкопанный, с выражением стыда и ужаса в широко распахнутых глазах, обнаружив, что из полумрака коридора за ним наблюдают не звериные, а человеческие глаза. — Ты?! Не говоря ни слова, его с невероятной силой схватили за руки, выволокли в коридор, уронили на пол, уселись сверху и впились в губы. Когда он упал, то больно ударился головой так, что в ушах зазвенело, в глазах потемнело и заструились слезы. «Примерно так Советы брали Берлин», — пронеслось в его оцепеневшем мозгу и он почти потерял сознание. Он смутно понимал, что творила с ним эта бестия, но было невъебически приятно, до мурашек и сладострастных неконтролируемых выкриков. Она седлала его с нежностью влюбленной невесты и мастерством заядлой шлюхи одновременно, целуя и покусывая его губы, шею, плечи, торс, аккуратно обводя кончиком языка его соски. Вид ее обнаженной груди, находящейся так близко, сводил его с ума. Он неистово мял ее груди, касаясь большими пальцами затвердевших от возбуждения сосков. Он обводил ладонями ее тело по бокам, поглаживая по спине и пояснице, как бы невзначай заводил пальцы между ягодиц, слегка массируя копчик. Она выгибалась и стонала в ответ на его движения, он не оставался в долгу, усиленно работая бедрами, насколько это возможно в положении снизу, стараясь насадить ее на стоящий колом член как можно глубже. Пульс учащался в такт этим толчкам, дыхание беспощадно сбивалось, из всех пор струился пот, кожа и внутренности были раскалены до предела, и в момент, когда сердце, казалось, разорвется на части от перегрузки, а изо рта пойдет огонь от жара внутри, Яромир обильно кончил, пару мгновений спустя за ним последовала Таня. Он обессиленно развел руки в стороны, отпуская девушку, и, немного отдышавшись, закрыл глаза и расслабился, позволив небытию безоговорочно завладеть своим сознанием. Когда он проснулся, то увидел вокруг себя цветной пыльный мир в мелкую сеточку, в котором было немного душно. Яр закашлялся. — Ну, вот, всю атмосферу испортил! Трупы не должны оживать! — донёсся весёлый щебет до его слуха. Он стянул со своего лица красное в цветочек покрывало, которым его прикрыли сразу же после «использования» и, вставая на колени, завернулся в него и привалился боком к стене. Именно использованным и униженным он себя и чувствовал, совсем не разделяя легкомыслия Тани, стоявшей чуть поодаль в пушистом белом халате и с кружкой ароматного кофе в руках. Она болтала что-то насчёт детективной истории, которую придумала, пока он валялся в отрубе, и даже пару фоток сделала, а он, такой плохой, не вовремя пришел в себя, не дав ей возможность доработать какую-то там версию. Он смотрел на нее исподлобья ледяным взглядом, и, улучив момент, процедил сквозь зубы: — Нахера ты это сделала?! Она смолкла и снисходительно усмехнулась: — Честно? Не знаю, — самая тупая отговорка, — Между незнакомыми взрослыми людьми такое иногда случается, Яри, — вот именно, незнакомыми, перед ним как-будто стоял совершенно другой человек, который был ему откровенно неприятен, — Внезапная вспышка — хочу, и все тут! Сопротивляться этому бесполезно, да, и надо ли… Он таращился на нее, словно злой взъерошенный филин. — Ты был когда-нибудь в клубах? Он отрицательно помотал головой. — А сколько тебе лет? , — озабоченно сморщив лоб, спросила Таня. — Двадцать восемь. — У-у-у. В этом возрасте на пенсию выходят, а не ебутся в первый раз. «А у нас в сорок пять выходят на пенсию, так что недолго осталось, да», — хотелось съязвить ему, но мысль улетела быстрее, чем он успел бы открыть рот. Как она узнала, черт возьми?! Впрочем, он сам понимал, что был настолько плох, что вывод о его неопытности напрашивался сам собой. — Я хранил себя для другого человека, — глухо признался он, вспоминая бывшую однокурсницу Василису, по которой сох целых два года в институте, пока она не вышла замуж за другого. Это была его первая сильная любовь, и когда она разбила ему сердце, он зарёкся от всяких отношений и сам себе поклялся навсегда остаться девственником. — Как понимаю, у вас ничего не вышло, — Таня лукаво прищурился глаза. — Сочувствую. Однако, как видишь, жизнь — штука непредсказуемая. Никогда не знаешь, с кем тебя сведёт и с кем разведет, кто руку подаст, а кто ножом в спину пырнет. Немного помолчав, негромко добавила: — И где тебе повезет… Он снова изумленно поднял на нее глаза, которые стали чуть мягче. Нет, это все та же наивная милая Таня, которая любит его родную страну, представляя ее в более радужном виде, чем есть на самом деле, а главное — испытывает, как минимум симпатию, к нему самому. В противном случае, не было бы ничего. —  Проболтаешься Стешке, убью, поняла? То, что было между нами, пускай остаётся исключительно между нами, — строго сказал он. — Ну, ладно, — пожав плечами, ответила она. Он поднялся с пола и, поправив на плечах покрывало, которое оказалось достаточно длинным и доходило почти до колен, ушел в свою комнату, хлопнув дверью. Она проводила его непонимающим взглядом и фыркнув, тихо произнесла: — Смешной какой. Но совсем не до смеха было много дней спустя, когда пришла пора прощаться. Последний день провели как заядлые алкаши: глушили «Старую Москву» с черным хлебом, солёными огурцами и шпротами. Штефану очень нравился ритуал русских поминок с ломтиком черного хлеба, положенным на граненый стакан с водкой, отчего сейчас, под впечатлением такой ассоциации, он сидел с печальной полуулыбкой и мечтательно глядел в окно: в искрящихся светлой грустью синих глазах отражалось чужое небо. Яр невольно залюбовался этим зрелищем, а на него самого украдкой посматривала Таня. Естественно, были и хмельные недофилософские разговоры, и панибратские объятья с неловкими поцелуями, но на этом все. Было смутное ощущение, будто забыли что-то важное, но что? Что общего между золотым и серебряным орлами? Утром было еще хуже, чем вчера вечером, от жуткого похмелья и посеревшей темноты коридора, давящей на виски. Единственным источником слабого света было окно кухни, мир за которым мучительно открывал глаза, разбуженный первыми лучами беспощадного Солнца. Яр сидел на корточках, прислонившись спиной к стене, а напротив, на галошнице, уместились Таня со Стешкой. Она положила голову немцу на плечо, устало уставившись в пол, а он, как бывало в трагические моменты, смело и как-будто немного обиженно глядел чуть прищуренными ясными глазами куда-то в только ему ведомые дали. Вятич с ревностью подумал, что на ее месте должен быть он сам. Ведь она никогда по-настоящему не оценит скрытую за этой загадочной северной безмятежностью и утонченной мрачной романтичностью грубую, жестокую, необузданную, сильную душу с грацией опасного дикого хищника. Ибо Германия — не Россия с ее терпением, жалостью и слабостью! Он с презрением отвернулся и встал на ноги, дав начало отступлению, думая, что разрывает призрачные нити навсегда. — Герр оберштурмфюрер! Вас на склад вызывают. — Да, ежкин дрын, — устало посетовал Яромир, — Опять старому Гюнтеру потрепаться не с кем… Спасибо, Марта. Юная девушка с длинной белой косой хихикнула, услышав непонятное ей забавное русское ругательство, и юркнула обратно за дверь. Яр доподписал — доштамповал последние на данный момент документы и, взяв магнитную карточку, пошел на склад, на первый этаж. А кабинет его находился на третьем, откуда открывался вид на небольшой ухоженный дворик с клумбами, скамейками и памятником героям Второй мировой войны. А чуть дальше, у противоположного крыла, на высоких флагштоках развевались два знамени: Великой Германской империи и Секретной научной службы («Аненербе»), а под ними, у парадного входа, скучал одинокий дежурный. Пройдя по извилистым светлым коридорам с начищенными до блеска полами и минуя широкую мраморную лестницу с монстерами и пальмами на лестничных площадках, издалека поприветствовав рыжего финна — вахтёра, мельком взглянув на доску почета, находящуюся напротив входа в здание, и, что удивительно, не встретив по пути никого из знакомых, Яромир оказался у массивной железной двери, которая была распахнута настежь. — О, Яри! Доброго дня, старый ты лис, — поприветствовал его сухопарый старичок в больших очках и с тщательно прилизанными седыми волосами, среди которых, вопреки системе, торчало несколько волосков. Гюнтер всех называл старыми лисами, хотя сам казался древним, как мир, сохранив при этом здравый рассудок и относительно хорошее здоровье. Никто точно не знал, сколько ему на самом деле лет (кроме кадровиков, естественно), но шутили, что когда-нибудь в Аненербе он останется один, переживя всю молодежь. — Хайль Гитлер, — буркнул Яр, вяло взмахнув кистью, и чуть бодрее спросил, — Чего звал-то? Гюнтер загадочно растянул губы в улыбке и лукаво прищурился. — Есть тут кое-что. Затем прошаркал за деревянную стойку и начал шебуршать чем-то внизу: двигать коробки, шуршать пакетами, шелестеть бумажками. Наконец, он шлёпнул что-то на столешницу. — Телеграммка с того света, — пояснил Гюнтер и снова хитро улыбнулся, - на самом донышке рюкзака завалялась. Яр озадаченно повертел в руках небольшой прямоугольный белый конверт и расхохотался, наткнувшись на изображение монумента «Родина — мать» и два одинаковых адреса, расположенных в противоположных углах. Различались только страны и кое-что ещё… «Нет у нас Московской области, а есть округ (рейхсгау) Московия, сколько раз говорил…», — с ироничной досадой подумал Яр, качая головой. Еще в Германии нет славного города-героя Волгограда (бывшего Сталинграда), символом которого является Родина-мать, а вместо него — крупнейший в мире историко — мемориальный комплекс с музеями, тематическими площадками и даже военным кладбищем, разделенным на две половины. — Удивительный народ, правда? , — вывел Яра из задумчивости голос старика, — Мы их методично душили, как щенков, а они нам сувенирчики с записочками подсовывают. Яр изумленно приподнял брови: — То есть, я не первый? — Хех. Нет, конечно! Это началось чуть ли не с самого открытия «России»: кто-то по возвращении находит у себя подписанные открытки, кто-то рисунки, стихи и мелкие безделушки, а одному парню дорогие часы подарили. Швейцарские! Неужели у них жизнь такая тяжёлая, что их к бывшим врагам тянет? Яр неопределенно пожал плечами: — Все возможно. — Это точно, — усмехнулся Гюнтер. И включил заезженную пластинку о тяжёлом военном и послевоенном детстве. О том, как сильно испугался пленных красноармейцев, когда впервые увидел этих грязных, тощих, чахоточных, взлохмаченных существ со злобным, лютым взглядом исподлобья. Но со временем он привык и присмотревшись понял, что не такие уж они варвары, вопреки заверениям взрослых, ему даже стала нравится их тоскливо — протяжная речь и отчаянно дерзкий нрав, который частенько карался расстрелом. Однако, ему удалось подружиться с одним из них, несмотря на языковой барьер. Звали приятеля Гюнтера Васей и он был простым рядовым шестнадцати лет от роду. Он научил мальчика делать и курить самокрутки и петь «Черный ворон», а Гюнтер иногда угощал его чёрствым хлебом (другого просто не было) и играл на губной гармошке. Так и жили они бок о бок месяц с небольшим, периодически встречаясь у старой разросшейся ивы на румынском берегу Дуная (неподалеку военнопленные строили поселок, в который в добровольно — принудительном порядке переехала семья Гюнтера и несколько сотен других немцев вместе с ними). Однако, вскоре Васю, вместе с остальными узниками, погнали обратно на восток, то ли в Остланд, то ли в Сибирь. Яромир слушал Гюнтера вполуха, чисто из вежливости, и, поймав удачный момент, остановил собеседника, мягко положив ладонь ему на плечо: — Ну, пока, дел много. Приятно было поболтать. — Взаимно, сынок. Заходи почаще, и не только по работе. Яр на прощание одарил старика теплой улыбкой и вышел в коридор. Вернувшись в свой кабинет, парень небрежно закинул конвертик в сумку и продолжил заниматься бюрократией. Несколько дней спустя Штефан, будучи в гостях у Яра рылся в его сумке в поисках зажигалки, поскольку свою он потерял, но в руки ему попалось нечто другое: — Ух, ты! Это же от Тани… Подскочивший сзади Яр бесцеремонно вырвал конверт из рук друга и тут же начал его вскрывать. — Слушай, спасибо тебе большое! Я совсем забыл про это письмо, склерозник… Но сказать что-либо ещё Яр был не в силах, поскольку от содержания конверта его пробил холодный пот. Всего два напечатанных слова на сложенном пополам листе: «Ня. Пока.» Как-то блуждая по интернету, он узнал, что эти слова были последним, что выложила на свою страничку в соцсети одна девочка — самоубийца. «Это просто совпадение. Это просто совпадение. Это просто совпадение…», — твердил заклинивший рассудок, но сердце сжалось от невыразимой тоски и к горлу волнами подступала муть. Самое страшное, что он никогда не узнает, что на самом деле хотела сказать этим Таня, ибо путешествия между мирами — это как полеты в дальний космос: радуйся тому, что взяли хотя бы один раз. Это значит, что шанса еще раз увидеться и поговорить с девушкой, убедиться, что она жива - здорова, уже не будет. А вторым предметом, находящимся в конверте, был маленький смазанный чёрно-белый снимок. Яра затрясло от беззвучных рыданий. К нему тихо подошёл Штеф и аккуратно выудил из его руки фотографию и внимательно ее рассмотрел. — Кажется, мальчик. Поздравляю. Но Яр лишь истерично всхлипывал и шмыгал носом. Видя, что друг никак не может прийти в себя, Штеф с каким-то извращенным интересом посмотрел ему в глаза, наблюдая как в их уголках появляются маленькие капельки, растекавшиеся целыми морями на щеках. Немец прикрыл эти моря ладонью, ощутив кожей солоноватую влагу, затем большим пальцем стал осторожно стирать ее с побелевшего лица с удивлёнными красными глазами. Потом мягко заключил друга в объятья, тяжко вздохнув и сглотнув, не давая собственным страданиям вырваться наружу. Яр вмиг опьянел от этой внезапной нежности, у него закружилась голова и подкосились ноги. Парни, не разжимая объятий, сползли на пол. Штеф притянул друга к своей груди, поглаживая и робко целуя его мягкие шелковистые волосы. Спокойное, размеренное дыхание, чуть учащенное сердцебиение, тёплое живое тело и ласки Штефа убаюкивали Яра. Постепенно он успокоился и расслабился, полностью освободившись от мыслей и эмоций. Но уже когда он засыпал на руках самого прекрасного человека в мире, с его губ сорвался невнятный шепот, среди которого отчётливо выделялось имя Стешка. Кажется, в тот миг его коснулась тень счастья, по-немецки ёмко называемая «глюк» — неясный фантом, который исчезает так же быстро, как и появляется. Через пару месяцев у его печального синеглазого ангела проявилась тяжелая форма эпилепсии с редкими, но крайне опасными для жизни припадками. Оказывается, болезнь передалась от деда, который так и не успел узнать, что такое Вторая мировая война.

***

Яромир докурил последнюю сигарету и обернувшись по сторонам (нет ли поблизости полицаев), бросил ее в реку, наблюдая, как она летит вниз и, ударившись о холодную воду, исчезает из виду, подхваченная пенистыми волнами. Он повернул голову вправо, в сторону кремлёвских стен. Немного ослепленный белесым небом, на краткий миг он увидел на шпилях черные звёзды, но, проморгавшись, облегчённо выдохнул: нет, это свастики, родимые. Более восьмидесяти лет напоминают о славных завоеваниях дедов и прадедов и простоят ещё, как минимум, столько же. Значит, будем жить, господа камрады! Парень хмыкнул и, повинуясь какому-то лихому настроению, выпрямился, щёлкнул каблуками, и резко выбросил руку вперёд и вверх, навстречу рунам. Но вместо патриотического «Зиг Хайль!» из глотки чуть не вырвалось: «Я люблю Стешку!». Так и застыл секретный научный сотрудник «Аненербе» Яромир в полной тишине: красивый, высокий, в форме, вытянутый по струнке в позе официального торжественного приветствия. И с совершенно растерянным лицом. В конце концов, он чисто по-славянски махнул на все рукой и быстро пошел, куда шел изначально — домой. По глазам била противная морось, а в груди совершенно некстати разливалось тепло. Влип, так влип.