Ты больше никуда не уйдешь

Облепленное снежинками пальто мягко прошуршало, спадая на пол темной прихожей. На светлом линолеуме были видны следы от десятков подошв — еще вчера улицы не были укрыты бархатным белым одеялом. В углу прихожей привычно ютилась кучка окурков, подросшая за последние недели раза в четыре. А в целом мало что изменилось: все так же полки покрывала пыль, а обувь была раскидана поперек коридора, только в воздухе повис удушающий запах сигарет, неловко смешанный со стеклянным отчаянием. «После такого он будет пожизненно выносить мусор» — пронеслось в мыслях брюнета и тот, позволив себе слегка улыбнуться, медленным шагом прошел в зал. Здесь хаос возрос в разы. Повсюду валялись привычные окурки, бутылки из-под вина и, судя по запаху, чего-то покрепче. К стене наскоро приставлен стол-книжка с набором отменных рюмок, которые хозяин позволял доставать только по самым особым случаям. Взгляд парня тут же привлек неровный свет в углу зала. На угловом журнальном столике стояла фотография миловидного парня со слегка растрепанными темными волосами и солнечной (даже сквозь черно-белый фильтр) улыбкой, увитая черной лентой, а вокруг нее медленно таяли свечки с приторным запахом…ромашек? Господи, где он нашел свечки с запахом ромашек? Спальня ничем не отличалась от остальных комнат, разве что здесь давящая тишина изредка прерывалась хриплым дыханием спящего. Гость замер у порога, пытаясь привыкнуть к темноте. Вскоре он уже мог отличить мягкую линию бока и острых плеч, которые ритмично поднимались при каждом тихом, едва слышимом вдохе. Подушка валялась где-то в ногах, рыжие волосы спутались и закрыли волнительно знакомое лицо, бледную руку со сжатой в некрепкий кулак бутылкой. Единственное, что было не в силах скрыть ничто — серебристый свет на щеках. Как ни странно, но Накахара все еще плакал по нему. Похоронил его в закрытом гробу, выдержал нелепые поминки, лицемерные стенания неизвестно откуда взявшихся родственников и «друзей», выдержал глупую «поддержку», которой его так нещадно укутали, каждый день напоминая о случившемся. Пожалуй, странно удивляться слезам после такого. Дазай еще раз взглянул на свою фотографию в углу и уверенно прошел в комнату, легким движением открыл окно, впуская ледяной колкий воздух внутрь. От неожиданного ветра рыжий нахмурился во сне и недовольно поежился, сильнее укутался в тонкое одеяло, переворачиваясь на спину. Нервный выдох шумно вырвался из легких Дазая. Он пришел сюда невидимкой и уйти должен так же, но теперь был прикован взглядом к изящной шее, четким ключицам. Стоит быть честным с самим собой, что даже в помятом, совершенно сломленном состоянии Чуя был все еще обворожительно красив. Черт. Черт. Мысленно посылая любой здравый смысл, Дазай осторожно сел на край кровати, нежным движением рук убрал недопитое вино, поправил перекрученную футболку и волосы. Большим пальцем он медленно стер с щек дорожки от слез, чувствуя, как внутри все обрывается с новой силой. У Чуи все такие же темные, короткие ресницы, резкий овал лица, губы отдают синевой и дрожат. Весь он приходит в легкое движение от навязчивого кошмара, хмурится и начинает дышать быстрее. И в момент, когда Дазай уже хотел было уйти и никогда не возвращаться, Накахара в сонном бреду крепко сжал его запястье. Электрический разряд прошел по всему телу, заставляя забыть о дурацких планах и позволить себе слететь с катушек — и вот Осаму уже навис над ним, наблюдая за беспокойным сном. Он невольно вспомнил череду невероятных ночей рядом с грубым, но жарким на проявления чувств Чуей: пробежки по низким, покатым крышам, тесные переходы, приятный холод от шершавых касаний, бледные синяки, которые удачно прятались за бинтами и тонким чокером. Стараясь не дышать, Осаму заплетающимися пальцами отстегнул ремешок и с внутренним наслаждением провел по едва видимым отметинам. С такого ракурса Чуя всегда казался ему хрупким, приторно слабым, а потом вдруг резко, с ухмылкой притягивал к себе, заглушал тяжелый стук сердца глубоким поцелуем. В этом контрасте была его магия, сводящая с ума, похожая на наркотик, где каждая новая доза вызывала все больше новых ощущений. И даже сейчас хотелось еще. Чуя слегка ослабил хватку, буквально развязывая Дазаю руки. Тот уверенно пропустил пальцы сквозь рыжие волосы и оттянул, обжег шею дыханием, упиваясь сладким запахом ромашек и вина. Старательно покрыл каждый сантиметр кожи поцелуями, слегка прикусывая, оставляя новые темные следы, и с восторгом почувствовал нервную возню под собой, глухое полусонное мычание. Холодные жесткие руки неуверенно обвили его шею. «Д-дазай?..» — слабо прохрипел Накахара и немного выгнулся в спине, отчаянно цепляясь за крепкие плечи. Не скрывая улыбки, Осаму слегка приподнялся, прошептал с искрой нетерпения в голосе: «Я вернулся», — и тут же, не дожидаясь ответа, жадно впился в посиневшие губы. Казалось, Чуя до сих пор не мог проснуться — или же просто не желал. Вздрагивал от каждого движения перебинтованных рук, прижимался все сильнее. В голову ударил белый шум из вчерашнего алкоголя и внутреннего, бесконтрольного, инстинктивного желания — он уже подавил любые отголоски внутренней гордости, на миг разрешил болвану над ним делать все, что угодно. В ответ на покорность, Осаму без промедления стянул с него мятую футболку, поцелуями спустился к низу плоского живота. Резкий шипящий выдох заставил его на миг отстраниться и заглянуть в сияющие синевой глаза Накахары, который с трудом приподнялся на локтях и коротко помотал головой. В них не было даже намека на слезы, только ядреная смесь недоверия и нарастающей с каждой секунды…злобы. — Вернулся, значит? — тяжело пробормотал он и вдруг с коротким рычанием схватил Осаму за волосы, — Воскрес, блять?! Дазай даже не пытался вырваться или возразить, лишь с холодным интересом наблюдал за каждым действием рыжего. — Мне сказали, что ты погиб! «Устроил взрыв и благородно унес с собой несколько душ наших врагов» — аж тошнило от этого пафоса, — Чуя окончательно проснулся и резким движением притянул парня к себе, — Позволил похоронить себя, а теперь возвращаешься в надежде на теплый прием?! — Я вообще не собирался возвращаться, Чуя. — Да хер тебе с масл…что? — голос предательски дрогнул. — Хотел только проверить, что ты в порядке. — О, какая забота! — он заметно выдохся и продолжил полушепотом, — Тогда знай, что из-за тебя я нихуя не в порядке. — Но и я все еще здесь. С полминуты Накахара молчал, и когда струна тишины между ними достигла жуткого напряжения, тихо ругнулся и, махнув рукой, отпустил волосы. — Ублюдок. Эгоист, лицемер и ебаный мудак — вот кто ты, Осаму. Я должен возненавидеть тебя за все это, — он сел на край кровати и спрятал покрасневшее лицо в ладони. — Ты хотел сказать, вернуться к своему обычному состоянию? — слегка усмехнувшись, спросил Дазай, но так и остался без ответа. Легко провел пальцами холодные, бросающие в дрожь линии вдоль узких плеч, меж острых лопаток, прямо по изгибу позвоночника, как вдруг смело обнял и как-то по-детски прижался к спине, шепнул на ухо, — Если хочешь, я уйду. Навсегда. Только скажи. Чуя вздохнул неровно, словно бы задыхался, (а он и задыхался, тонул в водовороте ранее неизвестных чувств), и крупно вздрогнул. Жизнь научила его отпускать людей. Мертвых или живых, разрывать нити привязанности за любую промашку, ведь только так можно жить спокойно, поступать беспристрастно и, кажется, любить без последствий. Но Дазай — не человек. Дазай — это грабли, на которые он вопреки всем принципам наступает снова и снова. Лишь спустя целую вечность, он нашел в себе силы поднять голову и принять сумасшедшее, совершенно безумное для него решение. Грубым движением Накахара толкнул удивленного брюнета обратно на кровать и лихо уселся сверху. Притянул холодную руку к себе, укрыл теплыми поцелуями дрожащие пальцы. — Нет уж, Осаму, — мягко, но уверенно он прижал его запястья к белесым простыням и улыбнулся. Совершенно искренне, и может, едва-едва заметно, хотя Дазай тут же почувствовал, как от нее тепло разливается по всему телу, — Ты больше никуда не уйдешь.