~ ~ ~
Чонгук не понимает, почему некоторые не особо сообразительные личности продолжают нарываться, хотя знают прекрасно, что подобное всегда заканчивается тем, что Чимин и Чонгук просто надирают их зарвавшиеся задницы. Думается ему, давно пора понять, что эти двое вместе не боятся ничего. Ни издевательств, ни учителей и уж точно ни отца Чимина или чонгуковых бабушку и дедушку, мечущих в них молнии взглядами в кабинете директора, куда их вызвали после очередной драки, приведшей к их неминуемому временному исключению. — Это всего на пару недель, — бубнит Чонгук на причитания его родных по пути к машине. Он всеми силами старается абстрагироваться от фраз вроде «мы тебя так не воспитывали» или «твоим родителям было бы очень стыдно, если б они могли видеть тебя», а ещё «ты позоришь светлую память о них своим поведением». Его взгляд устремляется через всю стоянку туда, где Чимин стоит у грузовика своего отца с опущенной головой и руками в карманах, оттягивающими куртку чуть вниз. Он не пытается никак скрыть синяк под глазом, полученный в недавнем бою: впрочем, это и не беспокоит Чонгука особо. Оба они время от времени зарабатывают себе пару синяков и несколько шишек. Нет. То, что волнует Чонгука, — это то, как отец старшего возвышается над ним, как сам он вздрагивает, когда рука мужчины резко разрезает воздух совсем рядом. Чон до скрежета стискивает зубы, заставляя себя дышать глубоко, чтобы не совершить огромную ошибку, не сорваться к старому придурку и не накинуться на него с кулаками. — Иди и попрощайся со своим маленьким другом, потому что вы точно не увидитесь какое-то время, — бросает его бабушка, садясь в машину. — Ты не покинешь комнату все две недели. Чонгук смеётся вдруг. — Немного нереально, — ворчит он, — потому что мне придётся всё же спускаться, чтобы поесть и сделать свои домашние дела. Если вы меня, конечно, не освободите от обязанностей. Никакой работы на весь срок наказания? Звучит прекрасно. Он поворачивается и идёт к Чимину, едва слюной не брызгая от злости, но старается выглядеть спокойным. Его бабушку с дедушкой расстраивает то, что Чон не теряет своего самообладания, ведь в этом случае у них не остаётся ничего, что они могли бы ему потом предъявить, заставить чувствовать себя виноватым. Не так давно он и подумать не мог о том, чтобы как-то дерзить им, а потом появился Чимин. Сложно решить, хорошо это самое появление повлияло на младшего или плохо. — Эй, — зовёт он, и Чимин ускользает от своего отца; страх в глазах и напряжение во всём теле исчезают, стоит только мужчине отступить на несколько шагов. — Ты в порядке? — Да, всё хорошо, — Чимин ежится и кидает осторожный взгляд за спину, где его дожидается отец. — Ничего нового. А ты как? Чонгук закатывает глаза. — Я в порядке. Что такого ужасного они могут со мной сделать? Завалить работой по дому? Отобрать мои игры? Они уже миллион раз это делали, стоило мне не так вздохнуть. Слова вызывают у Чимина лёгкий смешок, едва заметная грустная улыбка появляется, когда он тянет Чонгука в объятия. Чоново сердце бьётся сильнее, чем должно бы, когда руки старшего крепко обхватывают его, смыкаясь на талии. Он отгоняет от себя ненужные мысли и чувства, отвечая на объятие. Чимин делает только хуже, губами касаясь порозовевшего уха и шепча: — Давай убежим прежде, чем они смогут остановить нас. — Что? — Когда я скажу бежать, беги. Чимин отступает от Чонгука, улыбаясь так, будто вот-вот скажет «пока». Он смотрит мимо Чона на его родственников, которые спорят о чём-то, затем переводит взгляд на собственного отца, увлечённо что-то разглядывающего в противоположной от них стороне. Глаза снова встречаются с чоновскими, и Пак улыбается. — Если мы пересечём футбольное поле, они не смогут погнаться за нами на машинах. Мы можем пересечь холм, и они не смогут понять, где нас искать, — Чимин берёт руку младшего и сжимает её, а тот до сих пор старается вникнуть в план. — Готов, мой маленький Кукки? Беги! Чимин даёт старт, и они оба срываются с места, несясь через всю стоянку и взявшись за руки. Поначалу Чонгук чувствует только панику, ожидая что в любую секунду их поймают школьные охранники и передадут прямиком в руки родителям. Однако, как только они ступают на траву футбольного поля, он чувствует себя свободным. В груди растёт рвущийся наружу смех, когда угасающие крики остаются где-то позади. Они не останавливаются до тех пор, пока не добегают до холма за школой, пересекая его и спускаясь с другой стороны. Рука Чимина всё ещё в чоновской, и это заставляет сердце младшего бешено колотиться в груди. — Чимин, я не… мне не нравится эта идея. Не думаю, что это будет хорошо выглядеть. — Шутишь? Это будет потрясающе. На тебе всё потрясающе выглядит. Чонгук благодарен Чимину за то, что он на него не смотрит, говоря эти слова, потому что из-за них на щеках появляется яркий румянец. Он внимательно наблюдает за старшим, копающемся в красках для волос по скидкам в их местной аптеке. Любой, даже самый простой комплимент заставляет кровь закипать, подогревая кожу изнутри, подобно раскалённым красным углям: например, как когда Чимин держал его за руку некоторое время назад. Чон убеждает себя, что это чувство ничто иное как уважение к Чимину. Чонгук признаёт его силу, стремится быть более похожим на него, потому что Пак старше, потому что быть похожим на него должно быть чьей-то целью. Только поэтому эти постоянные комплименты и приставания заставляют его голову идти кругом, а кожу покалывать в тех местах, где касается Чимин. — Вот, — Пак вылавливает небольшую чёрную коробочку из корзины и машет ею перед самым чонгуковым лицом. У мужчины на упаковке тёмно-каштановые волосы. Ничего слишком радикального. Выглядит красиво и здорово. — Ладно, — кивком соглашается Чонгук, — думаю, этот цвет я ещё смогу пережить. — Круто, — отзывается Чимин и, повернувшись, идёт дальше по проходу. Чонгук следует за ним хвостиком. — Давай-ка поищем осветлитель тогда. Чон тормозит, вытаращив глаза. — Осветлитель? — бабушка с дедушкой наверняка убьют его. Ну, или Чимина. — Ага. О, вон там! — воодушевляется Чимин, хотя голос сильно не повышает, будто они прячутся от чего-то. Чонгук не думает, что они здесь рискуют кому-нибудь попасться. Никто не знает, где они, и вряд ли вообще пойдёт искать. Отцу Чимина слишком всё равно на него, а родственники Чонгука скорее дождутся его дома и влепят очередное наказание. Чимин поворачивается с хитрой улыбкой на губах и озорным блеском в глазах. Он прикладывает коробку к Чонгуку и кивает сам себе, одобряя выбранный оттенок; коробка с осветлителем покоится уже в другой его руке. — Смотреться будет офигенно, — говорит он, пряча товар под куртку, а затем хватается за чоновские плечи, разворачивая того. — Двинули отсюда. — Ч-что? — у Чонгука глаза от удивления на лоб лезут, он старается обернуться, чтобы посмотреть на своего друга. Чимин лишь держит крепче и толкает его вперёд. — Какого чёрта, Чимин? Чимин шикает на него, направляя прямо к выходу. — Просто иди передо мной, — говорит он, устраиваясь практически позади него и крепко вцепляясь в его руку. — Чимин, мы не должны… — Ш-ш-ш. Чонгук чувствует возрастающую в груди с каждым шагом панику и старается изо всех сил не выдавать себя, широко открытыми глазами глядя на продавца. К счастью, он, кажется, слишком занят чтением журнала, чтобы заметить их, так что парни спокойно добираются до двери. Всё идёт прекрасно до тех пор, пока Чимин, издав победный смех, не врезается в какую-то девушку и её парня. Небольшие коробочки вываливаются из его куртки прямо на крыльцо, глаза распахиваются шире, когда он попеременно смотрит то вниз, то на пару. — Что… эй, что за нафиг… — начинает парень, но Пак слишком быстро наклоняется и хватает краску. Он бросает коробочки в Чонгука, который еле успевает их поймать. Выпрямившись, Чимин хватается за край юбки девушки и поднимает его, слыша в ответ оглушительный визг. Парень бросается прикрыть её, слишком занятый сейчас, чтобы остановить развернувшегося и дёрнувшегося с места Чимина. Чонгук застывает на несколько секунд, а затем подрывается и бежит следом за своим другом, держа злосчастную краску в руках. Чимин снова начинает смеяться, и заразительный звук его голоса впитывается каждой чоновской клеточкой, когда они несутся вниз по улице и сворачивают за здание, оказываясь, наконец, в безопасности. Чонгук чувствует, что сердце его может остановиться в любой момент. Когда-нибудь Чимин точно его в могилу сведёт. — Чимин, а этот осветлитель должен так сильно жечь? — Да. — …правда? — Да, Чонгуки. Ты мне не веришь? — Не очень… ауч! Не бей меня! — Не дерзи мне.~ ~ ~
Чонгук ёжится из-за промёрзшего воздуха поздней зимы, сильнее укутываясь в куртку и буквально пробегая остаток пути до дома Чимина. Прошлой ночью они договорились встретиться у старшего и дальше заняться тем, что только в голову придёт. По-видимому, Чимин хотел показать ему какое-то новое и очень крутое место для тусовки: небольшой переулок, в котором собираются подростки вроде них — скейтеры, наркоманы, любители выпить, уличные художники, танцоры, бойцы, обычные правонарушители. Назовите из этого списка первое, что придёт в голову, и вы, определённо, найдёте таких в этом месте. Он подходит к дому в половине седьмого, и первое, что слышит, — звук разбивающегося стекла. Чонгук замирает, сердце, кажется, пропускает удар, а затем словно через вату доносятся злые крики. — Ага, и тебя туда же! — слышится Чиминов голос через парадную дверь. Она с грохотом распахивается, ударяя по перилам, а затем появляется и сам Чимин, быстро спускающийся по лестнице к лужайке. Волосы его теперь угольно-чёрные, темнее даже подводки на глазах, но старший по-прежнему чертовски прекрасен. Он тормозит, когда видит Чонгука, чуть шире обычного раскрыв глаза от удивления и спрятав замерзающие руки в карманы. — Куки, — он кидает быстрый взгляд на свой дом, — не думал, что ты уже здесь. Чон открывает рот, чтобы ответить, однако оказывается застигнутым врасплох, когда Чимин хватает его за руку и тащит за собой дальше по улице. Он понимает, почему старший сделал так, когда слышит крики за спиной, ругательства, о существовании некоторых даже не догадывался никогда. Чонгук решается оглянуться назад и видит на крыльце у открытой двери отца старшего, стоящего в заляпанной майке и растянутых спортивных штанах. Мужчина кричит им вслед, но даже не пытается броситься догонять, вместо этого лишь кидая им вслед пустую бутылку, разбившуюся где-то далеко за их спинами. Чонгук переводит взгляд себе под ноги, пытаясь подстроиться под скорость Пака. Он кидает взгляд на своего друга, спрятавшего лицо в шарфе; в жирно подведённых глазах старшего блестят застывшие слёзы, щёки его полыхают от стыда. Чонгук решает промолчать. Он, на самом деле, не знает даже, что говорить. Поэтому Чон вытягивает чиминовскую руку из его кармана и утягивает в собственный, сжимая и удерживая до тех пор, пока они не оказываются на месте. Чимин весь вечер в плохом настроении, пьёт слишком много и разбивает законченную бутылку, размахивая ею как оружием и громко при этом смеётся. Чонгук ничего не говорит поначалу, понимая, что иногда Паку просто нужно расслабиться. Однако, когда Чимин запрыгивает на низкую узкую стену, балансируя и по-прежнему размахивая побитой бутылкой, Чон решает, что со старшего хватит. — Ну же, Чимин, пошли домой, — говорит он и тянется, стараясь схватить руку друга. Чимин шарахается от этого жеста, едва не роняя своё полупьяное тело на землю. Смеясь, он выпрямляется, опасно разрезая своим «оружием» воздух. Затем, он откидывает его прочь, и стекло со звонким треском рассыпается на земле у ног Чонгука, старающегося прикрыть себя от летящих в разные стороны осколков. Он чувствует моментальную вспышку злости, хватает Чимина за запястье и тянет вниз со стены. Тот падает с тихим вскриком, попадая прямиком в раскрытые объятия младшего. Он пытается выбраться из крепкой хватки, пару раз ударяя кулаками в чужую грудь, но в итоге сдаётся, слегка отстраняясь, чтобы посмотреть в глаза напротив. Чонгук по-прежнему держит крепко. — Какого чёрта, Гук? — Это было опасно, тупица, — Чонгук не выпускает, хотя Чимин и пытается выпутаться. Они так близко, что отсутствие привычного расстояния буквально душит, жар неумолимо ползёт к щекам, когда он замечает, что паковы губы находятся лишь в нескольких сантиметрах от его собственных. Чон старается на них не смотреть, а иначе точно не сдержится. Как-то за прошедшие несколько месяцев он осознал, что, возможно, чувства его к Чимину не ограничиваются простым уважением младшего к старшему — скорее уж Чонгук просто влюбился. Он никогда не любил прежде, слишком юн для этого. Но присутствие Чимина затыкает все прорехи в его жизни, заполняет каждое освободившееся пространство в череде повседневных мыслей. Всё вокруг связано с Чимином — цвет волос, который выбрал старший, кожаная куртка, которая так и осталась лежать у него в комнате после одной ночёвки (куртка, которую Чонгук прижимает трепетно к себе каждый раз, когда хёна нет рядом, позволяя тому самому аромату роз пробраться в самую душу, срастись с ней накрепко). Сейчас у него нет кожаной куртки в руках, зато есть сам Чимин, который так непозволительно близко. Так близко. — Уединитесь, педики! Момент рушит голос, доносящийся с хафпайпа*. Чонгук поднимает взгляд и натыкается на усмехающегося парня, стоящего на вершине и держащего свой скейтборд на плече. Чонгук лишь закатывает глаза, готовый просто забить и отвести Чимина домой, чтобы тот мог выспаться. Однако Чимин молниеносно пересекает хафпайп, перепрыгивая, хватая пацана за грудки и отправляя одним толчком на дно рампы. Они валятся вместе, парень кричит что-то, когда Чимин прижимает его к земле и начинает избивать. Вокруг собирается приличное скопище болельщиков. Чонгук пробирается сквозь быстрорастущую толпу, съезжая вниз по рампе и хватая Пака за талию. Чимин сопротивляется сильно, пиная и продолжая избивать рыдающего теперь мальчика. Чонгуку удаётся оттащить старшего и преградить собой дорогу к бедной жертве внезапной агрессии. Он хватает Чимина за плечи, готовый сдерживать друга столько, сколько понадобится, а затем глаза Пака без ножа режут уже самого Чонгука. Он отбрасывает чужие руки прочь от себя. — Не трогай меня, — произносит он; у Чонгука глаза от удивления расширяются. Чимин никогда с ним не разговаривал с такой яростью, таким ядовито-злым голосом, хотя даже это не идёт ни в какое сравнение с тем, какие слова он всё же произносит. — Держи свои грёбаные руки при себе. Я не ебучий пидорас, ясно? Чонгук слышит плач скейтера позади, глядя на то, как его друг уходит прочь: на его рваные джинсы, чёрную одежду, смазанную подводку и кулаки, наверняка до побелевших костяшек сжатые в карманах куртки. Ощущение, что Чимин голыми руками вскрыл ему грудную клетку и вырвал к чертям сердце. Ему хочется плакать, кричать, повернуться и добавить бедному парню ещё и от себя, просто чтобы выместить хоть на ком-то свою злость. Однако он лишь глубоко вздыхает, извиняется перед плачущим скейтером за Чимина и спешит догнать своего разъярённого друга. Чимин не говорит ни слова, когда Чонгук догоняет его и молча идёт рядом до самого его дома. Он уверен, что это место — последнее, где Пак хотел бы сейчас быть, но ему просто больше некуда пойти. Возвратиться в свой дом он пока не может. Как обычно, домашние Чонгука даже не замечают, как они заходят, так что Чон со спокойной душой прихватывает с кухни остатки ужина и вместе с ними бредёт в свою комнату. Чимин уже одет в одну из чоновских белых маек и пару чёрных спортивок. Чонгук переодевается в такие же вещи, после того как предлагает старшему еду и ждёт вместе с ним, когда он немного протрезвеет. Единственный факт о Паке, в котором он уверен наверняка, — это то, что он на удивление хорошо переносит алкоголь для человека его роста и комплекции. Первые несколько часов они не разговаривают, сидя на полу у кровати Чонгука и вместе играя в видео-игры — самые жестокие, какие только можно здесь найти. В конечном счёте, младший переключается на рисование, пока Чимин продолжает играть, но уже через некоторое время выключает приставку и встаёт. Он тянется, зевает и идёт прямиком в ванную. Чон делает вид, что не слышит, как хён поднимает крышку унитаза и справляет нужду. Просто это (к его стыду) заставляет Чонгука думать о чиминовском члене, а это последнее, что он может себе позволить. Я не ебучий пидорас. Чонгук с силой трёт глаза, кусая внутреннюю сторону щеки, чтобы не разреветься позорно. Он знал, что глупо было позволять себе влюбляться в лучшего друга, что это никогда не закончится тем, на что он так рассчитывает. Хотя он и не думал, что всё может обернуться вот так. Представить себе не мог даже, что Чимин будет так ненавидеть, испытывать такое откровенное отвращение к людям вроде Чонгука. Чёрт, Чонгук даже не знает, гей ли он. Он просто влюблён в Чимина. Он никогда ничего и ни к кому не чувствовал прежде, поэтому он ни в чём не уверен. — Куки. Собственная кличка привлекает внимание, и Чонгук поворачивает голову на звук: туда, где его лучший друг стоит, привалившись к дверному проёму ванной. Он кивает младшему, чтобы тот присоединился к нему. — Пошли готовиться ко сну. У меня глаза слипаются уже. Чонгук не спорит. Как бы сильно ему ни хотелось поговорить о том, что случилось, — об отце Пака, о произошедшем в парке, о том, что он сказал, — Чон не знает даже, с чего ему стоит начать. Поэтому он встаёт на ноги молча и идёт к Чимину в ванную чистить зубы, соприкасаясь со старшим плечом к плечу. Пак достаёт телефон из кармана, пихая Чонгука, чтобы тот принял какую-нибудь позу, а затем делает фотку в зеркале. Он улыбается экрану, а Чон — его отражению. Сердце поёт от вида снова повеселевшего друга. Он соскучился по улыбке хёна за весь день. Они заканчивают, и Чонгук уже готовится выйти, когда чувствует руку на своём запястье, заставляющую его развернуться. Чимин давит ладонью на его грудь, прижимая спиной к дверной раме, и Чонгук старается перестать думать о том, что, он уверен, ни за что не произойдёт. Чимин обнимает его и шагает ближе, прижимаясь своим телом к телу младшего и крепко держа. Чонгук, не мешкая, обнимает в ответ, сжимая чуть сильнее, чем следовало бы, но просто это такое облегчение. Он так боялся, что они не смогут вернуться к своим привычным отношениям после сегодняшнего дня. Рука Чимина покоится на задней стороне его шеи, поглаживает кожу у корней волос и затем скользит вниз по позвоночнику. Он слышит, как старший шмыгает, но продолжает молчать. Чимин не раздумывая надерёт ему зад, если он отвесит сейчас какой-нибудь комментарий. Чон уже совершал подобную ошибку, знает. — Я не имел в виду то, что сказал, — бормочет Чимин в плечо младшему, затем отстраняется, чтобы заглянуть в чужие глаза. Пальцы его останавливаются на чоновском затылке, чуть потирая кожу и иногда перебирая шёлковые прядки волос. — Просто… мой отец продолжал называть меня так, и я сорвался. Прости. Мне так жаль, Куки. Чонгук убеждает себя, что Чиминов быстрый взгляд на его губы ему только показался. Подобное могло только показаться. Он просто выдаёт желаемое за действительное. Ладонь Чимина скользит по его шее, мозолистая и грубая, но самая успокаивающая за всю его жизнь. — Я не хотел всё это говорить. Они так близко. Опять. Так чертовски близко. А Чимин отчаянно цепляется за край его майки и посылает своими прикосновениями стайки мурашек по спине. Чон старается думать о чём угодно, кроме того, что происходит сейчас, приходя в ужас от одной мысли о том, что может произойти, если он не сдержится, что Чимин подумает о нём, если он наклонится ближе и поцелует так, как давно мечтал поцеловать. Ему всё кажется. Он выдаёт желаемое за действительное. Он просто выдаёт желаемое… Чиминовские губы прижимаются к его, нежно, но настойчиво, неумело и отчаянно в то же время, так идеально подходя чоновским губам, словно были созданы именно для него. Чонгук чувствует, как каменеет в захвате самых желанных рук, а затем его собственные ладони оказываются на спине старшего, его бёдрах — на всём его теле. Он, кажется, не может натрогаться вдоволь, пока Чимин заставляет его немного приоткрыть рот, неуверенно скользя своим языком внутрь. Руки забираются под одежду и жадно мнут кожу, пока мятное дыхание смешивается, а жар между телами всё растёт и растёт. Чимин прижимается так плотно, что кажется, будто они единый живой организм, а губы и язык старшего творят самые настоящие чудеса с Чонгуком. — Как думаешь, твои услышат нас? — мямлит Пак в поцелуй, уже потираясь своим пахом о чоновский. Младший лишь мотает головой, не способный произнести ни единого звука — не то что нормально ответить. — Хорошо, — Чимин целует снова, убирая руку с его бока и скользя ею вниз по животу. У Чонгука голова кругом идёт, когда паковская ладонь ныряет под резинку его штанов, но он не смеет возникать. Ему хорошо: сердце Чимина бьётся в его грудь, бёдра продолжают ритмично толкаться навстречу, а маленькие, слегка влажные ручки посылают разряды по всему телу. Именно этого Чон жаждал все эти месяцы, даже если не до конца осознавал. И, видимо, это именно то, чего хотел и сам Чимин.~ ~ ~
Они не говорят. О том, что случилось той ночью, в чоновской спальне. Они делают вид, что ничего не произошло, и продолжают вести себя как обычно, но мысли об этом продолжают беспокойно висеть где-то на задворках сознания до тех пор, пока более важные вещи не занимают его и он почти об этом не забывает. (Но сможет ли он вообще когда-нибудь по-настоящему забыть, даже если захочет?) Чимин сбегает из дома за две недели до выпуска с синяком под глазом, и неожиданно это становится единственным, что заботит Чонгука. Его не трогает то, что случилось с ними в прошлом — что бы там ни произошло между ними, — куда важнее сейчас добраться до Чимина как можно быстрее, так что он в невероятной спешке буквально вываливается из дверей собственного дома. Его друг, Намджун, подбирает его по пути, а вот Чонгук уже на месте прижимает крепко к себе старшего, пока тот объясняет, что же с ним произошло. Отец его дошёл до точки, сытый по горло чиминовскими бунтарскими выходками и уставший от жизни с «педиком» под одной крышей. Чимин огрызнулся, что, может, ему стоит уйти, прямо как сделала и его мать когда-то, за что он и получил свой синяк. — Я ударил его по голове стулом, — произносит Чимин так равнодушно, будто это в их доме совершенно обычные вещи. Но опять же, Чонгук думает, что такая мысль от правды не далека. — Я заперся в комнате, собрал всё, что смог, выбрался через окно и побежал. — Чимин, — всё, что может выдавить из себя Чонгук, и тянет руки, благодарный, что Пак не отстраняется. Он обнимает крепко, зарываясь носом в пахнущие розами, чёрные волосы. — У тебя там осталось что-то нужное? — спрашивает Сокджин, сидя на противоположной от Чимина части дивана. — Мы можем сходить с тобой, чтобы ты собрал… — Нет, — Чимин качает головой, прижимаясь к Чонгуку теснее, — нет, я всё важное взял, — он неожиданно кажется таким маленьким в руках Чона. — Не хочу снова туда возвращаться.~ ~ ~
К выпуску у Чимина уже кроваво-красные волосы, симметрия на нижней губе и несколько новых серёжек в ушах. Его оценки едва позволяют ему выпуститься, но каким-то образом он делает это. Чонгук немного завидует. У него ещё два года впереди в этом аду. Чимин гораздо счастливее теперь, без надзора своего родителя, который, видимо, даже не удосужился искать своего сына, когда тот сбежал, и тем более не стал приходить на его выпускной. Однако, Чонгук здесь, с широко раскрытыми объятиями и ослепляющей улыбкой, ловит Чимина и кружит, как только тот избавляется от отвратительной шапки и накидки. Он кучей оставляет их лежать прямо на полу, не особо заботясь о том, что, вообще-то, должен был вернуть их в офис, и тянет Чонгука к главному выходу. — Пошли, — говорит он, как только они выходят, оборачиваясь лицом к младшему и держа обеими руками чоновские. — Куда? — спрашивает Чонгук, улыбаясь от того, с какой энергией загорается взгляд старшего: тем самым огнём, который Чон в последний раз видел только в их первую встречу. Из Чимина силы бьют ключом и заражают Чонгука, чуть съёжившегося от восторга по поводу новых, неизвестных перспектив. Чимин пожимает плечами, быстро качая головой, его красные волосы словно горят из-за света уличного фонаря. — Не знаю. Давай убежим куда-нибудь. Куда угодно. Я просто хочу убежать. — Хорошо, — отвечает Чонгук, всё ещё не до конца понимая, о чём говорит Чимин, но затем его хён несётся через школьную парковку, крича и восторженно подпрыгивая. Чон спешит за ним, начиная радоваться тоже, хотя и особых причин на то у него нет. Его это мало волнует, если честно. Он просто счастлив, что счастлив и Чимин.~ ~ ~
Те оставшиеся два года в школе пролетели быстрее, чем Чонгук ожидал. Ему восемнадцать, и он вот-вот выпустится, всё ещё правильно функционирующий за счёт моральной поддержки Пак Чимина, который сейчас ждёт его посреди пустого парка в серебряном свете луны, играющем причудливыми бликами в его светлых волосах. Чонгук вернулся к чёрному, отказавшись издеваться над своей причёской так, как это делал Чимин. («Боже, временами ты такой скучный, Куки» — пожаловался он, но быстро забыл обо всём, когда нашёл картинку того самого платинового блонда, который давно искал. «Как думаешь, мне это пойдёт или очень пойдёт?») Чимин сидит на одной из балок карусели, залипая в телефоне до тех пор, пока не замечает приближающегося Чонгука. Он встаёт, раскидывая руки в стороны широко. — Вот он, мой малыш-выпускник, — говорит Пак, когда сильные руки обнимают его талию. Он прижимается ближе, кладя свою голову на чоновскую и крепко того стискивая. Место на карусели делает его несколько выше младшего. — Прости, что не смог прийти, — говорит он куда-то в макушку Чонгука, следом же целуя её. У Чонгука сердце пропускает удар, а затем начинает бешено колотиться. — Не беспокойся, Чимини, — говорит он куда-то в грудь старшего, а затем отпускает. Чимин не смог освободиться в день выпускного, так ещё и чуть работу не потерял из-за того, что наорал на менеджера, забывшего поменять ему расписание, — я рад, что ты здесь сейчас. — Просто чувствую себя дерьмовым другом, — говорит Чимин, садясь обратно на своё место. — Этот тупой ублюдок не поменял мне расписание, хотя я просил ещё целую вечность назад… нужно было просто позволить ему меня уволить… Он стонет в ночной воздух, когда Чонгук хватается за карусель и начинает идти, поначалу поворачивая её медленно. Чимин усаживается удобнее, Чон толкает и отступает назад, глядя на то, как Чимин делает полный круг, возвращая младшему свою улыбку, благодаря которой видно отколотый зуб. Чонгук хватается за карусель, когда Пак оказывается рядом с ним. Он и сам забирается на неё, становясь непозволительно близко к своему лучшему другу. — Серьёзно, не беспокойся об этом, — говорит Чон, когда хён смотрит в ответ: тёмный взгляд скользит по каждой чёрточке лица, улыбка исчезает, потому что он ловит свою невозможно полную нижнюю губу зубами. Они не целовались с той самой ночи в комнате Чонгука, после их небольшой ссоры на аллее. Они ругались ещё множество раз с тех пор, в конце концов оказываясь в одной кровати, прижимаясь друг к другу и извиняясь за все те глупые вещи, что натворили или наговорили, но, определённо, не целуясь. Продолжительные прикосновения там и тут, контакт глаза в глаза, который, казалось, длился вечность. Вот только никаких поцелуев. Чимин протягивает руку, чуть опуская взгляд, когда пальцы его добираются до чоновской шеи: туда, где у него набита теперь стая птиц. — Я могу загладить свою вину, — говорит Чимин, так мягко и тихо, что Чонгук едва не пропускает его слова. Качает головой отрицательно. — Ты не должен… Чимин снова смотрит прямо в глаза младшему, и тот замолкает. — Я так хочу. Я накопил много денег и хочу купить что-нибудь для тебя. То, что ты долгое время хотел, — он проводит большим пальцем по птицам, — с тех самых пор, как набил себе это. Чтобы собрать всю картину воедино, требуется некоторое время, а потом Чонгук вспоминает вдруг, как восторженно воспевал рукава Юнги в его тату салоне, а потом ещё несколько часов не затыкался о том, как же хочет что-то такое и себе. Глаза его становятся шире от шока. — Ни за что, Чимин, это же так дорого… — Я сказал, что накопил деньги. Я делал это специально, поэтому просто заткнись и позволь мне сделать тебе подарок, — Чимин не убирает руку с шеи младшего, вместо этого скользит ею к затылку. Прямо как той ночью. — Юнги уже предложил мне неплохую скидку как своему постоянному клиенту, — со смешком добавляет он. Чонгук пробегается взглядом по новой татуировке на шее: абстрактные чёрные узоры окольцовывают красную розу. Смотрит обратно в глаза своему другу. — Ты уверен? — Более чем. Чимин так близко, что Чон может снова чувствовать аромат роз. Лёгкий ветер треплет Чиминовы волосы, светлые пряди лезут прямо в глаза, создавая контраст с чёрной подводкой. Он такой потрясающий. Чонгук не сдерживается и ладонью зачёсывает его волосы назад. Он также не может остановиться, когда наклоняется и целует Чимина впервые за два прошедших года. Чимин поднимает руки и хватается за куртку младшего, притягивая за грудки ближе к себе, а Чонгук бережно придерживает его за талию, чтоб не упал, и устраивается между приглашающе разведёнными в стороны ногами. Их поцелуи становятся всё лихорадочнее, жёстче из-за обоюдного желания, насыщеннее в своей первобытной потребности друг в друге, во всём, что упустили за эти годы. Чтобы остановиться, приходится задействовать всю силу воли, которой едва хватает на то, чтобы добраться до Чиминовой машины, а на ней и в его тесную, маленькую квартирку. Они сбрасывают куртки сразу же, как оказываются внутри, хлопая неприлично громко дверью. Чонгуковы губы скользят по шее Чимина, оставляя темнеющие пятна на свободной от тату стороне. Скрип кровати под их телами смешивается со звуками тяжёлого дыхания и мягких стонов. Где-то по комнате разбросана одежда, забытая на полу, и оба парня слишком заняты друг другом, чтобы переживать о чём-то постороннем. Чонгук пробует на вкус шёлковую кожу на бёдрах, пока входит пальцами по самые костяшки в своего лучшего друга. Он аккуратен — даже чересчур — с Чимином, медленно и нежно растягивая его, успокаивая горящую кожу мягкими губами и языком. Со стороны подушек он слышит, как Чимин скулит жалобно, а затем утягивает в грубый поцелуй. Горячее дыхание скользит по лицу, и Чон впитывает в себя, как его друг, любовь всей его жизни, просит — умоляет — Чонгука войти в него. Поверить в происходящее удаётся с большим трудом, Чонгук даже почти убеждает себя, что всё это сон: Чимин, закидывающий свои ноги на его талию, пальцы, оставляющие после себя красные, с проступающей кровью царапины на спине, глубокие толчки и тесные объятия — поэтому очень удивляется, что Чимин, даже спустя какое-то время, не исчезает под ним. Чон, расчувствовавшись, сгребает к себе старшего, обнимая со всех сторон руками и выжидая. Дыхание затруднено, мозг изо всех сил старается отвлечь, чтобы не начать вбиваться в Чимина. Чонгук никогда прежде сексом не занимался, — вряд ли и у Чимина подобный опыт был когда-либо — поэтому он хочет, чтобы всё было идеально. Он так долго ждал этого невероятного момента, грезя об этом с той самой ночи два года назад, представляя, хочет ли Чимин того же, говоря себе, что их дружеской любви будет вполне достаточно. Но всё было с точностью до наоборот, как бы сильно он себя ни убеждал. Однако это… Этого достаточно. Тепло Чимина захватывает с головой, утягивает глубоко в себя, пока руки лучшего друга хватаются за него, тянут ближе, соблазняя отвлекающими, хаотичными поцелуями, бёдра толкаются навстречу Чонгуку, побуждая начать двигаться. Что Чон и делает. Всё ещё осторожно, слишком медленно для обоих, но и этого достаточно. Просто быть вот так вот с Чимином, в нём, уже достаточно. Воздух тяжелеет из-за жара их тел, простыни мнутся в ногах, сладкий запах секса и пота приятно кружит голову, и Чонгук твёрдо упирается рукой в матрас. Мышцы на спине горят от прикосновения чиминовских ладошек, когда скорость увеличивается лишь слегка. Чимин откидывает голову на подушки, и Чоново имя вырывается дрожащим хрипом из его груди. Тонкая, забитая под скелет рука скользит в волосы младшего, массируя кожу головы, когда Чонгук выдыхает куда-то в чужую ключицу, тело словно в огне горит, потому что кожа лежащего под ним парня так сильно своим жаром напоминает раскалённые угли. А затем он хватает Чимина покрепче, поднимая, и садится ровно по-турецки, размещая удобно друга на своих коленях. Пак опускается полностью на всю длину возбуждённого члена младшего, крепко сжимая бёдрами его бока и проваливаясь коленями в кровать. Он чуть нависает над Чонгуком, глядя сверху-вниз на него с блестящими и красными губами, с размазавшейся подводкой, и выглядит по-прежнему прекрасно. Чон утягивает его в очередной поцелуй, запоминая мягкость бёдер под ладонями, соблазнительную округлость ягодиц, то, как он седлает его. Чимин вскрикивает, когда Чонгук проезжается по комочку нервов внутри, и одно это уже подталкивает младшего всё ближе и ближе к краю. Температура растёт невероятно быстро, сердце грохочет в груди как заведённое, губы ни на миллиметр не отпускают чиминовские, чтобы не пропустить ни одного стона, приятной вибрацией оседающего уже в его собственном горле. Они цепляются друг за друга так, словно им это жизненно необходимо, словно ощущение рядом чужого тела значит для них больше всего на свете. Чимин дрожит в руках Чонгука, зарывается носом в его волосы и давится собственными стонами. Рука по капле вытягивает оргазм, пока его изнутри заполняет семя Чонгука, кончившего из-за восхитительно тёплой узости на его плоти. Чимин пачкает их грудные клетки — всё в таком ужасном беспорядке, но им абсолютно всё равно. Они даже не двигаются, содрогаясь время от времени от послеоргазменного наслаждения и крепко друг за друга держась. Через долгие минуты они, утомлённые, падают, наконец, на кровать, и Чимин сгребает Чонгука в нежные объятия. У Чонгука сбывается мечта, когда они с Чимином лежат, свернувшись одним неотделимым клубочком на тонких, мятых простынях, позволяя только остывающему поту быть между ними. Сердца бьются в унисон. Он влюбляется ещё сильнее в парня, что мирно засыпает в его объятиях.~ ~ ~
Когда Чонгук выпустился, он стал мужчиной по всем параметрам. Чимин уже с трудом вспоминает того тощего мальчишку, которым он был, несмотря на то, что именно с таким Чонгуком он проводил большую часть своего времени. Однако с тех пор, как ему стукнуло восемнадцать, Чон вытянулся и пооброс мускулатурой, твёрдый и рельефный в самых правильных местах. Линия челюсти заострилась, плечи стали шире, и неожиданно сексуальное влечение к своему другу стало только сильнее. Особенно в связи с тем, что они едва перекидывались парой слов за прошедший месяц. С тех пор, как они переспали, Чимин словно и забыл, как быть друзьями с Чонгуком. Всё, о чём он может думать, — это член младшего, то, как восхитительно он прижимал его к матрасу своим обнажённым телом, вылепленным каждым своим изгибом словно под Чимина. Пак даже смотреть на Чона не может, не чувствуя при этом желания запрыгнуть на него, и это совсем не то, чего он хотел бы для их дружбы. Он также не намеревался так отдаляться. Просто нужно время подумать, время решить для себя, кто они друг другу и кем могут стать. Только вот время это неожиданно растянулось на месяц. Сейчас Чимин стоит на их привычном месте среди запаха краски из баллончика, щекочущего рецепторы в носу, и звука катающихся на скейтборде, падающих и продолжающих снова детей. И над всем этим Чонгук в своей невероятно высокой и мужественной красе. Разговаривающий. Разговаривающий с каким-то незнакомцем, парнем, по красоте не уступающим Чону. И Чонгук — милый, юный и наивный Чонгук — кажется, совсем не замечает ухаживания того парня, даже когда тот кокетливо толкает его в плечо. Это Чиминова привычка. То, что он делает, когда они дурачатся вместе, когда хочет привлечь к себе внимание. Но не этого парня. Не этой случайной маленькой сопли, которая думает, что достаточно умная, чтобы заставлять Чонгука смеяться. Чимин фурией влетает между ними, чуть отталкивая парнишку в сторону. Чонгук не замечает его до тех пор, пока не видит прямо перед своим лицом и слышит собственное имя, испугавшись, отпрыгивает к разрисованной граффити стене и смотрит оттуда широко открытыми глазами. — Чимин? — спрашивает он: то, как удивлённо звучит его голос, почти ранит. Его тон всегда был весёлым, когда он видел старшего, и никогда — шокированным. Вообще никто не должен быть таким поражённым от присутствия своего лучшего друга, того человека, которого видят почти двадцать четыре на семь. — Что ты здесь делаешь? Чимину требуется время, чтобы собраться и подобрать ухнувшее в пятки сердце. Решившись, он вдруг выдаёт слова, сказать которые хотел уже очень давно. Ну или, по крайней мере, хоть какую-то их часть. — Думаю, я люблю тебя. Чонгук открывает рот, что придаёт ему немного глуповатый вид, несмотря на угрожающе тёмную подводку на глазах (привычка, которую, Чимин с гордостью может сказать, младший перенял у него) и новый прокол в носу. В этот момент он не выглядит сурово. Он выглядит просто глупо. И Чимин без ума от этого. — Серьёзно? — спрашивает Чонгук, и Пак громко сглатывает. — А похоже на то, что я тут блядские шутки шучу? — у Чимина дрожит голос, за что он мысленно костерит себя последними словами, но даже не думает разрывать зрительного контакта с младшим. Слишком много времени требуется Чонгуку, чтобы перестать тупо пялиться и улыбнуться вместо того, быстро заморгав. Он открывает уже было рот, чтобы сказать что-то, но тут глубокий, незнакомый голос обрывает его. — Святые панталоны, это так чертовски мило. Оба переводят взгляд на симпатичного незнакомца, того, что подбивал клинья к Чонгуку не так давно. Он выставляет руки вперёд в примирительном жесте. — Сорян. Попортил момент, — он улыбается широко Чимину, — оставлю вас наедине, — говорит он и, сделав несколько шагов, действительно покидает их. По пути поворачивает голову и кричит через плечо, — о, и я Тэхён, кстати. Держись к нему поближе. Он преданнее Хатико! Он присоединяется к группе подростков, разрисовывающих очередную стену цветными рисунками. Чимин возвращает своё внимание Чонгуку. — Ну? Чонгук смотрит внимательно в ответ, поджав губы, с тем удивлённым выражением на лице. А потом он улыбается той своей драгоценной улыбкой, одной на целый миллион, и Паку кажется, что он может взмыть ввысь. — Я не думаю, что люблю тебя, Чимин, — говорит Чонгук, и у старшего в голове происходит короткое замыкание. Кажется, у него вот-вот начнёт дёргаться глаз. — Я знаю, что люблю. И после Чимина утягивают в тёплый поцелуй, не давая возможности подумать о том, что они у всех на виду, и что это за место вообще. Чонгуку глубоко плевать, потому что Чимин снова в его руках. Пак Чимин, его Пак Чимин. Старшему тоже уже всё равно, когда он наваливается на Чона в отчаянной попытке стать как можно ближе. Он обнимает руками чужую шею, заставляя чуть наклониться, и ловит тонкие губы своими, в то время, как язык младшего скользит по его нижней, играясь с пирсингом. Где-то вдалеке слышатся колкие фразы, до которых Чимину дела нет. Они больше не волнуют его. Пока у него есть Чонгук, ему плевать на чужое мнение и одобрение. Пак не хочет больше повторения этого месяца. До ушей долетает ещё одно оскорбление, а затем слышится Тэхёнов голос: — Ох, обмудок, заткнись, а то твоей гомофобной заднице не поздоровится! — и следом звук прилетевшего в чужую голову скейтборда.~ ~ ~
Звук прилетевшего в челюсть кулака разносится по всему переулку, смешиваясь с криками как друзей, так и врагов, следящих за потасовкой. Чонгук разминает кисть, уворачиваясь от нового удара. Он принимает стойку, устойчиво расставив ноги, когда его противник бросается вперёд, и резко выбрасывая руку вперёд со сжатым кулаком. Он попадает в чужой подбородок, отбрасывая оппонента в толпу. Чонгук ухмыляется разбитыми губами, наблюдая за тем, как взгляд парня слегка плывёт, пока его друзья пытаются вернуть того на своеобразный ринг, образованный кольцом столпившихся любопытных зевак. Он отворачивается от нокаутированного противника, ища среди собравшихся одно-единственное лицо. Тяжёлый удар в спину толкает его вперёд, и Чон падает на колени, собираясь и оборачиваясь, чтобы увидеть одного из дружков своего противника, решившего, видимо, вступиться за своего. Чонгук встаёт на ноги и снова принимает стойку. А затем внезапно появляется старший, привлекая внимание копной своих рыжих волос, он оттягивает мужчину в противоположную сторону и кидает на землю. Чимин — ну конечно Чимин — сидит на подло напавшем парне и безостановочно лупит кулаками по его лицу, в то время как к нему со спины спешит очередной дружок самого первого парня. В этот раз Чонгук заступается, бьёт новенького под дых и смеётся, когда слышит, как тот задыхается, валяясь на земле. Чья-то рука хватает чоновскую, и он готов уже ударить снова, но тут его взгляд встречается вдруг с сияющими тёмными глазами Чимина. Он позволяет себя утянуть прочь из парка на главную улицу, пока их друзья сдерживают преследователей. Чимин держит его руку крепко, когда они бегут, а затем начинает смеяться всем телом, закидывая голову и подставляя лицо прохладным потокам воздуха. Чон чувствует, как против воли расползается улыбка и на его лице. Они продолжают бежать весь путь до их сырой, небольшой квартиры в подвале, которую они едва могут позволить себе, и вваливаются в дверь, тяжело дыша и наполняя воздух вокруг своими хриплыми выдохами. Когда они, наконец, восстанавливаются, Чимин шагает ближе, чтобы коснуться руками лица младшего, и внимательно осматривает его на предмет серьёзных повреждений. Он просто качает головой и усмехается. — Перестань ввязываться в драки, дурак, — говорит Пак, проводя большим пальцем по чужой нижней губе. Чонгук чувствует распирающую грудь нежность, сердце заходится, так и норовя пробить грудную клетку, как бывает каждый раз, когда Чимин смотрит на него вот так: глазами-полумесяцами, с широкой белоснежной улыбкой. — Пошли подлатаем тебя. Чонгук шипит из-за жжения алкоголя, попавшего на его разбитую губу, и Чимин лишь цыкает на то, как младший пытается отстраниться. — Ну же, крутой парень, ты выдерживаешь удар кулаком по лицу, но лёгкое пощипывание заставляет тебя скулить? — спрашивает Пак щипая руку, которой Чон пытается прикрыться. — Так нет того адреналина, который заглушал бы боль, — говорит Чонгук, присаживаясь на крышку туалета, пока Чимин выбрасывает окровавленную тряпку в мусорку. Пак убирает чоновские волосы с его лица, после чего аккуратно вытирает его новым полотенцем от остатков крови и грязи. — Ну, по крайней мере, у меня тут чудесный вид. Чимин улыбается и закатывает глаза. — Шесть лет мы знаем друг друга, и ты всё ещё думаешь, что лесть может тебя спасти? — М-м-м, благодаря ей, ты встречаешься со мной и даже согласился ко мне переехать. — Это ты переехал ко мне. — Однохуйственно. Прежде чем Чимин начнёт возмущаться, Чонгук обхватывает его за талию и утягивает к себе на колени. Пак бросает полотенце на пол и выдыхает хрипло, когда Чон впивается в его губы, не обращая внимания на лёгкую боль из-за потревоженной ранки. Руки давят и гладят по всему паковскому телу, притягивая ближе за талию, а затем поднимаясь вверх по спине. Старший позволяет чужому паху проехаться по его собственному, красиво при этом прогибается в спине, распахивая аппетитные губы. Маленькие ладошки цепляются за футболку, и оба парня совершенно забывают обо всех царапинах, синяках по всему лицу и под глазом, раздражённой и пульсирующей от боли губе младшего. Значение имеет лишь то, как идеально подходят друг к другу все изгибы и шероховатости их тел, сплетающихся и сцепляющихся в одно целое самым правильным образом. Оглушительный победный крик покидает не перестающий улыбаться рот Хосока, когда последний шар попадает точно в лузу, а биток отскакивает на безопасное расстояние. Тэхён сокрушенно стонет и вытаскивает кошелёк из заднего кармана тёмных джинсов, доставая несколько ровных купюр. Хосок радостно берёт их и с невероятным энтузиазмом несётся в сторону бара. Чимин сидит на полу, на небольшой платформе, которая чуть выше остального пространства, свесив руки и ноги через перила. Чонгук улыбается ему, пока они с Сокджином готовят стол для себя. Пак делает небольшой глоток из бутылки, упираясь лбом в металлический поручень и болтая ногами. Рука его обмотана бинтом по всей длине, выставленная напоказ благодаря оторванному рукаву кофты. Под бинтом спрятана его новая татуировка, как выглядит которая знает только он, Чонгук и Юнги. Чимин отказался показывать её остальным до тех пор, пока та окончательно не заживёт, хотя Чон уверен: главная причина в том, что старший просто не хочет, чтоб все узнали, какой на самом деле романтик скрывается за чёрной подводкой и рваными джинсами. Пак никогда не был хорош в выражении своих чувств. Он учился доверять Чонгуку, сейчас уже полностью готовый раскрыть ему любой свой страшнейший секрет, позволить парню исследовать самые тёмные комнаты и углы его души, однако, он до сих пор скрывается от всего остального мира, стараясь не позволить кому бы то ни было хоть краем глаза увидеть то, что лежит за его крутым (хотя всё ещё любимым и прекрасным) внешним видом. Но Чонгук знает. Он знает Чимина как свои пять пальцев, может спокойно читать его, как открытую книгу. Он знает, что спрятано под бинтами: розы, почти такие же, как те, что на его собственной руке. Хотя на Чиминовой, Чон знает, переплетающиеся стебли цветов хранят на себе важные моменты их совместной жизни — числа и точки, создающие вереницу значимых дат. День, когда они познакомились, день, когда впервые поцеловались, день, когда Чимин смог признаться в своих чувствах к Чонгуку. Это то, чего можно было ожидать от младшего, но никак не от Пака, поэтому, когда он подошёл с внезапной идеей, слегка покрасневший от смущения, Чонгук тут же утащил его в кровать, наглядно показывая, насколько сильно он был за. Сокджин рявкает громко его именем, ворчит что-то о «голубках» и «вы вообще друг от друга не устаёте, что ли», а после, рассмеявшись, наклоняется и выравнивает кий. Чон наблюдает за тем, как его друг делает первый удар и страдальчески кривится из-за шара, едва не попавшего в лузу. Приготовившись, Чонгук замечает вдруг, что Чимин встаёт на ноги, на лице странное выражение, когда он видит что-то в своём телефоне. Младший отступает от стола и передаёт свой кий Тэхёну. Он по одному взгляду может определить, что со старшим что-то не так. Чимин напрягается весь и обессиленно повисает на перилах снова, опуская голову так, чтобы рыжая копна волос смогла скрыть от посторонних глаз непрошенные слёзы. Чонгук за секунду преодолевает расстояние до него, забираясь к своему парню и становясь рядом. Он тянет ладонь к старшему, легко сжимая, и тот подаётся успокаивающему прикосновению, оборачиваясь и утыкаясь лицом в Чоново плечо, продолжая слушать говорящего с ним по телефону человека. Чонгук едва не пропускает его тихий шёпот: — Хорошо. Спасибо, что позвонили мне. Да, спасибо. До свидания. Чимин сбрасывает звонок, и палец его на долгие минуты замирает над экраном, а затем он наконец поднимает взгляд, встречаясь им с чоновским взволнованным. — Мой отец, — говорит он. Сердце Чонгука пропускает удар от того, как слабо звучит его голос, — он в больнице. Чимин не идёт к отцу сразу же: оставшаяся обида до сих пор не отпускает его. Всю следующую неделю он не находит себе места, мечется между решением сходить, навестить и просто оставить его умирать одного. Чонгук знает, что этот мужчина не сделал ничего, чтобы заслужить любовь своего сына. Он также знает, что Чимин будет жалеть, если не сходит к нему не зависимо от того, как сильно ненавидит. Однако, не говорит ничего. В конце концов, решать именно Чимину. Пак тих всю неделю, но это нормально. Это больше не беспокоит его так, как когда он был неуверенным, зелёным мальчишкой, принимающим вину на себя за плохое настроение хёна. Теперь он знает, как «работает» Чимин, знает, что ему просто нужно побыть одному, чтобы наверняка всё решить для себя. Лучшее, что может делать Чонгук, — обнимать его перед сном и быть рядом по утрам. На девятый день после того телефонного звонка Чонгук просыпается один и видит мечущегося по комнате Чимина, примеряющего один наряд, недовольно отбрасывающего его в сторону, чтобы взять второй, но в итоге возвращающийся к первому. — Чимин, — хрипло произносит Чонгук, глядя на своего парня заспанными глазами, — сейчас, подожди-ка, шесть утра. Какого чёрта ты делаешь? — Я собираюсь навестить его, — говорит уверенно Чимин, так, как никогда прежде. Правда следом его голос срывается. — Плохая идея? — Нет. Нет, я думаю, это превосходная идея. Ты бы наверняка жалел потом, что так с ним и не увиделся. Чимин откидывает очередную не подошедшую футболку на пол, внимательно уставившись на младшего. — И ты говоришь это только сейчас? Не мог сказать и раньше, помочь мне решиться? — Я просто пытался быть хорошим бойфрендом. Позволить тебе самому принять решение, знаешь? — Уф, нет, не надо об этом. Скажи лучше, что мне делать, потому что я в панике, — Чимин кидает пару тёмных джинсов на комод и поворачиваясь к Чонгуку. — Я никогда так, блять, не нервничал, Чонгук. Я… Чонгук откидывает одеяло и подползает к краю кровати, раскидывая руки в стороны. Пак тут же несётся в его объятия, на всей скорости врезаясь в твёрдое тело. Чонгук обхватывает его сильными руками, держа невероятно крепко и зарываясь носом в основание шеи. Голос Чимина дрожит, когда он начинает снова говорить, пальцы цепляются за широкую спину младшего, будто только она может помочь ему окончательно себя не потерять. — Мне так страшно, Чонгук. Что я скажу? Что я… Я не разговаривал с ним с тех самых пор, как мне было восемнадцать. Он, вероятно, до сих пор меня ненавидит, а я… я… я всё ещё ненавижу его. — Эй, — Чонгук гладит его по волосам, массируя напряжённую шею и затылок, — всё хорошо. Что бы ни случилось… что бы он ни сказал или ни сделал, вне зависимости от того, как всё это кончится… ты по-прежнему будешь целым миром для меня, хорошо? Чимин кивает, дыхание его сбитое и едва заметное, когда он проглатывает остатки своих слёз. Он обнимает ещё крепче, а затем выпрямляется, расправляя плечи и поднимая подбородок. Уверенность сквозит в каждой его чёрточке. — Хорошо. Пожелай мне удачи.~ ~ ~
Не нужно особого труда, чтобы собрать воедино все части отношений Чимина с его отцом, Чонгук знает это. Знал с того самого момента, как Пак решил снова увидеться со своим отцом, однако, это по-прежнему больно — смотреть на то, как Чимин, возвращаясь очередной раз домой после их встречи, выглядит побеждённым, с пожелтевшим лицом и тёмными кругами под глазами. Он изматывает себя до смерти ради человека, который и одной десятой его любви не заслуживает, но Чонгук понимает, что он должен через это пройти. Не для кого-то, для самого себя. Через месяц после того, как начались эти визиты, Чонгуку становится невыносимо молча наблюдать за всем со стороны. Он просыпается рано на следующий день после того, когда Чимин был у своего отца, и готовит что-то, что должно было стать прекрасным завтраком. Но никто и не говорил, что у него имеются способности шеф-повара, поэтому, всё заканчивается чуть печальнее, чем планировалось: еда немного подгорает в некоторых местах, и Чон смущённо предоставляет своё творение на суд вставшего с постели бойфренда. — В честь чего всё это? — со смешком спрашивает Чимин, когда Чонгук усаживает его за шатающийся стол и ставит перед ним тарелку. Он пододвигает её ближе и садится на край стола, внимательно наблюдая за тем, как Чимин с любопытством тычет в еду. — Выглядит так… ну, ты пытался, Куки. Чонгук смеётся, шутливо толкая своего парня в плечо, пока тот пробует свой завтрак, и, задержав дыхание, ждёт вердикта дегустатора. — Это на самом деле не так плохо, — улыбается Чимин, протягивая свою руку, чтобы коснуться чоновской. Он переплетает их пальцы и сжимает, поднося ближе к своим губам и целуя мягко костяшки. — Спасибо. Но ты не должен был делать это только из-за того, что происходит сейчас. — Я хотел это сделать. Ты заслуживаешь того, чтобы тебе готовили завтрак в постель. Чимин откидывается на стул и оглядывается по сторонам. — Не похоже, что я в кровати, — дразнится он, и Чонгук снова смеётся. — Ну тогда в следующий раз, — обещает Чон. — В следующий раз? — Ага. — Ты и в следующий раз собираешься спалить мой завтрак? — Засранец. В итоге, они так и перебрасываются безобидными подколами, пока Чимин не доедает свой завтрак. Чонгук таскает время от времени из его тарелки, но Пак каждый раз пресекает все его поползновения шлепком по наглой руке. Лицо Чимина снова приобретает здоровый цвет, а в глазах появляется так любимый Чоном блеск. Готовка таких вот завтраков для Чимина после его визитов в больницу становится ритуалом, и еда с каждым разом подгорает всё меньше и меньше, пока, наконец, не становится идеально приготовленной. Так продолжается ещё два месяца, а затем Чимину снова звонят.~ ~ ~
Отец Чимина умер ночью. Они никогда не говорили о том, что между ними произошло, почему Чимин сбежал тогда. Он никогда не говорил своему отцу, как ненавидел его в юности, какую сильную обиду чувствует до сих пор за вещи, которые он сказал и сделал. Чимин также не говорил ему о Чонгуке, о том, что тот самый тощий мальчишка, с которым Пак проводил всё своё время, теперь его парень. Он не смог положить конец их разногласиям, но всё это, наконец, закончилось. Он должен был побыть с отцом перед его смертью, это всё, что ему было нужно. — Собираешься найти свою маму? — спрашивает Чонгук, сидя за столом напротив Чимина, составляющего список людей, которых нужно было пригласить на похороны. Список так ужасающе короток, что Чонгуку на короткое мгновение даже становится жаль Чиминового отца. Мало кто любил этого мужчину, и Чонгук думает, что в этом только его вина. Чимин качает головой, записывая ещё одно имя. — Нет. Ей не нужно знать об этом. Сомневаюсь, что она вообще захочет узнать. Лучше не беспокоить её с этим. — А ты не хочешь вернуть её обратно в свою жизнь? Ты всегда о ней говорил… — Нет. Чонгук, нет, — Чимин кладёт ручку на стол и поднимает глаза на Чона. — Где бы она ни была сейчас, я уверен, что она гораздо счастливее живёт без меня или отца. Не хочу навязывать ей прошлое этими похоронами. Она бы тоже не хотела. Чонгук ударяет кулаком по столу, сотрясая его, заставляя Чимина удивлённо распахнуть глаза. Он никогда не теряет своего самообладания: с людьми с улиц, с друзьями — да, с Чимином — никогда. — Да похуй на то, чего хотят другие люди. Сделай хоть раз что-то для себя, не заморачиваясь по поводу чужих чувств. Особенно, если речь идёт о том, кто тебя, блять, бросил, когда ты был ребёнком. К чёрту её чувства, Чимин. Что насчёт твоих? Тяжёлое молчание повисает в воздухе, пока они неотрывно смотрят друг другу в глаза, Чимин прикусывает нижнюю губу. Напряжение в чоновских мышцах отпускает вместе с отступающим приступом ярости, успокаивается. Он вздыхает глубоко. Затем Чимин вскакивает на ноги и, обогнув стол, за грудки вздёргивает Чонгука со стула, втягивая в длинный поцелуй и толкая в сторону спальни. Они падают на смятые простыни, чоновские пальцы повторяют очертания татуировок на чужом теле, за ними следуют горячие губы с той мягкостью, о которой и догадываться не приходится, когда впервые видишь этого крутого парня. За мощным телосложением, мозолистыми ладонями и сбитыми до крови костяшками скрывается самая добрая душа, которой Чимин когда-либо имел удовольствие касаться. Он чувствует себя невероятным счастливчиком, потому что сердце, так подходящее этой прекрасной душе, до краёв наполнено им одним, потому что он любим этим огромным и нежным сердцем. Чонгук прижимает его ближе, руки со знанием дела касаются во всех нужных местах, успокаивая. Прикосновения напоминают Чимину, что он всё ещё здесь. Чон всегда здесь. Успокаивает его пульсирующее болью сердце, разглаживает напряжение по телу, расслабляет. Он упирается в кровать и выгибается в спине, чтобы прижаться теснее, оставляет полумесяцы от ногтей на плечах младшего и кусается до синяков в шею. Позволяет себе потонуть в Чонгуке: в его теле, в поцелуях и успокаивающем тепле. Позволяет стереть всё ненужное. Сознание лениво перескакивает с мыслей о повседневных проблемах, о боли последних нескольких месяцев к их совместным с Чонгуком воспоминаниям, ко времени, которое они провели вместе вот так — с распирающим восторгом от каждого прикосновения. Даже сейчас, спустя столько лет, всё кажется волнующе новым. И внезапно всё снова становится в порядке. Он сам теперь в порядке.~ ~ ~
Чонгук смотрит на бумагу в своих руках. Он вот так вот бездумно смотрит на неё уже третью неделю, с тех самых пор, как получил. Он не рассказал Чимину о своём плане, если это вообще можно так назвать. Он размышлял по поводу поступления в колледж на протяжении нескольких месяцев, всё больше уставая от работы в автомастерской за те жалкие гроши, которых едва хватало на жизнь, от недостатка времени на то, что он любит. Он не брал в руки свой старенький скетчбук с самого выпуска. Он видеть уже не может то, как Чимин возвращается домой в три ночи после закрытия намджуновского бара, уставший, несчастный, с ноющими мышцами, устал от невозможности засыпать, обнимая своего парня. Он не знает, поможет ли ему это, сомневается, что какой-нибудь колледж вообще согласится принять его. И вообще, можно ли быть уверенным, что оно того стоит? Как только он выпустится, получит образование, кто-нибудь вообще захочет принять его на работу? Никто в здравом уме не нанял бы к себе смахивающего на преступника парня, с ног до головы исписанного чернилами татуировок, с миллионом пирсингов на лице и в ушах. Ни один профессионал не свяжется с ним, тем более не будет платить достойные деньги. Так какой смысл? Он втянет себя в долги ради ничего. Входная дверь открывается, поэтому он быстро пихает бумажки под стол, сминая и укладывая на колени. Чимин заходит, широко зевая, с безвольно вытянутыми вдоль тела руками. Он останавливается, заметив Чонгука, и хмурится недовольно. — Почему ты не спишь? — бормочет Пак куда-то в свой шарф, стягивая его со своей шеи и закидывая на неустойчивую вешалку, слегка от этого действия покачнувшуюся. — Тебе на работу рано вставать. Иди в кровать. — Хорошо, мам, — дразнится Чонгук, зарабатывая небольшую уставшую, но такую любимую улыбку на губах старшего, когда тот направляется к нему. Он встаёт, позволяя листам упасть и заглушая посторонние звуки скрежетом стула о пол. Втягивая Чимина в объятия Чонгук вдруг чувствует укол вины за то, что держит такое важное решение в секрете от своего парня, но он и сам ведь не до конца ещё уверен. Не стоит доставлять старшему проблемы своими поспешными решениями: во всяком случае, до тех пор, пока он сам во всём не разберётся. Это повлияет на жизнь Чимина ничуть не меньше, чем на его собственную. Нужно всё хорошенько обдумать сначала. — Ну, поскольку ты всё равно не спишь, — говорит Чимин ему в грудь, руками стягивая уже домашнюю футболку. Пальцы проходятся по голой коже, скользят вниз, чтобы вцепиться в зад младшего, на что тот усмехается. — У меня была очень запарная смена, — целует чонову челюсть прямо рядом с мочкой уха, — и я не мог перестать думать о тебе всю ночь. Поможешь избавиться от напряжения? У Чонгука вдоль позвоночника пробегают колючие мурашки, когда он притягивает Чимина невозможно близко. Чимин, как правило, не так конкретен и прямолинеен в выражении своих желаний, предпочитая намекать своим телом, объятиями, блуждающими по телу младшего руками, сводящими его с ума и заставляющими сдаться (хотя не особо Чонгук и сопротивляется, если быть честными). Чон совсем не глупец, чтобы жаловаться на то, что Пак вдруг решил озвучить свои желания сегодня. Он позволяет всем своим переживаниям раствориться в хриплых стонах и едва слышном шёпоте о том, как прекрасно чувствовать Чимина рядом, в себе, пока мягкие ладони притягивают ближе за бёдра, насаживая глубже, заставляя выгибать спину ради большего контакта тел. Губы оставляют мокрые поцелуи на шее, заставляют то там, то здесь расцветать засосы, один за другим. Чимин смеётся тихо куда-то в горло младшему, когда его голос срывается на долгий стон паковского имени. Чонгук чувствует, как его едва ли не пополам складывают, входя так восхитительно глубоко. Руки старшего скользят по чужой груди на простыни: туда, где тонкие красивые пальцы до побелевших костяшек сжимают простыни над головой. Чимин наклоняется достаточно, чтобы посмотреть на Чонгука; пряди волос красиво лежат на постели, одинокая капля пота огибает его бровь и срывается по виску вниз. Тёмные глаза неотрывно смотрят в ответ расширенными на всю радужку зрачками, а его розовые губы становятся ещё ярче от постоянных чиминовских поцелуев. Имя Пака срывается с его языка, Адамово яблоко дергается, когда он с шумом сглатывает растущий в горле стон удовольствия. Горячо и страстно, как всегда и бывает с Чимином, особенно когда он берёт контроль. Есть что-то ни с чем не сравнимое в том, как Пак занимается с ним любовью, как берёт его с безупречными навыками порнозвезды и нежным обожанием постоянного любовника. Где-то посреди всего этого — разбросанных по кровати подушек, съехавших на пол простыней, переплетённых пальцев, Чимина, прижимающего руки Чонгука к кровати, пока они продолжают двигаться в своём ритме, — старший находит мантру, которая проникает теплом в каждую чонову косточку. Поначалу она слетает с полных губ слишком тихо, чтобы быть услышанной: — Л-люблю тебя, Ч-чонгук, — задыхается Чимин, опаляя чужой, жаждущий поцелуев рот, — я люблю тебя, я… ах я люблю тебя… Чонгук… чёрт… я люблю тебя. Чонгук тараторит со скоростью света, пытаясь объяснить Юнги все свои сложности, озвучивая свои сомнения по поводу колледжа и неуверенность в том, как отреагирует на всё это Чимин. Его походы в тату-салон больше похожи на приёмы у какого-нибудь психотерапевта. Юнги никогда не жалуется, терпеливо выслушивая все чоновские высокие речи и переживания. Чон вздыхает, откидывая голову на кресло, пока Юнги заканчивает с мелкими деталями на его втором рукаве. Он занял довольно долгое время, но результат, определённо, стоит того: на покрасневшей коже видны чёткие чёрные линии — череп и расцветающие от него фиолетовые цветы, тянущиеся к самому запястью. Конечно, он меньшего от Юнги и не ожидал. Он лучший татуировщик в городе, по скромному чонгуковскому мнению. У него есть тот редкий дар, о котором сам Чонгук может только мечтать, передавать скрытые послания через свои рисунки, эмоции — через каждую линию и чёрточку, свою необъятную личность — через подобранные цвета, резонировать на одной волне с желанием заказчика создать настоящую историю на нетронутом холсте кожи. — Хотел бы я заниматься тем же, чем и ты, — проговаривается Чонгук, на что получает долгий взгляд от Юнги. Каждый раз, приходя сюда, младший начинает скучать по рисованию, по тому, что он привык делать в своё свободное время. Конечно, когда у него вообще была такая загадочная теперь штука, как свободное время, ведь сейчас жизнь швырнула его в самую настоящую рутину еда-работа-сон и поддержание отношений с Чимином. Его страсть страдает больше всего, откинутая на задворки слишком далеко и надолго. Он даже не знает больше, что будет делать, окажись у него в руках его скетчбук. — Так вперёд. Он переводит взгляд с татуировки на Юнги, их глаза встречаются на некомфортно долгое время. Затем он первым разрывает зрительный контакт, тяжело вздыхая. — Легче сказать, чем сделать, Юнгз. — Тебя приняли в колледж, — говорит Юнги, но Чонгук всё никак не может уловить связь, — иди в колледж, Чонгук. — Что? Я думал ты будешь… — Изучай искусство. Мир вокруг замирает на мгновение, когда он снова смотрит на своего друга, Юнги корпит над его татуировкой, оставляя последний штрих на запястье. Он отстраняется, с гордостью глядя на свою работу и кивая самому себе в знак одобрения. Мин поднимает взгляд на Чонгука. — Возвращайся ко мне, когда будешь готов, когда будешь способен нарисовать что-то стоящее того, чтобы быть нанесённым на чьё-нибудь тело. Докажешь мне и получишь место здесь. Чонгук ёрзает взволнованно, от длительного ожидания мнёт бумагу в руках, не решаясь отвести взгляда от входной двери, нога нервно отбивает неровный ритм по линолеуму их с Чимином небольшой кухоньки. Почему он так переживает — загадка даже для него самого. Не то чтобы Чимин не поймёт и выпнет Чона прочь за то, что он хочет попытаться улучшить его жизнь. Их жизнь. Но тем не менее чувствует он себя неспокойно, мёрзнет и дрожит, как ребёнок, которого вот-вот должны наказать. Звон ключей у двери заставляет Чона подскочить на ноги, руки ещё сильнее сжимают бумагу. Он начинает сомневаться, что в скором времени там вообще удастся хоть что-то прочитать и разобрать. Его нервы — раздражённые и напряжённые — кажется, успокаиваются, нервозность стекает с него, как тающий от огня воск, когда он видит, как заходит Чимин; волосы немного блестят от застывшего пота, широкий зевок растягивает его рот. — Снова ждёшь меня? — спрашивает Чимин, игриво понижая голос, так, как Чонгук обожает с тех самых пор, как они только встретились. — Тебе стоит перестать так делать. Мало времени остаётся на сон. — Я перестану, — обещает Чонгук, делая несколько шагов вперёд и затем останавливаясь. Чимин смотрит на него с недоумением, зная младшего достаточно хорошо, чтобы заметить даже самые незначительные изменения. Поэтому он может сказать, что Чон нервничает. — Мне скоро нужно будет отдыхать ещё больше. Когда начнутся занятия. Чимин моргает, хмуря брови и вешая куртку на вешалку. Он склоняет голову набок, подходя ближе и не отрывая глаз от бумаги в руке Чонгука. — Что это? — спрашивает он, дергая листок к себе, но по едва заметной улыбке Чон понимает, что его парень уже обо всём догадался и сам. Чонгук как можно ровнее разглаживает бумагу, переворачивая и показывая её Паку. Тот едва скользит взглядом по ней, а после закидывает свои руки на шею младшему и обнимает так сильно, что едва удаётся дышать. — Я так рад за тебя, Куки, — бормочет Чимин в его плечо, лица не видно, но улыбка всё ещё явственно чувствуется даже через голос. — Хочу пойти изучать искусство. Юнги сказал, что возьмёт меня под своё крыло, если я хорошо закончу. — Чонгуки… — шепчет Чимин, осыпая поцелуями чужую шею. Он оставляет слова недосказанными, заставляя Чонгука почувствовать его полное одобрение в том, как крепко он сжимает объятия, покачиваясь немного из стороны в сторону. Чон не упускает шанса прижать парня ещё ближе, наслаждаясь тем, как идеально подходит ему Чимин — не просто физически, как только можно и нельзя представить или надеяться.~ ~ ~
— Чонгук. Куки… это плохая идея? — Нет, я думаю это прекрасная идея. Мне кажется, это должно было рано или поздно произойти. Чиминовская ладошка слегка влажная от пота в чонгуковой, лицо меняет свои цвета как светофор, а в глазах застывает самый настоящий ужас, прямо как у маленького зверька, загнанного в угол хищником. Он поднимает взгляд на идущего рядом Чонгука, усиливая хватку своей руки. Сейчас волосы у него карамельно-русого цвета — самый мягкий оттенок из всех, что когда-либо у него был, и он так идёт ко всем там татуировкам, украшающим его тело. Подводка светлее обычного (но всё ещё присутствует), и недостаёт пирсинга на лице, снятого ради сегодняшнего дня. Ощущение, будто рядом другой человек. — Эй, — Чонгук легонько встряхивает Чимина, притягивая ближе за руку и утыкаясь лбом в его висок. — Ты уже здесь. Всё будет хорошо, — Чон медлит, целуя в острую скулу. — Я могу подождать здесь, если ты думаешь, что так будет лучше. Если… Чимин машет отрицательно головой, слегка напугано, вцепляясь крепче в своего парня. — Нет. Нет, она не будет против… нас, — старший вздыхает и смотрит на выездную дорожку, ведущую к небольшому дому. Рука слегка дрожит в чоновской, сжимаясь слишком сильно. — Эй, — снова говорит Чонгук и в этот раз разворачивает Чимина к себе лицом. Он притягивает Пака ближе ведя ладонями вверх по его рукам. Очаровательно то, как круто себя ведёт Пак на улицах, с подводкой под глазами как своеобразным боевым окрасом и предупреждающими шрамами и синяками. Однако здесь он снова маленький мальчик, неуверенный и напуганный, ищущий поддержку в Чонгуке. Мягкая, добрая душа, пребывающая в ужасе от одной мысли получить отказ того человека, которого любил всю жизнь, но потерял вечность назад. — Она полюбит тебя, — уверяет его Чонгук, заглядывая прямо в тёмные глаза, распахнутые широко и лишь немного блестящие от непролитых слёз, — ты её ребёнок… посмотри на себя. Кто вообще в здравом уме не полюбит тебя? — Не знаю. Тот, кто не хочет, чтобы его сын был кем-то большим, чем взрослый, ведущий себя и выглядящий как малолетний преступник? Чонгук фыркает. — Ты драматизируешь. — Правда, что ли? — Чимин вздыхает глубоко, руки обмахивают его быстро краснеющее лицо. Чонгук никогда прежде не видел его таким смущенным, и оказывается невероятно трудно сдержать себя, чтобы не подразнить или не потискать за щёчки. Он всё же воздерживается. (Чон уже попытался так сделать. Чимин прижал его к дивану с заведёнными за спину руками и не отпускал до тех пор, пока младший не поклялся, что никогда больше подобного не повторится). — Чимин, — Чонгук берёт Пака за руки, слыша, как открывается входная дверь. Чимин хочет посмотреть в сторону дома, но Чон окликает его, — эй, посмотри на меня. Ещё минутку. Забудь, где мы, ладно? Ты со мной, только со мной. Чимин кивает. — Я знаю, ты напуган, и это нормально, — говорит он, прижимая своего бойфренда ещё ближе, оставляя между ними пространство не больше дюйма, — но помни: неважно, что она подумает о тебе, ты останешься всё таким же прекрасным человеком, каким всегда был. Её мнение не изменит этого. Ты это по-прежнему ты. Ты всё ещё мой Чимин, и я люблю тебя несмотря ни на что. Так что просто… сделай всё возможное там, и помни, что я всегда рядом, что я люблю тебя больше жизни и что это… — Чон кивает в сторону дома, — ничего не изменит. Чимин судорожно выдыхает, кивает и смотрит на дом. Неуверенная, небольшая улыбка появляется на его губах, когда он поднимает одну руку и машет своей матери, затем смотрит снова на Чонгука. — Хорошо давай сделаем это, — говорит он, быстро целуя Чона в губы и снова беря его за руку. Чонгук разворачивается в сторону дома и идёт бок о бок с Чимином, слышно, как хрустит снег под их ботинками. Он всё ещё чувствует, как дрожит старший, тело его напряжено, а губы сжаты в плотную полоску. Он сжимает чужую ладонь. Пак сжимает в ответ. — О, кстати, — шепчет Чимин, не сводя глаз с пространства, оставшегося между ними и его матерью, — Тэхён написал и сказал, что какие-то парни устроили потасовку в баре вчера ночью. Сказал, что хочет, чтобы мы помогли им надрать засранцам задницы, как только закончим здесь. Мы пойдём? Чонгук кивает, скользя взглядом по фигуре паковской мамы. Они так похожи. — Звучит весело. — Хорошо. О, эм, не упоминай об этом при моей маме. Чонгук смеётся и бодает своей головой чиминовскую снова. — Естественно, — говорит он, чмокая старшего в висок. — А теперь пошли покажем этой женщине, каким очаровашкой стал её сын.