Сквозь страницы

Ты сон в моих сновидениях, Ты плач в моих слезах, Ты шепот в моих мыслях, Даже когда тебя нет, ты все равно есть. Ты награда за мою боль, Ты ответ на молитвы в моем сердце.

« — Разве я имею право называть эту боль горькой или жгучей, если она помогает мне не забыть тебя? — шепчет Мэри, хватаясь тонкими пальцами за рукав мужского пальто, и делает она это настолько сильно, что уж белеют костяшки на ее озябших на холоде руках. — Ты называешь меня причиной своей боли? Слова даются Джону сложно, потому что глаза брюнетки не выдают всей правды, а ее вопрос проникнут такой тревожностью, что хочется сжечь остатки воспоминаний и пеплом пустить по северному ветру. — Нет, я называю тебя поводом жить. И, кажется, каждый слышит то, что хочет слышать, и видит то, что показывает ему сердце. У нее оно хрупкое и местами надтреснутое, а у него — самое обыкновенное ». Я смотрю на тебя сквозь сотворенные тобою же страницы, и эти строки согревают мое зябнущее в пустой квартире тело. Они пледом ложатся на мои оголенные плечи, и мне это так необходимо, потому что рядом нет тебя — с колючей щетиной и красными после бессонной ночи глазами. Мне хочется запомнить тебя таким — уютным и до дури домашним, и я радуюсь тому, что таким тебя знаю только я. Никто и понятия не имеет, какой ты на самом деле ребенок с кучей нелепых привычек. Абсолютно ни одна живая душа не знает, что ты любишь карамельные конфеты и на дух не переносишь морковь. Лишь мне известно, как ты не выносишь дождь и слякоть и с особым трепетом относишься к каждой книге своей домашней библиотеки. И пусть ее полки покрылись толстым слоем пыли, от которой не решаюсь избавиться, чтобы не нарушить ощущение присутствия тебя, она служит мне утешением, что белой вуалью отрывает от реальности. Я в сотый раз задыхаюсь в каждой из книг и готова задержать дыхание снова. Снова и снова остаться поглощенной придуманною другими любви. Теперь эти книги принадлежат мне, и у меня складывается ощущение того, что каждая пожелтевшая и обломанная по краям страница пахнет той же когда-то ненавидимой мною карамелью — тобой. Я полюбила этот запах, просто потому что не смогла отучить себя от той зависимости, что студеной жидкостью проходит по венам и безмолвной мольбой срывается с обветренных на морозе губ. Это как душить себя собственными руками и все равно просить помощи у других — нелепо, но и неизбежно. И я позволяю себе сгореть, оказываясь в шумной толпе незнакомых ни мне ни тебе людей, и даже не подбираюсь ближе: достаточно того, что ты видишь. Я знаю, ты видишь, но не позволяешь себе прижать как прежде к сердцу, взглядом подсказывая одну давно понятную истину. Мы уже не те. Нам давно не по двадцать. Мы выросли из иллюзий, которые когда-то заменяли целую жизнь. Научились признавать ошибки и нести за них ответственность. Мы уже не откладываем на потом мысли о будущем каждого из нас. Теперь и ты, и я умеем скрывать подлинные чувства и поддаваться указаниям других. Неужели мы так быстро выросли, что упустили возможность обмолвиться хоть парой слов - наших слов, без чьей-либо диктовки? Видимо, так и есть. И я киваю в ответ. Даю согласие на то, чтобы притвориться незнакомцами, и преодолеваю расстояние между нами. Протягиваю книгу и жду, пока на ее форзаце появится выведенное тобой «Пак Ч.». Улыбаюсь, дабы донести: я не злюсь и не жду твоего раскаяния, но все равно замечаю проскальзывающую на твоем лице просьбу. От этого в груди теплеет, и смелость моя теряется где-то в кромках души, заменяясь нежным порывом и безвольно скатывающейся слезой. Знаешь, я боюсь, что когда-нибудь потеряю возможность вновь потеряться меж этих строк и жертва моя обратиться в ничего не стоящий пепел. Боюсь не услышать шелест свеженапечатанных страниц или не почувствовать под подушечками пальцев их шероховатость. Мне кошмарно оборвать с тобой связь окончательно. — Просто продолжайте творить, — говорю, стараясь не выдать волнения в голосе, и мысленно добавляю: «И больше не вспоминай обо мне». Я, наконец, разжимаю сжатую в кулак ладонь, выбиваю из легких остатки кислорода и отпускаю последнее, вольной птицей растворяясь в твоей памяти. « — А я видел тебя сегодня. Ты похудела. Пожалуйста, ешь побольше, — выдыхает в трубку Джон и не ждет, что любимый голос раздастся по ту сторону аппарата. Он привык к тому, что она ничего не скажет и, услышав „спокойной ночи“ бросит трубку, так и не позволив себе что-то произнести. Пройдет еще столько же времени, и он не изменит привычке звонить каждую ночь, покрытую последние несколько лет тишиной и одиночеством. — Спокойной ночи, Мэри. Этот сценарий повторится еще множество раз до тех пор, пока однажды на звонок не ответит чужой голос и скажет: — Вы ошиблись номером. Они разорвут последнюю связывающую их нить, пройдя лишь малую часть уготовленной им погибели, и поставят точку, не желая больше менять ее на запятую. Нам свойственно выбирать славу взамен любви, но почему мы продолжаем цепляться за ускользающее из-под продрогших пальцев прошлое. Предаем и продолжаем просить прощения за то, что давно стерлось из памяти. Разворачиваемся спиной и ночуем под дверьми тех, даже малую часть страданий которых не испытали на себе».