Сомнения, зажигалка и любовь

      «Бросаю», — слишком громко сказано. Чимин стыдит себя за необдуманно брошенные слова в пылу огня самоуверенности. Он наивно полагал, что бросить курить — простецкая задачка, на которую способен даже самый заядлый курильщик, лишь бы только была несокрушимая мотивация (вот которая сейчас двигает им). Он рисовал себе картину своего безникотинового будущего, где он в накрахмаленной рубашке и черном галстуке, с улыбкой и без очков, отказывается от предложенной сигареты, воротит носом, учуяв сигаретный дым, где он весь из себя против зависимости с чашечкой ароматного черного кофе, на которой красными буквами «ЗА ЗДОРОВЫЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ!». Настоящий пример для подражания! Как хотела мама, мечтал папа, не смог младший брат.       На деле еще нет даже десяти утра (рабочий день только-только начался), опять тесная ледяная курилка, где пластмассовые стаканчики из-под кофе заменяют пепельницы, никто не убирался уже дня три, и обязательно кто-то есть. Чимин ютится в углу, как преступник, даже запястья, кажется, отяжеляют стальные кандалы. Пачка сигарет мятая и влажная из-за дождя, сигарета в руках разломанная, а в зажигалке кончился газ. Пучки искорок не дают огня, не зажигают сокровенный сверток с табаком, сводя Чимина с ума. Как же он хочет курить! За сигарету — душу, тело, жизнь. Лишь бы покурить! Начался только третий день, но Пак позорно сдается: эту пытку он не вынесет. Умрет прямо сейчас, если не наполнит болезненно ноющие легкие никотином.       Чимин косо смотрит на парня у противоположной стены — своего пока единственного соучастника. Тот лениво курит, пускает кольца дыма под потолок, рассматривает грязную плитку под ногами и никуда точно не торопится. Какая, однако, наглость — так рано отлынивать от работы. Пак решает, что это все из-за юности: парень выглядит совсем птенчиком, который только вступил во взрослую жизнь, может, даже в армии еще не был. Такие ребята еще ничего не знают об ответственности и вечно пытаются избежать работы, укрыться от нее в своей раковине и дождаться какого-нибудь рукастого сонбе, который все им раскрутит. Чимин примечает, что парень довольно симпатичный, пускай лицо у него угрюмое и безразличное, а в больших глазах таится что-то запретное. Антрацитовая бездна с дымком, готовая разверзнуть пасть и поглотить целиком незваного гостя. От парня точно стоит ждать беды. У Чимина нет никаких весомых доказательств, он просто чувствует нутром. Но курить хочется сильнее, чем агонизировать по выдуманным причинам, поэтому Чимин шагает вперед, натягивает дружелюбную улыбочку и вежливо просит зажигалку. Незнакомец быстро откликается, кивает и вытаскивает ее из кармана брюк, передавая Паку. Серебряная, увесистая, фирменная, с выгравированными инициалами «JK». Чимин едва удерживается от восхищенного свиста. Такие вещи у простых ребят вроде Пака не водятся.       — Спасибо, — благодарит Чимин, опять улыбаясь до судорог лицевых мышц, и тут же впивается в сигарету.       Парень равнодушно кивает, вновь возвращаясь к плитке, ничего в ответ не говорит. «С улыбкой был бы симпатичней», — раздосадовано подмечает Пак, не сводя глаз с молчаливого незнакомца.       — Да вон тот парень, — докладывает Чимин Хосоку.       В зажигалке ли дело? Хосок не понимает рвения младшего, но Пак хочет, прямо очень хочет, чтобы он взглянул на этого парня. Словно одержимый, он повторяет о зажигалке, о таинственных глазах с недоброй искрой, об отрешенном поведении, об отсутствии ответственности. Если бы Чон не знал Чимина, он бы решил, что тот влюбился: ну нельзя так печься о каком-то незнакомом человеке.       Хосоку понадобилось минут пять, чтобы в сплоченной толпе стоящих в очереди найти того самого, с кем имел честь познакомиться Чимин. Чон даже успел предложить заняться этим после обеда, но Пак настоял на своем (он и так до обеда еле вытерпел). Все вышло удачно, парень показался, потому что вышел из очереди, почесал затылок и пошел на выход, похоже, решив остаться сегодня без обеда.       — Это же Чонгук, — говорит Хосок. — Неудивительно, что у него такие вещи водятся, он же сын директора.       — Чего? — изумляется Чимин, не веря, что парень, которого он встретил во время перекура, сын самого директора, такого плотного, лысого и весьма неприятного мужика, обожающего выдавать несмешные шутки на собраниях.       — Ну, да, — как ни в чем не бывало кивнул Чон. — Говорят, что папка его за что-то невзлюбил, вот он и батрачит в офисе. Ты не знал?       — Не думал даже об этом, он на него ну совсем не похож.       — Правда? Мне кажется, есть в них что-то общее, может, взгляд или выражение лица. Такое, знаешь, гнетущее, словно бы ты перед ним в чем-то провинился.       Чимин немного согласен. Паренек действительно выглядит как-то совсем недружелюбно, может, вообще враждебно, у него привлекательная и располагающая к знакомству внешность, но из глаз так и бьется «не подходи — убьет». Но он совсем не похож на своего отца.       — Есть у него во взгляде что-то странное, но…       — К черту этого Чонгука, — вдруг восклицает Хосок, которому разговоры о сыне директора совсем неинтересны (он уже наговорился о нем в прошлом). — Ты мне так и не рассказал, как у тебя с Миной дела, а, Пак Чимин?       Лицо Хосока стало хитрым, как у лисы, глаза засияли дьявольским блеском, губы сложились в подначивающую и одновременно одобряющую улыбку. В нем все так и говорило: «давай, Пак Чимин, расскажи мне все». Чимин тихо взвыл, возвращаясь к своему обеду, желая поскорее закончить и убраться отсюда, потому что за рабочим местом Хосок фильтрует свою говорилку лучше, да и контролирует себя тоже.       Чимин не понимает, откуда у людей возникает это желание, эта жажда, этот губительный интерес к тому, что там делается в постели у соседа. Вот к чему такая интимная информация третьим лицам? Пускай Хосок его лучший друг, любимый друг, верный друг, но все равно рассказывать ему о таких вещах совершенно не хочется. А Чон продолжает вымаливать какие-нибудь подробности, какие-нибудь запретные детали: что на ней было, как она себя вела, где это происходило, что делали и как долго. У Чимина горят щеки, и кипит голова, он просит замолчать, но Хосок только раззадоривается, продолжая атаку, сетуя на жадность Пака: такую лакомку и только себе! Так долго встречаться со знойной красоткой и не сказать ни слова! Издевательство какое-то.       Хосок просто не знает, что если что-то было, Чимин бы честно рассказал.       Но не было ничего.       Хен, конечно же, обиделся на молчание, ведь оно было равноценно недоверию, а какая дружба без взаимного доверия? Хосок вот всегда делится интимными подробностями своей жизни, вгоняя в краску Чимина (да и всех остальных: старшему вообще все равно, как много человек об этом узнает). Но все же, несмотря на обиду, Хосок позволил Чимину уйти пораньше. Очередное свидание у Мины дома. Опаздывать нельзя. «Вы как кролики», — с усмешкой подмечает Чон, Пак тоскливо улыбается, борясь с желанием рассказать, что все совсем не так…       Опять вечер. Опять бокал шампанского. Опять на ней короткое бордовое платье с глубоким декольте, рюшечками и черные чулки (такие были и два дня назад). Волосы уложены, лицо накрашено (помада выглядит темнее, чем в прошлый раз), пахнет изысканными французскими духами, от которых совсем нечем дышать, хорошо, что открыли окно. Чимин сидит на постели, усыпанной лепестками красных роз, вертит в руках бокал и заполняет предвкушающее молчание разговорами о шипучем напитке. Ему нравится вкус. Бархатистый и насыщенный. Хорошее шампанское и довольно недорогое по отношению к тем, что он обычно покупает из-за известности бренда. Разницы, в общем-то, никакой, и стоит приглядеться и к другим продуктам от этого производителя. Нет, Чимин вовсе не скупердяй и готов тратить большие деньги на хорошие вещи, но шампанское действительно чудесное и поэтому…       — Ты надоел, — скрипит недовольством голос Мины. — Ты сюда шампанское обсуждать пришел или что?       Чимину неловко. Она раскусила его в два счета. Разве это было трудно? Она стоит вся такая возвышенная, вся такая желанная: тонкая талия, длинные ножки, белая кожа и готовность отдать всю себя на алтарь любви. А Пак устроился на краешке кровати, сжался, схватился за уже третий за вечер бокал и все никак не хотел его отпускать, тянул унылые речи и бездействовал, словно назло разгоряченной девушке, которая так ждала этого вечера (как и других). Казалось бы, что вот они — минуты самого страшного позора, но это не так. Худшее, как обычно, впереди.       Бокал занимает место на полу у кровати, а Мина седлает бедра Пака без смущения, целует в губы легко, потом хватает бретельки своего платья и стягивает их вниз. На ней нет тесного бюстгальтера, тут же показывается молодая красивая грудь, небольшая, но нежная, упругая, так жаждущая прикосновения. Девушка льнет к шее Чимина и целует, выпрашивает действий, руками скользит к рельефному животу и ниже, к паху, проникает под ткань трусов и трогает мягкий член. Она не прекращает свои ласки, извивается как змея, постанывает, шепчет пошлости, тянет имя любовника, целуется с языком, массирует эрогенные зоны, позволяет все-все-все. Пак пытается как-то подыгрывать, мнет мягкую грудь, касается ее губами. Затем Мина освобождает Чимина от брюк и трусов и прижимается губами к члену, сосет упорно, мнет яички, и во всей красе демонстрирует результаты месячного обучения оральным ласкам.       А у Чимина, как обычно, не стоит.       Поначалу вроде все получается, член твердеет, чувствуется приятное давление, жар, но чем дальше, тем меньше реакции, и в итоге, когда девушка приближается к пику своего желания, готовится к основному действию, член Чимина лежит, не подавая признаков жизни, как и сам Пак, от стыда закрывший багровое лицо.       Мина еще немного сидит в его ногах. Молчит, не представляя, что надо ей говорить. Откровенно говоря, ей уже не хочется это обсуждать. Они пробовали столько раз, а результат все тот же. Они встречаются почти год, а дальше оральных ласк и петтинга не заходили. Мина испробовала все, улучшила себя, создала атмосферу, обучилась разным техникам, а реакции от Чимина так и не получила. Она устала. Ее это все задолбало.       — Я не знаю, что со мной, — спустя некоторое время пытается оправдаться Чимин, все так же прикрывая глаза руками.       Мина курит в кресле и трет стрелку, появившуюся на чулках. Можно даже и не переживать. Просто выбросить к черту. Прямо сейчас. Свернуть и бросить в мусорку. Все равно ничего тут не сделаешь. Надоело тянуть мертвый груз. И это она не о чулках.       — Я тебя не возбуждаю, — монотонно говорит Мина. — Ты ко мне ничего не чувствуешь.       — Неправда! — поднимается на локтях Чимин, глядя девушке в глаза. — Я тебя уважаю…       — Мало меня уважать: надо меня хотеть, а ты не хочешь.       — Я, правда, не знаю, может, сменим обстановку?       — Я устала, Чимин, — качает отрицательно головой Мина. — С сексом у нас точно ничего не выйдет. Мне сложно это говорить, но если ты не можешь удовлетворить меня в этом плане, то мы вряд ли с тобой сживемся.       — Я могу языком или еще как-то, тебе же раньше нравилось.       — Чимин, хватит цепляться за эти отношения. Мы с тобой не подходим друг другу. Почему ты так хочешь обратного? Боишься что-то узнать о себе?       — Я и так все о себе знаю, — отвечает Чимин, но голос сквозит неуверенностью.       — Ты знаешь, и знаю я, бессмысленно это отрицать.       — Не понимаю, о чем, — вскипает Чимин, резко вставая.       — Не ври, — горько шепчет Мина, — ведь пока я тебя ласкаю, ты представляешь парней, да?       Чимин молчит.       Будучи пьяным, он слишком много говорит.       Это невыносимо стыдно.       Хосок опять налетает с расспросами. Хену не скажешь: «у меня не стоит» или «скорее у меня встанет на тебя, чем на нее». Именно поэтому Чимин молчит в очередной раз, расстраивая старшего, который, между прочим, ему вечер этот подарил. Чтобы как-то себя реанимировать в глазах хена, рассказывает об их ссоре в общих чертах. Гнев Хосока переходит в трогательную дружескую милость, он убежденно говорит, что все наладится. У всех бывают такие времена в отношениях. Надо немного терпения и веры.       Но на этот раз все серьезней, чем обычно, поэтому Чимин не верит. Он решил написать Мине, сказать, что о многом подумал и готов даже пойти к врачу, чтобы вылечить свою импотенцию, что он сделает все от него зависящее, и больше не будет вести себя так трусливо. Мина отвечает только поздно вечером: «лучше полечи голову». Чимин еще пишет ей много-много смс, где он то и дело оправдывается, ссылаясь на усталость, загруженность. Надо просто попробовать еще раз. Мина отвечает: «Чимин, все кончено, перестань».       Пак знал, но все равно не хотел в это верить, навязчиво пытаясь пробиться назад к сердцу девушки, которую когда-то полюбил (или же нет?). Однако твердый отказ его отрезвляет. Становится неловко. Она потратила на него целый год жизни. Неужели он готов отобрать еще только ради того, чтобы быть «нормальным»?       Они с Миной знакомы два года. Их связал бильярд и общий круг друзей. Все быстро закрутилось, буквально за неделю они стали ужасно близки, не было между ними сильных, жарких чувств и привязанности, но они все равно решили начать встречаться. Это была ее смелая инициатива, ей было интересно, одной быть надоело, а Чимин был красив, со схожими хобби и отличным музыкальным вкусом. У них было чудесное будущее на двоих, пока они не дошли до кровати, и не стало ясно, что ум Чимина занят совсем другим. Целый год они игнорировали этот факт, надеясь, что сексуальная жизнь как-нибудь устроится, как-нибудь забудется, но целый год только и натыкались на то, что Пак хочет мужчин.       Чимин никогда не озвучивал свой интерес прямо, никогда не признавался открыто (только очень пьяным и тихим-тихим шепотом: «знаешь, у меня встает на мужчин»). Зачем? Неужели кому-то нужны такие признания. Ему казалось, что это все подростковое, потом все случайное, затем привычное, но он верил до самого конца, что все же может любить и женщин. Ему нравится Мина до сих пор: она красива, приятна в общении, легка на подъем, интересна и заботлива. Она — его идеал женщины, но, несмотря на это, он не может ее хотеть, не может заниматься с ней сексом, не может получать удовольствие.       К двадцати шести годам Чимин, наконец, готов смириться с тем, что он, наверное, гей.       Надо что-то делать. Как-то жить дальше. Искать варианты, бороться, только бы выяснить с чем. Пак вливает в себя две банки пива, решаясь на что-то грандиозное. Надо же с чего-то начинать. Еще две сигареты и в путь. Сегодня день прямо располагает к тому, чтобы всем рискнуть.       Чимин заходит в клуб и поправляет капюшон, воровато оглядывается по сторонам, боясь наткнуться на знакомых (хотя откуда им взяться). Наконец, он тут. Терпкий запах спирта и сигарет, горячие полуголые тела, блестящие от пота, дрыгающиеся под модную музыку, завывания в такт и не очень, какие-то слепленные человеческие фигуры, отдающиеся страсти прямо здесь, на танцполе. Буйство неоновых красок, липкость тел и шум, сотрясающий сердце, легкие и желудок. Непонятно от чего кружится голова сильнее: от шума или от волнения. Чимин стойко идет вперед, стараясь не обмениваться взглядами, глядеть в пол, считать плитки, и делать вид, что оказался здесь случайно, будто бы свернул не в том месте. Он все никак не может признать, что пришел сюда из-за желания (можно читать: отчаяния). Он хочет убедиться. Чимин впервые пришел в гей-клуб.       Кто-то обливает его пивом и весело извиняется, явно не сожалея о содеянном, Чимин морщится, скандал не устраивает (хотя, между прочим, это новая толстовка) и прорывается к барной стойке, где грезит обрести спокойствие на несколько минут. Ему нужно подумать, обмозговать, немного напиться, а потом уже решать, что делать. Народу у стойки немного и быстро наступает очередь Чимина. Бармен улыбается своей фирменной улыбкой, спрашивает что-то и говорит о скидках, Пак изучает меню долю секунды и тыкает на первый попавшийся коктейль, не желая ни в чем разбираться. Бармен, конечно, говорит, что это чудесный выбор и принимается за работу.       Чимин садится на высокий стул, опять поправляет капюшон. В клубе жарко и он уже вспотел, но снять толстовку боится. Он уверен, что без нее станет совершенно голым и над ним только и будут смеяться, разглядывать, показывать пальцем. Он тут точно белая ворона. Пак жалеет, что пришел. Стоило все же еще раз попытаться поговорить с Миной, а не тащиться в клуб проверять наверняка свою ориентацию. Чимин корит себя, но все же внутри, где таятся все его тайные желания, радуется как ребенок, что смог дойти, перейти порог, что оказался уже у барной стойки. Ему стыдно. Ему стыдно, потому что он чувствует себя уязвимым, обнажая свой истинный интерес, но он совершенно не желает уходить.       Какая-то парочка парней — худощавый бледный блондин и хищно выглядящий подкачанный — целуются совсем рядом, развязно трогают друг друга и ни на кого не обращают внимания. У Чимина действительно кружится голова и, кажется, он чувствует, как пахнет чужое возбуждение. А еще он возбуждается сам, украдкой разглядывая, как тонкие аристократичные пальцы впиваются в кожу на шее, как чувственные губы скользят по груди, как сплетаются языки и льнут друг к другу тела, сгорая от страсти. Все выглядит, как какой-нибудь порнофильм. Смущающее, но запредельно красивое зрелище, нуждающееся в запечатлении на пленке, полотне или в высокопарных словах. Ничего этого у Чимина нет, поэтому он смакует и вкладывает все увиденное к себе в душу, уже зная, какие мотивы будут преследовать его во снах, и что он будет представлять, обхватывая стоящий член у себя в комнате.       Вдруг у стойки становится еще один парень. Чимин опускает взгляд и надеется скрыться, но зрелище распалило его не на шутку (как и горьковатый коктейль), он сам уже хочет приключений и уверен, что их найдет. На подошедшем парне белая майка, прекрасно облегающая мощный рельефный торс и плечи, латексные джинсы (Чимин бы такие никогда в жизни не надел), в ухе серьга, волосы взлохмаченные и влажные, а на лице дружелюбная улыбка. Конечно, он красив и ему эта одежда идет, а еще он прелестно улыбается. В этом нет ничего такого ужасного. Есть только одно весомое «но»: этот парень Чон Чонгук. Чимин теряет дар речи и едва не опрокидывает свой бокал.       Чонгук быстро понимает, что на него смотрят, и поворачивается на взгляд. Пак ожидал страха, смущения, может возмущения, но Чон смотрит все так же добродушно, улыбается широко и ничего не боится. Невероятная перемена. Тогда в курилке он был замкнут, отстранен, казался на редкость недружелюбным парнем, а сейчас само цветущее обаяние. Какой двуличный парень! Чимин даже решает, что Чонгук просто не помнит его. Лицо Пака не обладает чем-то особенным, незабываемым, поэтому неудивительно, что он его попросту забыл, к тому же в этот день Чон был больше увлечен плиткой, чем Чимином.       — Ты же тот парень, который попросил у меня зажигалку в курилке, да? — весело интересуется Чонгук, развевая сомнения Пака. — У тебя такие узкие глазки, что я сразу тебя узнал.       У Чимина горят щеки. Это явно не то, чем он хочет запоминаться людям. Похоже на искусную издевку, но Чон улыбается очень незатейливо и беспечно (прямо ребенок), словно не сказал ничего порочащего чужую честь, поэтому Пак подавляет набросившийся на него стыд, неловкость и тоже улыбается. Глаза у него действительно очень узкие.       — Да, — тихо выдает он, — я Пак Чимин из отдела кадров.       — О, круто, а я Чон Чонгук из бухгалтерии. Ты тут часто бываешь?       — Нет! — испуганно выдает Чимин, в очередной раз чуть не расставаясь с коктейлем.       — Я так и подумал, — спокойно парирует Чонгук, — я тут часто зависаю и тебя бы точно не пропустил.       Чонгуку отдают его заказ, и он с разрешения садится рядом с Чимином, рассказывая о клубе, о его особенностях, немного о бармене и чуть-чуть о себе. Чон не страшится слов «гей», «голубой» и даже «педик», использует их свободно по отношению к себе и ничуть не стесняется присутствия старшего. Паку чужда такая смелость, он о себе так открыто никогда не сможет сказать, поэтому даже во время обсуждения он скромно добавляет, что бисексуал, а не гей, и сюда пришел за новыми ощущениями. У Чона тут же вспыхивают глаза, и он хитро улыбается. Напитки почти допиты: или добавка, или…       — Я прихожу сюда с определенной целью, — объясняет Чонгук. — За партнерами на одну ночь. Понимаешь?       Чимин вновь смущается такой трактовки, считает это дикостью какой-то (до сих пор наивно верит, что секс по любви самый лучший), но кивает, решая, что исправлять Чонгука поздно уже как лет десять, а может и с момента рождения.       — Может, мы поможем друг другу? — предлагает Чон, подмигивая. — Тут есть хороший мотель, чистенько, аккуратненько и в номер можно заказать еду и алкоголь. Конечно, плачу я, как инициатор. Хочешь?       Чимину требуется еще один горький коктейль, чтобы ответить «да».       Мотель оказывается действительно довольно приличным. Их номер небольшой, но весьма чистый, уютный, с просторной кроватью и даже небольшим цветным телевизором. Этому особенно обрадовался Чонгук, предложив посмотреть порно, чтобы разогреться, но Чимин отказывает, решив, что фильмы для взрослых с Чоном он смотреть точно не готов.       Чон чувствует себя замечательно: быстро раздевается, складывает вещи, теперь щеголяет, в чем мать родила, и говорит о том, что оплатит такси, когда придет время прощаться. Чимин же замер, прижался к стенке, не веря, что сейчас собирается заняться сексом с каким-то левым парнем, с которым работает. Он без сомнения сошел с ума. Однако Чонгук уже лишился одежды и в полной мере продемонстрировал совершенство своего молодого тела, вызвав в Чимине жгучий интерес. Чон хорошо сложен, у него отличная мускулатура, а еще он везде брит, что поражает Пака в первую минуту, а потом не дает оторваться. Он вот бреет только лицо и подмышки…       — Сверху или снизу? — спрашивает вдруг Чонгук, резко поворачиваясь к Чимину.       — Что?       — Ты хочешь быть сверху или снизу? Обычно всякие испытатели предпочитают быть сверху.       — Да, наверно, — неуверенно бормочет Чимин.       — Окей, я буду снизу, — легко соглашается Чонгук.       — Тебе все равно?       — Не совсем, я люблю опытных активов, но не буду же я тебя заставлять быть снизу, к тому же там морока с подготовкой и так далее.       — Это больно?       — Все зависит от навыков партнера. Со мной больно не будет.       Чимин верит на слово, а потом по рекомендации Чонгука идет в душ, моется, натягивает на себя белый халат и, набрав в легкие побольше воздуха (и повторив своему отражению в зеркале трижды: ты справишься) выходит, заставая Чона за дрочкой перед телевизором.       — Прости, — развязно кидает он, — я решил подготовиться.       Возмущения явно не к месту. Пак неуклюже садится на кровать (тело одеревенело от волнения) и ждет дальнейших указаний Чонгука. Он абсолютно без понятия, что делать, в голове ураган Катрина, поэтому он всецело полагается на опытного Чона. Он спрашивает Чимина, можно ли оставить порно на фоне (можно и без звука!), но Пак говорит твердо «нет», и экран телевизора погасает вместе с чуть расстроенным вздохом. Потом Чонгук залезает на кровать, ложится на спину и раздвигает ноги, а Чимин устраивается рядом и сосредоточено смотрит только на его эрегированный член, уязвленно подмечая, что у Чона он больше.       — Ты «там» себя никогда не трогал? — интересуется без стеснения Чонгук.       — Нет, — чуть помедлив, отвечает Чимин, сглатывая слюну, наблюдая за тем, как Чон ласкает свой член у основания.       — Хорошо, тогда я тебе покажу, что делает анальный секс классным.       Чимин даже не понял, откуда Чонгук достал синий тюбик лубриканта. Он оказался в его ловких руках совершенно магическим образом. Все происходит слишком быстро, Пак не успевает за всем следить, а влажные и блестящие пальцы Чонгука уже толкаются внутри.       — Я себя почти всегда растягиваю перед клубом, — улыбается он старшему. — Никогда не знаешь, какой партнер попадется. Ты знаешь, где находится простата?       Чимин неуверенно кивает. С точки зрения анатомии — конечно, знает, но не на практике. Это было для Пака слишком. Он ласкал себя, но немного, самую малость, никогда не проникая пальцами, предпочитая стимулировать исключительно член.       — Хочешь, покажу? — хитро спрашивает Чонгук.       До того, как Чимин успевает сказать «да», «нет», «боже, спаси», Чон хватает его за руку и выдавливает на ладонь прозрачную прохладную смазку, которая струится по руке и даже падает жирными каплями на простынь. Чонгук помогает хену смазать пальцы, а затем командует. Чимин мнется и сгорает от стыда, но все же слушается, приставляя пальцы к растянутому проходу. В Чонгуке очень горячо и влажно, а еще просторно — он себя отлично растянул. Пак спокойно проникает двумя пальцами и слушает сбивчивые наставления младшего, стараясь отыскать нужную точку и ему даже удается, что он понимает по гортанному стону Чонгука. Ему очень нравится, когда Чимин проходится по ней пальцами, он задевает ее чуть-чуть, но Чон уже так сотрясается, так дрожит и просит еще разок. Чимин на все это смотрит, возбуждается, но сильнее этого только терзающий его интерес: а насколько это приятно?       — У тебя встал? — опять прямо спрашивает Чонгук и Чимин кивает. — Круто. Презервативы на тумбочке, натягивай и можешь входить. И ни в чем себе не отказывай.       Чимин заливается краской (почему он так пошло говорит?), но все же следует указаниям: берет серебристый квадратик с тумбы, становится перед разведенными ногами Чонгука и замирает. Ему не хочется брать Чона. Да, довольно интересно узнать, каково это, но сейчас что-то не хочется. Может, настроение не то, звезды совпали не так, Козерог не в той фазе. Мелкий невозможно сексуальный. Чимин гладит его по бедру, жадно смотрит на плавно двигающиеся кубики, сияющие в свете ламп от пота. Но все же интерес сильнее. Пак хочет попробовать, узнать, испытать. Это явно говорят коктейли, нашептывают демоны прямиком из преисподней, но Чимину до боли интересно: а стонал бы так сладко он сам от чужих пальцев?       — Давай быстрее, — зовет Чонгук, поднимая на старшего глаза. — Я устал ждать.       — Слушай, а можно мне?       Чонгук приподнимается на локтях. Лицо удивленное, непонимающее.       — Не совсем тебя понял, чего ты хочешь?       — Ну, пальцами, только мне, — от пристального взгляда Чонгука Чимину искренне хочется застрелиться, он даже предложения складывать не может, слова проносятся мимо, а он как назло выуживает самые тупые, выставляя себя конченым дегенератом.       — Хочешь, чтобы я тебя так же потрогал? — быстро доходит до Чонгука.       — Прости.       — Да нет в этом ничего такого, но надо помыться внизу, ну, ты понимаешь?       Казалось бы, что смутиться сильнее уже нельзя (предел, несомненно, достигнут), но оказывается все невозможное возможно: теперь Чимин хочет вообще не существовать, отправиться в космос и затеряться в кольцах Сатурна. Пока Пак рассыпается внутри, Чон подробно объясняет, что нужно сейчас сделать.       — Я все равно воспользуюсь презервативом, чтобы все было гигиенично, хорошо? А то подготовка так очень затянется. Просто сходи помойся, как можешь.       — Прости.       — Все нормально, я тебе потом расскажу, что делать, если захочешь заняться анальным сексом в пассивной позиции.       Чимин в очередной раз отправляется в душ, моется, как указывал Чонгук, пытается сделать все максимально чистым, но все равно чувствует, что остается грязным. Возвращаясь в комнату, он даже передумывает, решает гордо забить на эту затею, подрочить друг другу и разойтись по домам (это говорит здравый смысл, которому удалось докричаться через алкогольный туман). Но Чон уже настроился, он хватает старшего за руку и бросает на кровать, нависая сверху и обещая, что ему все понравится, потому что он будет очень-очень стараться. Сложно в таком положении сказать «нет, спасибо», тем более, когда в тебя упирается член и у тебя самого хорошо так стоит.       — Я в этом хорош, — весело сообщает Чонгук. — Так что могу прямо-таки гарантировать удовольствие, тебе остается только расслабиться и ни о чем не думать.       Чон толкает его в грудь, и Чимин оказывается на кровати, затем он просит его согнуть ноги в коленях и развести максимально широко, но чтобы ему было при этом удобно. Пак прижимает ладони к своей груди и делает все согласно указаниям, поглядывая на то, как Чонгук открывает презерватив зубами, а потом натягивает на указательный палец.       — Хорошо, что я вчера подстриг ногти, — добивает он Чимина, улыбаясь.       Чимин уверен, что до конца действия он не доживет. Инфаркт миокарда в двадцать шесть вследствие гомосексуального полового акта — интересная смерть, лишь бы некролог не запороли. Пак зажмуривает глаза и просит поскорее начать.       Второе ощущение после безграничного стыда — холод. Смазка холодная. Чонгук говорит, что сейчас будет теплее. Третье ощущение — давление. Через вату переживаний и страха Чимин слышит, как Чон просит расслабиться и не бояться: он не будет торопиться. Легкие поглаживания по бедрам и животу вкупе со сладким голосом подкупают. Старший выдыхает и старается расслабиться, чувствуя, как стенки ануса растягиваются, подчиняясь ловким пальцам Чонгука. Радует, что Чон не соврал, действует медленно, постоянно интересуется ощущениями и подбадривает. Чимин даже успокаивается. Оказывается, что пальцы в заднице — это не так уж страшно. Пока наслаждения маловато, но дикой боли, которая почему-то стойко ассоциировалась у Чимина с анальным сексом, нет. Пак уже решает, что возможно анальный секс вообще не для него, а потом Чонгук проходится по простате.       Ничего подобного Чимин не чувствовал никогда. Все тело пронзает непонятное ослепляющее чувство. Показалось, что мир погас. Тело задрожало, а мысли рассыпались. Нельзя было охарактеризовать «приятно» или «неприятно». Чувство захватило целиком. Подчинило себе полностью. Чимин понял, что все же это удовольствие, когда взглянул на свой болезненно стоящий член, касающийся влажной от предэякулята головкой его живота. Никогда он еще не был настолько возбужден. Прямо до боли, до поджимания пальцев на ногах и крупной дрожи.       — Какая хорошая реакция, — хвалит ласково Чонгук, касаясь пальцами члена и поглаживая при этом, не оставляя манипуляций с простатой.       Чимин не может ничего сказать, только сбито дышит, мнет подушку и неловко толкается навстречу неизведанным ощущениям. Чуть освоившись, он вытаскивает из себя хриплое и надорванное «сильнее», на что Чон опять хитро улыбается, интересуясь, что конкретно надо усилить. Он надрачивал лениво член и массировал простату в каком-то ненормально медленном ритме. Взгляд Чонгука хищный и опасный. Чимин в полной мере ощущает себя куском мяса на жаровне. А Чон тянется губами к его пульсирующему от новых ощущений члену. Пак не успевает сказать «стой». Только губы плотно смыкаются на головке, как Чимин не выдерживает и кончает.       Чимин видит, что Чонгук глотает его сперму, и теперь точно жаждет обратиться в пыль. Чон же спокойно поднимается, вытирает поблескивающие губы, снимает с пальцев презерватив.       — А ты быстрый, хен, — говорит младший. Пак чувствует издевку.       — Прости.       — Да почему ты постоянно извиняешься? — возмущается Чонгук. — Передо мной еще никто так много не извинялся.       — Мне неловко…       — Глупости какие, заканчивай с этим, лучше скажи, тебе понравилось?       — Да, — кивает Чимин, — но ты еще…       — Подрочу в ванной, — перебивает его Чонгук. — Я на самом деле при нашем знакомстве не поверил, что ты девственник, но, как оказалось, ты был честен.       — Прости, — в очередной раз тоскливо произносит Чимин, прикрываясь халатом. — У меня все никак не выходило с девушками. Я уже подумал, что совсем импотент.       — Нормально у тебя стоит, только кончаешь быстро, но ничего страшного. С опытом придет.       — Может, мне сделать тебе минет или еще чего? — щедро предложил Чимин, все еще чувствуя себя виноватым, что так быстро кончил.       — Переживу, — махнул рукой Чонгук, поднимаясь, — но если надумаешь заняться сексом, то знаешь, где меня искать.       Чимин не помнит, как добирается до дома. Перед глазами все так же сцена, где рука Чонгука, которая открывает ему дверь и улыбка, которую в офисе он никому не покажет. Пак доезжает до дома, смотрит на часы на кухне (уже почти три) и сразу идет в кровать. Он ощущает себя опустошенным, а еще непривычно легким, воздушным, будто прямо сейчас в небо взлетит. Чимин скидывает это все на алкоголь и, выпив на кухне два стакана воды, торопится в кровать. Благо сон охватывает почти сразу, Чимин и не успевает о чем-то основательно подумать, как реальный мир размывается, давая дорогу сновидениям.       Это была случайность. Чимин хочет считать именно так. В субботу ему дико плохо, голова раскалывается и тянет блевать, поэтому хорошо удается делать вид, что произошедшее — случайность, которая абсолютно ничего не значит и ничего не доказывает. А в воскресенье начинается прояснение. Извилины распрямляются, и Чимин начинает думать. Первое, чего отрицать точно нельзя — ему понравилось. Второе, что нужно принять и с этим смириться — ему нравятся мужчины. Третье, в чем Чимин не до конца уверен, но все же такая возможность есть — ему немного нравится Чонгук. Весь день проходит в напряженных думах и к вечеру Пак чувствует, что его голова увеличилась как минимум в два раза. Он ложится спать рано, но долго ворочается, никак не может устроиться. Чимин надеется, что сон будет полегче, даст возможность расслабиться и не думать о Чонгуке и произошедшем накануне, но мир в этот раз против него.       Круглая комната, напоминающая цирковую арену. Чимин сидит на стуле в самом центре под софитами. Он голый и возбужденный. Пак только желает встать, как арену по контуру наполняют яркие языки пламени. Западня. Однако огонь не сжигает, только ласково касается кожи, слегка щекочет, но не причиняет боли. Чимин оглядывается по сторонам и замечает фигуру. Ему понадобилось несколько десятков секунд, чтобы понять, что это обнаженный человек с черной маской на лице, отдаленно напоминающую онрё. Пак знает, кому принадлежит это сногсшибательное тело. Да. Это Чон Чонгук.       Расстояние между ними тает. Фигура смело шагает вперед, а Чимин не может пятиться назад, только смотреть, как стремительно сокращается между ними дистанция. Только когда они оказываются на расстоянии вытянутой руки, фигура останавливается. У Чимина безумно стучит сердце, разбиваясь об ребра. Кажется, что можно услышать хруст, словно сердце Пака не орган из тканей, качающий кровь, а какая-нибудь стеклянная фигурка, со страшной скоростью обращающаяся в пыльцу.       Фигура протягивает руку. Пак готовится к удару, но вместо него размыкается ладонь, а в ней оказывается знакомая вещица. Чимин не верит своим глазам и тянется к ней, как завороженный. Гладкая с одной стороны, а с другой выступает «JK». Чимин сжимает зажигалку в руках и прижимает к груди. В голову приходят одни банальности, не сказать сложнее и поэтичней, поэтому Пак шепчет:       — Ты зажег во мне огонь.       Молчит. Это ранит трепещущее сердце. Чимин смотрит, выжидая реакции, но в итоге только тишина. Слышно, как шипят огни, слышно, как бьется сердце, а самого главного не слышно. «Не молчи», — просит только губами Пак, шагая навстречу, сокращая расстояние, все еще прижимая к груди зажигалку, чувствуя, что она бьется в его руке, как маленькое сердце. Расстояние становится совсем опасным, но Чимин и не думает отступать, он протягивает одну руку и хватается за маску, срывая ее с лица.       А за ней — пустота.       Чистое лицо без глаз, носа, губ. Словно кукла, которую не раскрасили.       «Я прихожу сюда с определенной целью. За партнерами на одну ночь. Понимаешь?»       Чимин просыпается.       Мина не хочет поначалу соглашаться, но все же решается на последнюю встречу. Без шампанского, без бордового платья и черных чулок, без попыток все изменить и, собрав пепел, вернуть к жизни. Чимин соглашается. Они встречаются в тихом кафе в четверг в шесть вечера. Мина не волнуется. Она собрана, она холодна, она знает, чего хочет. Пак же напротив взволнован, весь содрогается и опускает глаза, пьет кофе и курит сигареты, сам себя без конца ругает: очень вредно. Долго разговор топчется на месте. Чимин пытается подойти к делу как можно деликатней, но Мина кажется такой незнакомой, такой закрытой, такой чужой. Надо ли такое вообще ей говорить?       — Это уже третья сигарета, хватит уже, — просит Мина, отбирая пачку, к которой в очередной раз тянется Пак.       Чимин останавливается. Сейчас или никогда. Она должна знать. Именно она.       — Я гей.       На лице девушки нет удивления или смущения, нет отвращения или разочарования. Только слегка приподнимаются уголки губ, убеждая Чимина в том, что он поступил сейчас правильно. Где-то в глубине души он знал, что она примет, что бы он ни сказал. Да, ее сердце болит, но она не та, что будет жить одной драмой всю жизнь. Мина всегда умела шагать по жизни, прощаясь с людьми и встречая все новые лица. Чимину нравилась именно эта простота, легкость, гарантирующая ему хорошее настроение.       — Хорошо, что ты определился. Я рада за тебя.       Они разговаривают еще час о всяких глупостях, вспоминают о прошлом и строят планы на будущее, которое у них, конечно, раздельное. Мина собирается в Штаты на учебу, а Чимин планирует съездить куда-нибудь в Японию, чтобы отдохнуть, проветриться и окончательно принять свою ориентацию и самого себя. На прощание они обнимаются, и Мина обещает отправить открытку. Пак смотрит, как она садится в такси, а потом еще долго стоит на месте, осознавая все то, что сейчас произошло. Все никак не укладывалось в голове, что он сумел так легко разрешить этот конфликт. Остался еще один.       Чимин более чем уверен, что ему нравятся мужчины. Он хочет серьезных отношений с мужчинами, но перед этим он хочет еще кое-чего. Это спонтанное, эгоистичное, какое-то очень глупое и несуразное желание, которое на самом деле было очевидно с самого начала. Он хочет переспать с Чонгуком. Хотя бы один раз. На память. На долгие годы поисков человека, которого он сможет полюбить. В Чонгуке определенно есть что-то особенное, что-то неукротимо тянущее к нему. Чимин всю жизнь любил мужчин, но никогда к ним так не тянулся, его влюблённости проходили очень быстро, были невинны и немного даже смешны в своей нелепости и ограниченности. Он не помнит, чтобы он кого-то сильно, безвозвратно любил, так что сердце готово вырваться из груди. Он всегда запрещал себе так смотреть на мужчин, запрещал так мечтать, но все же они были и остались размытыми, но жаркими воспоминаниями. Чонгук его первая совершенно осознанная влюбленность, которой хочется отдаться хотя бы на один пленительный миг. Он ищет только развлечений. Чимин именно этого и хочет. Развлечься. Таким образом обозначить начало новой жизни. Чонгук явно отведен иной жизни, и Пак не намерен его менять, перекраивать и назойливо пытаться обратить в чувства. Ему хватит одного раза. Одной встречи. Прямо как с Миной, только больше интима.       Чимин знает, где его искать. Он отправляется в клуб с твердым намерением. Подготовленный, немного смущенный и чуть-чуть пьяный (без банки пива данное мероприятие было бы совершенно невозможно). Пак сразу замечает свою звезду счастья, которая расположилась за барной стойкой и беседовала с каким-то симпатичным парнем, по тому, как лежат руки, как близко расположены их лица, несложно догадаться, что этот вечер, скорее всего, они проведут вместе. Наверно, стоило бы отступить, но Чимину не хочется постоянно таскаться в этот клуб, проталкиваться сквозь пьяный сброд и выжидать, когда же у Чонгука расчистится расписание. Он подходит к Чону и здоровается, смущенно улыбаясь.       — О, Чимин-хен! — радостно отзывается он.       — Ты занят? — интересуется Чимин, косясь на обескураженного собеседника Чонгука, поджимающего губы.       — Смотря для чего, — небрежно произносит Чон, все еще поглаживая колено незнакомца.       — Твое предложение еще в силе?       — Ты имеешь в виду?       — Да, кажется, я готов.       Чимин ожидал, что ему придется подождать, ведь парень с Чонгуком был очень красивым и обещал превосходную ночь, но к удивлению Пака, Чон тут же свернул свою встречу и потащился на выход. Как будто только этого и ждал, что в принципе невозможно.       — Не будешь жалеть? — интересуется старший, семеня за Чонгуком, стараясь не отставать.       — Если захочет, то он знает, где меня искать.       — Почему я у тебя в приоритете?       — Ты мне снился недавно, — смеясь, отвечает Чон.       — Снился? Серьезно?       — Да, у меня такое бывает, когда что-то очень впечатляет, потом всякие сны снятся, но я не ожидал, что ты придешь, думал, придется обходиться дрочкой.       Старший не решился комментировать постыдное откровение, но все так странно совпало. Их обоих зацепила эта встреча. Романтичная натура Чимина, склонная к преувеличению и надумыванию, видит в этой ситуации смутный отпечаток руки судьбы. Пак старательно отгоняет от себя мысли о фатализме, о предназначении, стараясь сосредоточиться только на широкой спине Чонгука и его весело звучащем голосе. Но все равно сердце бьется быстрее, и потеют ладони. Глупо верить в судьбу, когда идет уже третий десяток. В мире так мало чудес…       Чонгук предлагает расположиться не в мотеле, как в прошлый раз, а у него дома (живет он буквально в десяти минутах). По дороге он делится с Чимином тем, что обычно никогда не приводит домой незнакомцев, поэтому Пак может смело считать себя по праву особенным.       Квартира Чонгука оказывается в очень престижном здании с видеонаблюдением и охранниками с серьезными лицами. Живет Чон на двенадцатом этаже в огромной полупустой квартире, которая больше подходит какой-нибудь многодетной семье, чем одинокому парню-гею. Но больше Чимина смущает пустота, неистребимое чувство, что все здесь — экспонат. Никакой жизни, нет пыли, нет лишней мебели, нет типичных атрибутов многогранной человеческой жизни в виде фотографий, альбомов, книг, статуэток. Минималистично до крайности. Огромное пустое пространство, в котором будто бы никто и не живет. Только спальня обжита лучше: тут и незаправленная кровать, и носки на полу, и какая-то фотография в позолоченной рамке, и книжки, сложенные в огромную стопку, которая грозится упасть.       — Такая большая квартира, — говорит Чимин, стягивая с себя рубашку. — И такая пустая. Тебе в ней не одиноко?       — Да я тут почти не бываю, только сплю иногда, даже не убираюсь, каждые два дня сюда уборщица приходит, очень удобно.       — Твой отец, — неловко произносит старший, — какие у тебя с ним отношения?       — Нормальные, — быстро отвечает Чонгук. — Конечно, он не в восторге, что я гей, но я все еще его сын и он даже меня откосил от армии.       Чимин сомневается, что тут уместно восхищаться, поэтому мычит что-то незначительное в ответ. Хотя он бы и сам не отказался откосить от армии в свое время. В ней было тяжко и даже наверно можно сказать, что невыносимо.       — Кто будет сверху? — спрашивает уже раздетый Чонгук.       — Ты, — уверенно произносит Чимин, — научи меня, как быть крутым активом.       — Ты пришел по адресу, но, хен, ты же помылся?       — Да, — тихо отвечает Пак: докладывать о таких интимных вещах стыдно.       — И клизму сделал?       — Да, — скрипя, соглашается Чимин, — я все сделал, перестань расспрашивать.       — Ну, раз так, то, может, покажешь?       Пак чувствует, как внутри него разрываются шары, наполненные маленькими насекомыми, и те быстро-быстро перебирают волосатыми лапками, щекоча ему все органы. Но все же он отвечает «да». Чонгук просит расположиться на кровати на четвереньках и приподнять задницу, чтобы он мог все рассмотреть. Тут Чимин к своему стыду вспоминает, что небрит и сообщает Чону.       — При оральном сексе я бы заставил тебя побриться, но так можно и пережить, верно?       Встать на четвереньки оказывается сложнее, чем думал Чимин. Тело от волнения как каменное, неповоротливое, так еще и Чонгук стоит над душой и все остроумно комментирует («вот это джунгли, я подарю тебе бритву»). В новой позиции мир Пака приобретает новые краски, а еще новый густой запах. Чимин чувствует, что постельное белье под ним пахнет Чонгуком и это знание будоражит. Старший представляет, как Чон валяется в этой кровати совершенно голый, как извивается, как пропитывает запахом своего тела.       — Тут не так много волос, — говорит Чонгук, разрывая анфиладу постыдных мыслей хена. — Выглядит очень даже ничего.       Чон касается ягодиц Чимина, массирует с пристрастием и выдает целую рецензию, нахваливая, как отлично задница Пака выглядит со стороны. В итоге хен даже просит его замолчать, не в силах вытерпеть поток восхищения. Хотя чуть-чуть льстит. Еще никогда его задницу не называли такими поэтичными словами с таким-то задором.       — Я вижу, что ты старался, поэтому сделаю для тебя кое-что особенное.       После этих слов Чимин чувствует прохладу в области анального прохода, но это не пальцы, не гель, а что-то другое. Пак усиленно бьется над этим ребусом, а потом чувствует легкое прикосновение какого-то горячего и юркого предмета. Он двигается быстро, проворно, словно маленькое живое существо, даже чуть входит и тут уже Чимин не выдерживает, поворачиваясь.       — Ч-что это? — шепчет растерянно он.       — Это римминг, — довольно произносит Чонгук.       Может, по Чимину и не скажешь, но в терминологии он шарит.       — О боже, — выдает он, — нет! Не надо! Это так…       — Да расслабься, — спокойно отвечает Чон, — ты же чистый, к тому же я использую латексные салфетки.       Чтобы не быть голословным Чонгук демонстрирует розовую небольшую салфетку.       — Ты знаешь, что простату при возбуждении можно нащупать между яичками и задним проходом? Тоже классная стимуляция.       Чимину не интересно, насколько слова Чона соответствуют истине, однако все же он решает сдаться и довериться младшему (не зря же он сюда пришел, не испугать его риммингом). Чонгук насмешливо благодарит, продолжая свое дело. Он раздвигает упругие половинки, сжимает довольно грубо и вновь ласкает языком. Паку стыдно, но все-таки надо признать, что это действительно приятно — чувствовать, как язык обхаживает нежную кожу, тугие стенки, толкается упорно внутрь, разрабатывает отверстие круговыми движениями. Чонгук действительно мастер своего дела. Он так ловко обхаживает задний проход языком, то мажет широко, то толкается внутрь, то медленнее, то быстрее, при этом рука Чона массирует уже вставший член Чимина и растирает предэякулят по набухшей головке.       — В следующий раз побрейся, — говорит Чон на выдохе. — Тогда я сделаю это без салфетки.       Чимин берет это на заметку. Чонгук же убирает салфетку и разминает ягодицы, с наслаждением разглядывая на них бледные следы от своих ногтей. В следующее мгновение у Чона в руках оказывается тюбик со смазкой, немного он выдавливает прямо на ягодицы Чимину и чуть-чуть на собственные руки. Пак уже знаком с этой стимуляцией и, по правде говоря, только ее и ждал (даже больше, чем самого проникновения). Чонгук тщательно смазывает анус, а потом проникает одним пальцем до самого конца, еще мгновение и он задевает чувствительный комок нервов, заставляя Чимина непроизвольно застонать и сильнее прогнуться в спине. Чон комментирует и это, но слишком неразборчиво, чтобы понять, что он говорит. Да и не важно. Сейчас самое главное, самое необходимое — это накрывающие ощущения.       — Сильно не увлекайся, — на выдохе просит Чимин, — а то я опять слишком быстро кончу.       Чонгук принимает это к сведению и действительно меньше посягает на простату, больше времени уделяя растяжке: вертит пальцами, раздвигает, растягивает. В какой-то момент Чимин чувствует, что в него уже входят три пальца, двигаются довольно свободно, а это может означать только одно. Когда пальцы выходят, напоследок еще раз раздвигаясь на манер ножниц, Пак сразу понимает, что это значит.       — Тебе хочется лицом или спиной? — хрипло интересуется Чонгук.       Чимин разворачивается и глядит на стоящего перед ним на коленях младшего. Он даже и не предполагал, что Чон настолько сильно возбудится от того, что будет его ласкать: у него стоит член, а с него течет природная смазка. Взгляд у Чонгука поплывший, на щеках легкий румянец, челка чуть взмокла и отдельными прядями липнет ко лбу. Он тяжело дышит и всем своим видом выражает полную готовность.       — Лицом, наверно, — шепчет Чимин в ответ.       Чонгук быстро выуживает шуршащий квадратик с презервативом и надрывает упаковку (на этот раз руками), надевает на член и раскатывает по стволу, потом выдавливает еще смазки, размазывая. Чимин смотрит на все это, как на какой-то ритуал. Чонгук всегда был настолько чудовищно сексуальным? Пак помнит, что он был довольно привлекательным, но настолько, что дрожь берет и член пульсирует — еще никогда.       Чон приближается. Расстояние сокращается. Чимин чувствует его дыхание, смотрит ему в глаза, где уже отчетливо пылают огни возбуждения, освещая антрацитовую бездну. Чонгук чертовски красивый. Пак оказывается на простынях, а Чон нависает сверху, его хорошо смазанный член легко толкается в растянутое отверстие без намерения проникать (даже Чимин понимает, что это все игра).       — Давно я так кого-то не хотел, — низким голосом признается Чонгук. — Есть в тебе что-то особенное.       — Ты меня так успокоить хочешь?       — Возможно, — улыбается Чонгук. — Ну, я вхожу.       И не врет. Входит. Медленно, тягуче, притягивая к себе за талию Чимина.       Старший закрывает глаза, старается даже не дышать, ощущая, как он принимает инородное тело. Сильной боли нет, но есть отчетливый дискомфорт и сильное давление, все стремительней охватывающее внутренности. В какой-то момент Чимину даже хочется прекратить, но он хватается за плечи Чонгука, слышит его успокаивающий голос, обещающий, что дальше будет приятней, и ведется. Пак никогда не считал себя особо доверчивым и склонным верить во все, что ему говорят, но глубокий голос Чонгука, его поцелуи, расцветающие на быстро вздымающейся груди, жар его тела и дурманящий запах заставляют растаять. Чимин прижимается к Чонгуку, обхватывает за шею и вбирает в себя запах тела. Вроде бы ничего особенного, но он сводит с ума.       — Я полностью внутри, — хрипло докладывает Чонгук. — Ты так меня сжимаешь, все хорошо?       — Кажется, я сейчас умру, — признается Чимин, чувствуя, как слезы щиплют ему глаза.       — Так больно? Хочешь, выйду?       — Нет, не хочу, просто меня разрывает от ощущений.       Чонгук тихо смеется, а потом касается шеи Чимина губами, целует и прикусывает кожу у самого основания, оставляя красочный засос. Потом он идет ниже к соскам, вылизывая и играя с ними, растирая между подушечками пальцев, а рукой надрачивает член старшего. Пак понимает, зачем это делает Чон: чтобы он привык к новым ощущениям и расслабился. Чон толкается немного время от времени и с каждым разом становится все спокойней и приятней.       — Можешь двигаться, — просит Чимин, касаясь плеча Чонгука.       Чон еще раз целует его в шею и выпрямляется.       — Я буду аккуратен, так что не волнуйся, если будет больно — говори.       Чимин кивает. Он верит. Чонгук не сделает ему больно. Он хороший парень. Очень хороший парень.       Поначалу движения очень медленные, очень бережные. Чимин быстро к ним привыкает и даже требует больше, подмахивая ногами, и Чонгук исполняет его желание, берет темп быстрее, сильнее, даже закидывает ногу Пака к себе на плечо, наслаждаясь гибкостью старшего, практически насаживая на себя. С каждой минутой темп стремительно увеличивается. Чон словно срывается с цепи, вдалбливается сильнее, прижимает к себе старшего крепче, так еще и больно кусается, оставляя на груди хена следы зубов. Будь Чимин менее возбужден и взбудоражен, он бы точно был против, но сознание уже от него утекло, он только и может, что просить еще и еще, совершенно позабыв о каких-то неприятных ощущениях и порой возникающей резкой боли. Удовольствие в безумно тонкой грани с болью. Пак чувствует, как на теле вспыхивают неведомые очаги и горят. Кожа не меняется на вид, но Чимин отчетливо чувствует пожирающий его жар, особенно там, внизу, где плотно соприкасается его кожа с кожей Чонгука. Младший рычит, входит без остановки, он вспотел, но кажется, совершенно не устал в отличие от немного поутомившегося Чимина, у которого перед глазами то и дело всплывают цветные пятна, а картинка чуть размазывается. Вдруг Чонгук хватает Пака за руку и поднимает, сам опрокидывается на спину и теперь старший насаживается на него.       — Двигайся, — сбито просит Чонгук, придерживая Чимина за талию.       Пак пытается, делает несколько толчков, но слишком сложно и слишком глубоко. Болит спина. Он отрицательно качает головой, руками опираясь на мускулистую грудь Чонгука. Это для него слишком.       — Да, для неопытного это тяжело, — подмечает Чон, и они снова меняются, только теперь Чимин лежит лицом вниз.       Так Чонгук проникает глубже, сильнее, быстрее. Чимину нравится, несмотря на то, что Чон завел его руку за спину и больно сжал в области запястья. Точно будет синяк, но это так неважно в данный момент.       Чимин кончает первым, не выдерживая. Чонгук входит резко, точно проходясь по простате, а другой рукой ласкает член, крепко сжимая у основания. Старший кончает, разлетаясь на куски. Кажется, он даже теряет сознание, так хорошо, так больно, так приятно. Происходит маленькое затмение, мир угасает, как свеча. Приходит в себя Пак через неопределённое время (может, миновала секунда, может, минута или все десять). Чонгук наваливается на него сверху, хорошо ощущается тяжесть его тела, сильно сжимает в объятиях и кусает в плечо. Чимин понимает, что он кончил.       Чон выходит не сразу. Они лежат немного, стараясь отдышаться. Чимин подает голос первым, прося сигарету и зажигалку: у него двигаться нет сил. Чонгук быстро приходит в себя и выполняет просьбу. В руках Чимина вновь оказывается серебряная зажигалка. В последний раз. Еще влажные салфетки, чтобы он вытер сперму со своего живота.       — Ты реально крут в активной позиции, — бормочет заплетающимся языком Чимин, прикуривая.       — Ну, конечно, я же опытный, пойду-ка я в душ.       Чонгук возвращается через пятнадцать минут. Очень чистый и очень бодрый. Чимин просто не верит, что он настолько выносливый. Пак так утомился, что еле сигарету держать может, а этот ходит и песенки распевает. Наверно, это все молодость. Чимин спрашивает, сколько ему лет, и Чон признается, что двадцать три. Не такая уж большая разница. Если бы они хотели, то могли бы…       Чимин отгоняет от себя такие мысли. Чонгук сидит в халате и с кем-то чатится. На губах у него довольная улыбка, явно означающая, что ему скоро перепадет что-то такое же. Для Чимина это первый полноценный пленительный опыт, а для него лишь случайный секс. Пак напоминает себе, что знал, куда и зачем шел, поэтому ни к чему драматизировать.       — Сходи тоже помойся, — говорит Чон, ложась рядом со старшим.       — Я устал, обязательно сейчас?       — Ну, можно завтра утром, но только в порядке исключения.       На этом и порешили. Чимин остается на ночь. Спать они решают вместе, потому что у Чонгука банально нет больше подушек и одеял. Несмотря на то, что Пак плохо спит на новых местах, в кровати Чона его очень быстро настигает сон. Чимин зевает, потирает глаза и готовится отдаться Морфею. На тумбочке лежит зажигалка, предзнаменуя конец.       — Чонгук, ты никогда не хотел быть нормальным? — сонно интересуется Пак.       — Нет.       — Почему?       — Потому что я никогда не считал себя ненормальным, мне нравятся парни, и я не вижу в этом трагедии.       — А я вот все думаю, что было бы, окажись я натуралом.       — Не знаю, но тогда бы ты точно сейчас не лежал со мной, — прыснул Чонгук.       — Не уверен, но, кажется, — Чимин задумывается над тем, что хочет сказать, не будет ли это звучать слишком наивно? — я счастлив. Может, обнимешь меня?       — Обнять? — удивляется Чонгук, но все же выполняет просьбу, приобнимая хена со спины. — Вот так?       — Да, тихо, тепло, уютно.… Знаешь, наверно я тоже начну ходить в клуб, — размышляет охваченный усталостью Чимин, — хотя там парня вряд ли найду.       — Это еще почему? — Кажется, туда приходят за сексом, а я хочу, ну, короче, отношений.       Чонгук замычал, попытался толкнуть речь о том, что все это глупости и парня можно найти и там, но умолк. Сердце билось быстро, смущала такая ужасная близость к Чимину (хотя они, между прочим, недавно занимались сексом), а главное — возможность, что хен услышит это ненормальное биение и о чем-то подумает, что-то поймет.       — Спасибо тебе, Чонгук, — прошептал старший, засыпая. — Ты мне нравишься.       И только после того, как Чимин окончательно засыпает, Чон в приступе нежности шепчет, легко целуя его в висок:       — Ты мне тоже.       Утром Чимин уходит очень рано. Чонгук даже проснуться не успевает, как чистенький и пахнущий его шампунем Пак говорит, что уходит. Вот и все. Вот и конец. Чону очень понравилось это удачное знакомство, может, даже еще что-то перепадет, в промежутках между поисками Чимином себе парня. Да и зачем искать, думает через канву сна Чонгук, все лучшее у него и так на виду.       Чон привык к одноразовым встречам, к одноразовому сексу, к одноразовым людям. Когда-то в юности, когда был зелен и сказочно глуп, он, конечно же, как заведено, сильно и бесповоротно любил, но уже прошли те школьные дни воспевания любви. Сейчас Чонгук больше интересуется сексом и взаимным удовольствием. Он цепляет самых симпатичных на его взгляд людей, дарит им незабываемую ночь (может, две или три) и на этом вычеркивает из своей шумной жизни. В клубе все знают, что Чон ветреный парень, который в любви глуповат, а возможно и вообще на нее не способен. Чонгук загорается, прежде всего, плотским желанием, быстро перегорает, так и не успевая нащупать более высокое, лиричное чувство.       С Чимином было так же. Чон отлично помнит забавного парня с узкими глазами в курилке. Кажется, он видел его раньше, но сказать точно не может. Хен нестандартно привлекательный. Чонгук редко думает о связях вне клуба (ни к чему мучиться с натуралами), но все же интерес к Чимину возникает сразу, да такой сильный, что Чон боится ненароком что-то ляпнуть. Плитка темно-серая, а у Пака короткие пальцы.       Но и тут ему улыбнулась удача. Встретить того самого парня в клубе! Конечно, раз он близко живет, стоило такого ожидать (это единственный гей-клуб на весь район), но все равно, как удачно сошлись звезды. Так еще и не пришлось долго мусолить эту тему. Чонгук внимательно смотрел, сколько пьет Чимин, и абсолютно точно подобрал необходимый момент. Первая попытка оказалась неудачной, но зато Пак сам пришел к нему за добавкой! Да еще и так вовремя, как раз в тот момент, когда Чона начали мучать сны с лицом привлекательного старшего, который все позволял, но все равно находился где-то далеко. Теперь все сделано. Теперь голод утолен. Не так ли?       Что-то все же идет не так.       Чонгук замечает Чимина в столовой. Он говорит с каким-то улыбчивым парнем. Неужели уже нашел себе бойфренда? Чон закипает. Даже думает направиться в ту же сторону, сесть где-нибудь рядом, но одергивает себя. С чего бы это Пак не может заводить отношения? Чонгук понимает, что банально ревнует. Причем сильно. Никогда он не ревновал настолько сильно. Неужели хен ему настолько в душу запал?       Следующий день в клубе выдается скучным. Никто не привлекает, ни к кому не тянет. Чонгук выпивает пять коктейлей и уходит домой. Думает лечь спать, но не выходит. Все никак не удается забыть ту ночь. Хену же действительно было приятно? Почему-то Чон начинает анализировать, изучать, выискивать ошибки. Не был ли он слишком напорист? В какой-то момент ему чуть-чуть сорвало крышу, но все же в порядке? Надо с Чимином об этом поговорить. А еще извиниться! И можно предложить сходить в бар, в кафе, в кино. Чонгук сам не понимает, что просто ищет повод подойти и заговорить. Чимина нельзя просто взять и упустить.       На следующий день в офисе Чимин выглядит краше, чем обычно. Чон не может сказать, что в нем именно изменилось, но выглядит он совсем иначе. Такой красивый, такой утонченный и задумчивый. Может, прическу сменил? Чон приглядывается, но вроде все так же, как было и в их последнюю встречу. Или нет? Одежда точно такая же: белая рубашка, галстук и черные брюки, но даже в них есть что-то особенное. Они ему чертовски идут. Решается Чонгук подойти к Чимину спонтанно, когда тот что-то распечатывает у принтера. Взволнованный Чон бросается к хену, прихватывая какую-то бумажку, на ходу придумывая себе оправдание.       — Привет, хен, — запыхавшись, бросает младший.       — Привет, Чонгук, — улыбается Чимин.       Так и сияет. Да точно что-то изменилось! Неужели он так потрясающе ярко улыбался всегда? Чонгук не верит. Что-то точно изменилось. Но что?       — Тебе надо что-то распечатать? — интересуется Пак, смотря на лист в руках Чона.       — Да! Вот это, спасибо.       — Сейчас только допечатаю свои инструкции, подождешь?       — Конечно, — Чон старается казаться обыкновенным, но тело стягивает напряжение. — Как поживаешь?       — Хорошо, вот вчера купил новую кофеварку.       — Круто, а как на личном фронте?       Чонгук только после того, как фраза произнесена, понимает, что спрашивать о таком в офисе как-то слишком. Почему он вдруг стал таким неловким? Почему мозг так отчаянно отлынивает от работы?       — Ничего нового, — честно отвечает Чимин. — Э, Чонгук, ты уверен, что это надо копировать?       Старший демонстрирует Чонгуку его лист, и тот сгорает со стыда. Там каракули, записи, карикатуры, сердечки, он так торопился, что даже не посмотрел, что взял.       — Наверно, нет.       — Ну, тогда я пошел, — Чимин берет свою стопку бумаг и собирается к себе в кабинет. Чонгук понимает, что вот он — последний шанс.       — Слушай, а может, в кафе сходим? Ну, после работы. Поговорим там или еще чего…       — Нет, — отрезает Чимин, и в Чонгуке что-то разбивается. — Давай ко мне, у меня же новая кофеварка.       Старший пишет свой телефон на листе с каракулями Чонгука и беззаботно улыбается, приговаривая, что кофеварка очень классная, надо только ей научиться пользоваться. Он уходит, машет на прощание рукой, а Чон остается смотреть ему вслед, боясь пошевелиться.       К двадцати трем годам Чонгук, наконец, готов смириться с тем, что, наверное, в кого-то влюблён.