Снись мне.

«Юнги?» Взгляд карих глаз пронзает насквозь своей остротой, прежде чем раствориться в предрассветном свечении из-за незашторенного окна. Чонгук не хочет открывать глаза снова. Страшно потерять те хрупкие осколки картинки, оставшиеся почти прозрачными воспоминаниями. Будильник звенит снова. Да плевать он хотел на этот будильник. Пусть хоть все время мира пройдет, пока он будет лежать здесь, в синих сумерках, до белых костяшек сжимая простынь. Даже если он умрет прямо здесь и сейчас, если в него ударит молния, снесет ураган или цунами, он ни за что не откроет глаза до тех пор, пока не исчезнут выжженные теплом пальцев следы на его коже, зимний ветер не перестанет гулять в его волосах и оседать дымком на его влажных губах, а в голове не перестанет эхом аукаться полузнакомый голос. «Чонгук. Чонгук. Чонгук…» Черт, он думал, что уже отмучил свое с этим калейдоскопом чувств. Но Чонгук взрослый мальчик, а взрослые мальчики собирают себя по кусочкам, встают с кровати и идут делать дела, которые ему сейчас совсем никуда не уперлись, если честно. Не размыкая век, он подходит к окну и открывает его нараспашку, и зима тут же скользит морозом по лицу, пробирается в кровь через воздух в легких прямо к сердцу. Чон готов хоть от воспаления легких умереть, лишь бы сейчас потушить костер в центре груди, растекающийся жидким огнем под тонкой кожей. Лишь бы мороз сдул незримые прожегшие его насквозь ожоги от чьих-то ладоней, оставивших отпечатки пальцев на обратной стороне чонгуковых ребер. Все равно жжет. В зеркале в ванной он видит осунувшееся лицо. Наверное, стоит побольше есть и поменьше пить кофе на ночь, потому что оттенок кожи скоро сольется с оттенком белой плитки на стене ванной комнаты, а синяки под глазами все темнеют и темнеют. Но кто сказал, что Чонгуку хочется? Надо, не надо, кого это вообще волнует? Точно не его. *** Чонгук не самый прилежный ученик. Но он подходит к двери лекционного зала раньше всех своих однокурсников. Потому что тут хорошо, несмотря на то, что предмет этот ему не нравится совсем, и зевать на лекциях хочется каждые 7 секунд. Но здесь легче, здесь люди. Юноша без единой мысли в голове гипнотизирует дверь кабинета до тех пор, пока к нему с с оглушительным приветствием не подходит Хосок. Чон Хосок — замечательный позитивный парень и самый лучший в мире друг, поэтому Чонгук выдавливает из себя более или менее живое «привет» и держит уголки рта поднятыми в подобии улыбки, пока тот эмоционально рассказывает возмутительную и одновременно смешную историю, произошедшую с ним в автобусе на пути в университет. Ну посмотрите на него, Хо светится изнутри, младшему бы учиться у него, но сейчас он может только кивать головой, опустив взгляд в пол. — Ты в порядке, Чонгук? Господи, он и вправду самый лучший друг на этой планете. Или Чон-младший — наихудший актер. Да, у Чонгука все в порядке. Он же прекрасно знает, что происходит, что будет дальше, что стоило бы посетить психиатра и так далее по списку. Но для Хосока у него «все хорошо, просто не выспался». И ведь, по сути, он даже не соврал. Просто Хосок, отзывчивая и сопереживающая личность, и так уже взвалил на себя слишком много чонгуковых проблем. Нянчился с ним в тяжелый для Чонгука период, до сих пор слишком осторожничает, когда разговоры касаются «запретных» тем. Чонгук просто не может повесить на друга еще больше морального груза. Он разберется сам. Хотя, а в чем разбираться? Он в порядке. *** Полпары Чон Чонгук пропускает мимо ушей, погруженный куда-то глубоко в самого себя, в клубок причинно-следственных связей. Почему именно сейчас у него случился рецидив? Он был в ремиссии, уже не шугался каждого прохожего, даже хоть каплю напоминавшего его. Хотя каждый раз хранил крупицу надежды, что это он идет ему навстречу, они пересекутся взглядами, и все встанет на свои места. Не он, не пересекались, и вещи на свои места вставать тоже отказывались. Да и что бы Гук сказал? Что он видел его пару раз в жизни, но надумал себе невесть что, и этот надуманный безызъянный образ конкретно поселился в голове, заставляя каждый раз вспоминать, вспыхивать румянцем, а потом одергивать, напоминая, что это все глупости, и пора бы завязывать с этим цирком. Ведь Чонгук же не дурак. «Юнги?..» — дрожа вторит его же голос на закоулках сознания в воспоминаниях из сегодняшнего сна. Мин Юнги. Сама загадка, окутанная сигаретным дымом. В первый раз Чонгук пересекся с ним случайно. Поглощенный любопытством, он наблюдал за ним почти весь вечер на каком-то мероприятии. После мероприятия Чон «чисто из научного интереса» узнал у Хосока, который был приятелем этой загадки в рваных джинсах, все, что только можно. Подающий надежды фотограф и талантливый капитан баскетбольной команды. Трудно не понять, что он очень умный и интересный человек с океаном талантов. По-другому просто быть не может. Что-то уже тогда Чонгуку подсказывало не лезть в болото, потому что ничем хорошим это закончиться, по чонгукову опыту, не может. Но как же «научный интерес»? «Хм, а он и правда хороший фотограф», — думает Чон, мельком кидая взгляд на свою зеркалку, лежащую на полке в чехле, пока листает Его инстаграм. Не то чтобы Юнги не было равных, но младший не может спорить с тем, что этими фотографиями хочется любоваться. — «Ну и ладно, подумаешь. И не такое видали». После они еще не раз пересекались. Была даже пара неловких разговоров, и Чонгуку просто «нужно было набраться смелости», ведь как можно упустить возможность дружить с таким замечательным хеном, правда? Так вот пока Чонгук «набирался смелости» и «завязывал с глупостями», его поезд ушел. Буквально. Пока Чонгук, собрав всю свою смелость, зафрендил его на фэйсбуке, подписался на него в инстаграме и пару раз в неделю с огромным усилием писал ему «привет» в какао токе, Юнги собрался переводиться в вуз в другом городе. Он говорил что-то про широкие возможности и то, что всегда хотел всерьез заниматься фотографией, и вот теперь ему выпал шанс перевестись в престижный вуз. Конечно, Чонгук рад за него. Конечно, за пару месяцев переписок с разговорами о высоком, редких пересечений в большой компании и пары взглядов прямо в глаза, от которых руки холодило, а сердце жгло расплавленным железом, Чонгук заболел. Идиотизмом или Мин Юнги. Конечно, он втрескался. От сложившейся ситуации Чону хотелось вдарить самому себе. С одной стороны, он же прекрасно понимал, что образ принца — сказка, выдуманная им самим, и «все совпадения с реальностью случайны». С другой стороны, на лице появлялась легкая улыбка при упоминании одного лишь Его имени. Но это еще не самое страшное. Улыбку можно было бы скрыть, от образа принца — откреститься и забыть, оборвать любые связи, удалить из друзей этого худощавого парня во всех социальных сетях и забыть специально раздобытый номер телефона. И Чонгук со всеми этими миссиями справился бы на раз-два. Но Вселенная приготовила ему более жестокую шутку. Мин Юнги стал ему сниться. Почти каждую ночь при разных обстоятельствах он видел выжженные краской волосы, истерзанные и потрескавшиеся губы, тяжелый взгляд тепло-карих глаз. Вот так вот просто брал и снился. И сводил с ума. И ведь Чонгук даже не паниковал сначала, ведь это было как небольшое утешение. Юнги был занят, учился и работал, а у Чонгука вот он, рядышком каждую ночь, во сне. Но и этот цирк-шапито должен был собрать все свои шатры и свалить к Нему куда бы то ни было, когда тот уехал. А он не сваливал. Прошел месяц, два, три… Все еще те же горячие руки, которые, на самом деле, и не касались Чонгука никогда, но через раз ночью обжигали своими касаниями нежную кожу. Все те же тепло-карие глаза и истерзанные губы, которые в чоновом воображении отдают никотином. Волосы, сменившие цвет с блонда на черный, о чем младший узнает из социальных сетей друзей друзей Мина, ведь он не любит фотографировать себя самого. И ему идет. Но Чон уверен, они все еще такие же жесткие на ощупь. Вот так безобидное стремление мозга связать нервные импульсы в областях, отвечающих за воспоминания и эмоции, заставляет вас думать, что вы знаете человека в разы лучше, чем есть на самом деле. И это только усугубляет ситуацию. Чонгук буквально живет с Юнги. Спит с ним. Точнее с обрывками, остаточными ощущениями и воспоминаниями, подкрепляя это все идеализированной картинкой и короткими моментами из реальных встреч, которых было слишком мало, чтобы трезво оценивать ситуацию. Сегодня был ровно год. Ровно год, как один ни в чем не виновный Чон Чонгук повстречал свое проклятье или свою судьбу — Мин Юнги. И 9 месяцев с того момента как Юнги уехал, забрав с собой спокойный сон Чонгука. Он вздохнул с облегчением, когда пару месяцев назад его стало отпускать, как ему тогда показалось, ведь уже до тошноты знакомый образ все реже навещал его в сновидениях. Ночи, когда Чону не снилось вообще ничего, были самым настоящим праздником. И вот уже месяц, как младший не видел Его совсем. Но кто сказал, что все закончится так просто? Чонгук празднует годовщину сам с собой, добрым литром кофе и желанием вообще не спать, никогда. Особенно сегодня. Потому что еще раз, и он не выдержит. Еще одно более чем правдоподобное видение, и он обязательно сделает какую-нибудь глупость. Например, напишет это бесящее «привет» сами-знаете-кому. Потому что даже имя его теперь — табу. Потому что даже оно провоцирует ярчайшие воспоминания. И скролить социальные сети тоже крайне опасно. Потому что одна неосторожная подписка или обновление страницы друзей, и все начнется заново благодаря триггеру под названием «Люди, которых вы, возможно, знаете: Мин Юнги». Ну конечно. Когда эта Вселенная била по нему менее болезненно? Чонгук только вздыхает тяжело. У него нет сил, за год сформировался хоть какой-то иммунитет к подобного рода вещам, и хватает сил не показывать эмоций внешне. И мелкий надеется, что у него есть шанс выбраться из всего этого с минимальным ущербом, до тех пор, пока он случайно не смотрит в глаза свежей фотографии на странице. Чонгука прошивает насквозь электричеством в сотни вольт, как в первый раз, когда он осмелился заглянуть в глаза. Колени тогда почти подкосились, и огромного усилия стоило удержаться на ногах. Помнится, он тогда еле дошел домой. Пальцы дрожат, и Чона накрывает волна дежавю. Подумать только, он убивается по человеку, которому совершенно не нужен! Это мало того, что противоречит всем законам логики, так еще и ни разу не ослабевает по прошествии ровно трехсот шестидесяти пяти дней. Он в очередной раз выбешивает сам себя. Чон Чонгук, как ты вообще умудрился так вляпаться? Но, как обычно, это же не все стороны сей ситуации. Как обычно есть подводные камни. Он не знает, со всеми ли так, но даже несмотря на полную безнадежность ситуации и максимальное отрицание рационально мыслящей части сознания, какая-то частичка его мозга продолжает тешить надеждами: «А может, все еще будет», «Все-таки случайности не случайны». И эта часть его отказывающего мозга, видимо, отвечающая за ярчайшее воображение, начинает рисовать картинки поярче ночных: как они встретятся снова, как у них все хорошо, как они общаются, как они предпочитают другие занятия общению. Именно эта крупица бесполезной надежды заставляет его не отталкивать, а, наоборот, прижиматься ближе в каждом сновидении, дыша только запахом сигарет и парфюма. Из-за нее каждый раз он не находит в себе сил выдернуть свою руку из длинных призрачно-теплых пальцев, чтобы потом прикосновения тяжелыми ожогами осели между костяшек и по линиям на ладони. Благодаря бесполезным выбросам серотонина в ответ на фантазии, он каждый раз улыбается как идиот. И тут же редкая улыбка меркнет, потому что от самого себя противно, и все так неправильно, боже, как же глупо. Противостояние воображения и логики каждый раз взрывало ему черепную коробку, особенно сейчас. Как с дозы после долгой ломки у бывалого наркомана, его накрывает вдесятеро сильнее, чем раньше. И от этого хочется закричать, убежать на край света, спрятаться в самом темном углу, и чтобы не существовало никогда никаких Мин Юнги, отравляющих ему жизнь день за днем. — Хватит! Он уехал. Он не вернется. Ты никогда не был ему нужен. И уже не будешь. Чон в отчаянии проговаривает это сам себе как мантру и молитву и с истерическим смешком закрывает лицо руками, выдыхая тихое протяжное «хвати-и-ит», потому что сколько можно? Сколько еще нужно его терзать, чтобы в голове улеглась и прижилась мысль, что все, конец, занавес? Что он слишком скучный, стеснительный, некрасивый и неинтересный и бог знает, что еще. Что он не зацепил. Что ничего уже не изменишь. — Он не приедет. Не появится магическим образом у тебя на пороге. Просто прекрати это, пожалуйста… Видимо, годичная усталость дает о себе знать, он сидит, склонившись и закрыв лицо руками, и пытается унять дрожь во всем теле. *** Часовая стрелка перешагнула пять на циферблате, когда темноволосый молодой парень, наполовину высунувшись в окно, жадно вдыхал морозный воздух, чтобы охладить пылающее сердце и щеки, и выпускал клубы плотного пара, окидывая тесный дворик со второго этажа многоэтажки. «Как от его сигарет», — думалось двадцатилетнему Чон Чонгуку, которого, кажется, Вселенная наказала за спокойные девятнадцать лет жизни изощренной пыткой, пока перед его глазами плыли моменты из осточертевшего сновидения, где темноволосый парень стоит у порога его дома в такой же темный, ночной час и ждет его. Вот так, как не было никогда, зовет его по имени и блестящими глазами смотрит прямо в изнеженную душу без заезженной тяжести во взгляде. Вот так просто. И кто бы мог подумать, что те редкие рассказы про «электрический ток, передающийся через зрительный контакт» — правда? Кто бы мог знать, что коленки и вправду подкашиваются, а сердцу резко так надоедает реберная клетка, что оно стремится вырваться из костяного плена и упасть в руки такому малознакомому человеку? Но чем черт не шутит. А ему, Чонгуку, уже все равно. Пусть светло\черноволосый незнакомец хоть сон его забирает, хоть сердце. Чон слышал, что любовь живет три года. Конечно, он бы это каменно-тяжелое жжение в области сердца так не назвал, как и навязчивые идеи, дурацкие сны, трясущиеся руки и знакомый силуэт в каждом прохожем. Но чем черт не шутит, правда? У Чон Чонгука есть еще 2 года, чтобы узнать наверняка.