Жар

      Тачихаре кажется, что сейчас он подобен снегу, что лежит на ладонях. Снегу, что тает от чужого тепла. Он и правда сейчас едва ли не как снег. Просто потому что чертовски горячо, голос уже невольно начинает хрипеть. Рваные вдохи и судорожные выдохи. Просто потому что Танизаки чертовски горячий. Потому что не спасает и открытое окно, в которое залетают снежинки. От касаний будто бы невозможно скрыться, как сильно не вжимайся в кровать. От стонов не избавиться, сколь сильно не закусывай губу. Мичизо не узнает себя, когда срывающимся голосом просит больше, когда стонет едва разборчивое «Джуни». Горячо и давно уже не больно.       Сознание будто бы заполнено туманом, а телом движут инстинкты. Телом движут разврат и похоть. С уст срываются не ругательства, а какие-то милые глупые фразы. Щёки залиты румянцем, но не лишь от того, что жарко. Снег на жаре превращается в податливую воду, без которой никто не может выжить. Рваный вдох, вскрик вместо выдоха. Колени упираются в пол, норовя вот-вот разъехаться ещё сильнее. Грудь лежит на мягком матрасе, а в руках сжаты его края. Танизаки слишком нежный, но почему-то не хочется говорить ему об этом.       Стон, вскрик, вздох. Всё повторяется по кругу и создается лёгкое впечатление, что мир замер. Джуничиро будто бы не понимает, что стоит быть чуть грубей, иначе самый сладостный момент для них двоих наступит позже. Чертовски стыдно просить больше, сильнее, грубее. Им некуда спешить, но это не повод быть таким аккуратным. Тачихаре кажется, что с ним обращаются нарочно мягко, как с едва выпавшим снегом. Всё, чтоб не уничтожить первозданную красу. Но снег тает, а Тачихара так же, как и он. А всё от касаний этого чертовски-горячего человека, под которым хочется стонать. Снова вдох, а за ним пара громких стонов. Танизаки зажимает чужой рот ладонью и ускоряется. Даже не нужно говорить. Мичизо кажется, что Джуничиро знает его так, как только возможно.