***
Тодороки любит тайно наблюдать за Мидорией. Любит смотреть, как тот смущённо смеётся, теребя пальцем веснушчатую щеку. Любит ловить его восхищённую улыбку, когда Изуку видит, как он старается перешагнуть свой предел во время тренировки. Он потрясающий. Шото обожает его зелёные волосы, что торчат во все стороны, словно взрыв на макаронной фабрике; обожает его большие глаза цвета скошенной травы с мелкими крапинками чёрного возле зрачка. Деку стыдится своих шрамов на руках, но Тодороки они притягивают. Шрамы у героя — показатель того, что ты стремишься к совершенству, несмотря на маленький опыт. Ему нравятся шрамы этого мелкого. Их грубые рубцы и плавные пересечения новых на старых. Это завораживает. Но почему-то Шото кажется, что что-то здесь неправильно. Точнее, не что-то, а всё. Всё неправильно. Абсолютно. Изуку живёт не рядом с ним, поэтому видятся они крайне редко в обычное время, свободное от учёбы. Это не может быть не неправильно. Это просто ужасно, когда ты спишь и не понимаешь, что рядом с тобой нет этого тёплого зелёного комочка счастья, которое, единожды подарив улыбку, делает человека немножко счастливее. Но есть и приятные вещи в этом неправильном мире. Шото обожает бывать в комнате Изуку. Правда, такой случай выпадает крайне редко, но лучше хоть что-то, чем совсем ничего. Раз в неделю, минимум, он обязательно побывает в его комнате. Хотя бы один разочек, иначе потом будет больно. Он не любит, когда как-то неприятно колет где-то в груди слева. Это такая практически невыносимая боль, что хочется кричать. Но он этого не делает. Тодороки старается убедить себя, что это всего лишь лёгкая заинтересованность. Согласен ещё на привязанность, но ни на что-то большее. Сразу становится то ли слишком жарко, то ли слишком холодно, когда в голове эхом проносится это странное слово, которым люди описывают взаимное притяжение. Пробираться в комнату Мидории не составляло никакого труда. Главное надо было подбирать подходящие моменты, чтобы не быть замеченным одноклассниками. Особенно Бакуго. Если он увидит, как Шото крадётся в комнату к «чёртову Деку», то точно поднимет какой-нибудь шум. А ещё лучше — приложит к стене и взорвёт. Ну не, к такому не надо быть готовым. Легче предугадать, чем подготовиться. Зеленовласое торнадо часто уходило из общежития по выходным. Изуку старался часто навещать свою мать, чтобы та за него сильно не беспокоилась. В будние дни он исчезал гораздо реже. А если и исчезал, то это только по зову учителей, либо одного из трёх лучших учеников Юуэй. Третьего не дано. И, всё-таки, Тодороки однажды спалился за своим многомесячным занятием. Кто же мог его, такого «расчетливого и умного», спалить? Никто иной, как Иида. Тот проходил по этажам, проверяя, сколько учеников сейчас за пределами общежития и Тенья случайно заметил чью-то яркую макушку, которая пыталась проникнуть в одну из комнат учащихся. Тодороки очень не хотел, чтобы староста рассказывал об этом Мидории, поэтому пришлось, фактически, умолять его. Глупые аргументы на очкарика не подействовали, хотя тот сам заметил, что Шото стал определённо сильнее. Через пятнадцать минут Иида согласился прикрывать Тодороки, при условии, что прежний энтузиазм никуда не денется и результаты не ухудшатся. Пф, да легко. Иида же хороший староста. Комната у Изуку вся доверху забита вещами со Всемогущем. От пола до потолка, отовсюду виднелась эта широкая лучезарная улыбка и длинные жёлтые волосы, две пряди которых забавно торчали наверх. Плакаты, фигурки, вещи… такой был Деку. Таковы были его пристрастия, которых он очень стеснялся, стоило хоть кому-то зайти в комнату. Шото хотелось коснуться своими подушечками пальцев его веснушчатых щёк, что мигом приобретут красноватый оттенок. Но о таком остаётся только мечтать. Сидя на его кровати; вдыхая его запах, который исходил от всего. Запах такой приятный, слегка пряный и с лёгкими нотками сахарного печенья. Садясь на его мягкую кровать и раскидывая руки в стороны, повинуясь притяжению, окунаясь в объятия одеяла, он начинает смотреть в потолок. В этой комнате исчезают все сомнения. Здесь хорошо и очень спокойно. Стоит лишь раз вдохнуть этот сладкий запах, как голова шла кругом и все мысли улетучивались куда-то в неизвестную бездну. Из которой потом очень трудно выбраться. Да и не хочется оттуда вылезать. Лучше жить в этих глупых надеждах, чем существовать в этой жестокой реальности, в которой нет места такому понятию, как любовь. Да и любовь ли это вообще? Господи… На улице зима, предпоследний месяц — январь. С самых первых чисел девушки носились по общежитию в красивых нарядах, вручая каждому первому встречному какую-нибудь сладость. Шото никогда не получал ничего сладкого из чужих рук, только сестра поздравляла его. Интересно, а как 1-А будет праздновать День святого Валентина? А, хотя, с чего бы это вдруг Шото должны волновать такие вещи? Ха, смешно. Смешно. Но, всё равно, комната Мидории была самым лучшим местом времяпрепровождения. Даже дома было не так уютно, как здесь. Такая тишина, вся пропитанная желанием стать номером один; такое странное ощущение, стоило лишь закрыть глаза, как перед сознанием появлялась картина безустанных тренировок Деку, лишь бы достичь совершенства, достичь самого высокого уровня. Это восхитительно. Но, рано или поздно, проводя бессчётное количество времени в его комнате, приходится покидать это место. И очень вовремя. Через несколько минут возвращается счастливый Изуку, здороваясь с Тодороки и даря широкую улыбку. Но эта улыбка не как у Всемогущего; она совсем другая. Такая широкая и тёплая, будто это кнопка включателя какого-то обогревателя в районе груди. И от теплоты внутри становиться так хорошо, что хочется петь. Но в своей комнате так холодно… Так холодно внутри, отчего просто невыносимо колет в пальцах и появляется откуда-то это неведомое раздражение, природа которого неизвестна. И это выводит из себя. Все проблемы, мысли, желания, надежды, мечты… всплывали и их сила удваивалась. Шото хотелось выть от безысходности и хотелось умереть со стыда, стоило только вспомнить какие заинтересованные взгляды он бросал на эту пышную макушку. Поэтому он закрывал глаза и погружался в царство Морфея, где видел своё счастливое будущее. Вместе с ним.***
Мидория бесшумно шёл по коридору, стараясь не издавать ни звука. Изредка попадались места с окнами, в которых можно было увидеть падающий снег. Тогда он останавливался и смотрел на это чудо с распахнутыми глазами, почти воображая себя на месте этих сказочно красивых снежинок. Изуку не мог уснуть; что-то всё время всплывало в его умной зелёной голове и не давало спокойно сомкнуть глаз. То ли воспоминания, то ли грядущее будущее. Геройская жизнь 1-А катится чёрту под хвост. Куча проблем и только пустые обещания, что всё будет хорошо. Всё правда будет хорошо. Если не сейчас — потом. Изуку переминался с ноги на ногу, когда, видя перед собой общую гостиную, где по вечерам одноклассники дружно обсуждали какую-то ересь, не решался войти. Здесь были большие окна; сквозь них на мягкие ковры падал свет от ближайших фонарей и немного отражался от маленьких журнальных столиков, на которых покоились глянцевые журналы с популярными героями. Изуку провёл пальцами по шершавой поверхности дивана и присел, запрокидывая голову. Идти туда сейчас было слишком опасно. Лучше переждать бессонницу здесь. Да, конечно, лучше здесь.***
Изуку любит смотреть на Тодороки. Любит смотреть, как тот старается обуздать огненную причуду (а он в этом уже достаточно преуспел). Любит тайно наблюдать, как он ходит на задний двор общежития и разговаривает с кошками. Кошки думают, будто он свой. А Мидория думает, что у Шото доброе сердце, поэтому к нему и тянутся животные. Смотреть как тот неуверенно поглаживает какую-нибудь кошечку с типичной кличкой «Снежинка», Изуку умиляется этому. Ему хочется быть на месте этих животных. Хочет, чтобы Тодороки брал его аккуратно на руки и нежно чесал за ухом, давая есть корм с ладони. Он любит невидимкой ходить по пятам за Шото и восхищаться им, когда тот достигает очередной вершины. В душе расцветают цветы, когда Изуку видит, как гетерохромный слегка приподнимает уголки губ, видя его улыбку. Это не может не радовать. На душе становится легко, когда понимаешь, что твоя улыбка делает кого-то счастливее. Деку готов бесконечно улыбаться ему, лишь бы тот почаще чувствовал себя нужным. Готов каждую секунду напоминать о том, что мир прекрасен, даже если идёт борьба между ними и Лигой злодеев. Готов шептать, что он самый лучший на свете и с ним мир становится намного ярче, чем без него. Такое своеобразное солнышко, которое Изуку способен зажигать. Изуку стал пробираться в его комнату. Ему казалось, что этим заниматься нельзя, но что делать, когда сердце ноет, а пятая точка ищет очередных приключений? Естественно — действовать! Когда Шото уезжал навещать мать в лечебницу, он без лишних проблем пробирался в комнату объекта своего обожания, уговорив Урараку сторожить вход и, в случае чего, предупреждать о приближающейся «опасности». Деку не хотел думать, что это любовь. Потому что первая любовь всегда крахом, а Шото — первый. Ему хотелось думать, что это просто типичное восхищение, а не любовь, которая разъедает остатки разума и все проблемы уходят на второй план, уступая место этому человеку, ради которого можно пойти на всё. В очередной раз придя в его комнату, Изуку поражается стилю оформления. Здесь было всё так правильно, что сердце чувствовало эту правильность и настаивало оставаться здесь. Желательно навсегда. Европейский стиль, первоначально, сильно резал глаза, потому что обычный японский школьник не привык к такой роскоши, пришедшей из западных стран. Но потом, как-то так получилось, что он привык, а потом и вовсе сросся с этой обстановкой, находя её умиротворяющей и уникальной для размышлений. В этой комнате думалось особенно хорошо, только не в том направлении. Строгая мебель и ничего лишнего (в отличие от Изу) на полках; лёгкий запах парного молока и едва различимый запах сочной клубники. Такой сладкий аромат, практически несочетающийся с характером юного героя. Но Мидория знал, что за этой безразличной маской скрываются чистые и искренние чувства, которые можно изредка увидеть в разноцветных глазах. Так приятно сидеть на полу в этой комнате и, положив голову на край кровати, смотреть на стену, на которой висят несколько фотографий. Вот, Шото ещё маленький (без шрама) и его сильно обнимает его старшая сестра, улыбаясь во все тридцать два; а другая фотография показывает, как он старательно рисует зайчиков, даже не замечая, что его фотографировали в тот момент; ещё одна фотка украшает стену… На ней весь 1-А класс на Новый год. Широкие и ослепляющие счастливые улыбки, яркие наряды их красивых одноклассниц и серьёзные костюмы на несерьёзных пацанах. Даже Бакуго слегка улыбнулся, но тут же нахмурил брови, уйдя к себе в комнату. Такая фотография была у всех и она несла в себе самое светлое и тёплое воспоминание всех учеников геройского класса. Видимо, Шото была дорога эта фотография. Изуку тоже. На этом моменте можно было разглядеть, как разноцветная макушка старается вылезти из цепких объятий Урараки и Момо, которые проиграли Каминари в «правда или действие». Это выражение лица было просто нечто! И, счастливо улыбаясь, Мидория выползал из места обитания Тодороки, кивая Очако, которая с победоносным визгом, взлетала и исчезала за поворотом, что-то крича. Это были самые приятные и правильные моменты во всей этой неправильной геройской жизни. Но самым неправильным для Изуку было то, что Шото живёт не рядом с ним, а где-то в другом месте. Знал бы он, что и гетерохромный тоже так думает…***
Практически беззвучные шаги, гулким эхом отражаясь от узких коридоров, и едва различимое в этой тишине прерывистое дыхание. Ему казалось, что стук его сердца был слышен по всему общежитию, поэтому он старался хотя бы не дышать, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Мидория всё-таки решился пойти к нему в комнату. Он был уверен, что Шото спит. Он просто хотел посмотреть на него во сне, больше ничего. Правда. Из-за таких мыслей сердце только быстрее начинало биться, а лицо, даже в темноте можно было это увидеть, краснело до кончиков ушей. Но отступать было уже поздно, хоть мозг и кричал о том, что лучше развернуться и убежать, только вот ноги не слушались и несли его вперёд, преодолевая лестничную площадку и поднимаясь на верхний этаж. Изуку остановился и старался отдышаться. Такое чувство, будто он пробежал марафон. Лёгкие невыносимо жгло изнутри, горло пересохло и кровь дико стучала в висках, отдаваясь противным эхом от стенок сознания. Та самая заветная дверца. «Тодороки» Изуку нервно сглотнул и постарался аккуратно открыть дверцу, не создавая лишнего шума или скрипа петель. Глаза несильно резануло жуткой темнотой в комнате. Как понял веснушчатый, шторы были плотно задёрнуты. Задёрнуты так, что ни черта не было видно. Он напряг взгляд и шагнул внутрь, прикрывая за собой дверь (мало ли, вдруг Иида «случайно» пройдёт мимо, хлопот же потом не оберёшься). Тишина. Такая тихая тишина, что просто давит на барабанные перепонки и кроме стука своего сердца ничего не слышно. Это пугает. — Что ты здесь делаешь? Через Мидорию словно пропустили разряд тока (тут Каминари есть?); он застыл, пытаясь разглядеть хоть какое-нибудь движение, но ничего не смог увидеть. Страх парализовал его и он уже пожалел о том, что такая глупая мысль залетела ему в голову. Это было неправильно. Совсем неправильно! Шторка резко отдёрнулась и свет больно резанул по зрачкам. Изуку прикрыл глаза ладонью, так как не привык к такой резкой смене света. Тёмный, едва различимый, размытый силуэт возле окна начал двигаться. И тут Мидория понял, что конкретно попал. Он не видел глаз Тодороки, но ему казалось, что тот зол. Зажмурившись и вжавшись в дверь, Изу повернул голову в сторону и ожидал… м… наказания? Большая тёплая рука легла ему на голову, а вторая аккуратно — будто не зная, как поступить — кончиками пальцев схватила за подбородок. Мидория в слепом ужасе распахнул глаза. — Т-тодороки-кун, что ты делаешь? — Смотрю, — невозмутимо ответил Шото. — Я же не скульптура… — отвёл глаза в сторону юноша. — И то правда. Ты не скульптура, ты — целое искусство. Зелёные глаза расширились ещё больше, а губы прошептали немое «что?». Тодороки едва заметно ухмыльнулся. — Почему ты пришёл сюда? — Эм… — Изуку почесал ногтём щеку, немного покрываясь румянцем. Придумать какую-нибудь отговорку он никак не мог. В эту секунду в его мыслях билось только одно: «Он слишком близко. Слишком. Слишком! Что делать? Что делать? Что дела-а-а-ать?!» — У тебя волосы мягкие, — поднял гетерохромные глаза Шото. — Что? — Хватит «чтокать». — серьёзно сказал он. — Прости. — нервно посмеялся Деку. Они стояли так ещё некоторое время. Это было странно. Мидория хотел уйти, но, в тоже время, ему безумно хотелось остаться рядом и постоять так подольше. Подольше вдыхать его запах и смотреть в эти разноцветные глаза да шрам на левой щеке. Тодороки слишком неожиданно отпрянул от него и сел на кровать, зарывшись длинными пальцами в волосы. — Господи, Мидория, прости. — За что ты извиняешься? — зеленовласый нашёл в себе смелость сесть на его кровать. Лишь незаметное для других мотание головой и тяжкий вздох, будто произошло что-то страшное, что-то непоправимое. — Я тебя напугал. — Что ты, вовсе нет… Кстати, почему ты не спал? — Не могу уснуть. Слишком много мыслей… они мешают… — печально-обречённо прошептал разноволосый, не поднимая головы. Веснушчатый протянул к нему руку, но тут же одёрнул. Он не знал, что делать. Его тоже мучали всякие бесполезные мысли, мешающие хоть на десять минут спокойно закрыть глаза. Это было неправильно. Изуку неуверенно обнял Шото, поместив свою голову ему на плечо. Он не решался, но помочь другу (другу ли?) он просто обязан был, хоть он и боялся, что его оттолкнут. Но реакции с его стороны не последовало. Значит, самое страшное позади. Первый шаг сделан. — Тодороки-кун, ты — хороший человек, у тебя доброе сердце и ты любишь общаться с животными, которые сами тянутся к тебе… Ты станешь отличным героем, поэтому не стоит сейчас ни о чём переживать. Всё будет хорошо. — Откуда ты знаешь..? — Я следил, — неуверенно признался Изуку, стремительно краснея. Шото удивлённо посмотрел в полуприкрытые глаза лежащего на его плече парня и довольно улыбнулся. Сидеть в таком положении было более, чем приятно. И слова, сказанные от чистого сердца, поднимали дух и настроение. Было приятно. — Спасибо, Мидория… Всё, что происходило вокруг этой комнаты, вокруг них двоих — было ужасно неправильным в их жизни. Стоило разбавить эти вещи чем-то более нужным. Невесомое касание чужих губ; ласковые слова в красное от смущения ухо; необъятная радость и широкие объятия. Его ладони на твоих ладонях, глаза в глаза, душа в душу и неразличимый шёпот признания во тьме. Всё это было чертовски правильно в этот момент. И сон пришёл сам собой, стоило только покрепче сжать его руку.