Я позволил себя сотворить

Макс лежит на железнодорожных путях, удобно устроив голову в мягкой шапке на рельсе, и смотрит в небо, чуть морщась от снежинок, медленно приземляющихся на его длинные светлые ресницы и лицо, почти сразу же превращающихся в ледяные, недружелюбные капли. В его мире вновь наступила зима, покрывающая все вокруг пушистым белым одеялом сна, и только он один остался бодрствовать, потому что просто не мог спать. Макс не чувствовал ни холода, пробирающего до костей, ни усталости, столь присущей людям, ни даже страха за то, что едущий своим маршрутом поезд может размозжить его хрупкую черепушку. Ночной воздух таял от его глубокого и размеренного дыхания, а Луна, столь удачно не спрятавшаяся за облаками, светила на удивление ярко, пусть и слегка безразлично. Они с ней, видите ли, были в давней ссоре: неважно, как сильно она хотела пообщаться со своим старым другом, гордость и уязвлённое самолюбие не позволяли ночной госпоже вновь обратить взор на человека, доколе тот не соизволит попросить прощения. Макс слегка улыбнулся: его лицо, бледное и исхудавшее, выглядело слегка измученным, а почти чёрные круги под глазами роднили его с пандой не хуже, чем с собственной матерью. Он знал, что его дражайшая подруга ещё долго его не простит, но просить прощения он не собирался: почему, спросите вы? Да очень просто - как можно извиняться за то, о чем уже не помнишь, за что и вины-то не чувствуешь? Пустяковая перебранка переросла в затяжной байкот, из-за которого вот уже десять лет Макс был одинок в своих ночных скитаниях. Глупо было бы отрицать, что ему одиноко - этому несносному мальчишке одиноко почти всегда, - однако потакать чужой блажи он не был готов. Лёжа на ледяных рельсах, припорошенный снегом и в едва ли подходящей для погоды одежде, Макс тянул к небу руки, ловил снежинки на кончики своих заиндевевших пальцев и мягко стряхивал их, отправляя в новое путешествие. В его руках хранилась власть всех миров; одна лишь сжатая ладонь в мгновение уничтожала могущественнейшие из них. Он помнил всех, кого оставил далеко позади, и больше не хотел встречать никого иного. Все люди, монстры, духи и иные существа, которых он повстречал за гранью, были ему близки настолько, насколько это вообще возможно - Макс ненавидел одиночество, оно убивало его не только психологически, но и физически. Он стольких из них похоронил, что даже думать тошно: люди пока даже не придумали названия этому числу. Он стольких из них загубил, потому что был сильнее, что даже думать страшно - никто не заслужил той участи, которую он им "подарил". Он думал - правда, искренне думал, - что сможет жить без них. Без кого-то, кто будет рядом, кто всегда поддержит и избавит от одиночества одним только своим присутствием. Он наделся и терпел, пока однажды, совершенно спонтанно, не придумал его. Идеального человека. Как и любое максово творение, этот мужчина был лишь случайностью: беспорядочным набором того, что сам Макс любил в других и в себе, того, чего ему самому не хватало. Сначала он придумал человека, а уже потом, чтобы тому не было одиноко, создал для него мир и людей, которые будут его окружать. Макс назвал человека Джуффином, потому что любил необычные имена, и начал время от времени следить за ним из своих снов, надеясь, что его творению придётся по вкусу мир, который для него придумали. Все-таки стоило признать, что Ехо был одним из его лучших Дверей - наверное, Макс бы и сам не отказался там пожить, да только кому он там был нужен? Чиффе, бегающему за прелестной Сотофой? Сэру Мелифаро-старшему, пишущему свою первую энциклопедию? Лойсо, скитающемуся в изгнании? Или, может, даже самой леди Сотофе, его любимейшему творению сразу после Джуффина? Макс мог придумать идеального человека, да вот только была одна проблема: идеальный человек никогда бы не смог придумать самого Макса. Долгие годы ненавязчивого наблюдения за любимейшим своим созданием вылились в более чем навязчивую идею-фикс. Макс хотел жить в Ехо. Макс хотел быть частью того, счастливого мира. Макс хотел быть рядом с Джуффином. Бесконечные фантазии о том, как мог бы жить Макс, получили своё осуществление самым неожиданным образом: когда он в очередной раз сидел за стойкой мадам Жижинды, к нему внезапно подсел сам блистательный сэр Халли, ищущий приятную компанию для обеда. Общаясь с молодым, привлекательным и саркастичным Максом Джуффин думал, что выдумал его сам, ведь не было в мире человека, которого бы Кеттарийский Охотник считал более идеальным, чем своего не-случайного протеже. Общаясь со статным, возмужавшим и могущественным Джуффином Макс знал, что в этот самый момент позволил своему творению себя выдумать. Он чувствовал такое огромное, распирающее изнутри счастье, какого не ощущал уже многие, многие годы. Внезапно мир, поблекший и холодный, вновь наполнился всеми возможными цветами, а очаровательные лучики морщинок вокруг чужих глаз согревали не хуже взрыва атомного реактора. Несколько лет, прошедших за редкими, но столь желанными встречами с Джуффином, давали Максу сил, чтобы пережить ещё один день в его мире. Однако жизнь, только что наладившаяся, решила, по всей видимости, мол, "ну все, голубчик, порадовался - и ладно будет", потому что однажды Чиффа просто не пришёл на их очередную встречу. Макс ждал так долго - боже, так нестерпимо долго! - но так и не дождался. Джуффин больше не придёт. Макс ему больше не нужен. Впервые за свою очень долгую жизнь Макс потерял того, кем дорожил, ещё задолго до его смерти. "Ну что ж, - думал он, - значит, такова судьба". "Ну что ж, - думал он, - значит, я больше не нужен". После этого Макс никогда снова не заглядывал в Ехо - он ненавидел навязываться, и уж точно не хотел досаждать Джуффин своего назойливостью. Увы, такое бывает - мы придумываем кого-то, а потом о нем забываем. Во всяком случае, люди так порой делают. Проблема была в том, что Макс никогда не был настоящим человеком. Проблема была в том, что он никогда не забывал. И сейчас, лёжа на железнодорожных путях в своём мире, чувствуя, как Зима заботливо укрывает его тело снежным покрывалом, он вновь чувствовал дикую, нестерпимую потребность в любви - горячей, сильной, настоящей настолько, что будет ломать его, но не позволит умереть. Макс хотел любви Джуффина, хоть и знал, что это невозможно. - Я немного посплю, - сказал он Луне, медленно тускнеющей и растворяющейся в первых лучах Солнца, - здесь ничего, знаешь. Жестковато, но... мило. Я так устал... обещаю, я потом пойду домой. Только немного посплю, и... - голос, утихающий с каждым звуком, медленно стих, а глаза, до этого устремлённые к серому небу, закрылись. Макс ещё не знал, но его желания должны исполнится уже сегодня ночью. Он не знал, что уже через пару часов вновь встретит во сне свое идеальное творение. Он ещё не знал, но это была его последняя ночь в этом мире. Он ещё не знал, но уже завтра его ждали объятия сотворённого им Ехо. Макс еще не знал, но там, на другой стороне, был человек, который его ждал.