Не позволяй никому так с тобой обращаться

Чужое дыхание пошевелило волосы у него на виске и мягко коснулось кожи. «Надо будет ещё раз проверить систему безопасности в квартире», — не размыкая глаз, подумал Чуя. Его новую. Усовершенствованную. Систему безопасности. Обычно работающую без сбоев, но только не когда дело касалось одного конкретного человека. Чуя не за свою безопасность беспокоился — это обычно приходилось делать людям, имеющим дело с ним, — а за своё имущество и документы, которые он иногда приносил с работы. И картины. Ему нравилось изредка приобретать дорогие картины. Чуе нравилось искусство и еще поэзия, хотя по нему так сразу и не скажешь. Существует место на планете, куда Дазай не может проникнуть, имея на то хоть толику желания? Чуя подорвался. — Я не с пустыми руками, — успел протараторить Дазай раньше, чем навалившийся сверху Чуя рукой сдавил ему горло. Дазай с трудом изогнулся под ним, пошарил рукой за спиной и вытащил папку. — Что это? — Пропуск к тебе в бельё. Дерзил, даже находясь в таком невыигрышном для себя положении. Он не меняется. Чуя сдавил руку сильнее — Дазай захрипел и заелозил по простыни. Сделав над собой усилие — каждый раз так тяжело было приказывать себе остановиться, — Чуя отнял её. Дазай задышал часто, жадно хватая ртом воздух. Чуя взял папку, оставаясь сидеть на нём верхом. Дазай не предпринимал попыток выбраться или столкнуть его с себя, а напротив, пользуясь возможностью, повёл ладонями по бёдрам вверх, забираясь тонкими пальцами под резинку красных боксеров. Чуя молча изучал документы. У него в руках сейчас находилась копия документов, что принадлежали лично Фукузаве. Босс несколько недель мечтал их заполучить. — Ненавижу предателей. Даже тех, что предают моих же врагов, — презрительно высказал ему наконец Чуя. — Ты каждый раз так говоришь. А я каждый раз отвечаю: «То, о чём никто никогда не узнает, никому не навредит», — пропел Дазай. – Ты же не дурак. Чуя слез с него с папкой в руках. Дураком он, конечно, не был. Но Чуя хотя бы извлекает из этого выгоду для организации и для себя лично: босс был особенно доволен им в последнее время. А что же сам Дазай? Ему так нравилось чувствовать себя предателем? Зачем он это делает? И почему он вообще сейчас здесь? Почему не на работу собирается? Хотя у него там, кажется, свободное посещение. Персональное. — Можешь остаться. В конце концов, Чуя умел проявлять благодарность. В прошлый раз Дазай тоже приносил ему кое-что из документации агентства. В позапрошлый поделился информацией: не касательно агентства, но тоже пригодившейся мафии. Он работал на мафию, даже не находясь в её рядах. Скользкий тип и трижды предатель. Следовало бы пулю ему в лоб пустить. Но… Но он по-прежнему был нужен боссу. Чуя открыл небольшую, скрытую в стене дверцу, за которой находился сейф. Всё равно гад уже давно вычислил, где он находится. Накахара, старательно прикрывая его собой, набрал новую кодировку и спрятал документы. Из-за Дазая код приходилось менять каждую неделю. Когда Дазай с ленцой в голосе перечислил этот новый код, Чуя понял, что нужно перестать носить документы домой. — Я взломал его, пока ты спал. Не волнуйся — ничего не трогал. Чуя ругнулся под нос. Дазай рассмеялся. У него красивый смех. Если честно. Иногда Чуя готов был потерпеть насмешки, чтобы его услышать. Чуя думал, что больше не захочет его, после того как он ушёл из рядов мафии. Думал, что не захочет такого слабого и сломанного их боссом Дазая. Но стоило ему разок услышать его смех, увидеть его — и... Он обернулся и увидел, что прямо сейчас Дазай смотрел на него и играл с волосами, пропуская их между пальцев. Он разделся ещё до того, как Чуя проснулся, и полез к нему в постель в одной рубашке; та не была застёгнута на все пуговицы. Его вещи шлейфом тянулись с порога спальни, и Чуя будто наяву видел, как он на ходу раздевается, роняя их за собой. Дазай пытался казаться соблазнительным, и у него, конечно же, всё получалось. Дазай поднялся на колени, и затем по очереди опустил ступни на пол, наступая в сползшее на пол после их возни шёлковое одеяло. Он, пленительно улыбаясь, смотрел на Чую, и собрался сделать шаг, но растянулся на полу. В мафии он был грациознее. Или нет. Смеяться до секса с Дазаем над Дазаем было очень плохой идеей, потому что секса потом могло не быть. Дазай невозмутимо поднялся и как ни в чём не бывало прошествовал к ванной. Стоя на пороге комнаты, он скинул рубашку — кроме неё и бинтов, на нём ничего не было — и скрылся внутри. Чуя воспринял это как приглашение. *** На теле Чуи огромное количество шрамов. Все они получены на поле боя, и, как истинный боец, он гордится каждым из них. Шрамы на теле Дазая — это не те шрамы, которыми может гордиться настоящий мужчина. Дазай знает об этом и поэтому стыдливо прячет их за бинтами. Бинты и сейчас на нём. Эти шрамы он либо наносил себе сам в моменты отчаянной слабости, либо получал их из-за собственной неуклюжести, либо ему их оставляли физически превосходящие его в разы противники. Ничто из этого не является предметом какой-либо гордости. Именно поэтому, когда Чуя вошёл в душевую кабинку, потеснив его, и широко расправил плечи, Дазай наоборот слегка съёжился, будто ему вдруг стало неуютно рядом с ним. Он не пытался слишком явно это демонстрировать, пытался сделать вид, что просто замерз и из-за этого сейчас обхватывает себя руками, но для глаз Чуи это всё равно не осталась незамеченным. Уж слишком часто он наблюдал за своим врагом, чтобы не заметить настолько явный момент уязвимости. Зашелестела вода. Чуя взял с полки флакон с гелем для душа и притянул Дазая к себе. Они долго и тщательно намыливали друг друга, изредка обмениваясь ухмылками и поцелуями. Намыливание чьего-то бинтованного тела — одно из самых странных занятий в мире. Чуя провёл рукой по чужой груди, смывая пену, и вдруг обратил внимание на оголённый участок на боку, что не был скрыт бинтами. Чуя коснулся кончиками пальцев синяка. Тот его новый напарник. Чуе никак не мог нормально запомнить его имя. Дело было не в том, что он бил его, — Чуя по себе знал, как тяжело сдержаться и не ударить, – а в том, что Дазай позволял и никак на это не реагировал. Прежний Дазай пристрелил бы за одну мысль. Раньше они постоянно дрались. Дазай всегда сражался с ним. А если Чуя поднимал руку просто потому, что у него день был фиговый, Дазай потом очень изощрённо ему мстил. Не физической силой, где всегда уступал ему, а по-своему. У него была воистину великолепная фантазия. Дазай, наверное, думает, что заслуживает. Что должен терпеть, потому что они лучше него. По мнению Чуи — нет, не заслуживает. По мнению Чуи, Дазай заслуживает адских пыток, которые Чуя бы с радостью ему устроил. Но не чего-то настолько унизительного. Каждый раз, когда им приходилось работать сообща с Агентством, эта картина выводила его из себя. Дазай в прошлом лидер его организации. А свою организацию Чуя любил и готов был умереть за неё. Это было унизительно не только для самого Дазая, но и для него лично. По крайней мере, именно так он объяснял себе сам своё уж слишком предвзятое отношение. Чуя сильно надавил на синяк. Дазай поморщился. После чего Чуя надавил ему на плечи и заставил наклониться к себе. — Не позволяй никому так с тобой обращаться. Пиздить тебя могу только я, — он куснул его за нос и ухмыльнулся, смешливо сощурившись. — Попробуй, — тягуче вымолвил Дазай и выпрямился. Сама аура вокруг него поколебалась и моментально изменилась. Это выражение у него на лице появлялось каждый раз перед тем, как они вступали в схватку. Чуя испытал знакомый азарт и возбуждение. Причём возбуждение в самом что ни на есть прямом смысле. Его заводили такие штучки. А еще они по-прежнему были голые в душе. Дазай не мог не почувствовать, когда Чуя придвинулся к нему вплотную. С громким воплем: «Охладись, жеребец!» — Осаму крутнул рычажок и стремительно выбежал, а на Чую сверху полилась ледяная вода. Его разъярённый крик, наверное, было слышно жильцам нижних этажей, а Чуя жил на девятнадцатом. *** — Спалишь кухню — устанешь у меня за это сосать, — предупредил всё ещё злющий Накахара, входя на кухню и на ходу завязывая пояс на чёрном махровом халате. Он сел за стол, подтянул к себе пепельницу и закурил, щёлкнув зажигалкой. Дазай готовил завтрак. Раньше он часто готовил. Обычно Чуя завтракал определённым образом, но позволил. Чуя не мог назвать себя гурманом — ценителем он был исключительно выпивки, причём только хорошей, — поэтому тут они на удивление хорошо сходились. Крепкий желудок Чуи был в состоянии переварить всё что угодно, в том числе и стряпню Дазая. Он часто в прошлом ел то, что Дазай готовил, и гордился тем, что ни разу не траванулся. В отличие от тех бедняг с работы, слёгших с больными желудками из-за его экспериментов с едой. Наверное, они ели, потому что боялись его разозлить. — Одасаку нравилась моя готовка. Он всегда меня хвалил, — с лёгкой ностальгией в голосе произнёс Дазай, моя овощи под краном. «Твой Одасаку мёртв», — раздраженно подумал Чуя. Учитывая его неразумные установки на жизнь, которые Чуе было не понять — неудивительно. Впрочем, не то чтобы Чуе вообще было до него дело. Нельзя думать плохо о покойных. Или о покойных говорить нельзя плохо? Да не имеет значения. Его больше нет. А Дазай жив. И умрёт Дазай еще очень нескоро. Дазай не может позволить себе умереть, пока живы все его враги и он не придумал способа расправиться с ними, не нарушив данного обещания. Пока есть люди, находящиеся под его защитой и в нём нуждающиеся. Он не настолько безответственный. Чуя знал только, что они успели поговорить перед его смертью. Они никогда вдвоём это не обсуждали. Дазай бы никогда ему не рассказал что-то настолько личное. Просто Чуя знал — догадался сам, — что это из-за него Дазай ушёл, и ещё знал, что Дазай теперь не убивает. Потому что он уже давно не предпринимал попыток убить Чую. Чуя решил, что справедливо будет сейчас тоже не предпринимать попыток убить его. Серьёзных. Сакуноске сделал одновременно очень доброе дело для человечества, защитив его от Дазая, и вместе с тем поступил жестоко по отношению к самому Дазаю, связав ему руки. Хотя последний, должно быть, принимает это как должное и не в обиде. Все эти якобы провальные попытки Дазая умереть не более чем фарс, за которым Чуе наблюдать, признаться, очень смешно. Дазай пытал людей. Он знает быстрые, безболезненные способы умереть. Пытая людей и получая нужную информацию, он никогда не давал им мучаться ни единой лишней секунды. Его познания в области смерти и человеческого тела слишком широки, чтобы не суметь максимально безболезненно убить себя при большом желании. Ему никакой учебник для самоубийств не нужен, он сам при желании мог бы сам издавать подобную сомнительную литературу. Что-то наподобие энциклопедии изощрённых убийств. Наблюдательные люди очень скоро начали подозревать, что Дазай выдаёт себя за того, кем не является. И конечно же были правы, потому что настоящие суицидники куда более удачливые парни — и Дазай придумал подружку для двойного самоубийства. Потом ещё что-нибудь придумает, чтобы потянуть. Просто ещё не время. Когда время наступит и он захочет уйти по-настоящему, а он бесконечно искренен в своём нежелании жить — потому что, чтобы выжить в этом дерьмовом мире, нужно быть сильным и стойким, а Дазай никогда не отличался внутренней силой и гармонией, — он уйдёт. И тогда-то он обязательно преуспеет в своём самоубийстве с первой же попытки. И его труп никто никогда не найдёт. Даже Чуя не будет знать, где он. Дазай нестабилен, жесток и нестабилен в своей жестокости, чем так любил пользоваться Мори Огай. Дазай — настоящее смертоносное оружие, которое будет подчиняться тому, на кого будет смотреть влюблёнными щенячьими глазами. Как смотрел сперва на Мори, а потом на Сакуноске. И они оба решали, как ему жить и каким быть. У самого Дазая ни грамма собственных амбиций, желаний и стремлений по жизни, он и жить-то не хочет. Он даже Исполнителем никогда не стремился становиться, о чём как-то проболтался ему по пьяни, причём выразился в настолько ироничной и пофигистичной манере, что Чуя с ним после этого подрался. Потому что ему было унизительно проигрывать всё это время человеку, который не хотел того, о чём Чуя мечтал и на что тяжело работал. Дазая вёл Мори, поднимая его до тех высот. Самому Дазаю плевать на то, что он вершит, а при такой жестокости стремительный карьерный рост в мафии, где всё решается силой, обеспечен. Уж насколько сам Чуя беспощаден, но до Дазая ему было далеко. До него всем далеко, даже их боссу. Самому Дазаю же вообще плевать на всё, кроме ежеминутных потребностей вроде выпивки, сна и секса, которые мизерно помогают ему скрасить его тусклое существование. И одного единственного, исключительного человека, который будет на него вдохновением и почти всем. Центром его мира. И Мори Огай, и Ода Сакунсоке— оба были такими исключительными людьми. Оба вдохновляли его, каждый в своё время, давали смысл просыпаться по утрам. Вели по разным дорогам, на каждой из которых он был всё так же несчастен. Когда в жизни Дазая появился Сакуноске и он буквально на глазах стал утекать у него сквозь пальцы, Мори понял, что хорошо бы при удобном случае избавиться от обоих: не подчиняющийся ему Дазай был для него крайне опасен. Хотя не то чтобы он не мечтал однажды завладеть им вновь и получить обратно в своё распоряжение. Потому и оставляет в живых. Мафия при Дазае процветала, а Мори всегда заботился о благополучии своей организации. Неудивительно, что сейчас Дазай менее успешен. Потому что быть хорошим парнем работёнка посложнее и менее благодарная. И Дазай, вероятно, застрял в этом состоянии надолго, точно девка впечатлительная храня память про свою усопшую любовь. Потому что он не знает, что ему ещё делать. И некому сказать ему. Может, так оно и лучше для них всех. Проблема Чуи в том, что он, в отличие ото всех, хочет, чтобы было хорошо самому Дазаю. Хотя, наверное, нет такого места, где бы ему было хорошо наедине с самим собой. Хреново быть им. Дазаю бы здорово облегчило жизнь, если бы он просто был ублюдком: это бы сделало его по-настоящему чудовищным. Но с ним не всё так просто. Дазай искренне восхищался людьми благородными и чистыми. Умел проявлять заботу и доброту по отношению к людям, которые вызывали у него симпатию. Пусть и порой по совершенно непонятной для Накахары причине. Надо ли говорить, что в списке этих исключительных людей Чуя, любимый враг, никогда не числился? Сам Дазай, впрочем, тоже был вне этого списка. В отличие от Дазая, Чуя живёт в ладах сам с собой и своей жестокостью. Держит её под контролем. Его не бросает из крайности в крайность, не штормит, как Дазая. Он знает, чего хочет от жизни, и умеет этого добиваться. Это делает Чую сильнее. Если только не говорить о Порче, но то совершенно другое, мало зависящее от его силы воли. Она просто слишком разрушительных свойств для него, чтобы её можно было хоть когда-нибудь взять полностью под контроль. Для него Порча похожа на Дазая. Чуя же не Ода Сакуноске. Чуя непозволительно многое знает о своём любимом враге. Это то, чем он обычно занимался как профессиональный боец: наблюдал за целью, выискивая слабые места, чтобы затем уничтожить. Дазай ненавидел его за те познания, которыми он располагал. В свою очередь Дазай читал его как открытую книгу. Он обладал умением видеть людей насквозь и знал обо всех слабостях Чуи. Да что там — одну из них держал буквально в собственных руках. Своим существованием они делали друг друга слабее, чем они есть, и только на поле боя всё было с точностью наоборот. Не один раз они думали о том, чтобы убить друг друга, иногда заходя уже очень далеко, но по какой-то причине каждый раз останавливались в самый решительный момент. Они были близкими по духу, людьми одного сорта и никогда не строили иллюзий насчёт друг друга, зная, что могут получить нож в спину в любой момент. И даже почти не держали друг на друга обиды. Когда Дазай дезертировал со своего последнего задания, он знал прекрасно, что Чуя будет рад его уходу, избавившись таким образом от соперника и сильного конкурента, и чтобы жизнь ему совсем мёдом не казалась — подорвал ему машину. Чуя вдавил окурок в пепельницу, выдохнул дым и зло ухмыльнулся. Дазаю следовало родиться бабой. Сука из него вышла бы великолепная. Хотя она из него и сейчас неплохая. Чуя не сразу понял, что то был именно он, — врагов у него и без Дазая всегда хватало, — пока Дазай ему не признался перед битвой с Лавкрафтом. И впоследствии ему нравилось думать — они уже начали тогда опять спать, — что в том его поступке был некий скрытый смысл. Это же Дазай. Он всегда и во всё вкладывает какой-то тайный посыл. Чтобы научиться жить с Дазаем, нужно учиться видеть глубже. Потому что в той машине они пережили слишком многое на заданиях. Доставляли друг друга до базы в полуживом состоянии, и очень многое было сказано по пути, потому что всегда казалось, что эти минуты — последние. В той машине они занимались любовью чаще, чем Чуя куда-то на ней ездил по делам. Именно на заднем сидении той своей машины он лишил Дазая девственности — той девственности, которую не гей Дазай еще мог бы попытаться сохранить. Дазай будто хотел таким образом навсегда поставить точку в их отношениях. Но с треском провалился. Чую это грело. Его приятно согревал каждый провал Дазая. Чуя смотрел, как Дазай вертится на его кухне, напевая под нос песню про суицид. Кончики каштановых завитков касались пленительно хрупкой шеи. Тонкий изгиб талии, слегка округлые бёдра и отпадные длинные ноги…. Дазай — тонкий, стройный, и рубашка только до середины прикрывала его отличную задницу. «Ненавижу, — лениво подумал Чуя, подпирая подбородок рукой и наслаждаясь видом. — Но ебал бы». Чуе вдруг захотелось встать, взять бутылку вина из бара, откупорить её и пропустить бокальчик под сигарету, наслаждаясь видком. Прямо вот так, с самого утра. Без какой-либо объективной на то причины. Ему самому не до конца было ясно, что двигало им в тот момент, когда он так и поступил. Неясно было, что делало это утро таким особенным, что хотелось его отметить. В гостиной тихо работал плазменный телевизор. Дазай с усердием делал нарезку и громко выругался, когда резанул себя по пальцам. Хлопнул холодильник, заскворчало масло на сковороде, на которую он выкладывал кусочки бекона, яйца (ему пришлось сгорбиться, чтобы выловить несколько попавших в сковороду кусочков скорлупы) и овощи. Дазай нечаянно разбил тарелку — это было неизбежно. Потом чашку. Чуя повздыхал по потерянному имуществу, но не очень долго, предпочитая вместо этого потягивать вино и с удовольствием затягиваться сигаретой. Охуенно. Отсюда, из окон квартиры, великолепный вид на рассвет. Было ещё так рано, в сущности. Обычно Накахара так мало придавал этому значения, а сейчас задумался вдруг, что и закаты, наверное, отсюда виднеются красивые. Он каждый день приползал с работы слишком поздно, чтобы можно было это оценить. Дазай выложил горячий завтрак на тарелку и поставил перед Чуей. Себе он только налил кофе и уселся напротив, стрельнув у Чуи сигарету. Чтобы жрать то, что готовил Дазай, нужно быть слегка безумцем, но кто сказал, что Чуя не таков? С кем поведёшься. Дазай делал небольшие глотки кофе, изредка затягивался сигаретой и очень пристально наблюдал за тем, как он ест. Если бы Дазай захотел убить его, он бы сделал это как-то поинтереснее. Постарался бы провернуть всё так, чтобы Чуя не получил ни грамма удовольствия от процесса. Не то что сейчас. Вряд ли Дазай подсыпал что-то и сейчас ждал, когда он откинется. Скорее ждал, что Чуя похвалит его готовку. Оно самое. — Хвалю. Дазай хмыкнул и отвернулся лицом к окну. На щеках у него отчётливо виднелся проступивший румянец. Очаровательно. Дазай вдруг поднялся и медленно обошёл стол, ведя по нему кончиками пальцев. Он уселся Чуе на колени, задев собой стол, и наверняка оцарапал бок, но не придал этому значения. Не дав им высохнуть как следует, Чуя сразу после душа собрал волосы в низкий хвост. Дазай протянул руку, чтобы заправить одинокую выбившуюся прядь ему за ухо и задержал так ладонь. Чуя прикрыл глаза и прижался к ней щекой. Он любил его прикосновения — они как панацея для него. Хотя вряд ли сам Дазай придавал им много значения. Он постоянно вынужденно к кому-то прикасается. Дазай проложил цепь невесомых поцелуев от уголка его губ к плавному изгибу шеи и уткнулся туда лицом. Чуя прижался лбом к его плечу. Им неловко было смотреть друг на друга в такие моменты. Будто это не они вовсе. Оба замерли, почти не дыша и отчего-то боясь даже пошевелиться. — Дазай... — Ты всегда был моей силой, Чуя. Просто позволь молча подзарядиться для новых свершений, — тихо попросил он. «Твоих мозгов, признаюсь, и мне не хватает. Всей Портовой мафии не хватает, без тебя она загибается. Но мне сильнее. Без них я просто груда натренированных мышц. Я эгоист, и я очень, очень жаден до тебя, но… Будто я что-то такое могу вслух произнести, не будучи при этом высмеян тобой. Как обычно». Чуя поднялся, и стул позади них с грохотом опрокинулся. Дазай крепко вцепился в Чую, руками и ногами, забавно на нём повисая. Чуя подхватил его под зад, слегка подкинув, и Дазай машинально крепко обвил тонкими руками его шею и крепко стиснул ногами его бёдра. Чуя запрокинул голову и Осаму, склоняясь, ухмыльнулся ему прямо в губы — потому что даже так возвышался. Чуя был достаточно силён для того, чтобы надёжно держать его в своих руках, и Дазаю, очевидно, это было по нраву. Рубашка сбилась у него на талии, и Чуя поглядел на острое тонкое плечо, которое виднелось теперь из-под спавшего ворота. — Я возьму отгул, — куснув его за это плечо, пообещал Чуя и понёс в спальню, целуясь с ним на ходу. Чуя пашет как проклятый. Имеет он право на один-единственный отгул, в конце концов? *** Отлюбленный Дазай лежал на животе, а Чуя бездумно водил лезвием своего ножа по его спине, оставляя тонкие длинные царапины. Дазай повернулся и подставил ему бок, как делал зачем-то каждый раз. Чуя стал выводить ножом у него на коже свои инициалы. Тоненькие струйки крови пачкали простыню. Все равно всё это Дазай потом спрячет под бинтами. Подальше от посторонних глаз. Впрочем, Дазай тоже не оставил Чую без отметин сегодня и тоже пустил ему кровь. Исцарапал всю спину и плечи до крови, пока цеплялся за него так крепко, будто Чуя был центром его мира.