Пять минут до свободы

От его кабинета нужно было пройти тридцать шагов до первой развилки. Свернуть направо. Еще пятнадцать шагов по коридору с отвратительными растениями в горшках на полу через каждые два метра. Свернуть налево. Пройти мимо дверей с номерами двадцать один, двадцать два, двадцать три, мимо мерзкой картины с каким-то библейским сюжетом, мимо номера двадцать четыре, и, наконец, остановиться у двери с номером двадцать пять. Открыть дверь, не удосужившись даже постучаться. Войти в маленькую палату, освещенную лишь тусклым солнечным лучом, с трудом пробивающимся через мутное стекло крошечного окошка, огороженного плотными металлическими прутьями решетки. Подойти к кровати, небрежно застеленной белой простынёй. Положить на прикроватный столик историю болезни и рабочий блокнот. Сесть на краешек кровати. Протянуть руку, чтобы мерзкими холодными пальцами прикоснуться к моей щеке. Сегодня терапии не будет. Он пришёл не для этого. Я знаю, что под белым халатом он одет в черные штаны с вместительными карманами. Я знаю, что в этих карманах лежит пропуск на территорию лечебницы, ключи от машины и кошелёк. Я знаю, что он не доверяет никому в этом долбанном дурдоме настолько, чтобы оставлять личные ценные вещи в своем же кабинете. А ещё я знаю, что этот ублюдок хочет меня. У кого из нас с тобой проблемы с головой, если твой член встаёт на психически нездоровую пациентку? Больной урод. А я тщательно всё спланировала. На часах время 17:45. Каждый день ровно в 18:15 женщина на ресепшене покидает пост на пять минут, чтобы отсечь от своей жизни лишние пятнадцать минут выкурить сигарету. Это значит, что с 18:15 до 18:20 за главным выходом никто не будет следить. Это значит, что с 18:15 до 18:20 никто не сможет нажать кнопку, чтобы заблокировать входные ворота и вызвать охрану. Это значит, что с 18:15 до 18:20 я смогу незаметно покинуть территорию лечебницы. Это значит, что с 18:15 до 18:20 у меня есть шанс обрести свободу. Его пальцы медленно скользят вниз по моей щеке, плавно переходя на шею. Под кожей, там, где я чувствую его прикосновение, нервно забилась жилка. Он чувствует, что я боюсь. Он говорит, что не причинит мне боли. Он лжёт. Он передвигается ближе ко мне. Его пальцы очерчивают линии моих ключиц. Справа налево. Слева направо. Теперь пальцы медленно опускаются к ложбинке между грудей. Я дрожу. Продолжить игру ему мешает моя футболка. Он опускает руки к краям футболки и осторожно тянет их наверх. Я поднимаю руки и позволяю этому ублюдку избавить меня от верхней части одежды. Я остаюсь в лифчике. Меня начинает тошнить. Я сдерживаю рвотный позыв и решаю, что пора взять инициативу в свои руки. Перехватываю его руку на полпути к моей груди. Двигаюсь ближе к нему. Хорошо, что я сегодня ничего не ела, иначе содержимое моего желудка оказалось бы на нём в ту же секунду, как я оказалась у него на коленях. Ему нравится моя игра. Его блудливые руки тут же скользят по моей оголенной спине и талии. Он целует меня в шею, опускаясь всё ниже и ниже к груди. В следующее мгновение я чувствую как его ладони сжимают мои ягодицы. Я кладу руки ему на плечи и снова не даю себе расплакаться. Я легонько толкаю его на спину. Поначалу он сопротивляется и тянет ко мне свои потрескавшиеся губы в мерзкой похотливой ухмылке. Я улыбаюсь. А он слишком возбужден, чтобы распознать за этой улыбкой гримасу отвращения. Я качаю головой, как бы говоря "не сейчас". Он сдаётся и опускается спиной на кровать. Роковая ошибка. Но он об этом не знает. Теперь контроль полностью в моих руках. Я медленно расстегиваю пуговицы на его белоснежном халате. Ослабляю галстук. Аккуратно снимаю эту вещицу с его шеи и прячу за спину. Он мне ещё пригодится. Следом я расстегиваю его рубашку. Ведь всё должно выглядеть правдоподобно. Прошу его закрыть глаза. Он недоверчиво смотрит на меня и, кажется, начинает что-то подозревать. Я отвечаю, что не собираюсь бежать. Говорю ему, что он может держать меня, если не доверяет. Он пользуется моим советом и кладет свои мерзкие холодные руки на мою талию. Закрывает глаза. Это всё, что мне было нужно. На часах время 18:00. Я медленно опускаюсь к его телу и оставляю на его шее мимолетный поцелуй в то время как рукой достаю из-под кровати шприц с двойной дозой транквилизатора. Убить - не убьёт, но способность сопротивляться значительно умерит. В то место, где я пару секунд назад запечатлела поцелуй, резко вонзаю иглу и выдавливаю в его тело всё содержимое шприца. Он распахивает глаза. Понимание на секунду проскакивает на его лице и тут же сменяется гневом, но уже поздно. Препарат начал действовать. Его тело обмякло, даже не успев начать сопротивляться. Я достаю из-за спины его галстук. Натягиваю его между руками и скручиваю в плотный жгут. Могла ли я оставить всё как есть и больше ничего не делать? Определенно. Но тогда это не было бы так весело. Я прикладываю скрученный галстук к его шее. Его глаза начинают лихорадочно метаться из стороны в сторону. Я улыбаюсь, и на этот раз это совсем другая улыбка. Его лицо поочередно то краснеет, то синеет, и, клянусь, я в жизни не видела зрелища столь же прекрасного. Он открывает рот, как рыба, и пытается заглотить воздух. Но я перекрыла ему доступ к кислороду. Не будь он под действием транквилизатора, его тело начало бы сотрясаться в судорогах. Но он лежал неподвижно, лишь лицо выдавало весь спектр страданий, которые он в данный момент испытывает. Сколько времени прошло? Пять минут? Десять? У меня нет времени на то, чтобы возиться с ним слишком долго. Я завязала жгут вокруг его шеи и затянула его так сильно, насколько могла. Глаза остекленели. Дело сделано. Я быстро встала с его туши и достала из-под кровати украденную из прачечной накануне форму медсестры. Вернула на место свою футболку. Поверх натянула белый халат. На лицо надела маску-респиратор. Меньше всего мне сейчас нужно, чтобы меня кто-то узнал. Я обыскала его карманы и достала всё, что мне было нужно: пропуск, ключи и деньги. Схватила папку со стола со своей историей болезни. Достала из шкафа сумку с документами. Осторожно выглянув в коридор и убедившись, что на этаже никого нет, я вышла из палаты и заперла дверь снаружи на ключ. На часах время 18:10. Пройти мимо палаты с номером двадцать четыре, миновать библейскую картину, ещё палаты с номерами двадцать три, двадцать два, двадцать один. Свернуть направо. Пятнадцать шагов по коридору мимо долбанных растений в горшках. Свернуть налево. Тридцать шагов до его кабинета и ещё пять до лифта. Проехать вниз три этажа. Выйти из лифта и напрямую пройти тридцать пять шагов к главному выходу. На часах время 18:14. Женщина с ресепшена говорит по телефону. Смотрит на часы. Кладет трубку. Отправляет компьютер в спящий режим. Выходит из-за стойки регистрации. Идёт к чёрному входу. На часах время 18:15. Отсчет пошел. Один, два, три, четыре, пять, десять, пятнадцать, двадцать, тридцать, тридцать пять. Открыть дверь. Открыть ещё одну дверь. Выйти на улицу. Буквально бегом я направляюсь к парковке. Я знаю, какая у него машина. Я спросила на одном из психотерапевтических сеансов. Без труда нахожу нужный автомобиль. Он здесь единственный Ренж Ровер. На часах время 18:17. Забираюсь в салон и завожу двигатель. В животе уже трепещут бабочки, но я знаю, что ещё рано радоваться. Трогаюсь с места. Тридцать секунд, и я у контрольно-пропускного пункта. Прикладываю пропуск к терминалу. Еще две секунды и ворота открываются. Неспеша проезжаю вперед. Поворачиваю налево. Проезжаю ещё несколько метров и паркую машину. Больше она мне не нужна. На часах время 18:21. Выхожу из салона, сняв с себя весь больничный маскарад. Меня точно снова посадят под замок, если я не уберусь отсюда как можно дальше. Ловлю первое попавшееся такси. Домой ехать нельзя, меня там не ждут и с радостью сдадут в психушку во второй раз. Особенно после того, как узнают, ЧТО я сегодня сделала. Называю таксисту адрес своего давнего друга, и я, наконец, свободна. Для человека, который дважды пытался покончить жизнь самоубийством, у меня поразительная воля к жизни. Я никогда не думала, что буду способна убить человека ради собственной свободы. Мне диагностировали тяжелую депрессию полтора года назад. После того, как я попыталась во второй раз наложить на себя руки. Так я и оказалась в лечебнице. И всё было не так уж плохо, пока не появился он. Этот мерзкий отвратительный грязный ублюдок. Мой личный психотерапевт. Все думали, что он помогает мне. Но он делал только хуже. Психологическое насилие. Домогательства. Стокгольмский синдром, благодаря которому я начала узнавать его. Но он не мог по-настоящему дотронуться до меня из-за камеры видеонаблюдения. Два месяца назад я начала разрабатывать этот план. Я изучала коридоры, считала шаги, следила за женщиной за стойкой регистрации, умудрилась стащить шприц и сильнодействующий транквилизатор из лаборатории, и форму медсестры из прачечной. Я сказала ему, что он получит то, что хочет, и я даже не стану сопротивляться, стоит ему лишь добиться выключения камеры видеонаблюдения. И он добился. Не знаю как, но я уверена: камера не работала. Этот червяк не стал бы рисковать потерей места за вступление в половой контакт с пациенткой. Моя ненависть к этому человеку была сильнее страха сесть в тюрьму или оказаться в ещё более худшем месте, чем эта лечебница. Поэтому когда он полчаса назад входил ко мне в палату, моя уверенность в правильности того, что я делаю, была непоколебима. И если я снова окажусь в лечебнице, я хотя бы буду знать, что его больше нет в живых. И его мерзкие холодные пальцы больше никогда не коснутся моей кожи. У меня было пять минут. Всего лишь пять минут на то, чтобы провернуть часть плана с побегом. Всего пять минут сегодня отделяли меня от возможности снова почувствовать капли дождя на своём лице и жмуриться от настоящего солнца. Всё, что угодно могло пойти не так. Но мне повезло. И мне совершенно наплевать, что будет дальше.