***
В аэропорту многолюдно, хотя Гук не думал, что Прага такой популярный город для туристов. Он слышит буквально все языки мира, когда они выходят на улицу. Духота пробирается сквозь лёгкую голубую рубашку на груди старшего, Чонгуку почти нечем дышать. На часах переваливает за десять вечера, за стеклом такси приятные сумерки. Десять часов полёта отдают в ногах лёгким онемением и болью в пояснице и шее, но Чонгук почти не обращает на это внимания. Тёплые огни вечерних улиц приковывают к себе взгляд, намертво отпечатываясь на сетчатке глаза. Пропадает привычная усталость и хочется просто прогуляться, дышать этим спёртым городским воздухом, чужим воздухом, вылавливая из толпы совершенно разные лица. Купить холодный кофе и просидеть всю ночь на открытой террасе какого-нибудь дорогого кафе. Намджун рядом с кем-то созванивается, пропадает в бесконечных сетях. Чонгук прилип лбом к окну — здесь очень красиво. Даже просто на трассе, с жёлто-зелёными шарами фонарей. В душу закрадывается желание свободы, чего-то ещё очень гадкого, Чонгук выдыхает в мягкую ткань маски, чувствуя прожигающее нутро удовлетворение. — Чонгук, завтра я весь день буду занят, — начинает Намджун, отвлекаясь от телефона. Чонгук на это отрывает голову от прохладного стекла, всматриваясь в черты лица старшего, расплывающиеся в тяжёлых сумерках. Намджун выглядит очень взросло, статный мужчина, который, кажется, везде преуспел. Чонгук лишь однажды его видел хмурым, невыспавшимся, взъерошенным, словно воробей на тёплой крыше невысокого дома. Чонгук им очень гордится. — Ты можешь погулять по городу, наш хостел недалеко от главной площади. Только, пожалуйста, пользуйся навигатором и звони мне, если заблудишься. — Хорошо, хён, — Чонгук кивает быстро, смазано, сразу же отворачиваясь к окну. Он думает, что соулмейту Намджуна очень повезёт. Он будет лучшим предназначенным для своей пары. Едко вздыхает, хмурится, надоедливые мысли о судьбе, о её корявых шутках настигают его так стремительно. Чонгук уже поскорее хочет узнать, для кого он станет лучшим из существующих. Это кажется жуткой трудностью, вещью, которая требует предельной концентрации и ответственности. Ведь этот кто-то, чьи слова тонкой вязью отпечатаются на коже, будет на него надеяться. Будет здорово, если этот человек будет просто хорошим, пусть даже не сумасшедше красивым, пусть его смех будет слишком громким или его вкус в одежде будет очень странным — Чонгук готов, кажется, подчиниться чужому выбору, стать родным для кого-то неизвестного, лишь бы он вообще нашёлся. Или она. Неважно. Мир полон предрассудков, Чонгук лишь жалко усмехается. Пусть считают всю нашу жизнь беспросветным предрассудком, в таком случае. Остались ведь ещё глупые романтики, совершенные фантазёры, в чьих мыслях чувства — самое главное. Чонгук один из них, вероятно. За тонким стеклом тишиной сплетается ночь, в мягкое тёмное покрывало вплетаются тонкие нити тёплого света, из-под опущенных ресниц радугой разливаются отблески фонарей. У Чонгука в душе почти буря эмоций. Хочется выплеснуть чувства во что-то важное, нужное, глупое, невежественное, лишь бы донести до окружающих ту самую мысль о важности совершенно не нужного. На пальцах тлеют острые звёзды, до небес можно достать руками, верить бы в себя. Чонгук верит. Учеба даётся легко, партии намджуновой лирики выходят так плавно и гладко его голосом, а перебирать пальцами чёрно-белые клавиши миновского фортепьяно стало данностью. Чонгук в себя совершенно точно верит, лишь в своего соулмейта верит чуточку меньше. Вдруг в его жизни нет места для Гука? Чонгуку будет наверняка больно, но он поймёт. Лезть со своей придуманной связью к человеку в душу — последнее, чем он хотел бы запомниться самому близкому. Намджун трясёт мальчишку за крепкое, уже давно не ребяческое плечо, вытягивая из прогретого дыханием такси. Хостел высокий, светится грязным неоном, разливаясь по узкой улице яркостью выцветших красок. У Гука в глазах рябит от столь непривычного вида. Тонкие паутинки трещин на старых зданиях, которые на улочке друг от друга на расстоянии раскинутых рук, и тёплые кирпичи под ногами. Воздух сладкий, тёплый, пропитанный запахом реки и сладковато-терпким ароматом ванильных трубочек с мороженным. Чонгук глубоко вбирает в лёгкие чужой европейский город, которого никогда не видел. Ладонями хочется пройтись по всем шероховатым выступам древней архитектуры. Намджун слегка подталкивает мальчишку ко входу, где им приветливо улыбается женщина, что-то говорящая старшему — Чонгук не слышит, и звука не разобрать, в его ушах гулом шумит чешская столица, которая сейчас умещается сразу в двух ладонях мальчика с другого конца света. — Тут так здорово, — почти шепчет. Намджун слышит, тихо хмыкает. Он в Праге уже был, поэтому сейчас реакция не такая острая и широкая, но он понимает. Чонгук спит слишком крепко. Из приоткрытого окна льётся тихий шум старых улиц и воды, перебирающей ручьями мелкие камушки под мостами. Звёзды такие яркие и близкие. В лёгких воздуха помещается на целый организм: гонять кровь и запахи чужого целую ночь хватает. Он тихо сопит, хмурясь и даже улыбаясь. Ему снится солнце, большое и тёплое. Играющееся лучами к отросшей чёрной чёлке, слепящее. Переливается золотом в тёмной воде, отражается в улыбчивых лицах. Чонгук так счастлив просто быть здесь.***
Утром жарко, но не так душно, как в Сеуле. Воздух немного влажный, запахов столько, что слишком чувствительному обонянию мальчишки не уловить и части. Они переплетаются, расползаются по лёгким липкой плёнкой, оседают на бронхах. Небо прозрачное, кажется, увидеть другие планеты за плотным слоем атмосферы не составит труда. Мысли едкими позывами разъедают душу — Чонгуку никак не затеряться в сплетении невесомого. Намджун проснулся и долго возился со своими вещами, громко вздыхал, чертыхаясь на плохую память. Ушел рано, тихо прикрыв дверь за собой. Постельное бельё пахнет химозной лавандой, простынь неприятно хрустит под телом, окно всё ещё открыто. Лёгкие занавески развеваются, разгоняя по комнате запах улицы. На прикроватной тумбе осталась записка от старшего, где он почти слёзно умолял не потеряться. С кривым смайликом в верхнем углу, Гуку с бумаги улыбалась рваная копия самого себя. Густые волосы лежали сейчас не самым лучшим образом, мальчишка широко зевает, прикрывая глаза, пропускает сквозь себя тонкие нити чужого. За окном идеально тепло, солнце не жжёт кожу, лишь слегка припекает тёмные прядки. Гук свешивается с подоконника, рассматривая аккуратную кладку узкой улочки, красные крыши домов и людей, снующих между друг другом. Шум голосов заглушает даже автомобильный рёв где-то вдалеке, Чонгук словно в какой-то маленькой деревне, а не в столице Чехии. Он улыбается. Это всё слишком. Слишком тепло, слишком невообразимо, слишком… Просто слишком. Зубная паста из дорожного набора со вкусом лимона, щётка совсем маленькая. Из зеркала смотрит ребёнок с заспанным лицом с отпечатком шва на щеке. Вода капает с локтя на светло-серые треники, оставляя тёмные капли на тонкой ткани. Вода холодная настолько, что зубы начинает ломить. В кармане телефон тихо вибрирует, оповещая о новом сообщении. Там мама интересуется, как её маленький Чонгук долетел и всё ли в порядке. Он перезванивает, потому что успел соскучиться, потому что такой до рези в висках сентиментальный, мамочкин сынок, который лишь делает вид, что уже перерос мамину юбку. Смешно. В трубке голос мамы немного взволнованный, радостный. — Ты позвонил! — вырывается у нее почти неосознанно. Отношения с мамой у Чонгука самые лучшие, особенные для каждого. Намджун говорит, что это жутко мило. Мама своего предназначенного встретила, когда уже вышла замуж. Чонгук думает, что судьба жуткая сука, раз поступила таким образом. Мама лишь печально улыбается, рассказывая об этом. Соулмейт у нее оказался очень добрым и ломать ничего не стал. Мама так ему благодарна. — Как ты? — Всё нормально, мам, — отвечает Гук, тепло улыбаясь в тишину комнаты. — Собирался пойти погулять. — Это здорово! — восклицает женщина. — Покажешь мне потом фотографии? — Конечно, мам. Их разговор совсем не долгий, такой необходимый. Чонгук после него почти счастлив. Он обещает маме привезти что-нибудь интересное, здоровается с отцом по громкой связи, смеётся с просьбы купить вкусного пива. Чонгук почти ощущает присутствие родного тепла сквозь холодные линии телефонной связи. Он пишет Намджуну, что собирается прогуляться до Староместской площади и поглазеть на здания или что-то в этом роде. Чонгук в архитектуре почти ноль, но фотографии должны получиться просто волшебные, пропитанные тяжёлым запахом Праги и летнего зноя. Их потом можно будет распечатать и развесить по комнате. Должно быть очень классно. Кожа горит от желания ближе узнать неизведанной ранее. Чонгук почти идеальный персонаж романтизма, когда его волосы легко разлетаются от порыва тёплого ветерка, а он шагает по нагретым камням, подставляя ладонь ко лбу, чтобы солнце не так слепило: угораздило же забыть очки. До самой площади идти не более десяти минут, Чонгук шагает медленно, распугивая голубей на тротуаре. Он улыбается пробегающей мимо девочке, что крепко держит в ладошке веревочку от воздушного шара, она отвечает ему такой же глупой улыбкой, продолжая свой весёлый бег. Чонгук чувствует себя ребёнком, пользуясь навигатором, чтобы добраться до площади, следя за каждым поворотом, потому что, если он потеряется, Намджун его закроет в отеле на ближайшие пару дней. На Староместской площади очень много людей, Чонгук с трудом может сказать, туристы ли это или местные жители, он так плох в этом. Он просто улыбается всем подряд, думая, что так покажется дружелюбным, хотя это совсем необязательно. Куча парочек и детей, все фотографируются рядом с памятником, рядом с каждым зданием. Делают селфи, просят кого-то. Это выглядит всё так уютно и тепло, словно они все здесь друзья, знают друг друга уже целую тысячу лет. Чонгук совсем неуместно вторгается в давно налаженную работу вечного механизма, и ему совершенно не стыдно. Многие сидят прямо на земле, разговаривая, поедая мороженное и фотографируясь. Чонгук скидывает свой чёрный рюкзак на горячие камни боковой части площади, рядом с шумной компанией каких-то подростков, и садится на него. Достает из сумки фотоаппарат, снимая с объектива крышку. Камера не передаст и сотой доли того, насколько здесь красиво, думается Чонгуку. Он делает на пробу несколько снимков. Острые чёрные шпили собора, что возвышается над красными крышами; люди, улыбающиеся всему миру; памятник прямо в середине; отблески яркого солнца на его поверхности. Чонгук фотографирует повозки с лошадьми, стоящие так же по бокам, сделанные будто по чертежам девятнадцатого века. И всё это выглядит настолько натурально, настолько естественно, словно это всегда было так. Чонгук запечатлел бы каждый камень здесь, если бы только хватило карты памяти в уже потрёпанном фотоаппарате. Голову слегка припекает, чёрные пряди блестят на солнце. Мужчина, стоящий совсем рядом, что-то рисует в небольшом блокноте, набрасывая нечёткие линии чёрным карандашом. Если бы Чонгук мог выбрать место, где он смог бы родиться в следующей жизни, то он выбрал бы Прагу. Теперь он начинает понимать, что это место действительно для туристов. Множество вещей, на которые совсем не жалко потратиться, а стоят они достаточно, чтобы сожрать твой кошелёк полностью. Чонгук глупо усмехается своей же тупой шутке в голове, поднимаясь с кладки. Он оглядывается, в поисках, может, какого-нибудь кафе со столиками на улице, чтобы можно было сделать ещё несколько фотографий, потягивая что-нибудь холодное. Такое находится, куда Чонгук спешит, чтобы спрятаться от солнца под плотным навесом. Здесь красиво, лёгкие кованые стулья и столы, накрытые тонкой полупрозрачной скатертью. Людей не так много, так что в помещении достаточно тихо и прохладно. Пахнет свежей выпечкой и кофе. Чонгук улыбается снова и чувствует себя почти ребёнком, подходя к барной стойке. Улыбчивые официанты снуют по кафе, а Чонгук рассматривает меню сверху над стойкой, мысленно подсчитывая, сколько денег у него есть. Он на крайне ломанном английском заказывает себе молочный коктейль, оставаясь за стойкой, чтобы забрать его, когда он будет готов. Боковым зрением ловит улыбающегося ему мальчишку, который краснеет, как только Гук поворачивается к нему, и убегает, кажется, к своим родителям за столиком почти в самом углу. Все переговариваются вполголоса, лишь бы не нарушать царящую здесь идиллию. Он лишь немного поворачивает голову, чтобы рассмотреть это помещение подробнее, наблюдает за входящими людьми. Через идеально чистое оконное стекло на пустые столики кривыми лучами падает солнце, помещаясь в клетках скатерти. В дверном проёме позвякивают колокольчики из-за лёгкого ветра с улицы. Чонгук тихо интересуется у персонала, может ли он сделать пару фотографий, и, получая утвердительный ответ, достаёт камеру. Он делает фото цветущих гибискусов на подоконнике и азалии. Фотографии получаются очень яркими и насыщенными, будто уже побывали в фотошопе или что-то вроде того. Он ловит солнечные зайчики на стенах и тёплые улыбки посетителей, когда в его объективе появляется кореец. Он произносит себе под нос что-то вроде «вау» и делает снимок. Парень достаточно высокий с выгоревшими волосами, на нём чёрный фартук с эмблемой этого места, так что Чонгук склоняется к тому, что парень официант. Он улыбается рядом стоящему парню, говорит ему что-то, лишь слегка касаясь его волос. Он выглядит мило, и вообще Чонгук за весь день впервые видит азиата, что довольно забавно. Ему приносят его коктейль, стакан громко опускается на стойку, стук достаточно громкий, чтобы Чонгук как маленький вздрогнул и нелепо улыбнулся парню за стойкой. Он оплачивает заказ, благодарит его, вешая фотоаппарат на шею. Он почти берёт стакан в руки, когда почти над самым ухом раздаётся глухое «до завтра» на английском, а на левой руке, чуть ниже локтя, начинает так свербеть, кожу начинает щипать настолько сильно, что Гук почти вскрикивает, прижимая влажную ладонь к тому месту. Он смотрит на того парня, что целует в щёку парня, который чуть ниже его самого, улыбается ему, ни капли не смущаясь посторонних взглядов, что-то говорит снова, парень машет ему своей ладонью, выбегая на улицу. Он провожает его взглядом, когда Чонгук видит на своей коже буквы, которые лишь разбивают его сердце. Перед глазами плывёт, он слегка наваливается на стойку позади себя, в носу начинает щипать, а он лишь сильнее прижимает пальцы к прожжённому чужой любовью эпителию на руке. Чонгука почти размазывает по полу, придавливает этой реальностью, в которой предназначенный живёт в другой стране и любит кого-то другого. У него интересуются о его состоянии, он лепечет что-то неясное и глупое, стараясь не упасть. Он смотрит на того парня, который просто не замечает его. — Всё должно быть иначе, — вырывается у него с полузадушенным всхлипом. Конечно, всё должно быть иначе. Его соулмейт не может любить кого-то другого, его соулмейт просто должен был дождаться встречи с ним, как он сам делал это на протяжении такого долгого времени. Парень неловко дёргает рукой, морщится, когда Гук замечает на его руке появляющуюся вязь с его глупым «всё должно быть иначе». Парень хмурится, рассматривая покрасневший участок кожи ровно в том же месте, в котором появилась метка и у Чона. Парень в недоумении сводит брови, вскидывает голову, высматривая уже убежавшего паренька. Моментом позже он замечает Чонгука, прислонившегося к стойке и сжимающего пальцы на собственной руке так сильно, что пальцы начинают болеть. Он делает всего лишь шаг навстречу парню, а после видит, как на его лице высвечивается такое явное отвращение, перемешанное с непониманием. Его взгляд пригвождает к самому полу, когда он кривится на мальчишку напротив себя. Чонгук даже собирается позвать его, но тот просто отворачивается, выходя на улицу. — Эй! — всё-таки кричит ему Гук, выбегая следом. Парень стоит возле столика, принимая заказ. Слегка касается карандашом шершавой бумаги, пальцами свободной руки пробегаясь по непослушным волосам. Чонгук ощущает себя совершенно безнадёжным, хватая парня за локоть, когда он заканчивает с клиентом. Он смотрит на юношу совершенно безумным взглядом, рассматривая его лицо и шею, открытые участки и такую уродливую метку на руке. — Просто забудь об этом, — говорит ему парень, переводя взгляд куда-то в сторону. — Что? — Чонгук слышит родной язык, но не понимает ни слова. Пытается ухватиться за суть, но всё, что он слышит, — это тупой звон в голове, словно его душу разбили на миллион маленьких кусочков. — Как тебя зовут? — Тэхён, — говорит парень, снова вглядываясь в чёрные омуты мальчиковых глаз, — но это не имеет значения. Чонгук глупо хлопает глазами, выискивая ответы в чужом лице. Такое ли оно чужое? О чём говорит этот Тэхён? Что значит «это не имеет значения»? Они чёртовы предназначенные, Чонгук буквально мечтал об этой встрече настолько долго, насколько может себя помнить. Он каждый день думал о том, каким будет его пара, как они встретятся и как сильно будут любить друг друга. Его соулмейт оказался парнем. Чонгука как-то не особо это заботит. Вообще в мире с предназначенными могут быть люди, ненавидящие однополые пары? Они буквально не виноваты в том, что природа решила связать их души. Тэхён был невероятно красив, Чонгук почти счастлив, осознавая, что он даже сделал одну фотографию этого парня. Но этот парень, кажется, совершенно не счастлив видеть его, просто знать его, как своего соулмейта. — У меня уже есть вторая половинка, — говорит Тэхён совершенно очевидную вещь. — Не то чтобы я капитан очевидность, но знаешь, я не могу бросить любимого человека ради незнакомца. Это отвратительно. Чонгук выдыхает воздух, который, кажется, пропитан его разочарованием. У мальчишки по душе струится такая чёрная тоска, от которой хочется непременно избавиться. Это так банально и глупо, он надеялся, что этого никогда не случится с ним, что ему не придётся чувствовать, как рушится его мир. — Как насчёт отпустить мою руку? — Тэхён выдёргивает свой локоть из ладони Чонгука, всё ещё хмурясь и закусывая щёку изнутри. — У меня есть парень, я люблю его. И я не собираюсь бросать вдруг всё это из-за непонятно откуда вообще появившегося «предназначенного». Чонгук честно старается произнести хоть слово, но не получается. Он упорно ищет в чужих глазах что-то, кроме презрения и, возможно, ненависти. Он хочет увидеть в них то тепло, что ожидал увидеть, когда мечтал перед сном в своей маленькой и уютной комнате. Он хотел бы просто забыть эти сутки, чтобы сейчас не мямлить и не молчать, чтобы просто забрать своё себе, не спрашивая разрешения. Но он всё ещё тот романтик, что идеализирует каждую молекулу этого мира. Слишком сентиментален, слишком глуп. Всё слишком. До крайностей разбит и разрушен. Он убит своими же чувствами, что пылали в его груди. Он лишь только хотел стать нужным, оказываясь просто разорванным в клочья. Он понимает, что не сможет забрать себе и доли той любви, какую хотел бы. Этой любви просто не существует. Он жил с мыслью о том, что, встретив своего соулмейта, он будет готов подарить ему весь мир. Сейчас же он придавлен к земле его взглядом, его нежеланием остаться. — Меня зовут Чонгук, — всё же выдавливает он из себя, пряча глаза под чёлкой. — Классно, Чонгук, — отвечает ему Тэхён, делая шаг в сторону, — ты оставил свой заказ внутри. Я принесу его тебе. И Тэхён уходит. Уходит, оставляя полностью раздавленного Чонгука и запах булочек с корицей. Гук присаживается за ближайший пустой столик, откидывается на спинку стула, прикрывая глаза. Он почти чувствует, как внутри расползается огромная дыра, засасывая всё светлое и хорошее. Он лишь чувствует тупую боль в районе затылка, надеясь, что это всё — глупый сон. Он не хочет нуждаться в ком-то настолько сильно, потому что этот кто-то не ответит ему взаимностью. Это бессмысленно. Совершенно. Это отдаёт горьким привкусом несправедливости мира, ведь как всё по-тупому банально. Тебя никто не ждёт, проживая свою лишь собственными чувствами. Где-то на другом конце планеты угасает чужая душа, а тебя всё ещё никто не ждёт. Абсолютно. Холодное стекло стакана с громким стуком опускается на дерево стола. Тэхён над ним нависает огромной тучей, смотрит холодно и резко, откидывая пшеничную чёлку с глаз. — Просто не думай об этом, — кидает он, будто невзначай ударяя по самому больному. — Оставь все эти сказки, ведь столько прекрасных людей тебя окружает. Чонгук попытался бы улыбнуться, если было бы не так больно. Возможно, когда-нибудь позже. Он кивает, молча благодаря за коктейль, за метку, за разбитое сердце. Всю жизнь он тешил себя красивыми сказками, наблюдая, как друзья находят свои половинки. Теперь ему впору сказать о том, что он родился целым, прикрывая аккуратные буквы на руке. Пусть все будут счастливы, он просто останется, чтобы позже забыть об этом. Втягивая запах тяжёлых грозовых туч почти у самого асфальта, он будет дышать прекрасным. В Праге солнечно, жарко и пахнет топлёным молоком. Тэхён яркий, необъятно тёплый и красивый — Чонгук живёт в Сеуле, где скоро начнётся сезон дождей, будет вонять мокрой пылью и шумом грязных автомобилей. За секунду до неизбежного «прощай» он успевает схватить уходящего парня за ладонь, замирая лишь от покалываний в кончиках пальцев, сердце бьётся так быстро. — Постой, — голос у мальчишки сбивчивый и слегка дрожащий. Он так близко принимает всё к своему мальчишескому сердцу. — Как же… Может, оставишь свой номер? Тэхён смеётся громко, его грудной голос растекается по коже липкой патокой. — Чонгук, найди себе кого-нибудь, ладно? Чонгук медленно разжимает пальцы, задерживая солнечную Прагу и азалию на подоконниках в себе, кажется, навечно.***
У Намджуна телефон вибрирует раз в две минуты, кто-то настойчиво пытается до него дописаться, дозвониться, остаётся успешно проигнорированным. Чонгук тупо пялится в экран собственного мобильника. Не то чтобы он особо пылал чувствами к предназначенности, но это определенно является чем-то значимым для него. Ему грустно, мог бы даже всплакнуть, но почему-то перед хёном стыдно до ужасной боли в висках. Чонгук верил в сказки про соулмейтов, он почти верил в чудо и счастье, но его родственная душа просто не для него. Он жил где-то далеко, за бесконечностью пейзажей и разных культур. Это забавно встретить своего соулмейта за горизонтом, являясь совершенно точно земляками. Хоть вы и говорите на одном языке, остаетесь не понятыми друг другом, каждое слово пролетает мимо, будто вы никогда в жизни не сможете друг друга услышать. У Чонгука немного дрожат пальцы. Он набирает маму. Та отвечает тёплым голосом из самого сердца пасмурного города. Она рассказывает про дожди и запахи с улиц, про её знакомую и новые впечатления от какого-то фильма. Чонгук говорит, что он, кажется, потерял своё сердце в глубине шумной Праги. Мама смеётся, думая, что это от любви к новым местам. Чонгук улыбается. На самом деле жаль, что это не от любви к новым местам. Намджун слышит это, улыбается тоже. Разговор заканчивается через несколько минут, когда Чонгук говорит, что хочет поскорее оказаться дома. — Знаешь, — начинает Намджун, полностью уверенный, что знает всё на свете, — ты не должен молчать, когда тебе больно. Чонгук кивает, встряхивает слегка влажными после душа волосами. Он как никто другой знает, что лучше всегда молчать. Так легче хотя бы слушателю. Так что он говорит, что просто устал. Намджун понимающе кивает, отвечает, что остался всего денёк. Чонгук улыбается в уголок подушки, чувствуя, как намокают пряди его волос на висках от солёной влаги.***
— Я вчера всё сказал тебе, Чонгук, — Тэхён говорит слишком резко, грубо. Чонгуку от этого грустно. Да, он буквально не выдержал сжиравшее его любопытство. Он снова пришёл в это кафе, наблюдая за тем, как Тэхён умело лавирует между столиками с широким подносом в одной руке. Его парень сидит за крайним столиком у огромного окна, читая какую-то книгу. И Чонгук даже не хочет сомневаться в выборе своего предназначенного. Его возлюбленный красивый и вообще, Чонгук влюбился бы в него сам, будь он чуть-чуть откровеннее и смелее. Но влюбился он в улыбчивого Тэхёна, который для него самого не улыбнётся никогда. Парня Тэхёна зовут Чимин. Он услышал это совершенно случайно, честно не горя желанием подслушивать чужие разговоры. Просто так получилось. У Чимина запоминающаяся внешность, яркие глаза и просто невозможная способность притягивать к себе взгляды. Тэхён ловит Чонгука за разглядыванием Чимина и больно щипает его за плечо, прикрытое тонким рукавом футболки. Чонгук ойкает, оглядывая хмурого Тэхёна. Тот что-то ему говорит, но он совершенно точно ничего не слышит. Видит только, как двигаются чужие губы, сменяются эмоции в карих глазах. Он тонет в Тэхёне, совершенно его не зная. Это его убивает. Он чувствует лёгкий запах персиков и свежих сливок, его плавит под горячим солнцем и пронизывающим тэхёновым взглядом. — Уснул? — слышит Чонгук глубокий голос и будто действительно просыпается. — Извини. Тэхён изгибает бровь, постукивая карандашом по своему маленькому блокноту. Он сам смотрит в сторону, разглядывая своего парня. Тот отрывает взгляд от книги, мило улыбается. Тэхён улыбается ему в ответ, на что Чонгук лишь тихо выдыхает сквозь сомкнутые зубы. Ему так бессовестно больно. Когда рабочий день Тэхёна подходит к концу, Чонгук чувствует себя совершенно разбитым. Он видел, как Чимин оказывается зацелованным до краснеющих щёк на углу узкой улочки. Тэхён отпускает его со вчерашним «до завтра», что режет по чонгукову сердцу больнее ножа. Тэхён делает вид, что его не существует, пока сам Гук ловит своим дорогим объективом солнечные тэхёновы улыбки, адресованные кому-то другому, не ему. Он видит во взгляде игнорирующего его парня молчаливый вопрос «ты всё ещё здесь?», он тихонько кивает ему, будто отвечая. Ему даже немного стыдно за навязчивость, но он ничего не может с собой поделать, когда тихо следует за Тэхёном, провожая его до самого подъезда, оставаясь незамеченным. Он звонит Намджуну, говорит, что погуляет еще немного. Идёт в ближайший фотосалон, чтобы распечатать несколько удачных снимков Тэхёна, Праги и сочных цветов на чужих подоконниках. В цветочном покупает маленький букетик из незабудок в бумажной обёртке, пачкая светлые джинсы в жёлтых пятнах нектара. Приходит через пару часов к подъезду, где его совершенно никто не ждёт, узнает у стоящей у подъезда девушки, где живет Тэхён, поднимается на третий этаж, оставляя на коврике у двери несколько свежераспечатанных снимков и красивые незабудки, всё ещё пахнущие чужими руками. Словно ребёнок, звонит в дверь, сбегая мгновенно, перепрыгивая сразу через три ступени, рискуя упасть и расшибить к чёрту свой лоб. Через два пролёта останавливается, слыша как открывается тэхёнова дверь, слышит шелест бумажной упаковки и даже робкую улыбку в рукав кардигана чувствует, когда Тэхён длинными пальцами пробегается по чернильным словам, выведенным с любовью. Там номер и скромное «с любовью из Сеула», которое пробегается мурашками по загорелой коже. Тэхён чувствует Чонгука сквозь этажи, уверенный в том, что он никогда ему не позвонит.***
Чонгук бесконечно полит дождями, орошён грязью из холодных луж, оставленный один в холодном городе серых высоток. Ему одиноко. Тёмными вечерами, когда сил остаётся лишь на то, чтобы тихо перелистывать фотографии с Праги, рассматривая чужие черты лица, он думает о том, что могло бы случиться у них с Тэхёном. Как они могли бы познакомиться, может, на станции метро или в круглосуточном, пережидая проливной дождь. Как они могли бы чуть лучше узнать друг друга, бессовестно влюбляясь с первых сказанных слов. Жаль только, что Тэхён далеко, в солнечной Праге, разносит сладкие коктейли туристам, улыбаясь всем и каждому. Только Чонгуку он не улыбался. Он думает о том, что, вероятно, никогда не смог бы стать лучше Чимина, ведь тот обязательно начитанный и невозможно красивый, такой идеальный, что аж зубы сводит от его приторности. Чонгук не смеет думать о нём плохо хотя бы потому, что это тэхёнов выбор. Это он сам выбрал для себя самого лучшего, Чонгук совершенно точно не самый подходящий вариант в таком случае. Он грузный сеульский студент, у которого несбывшаяся мечта стать фотографом или просто хорошим человеком, он не любит читать и живёт не в Праге. Он нескончаемо ждёт звонка с того конца света, чтобы точно убедиться в своей ненужности. Но его никто не убеждает, не говорит ему резких слов, лишь сухое молчание мобильника напоминает ему о его нескончаемой влюблённости и оставленном в Праге сердце. Когда в пьяном угаре он рассказывает обо всём Юнги, тот только шелестит странное «случается», так и не нашедший своего предназначенного он убеждает Чонгука в том, что любовь существует. Чонгука не нужно убеждать, он знает это и так, только вот от этого знания ему только больнее. Юнги похлопывает его по плечу, в его душе разрастается чёртова пропасть. Он продолжает мечтать. Он чувствует как жжётся его метка ранними утрами, как краснеет вокруг букв его кожа. Там в Праге Тэхён, наверное, целует Чимина до боли в лёгких, Чонгук продолжает давиться невыплаканными чувствами. Когда он встаёт на учёбу в шесть утра, в Чехии только заходится безумием сладкая ночь, такими утрами душа болит особенно сильно, а метка иногда даже кровоточит. И Чон почти клянётся себе больше никогда не любить, никогда не пересекаться взглядом с красивыми незнакомцами, от которых сердце заходится бешеным пульсом. Это больно, прожигает насквозь его неокрепшую ещё душу. Окно полосует холодный дождь, и Гук увязает в собственных мыслях, перебирая в памяти факты. Он выглядит растерянным и почти поломанным, когда Намджун говорит, что ему, вероятно, снова нужно смотаться в Прагу. У Чонгука замыкает, по нервам бьёт так сильно, что он готов на коленях умолять старшего о том, чтобы тот взял своего мелкого с собой. Намджун смеётся. — Конечно, давай, — отвечает в холодный пластик Ким, когда Гук с силой жуёт свою губу, лишь бы не расплакаться. К чёрту учёбу и бесконечные обязательства, Чонгук даже не собирает вещей. Спихивает в рюкзак всё максимально необходимое и поднимается по трапу, в этот раз уже не теша себя надеждами. Он просто хочет увидеть его ещё один раз. В Праге тепло, ветер чуть свежее, чем в Сеуле и дожди идут намного реже. Солнце выглядывает из-за острых шпилей местных достопримечательностей, когда Намджун говорит, что у Чонгука сутки. У Чонгука времени катастрофически мало, но он уже точно знает куда идти и кого искать. В том кафе посетителей не так много, пахнет всё так же, добавился только лёгкий аромат мокрого камня с улицы, в остальном всё как летом. У Тэхёна волосы чуть длиннее, чуть сильнее выгорели под оставшимся на сентябрь солнцем. Его светлая рубашка слегка топорщится на плечах, рукава закатаны по локти, и из-под тонкой ткани чёрной вязью бежит чонгукова фраза, брошенная в почти бессознательном состоянии. Тэхён может никогда его не любить и не воспоминать, но мелкие буквы навсегда останутся на его коже. Это то, о чём думает Гук, успокаивая себя и своё сумасшедшее сердце. Он остаётся на улице, разбирая последнюю пройденную тему по английскому, прикрывая краснеющее лицо учебником. Тэхён его не замечает, что к лучшему, думается Чонгуку. К нему подходит другой официант, он просит кофе, хотя совершенно не переносит его вкуса. Через пару минут к нему кто-то подсаживается. Он отрывает взгляд от пожелтевших страниц, оглядывая собеседника. Это Чимин. Чонгук удивлённо вскидывает брови, выпрямляя спину. — Привет, — говорит Чимин, откидываясь на плетёную спинку стула. Чонгук глупо хлопает глазами и молчит. — Меня зовут Чимин, или ты уже знаешь? Я, в общем-то, просто хотел спросить кое о чём. Чонгук кивает, не в состоянии выдавить из себя и пару слов. Это сложно. — Тэхён — твой соулмейт, да? — начинает тихо парень, перебирая пальцами края скатерти. — Он мне совсем ничего не рассказывает. — Эм… Я, — мнётся Чонгук, он не знает, что ответить Чимину. Чимину, который сейчас смотрит на него, ждёт ответа, разглаживая пальцами складки на своей футболке. Да, Тэхён его соулмейт. Но Тэхён любит Чимина, кажется, вместо всех предназначенных вместе взятых, — знаешь, я не собирался лезть в ваши отношения или вроде того. Чимин заметно расслабляется, выдыхая мятный аромат жвачки в тёплый осенний воздух. Тогда он отвечает просто «здорово», поднимаясь со своего места. Кивает несколько раз, и заходит в само кафе. Через витрину Чонгук видит, как они улыбаются друг другу, Тэхён легонько обнимает парня за плечи, опуская ладонь ему на лопатку. Это выглядит мило и тепло, только вот Чонгуку от своих чувств становится не по себе. Он сбегает оттуда так быстро, как может, обещая себе больше никогда не возвращаться.***
Чонгук замечает, что метка совершенно перестаёт болеть. Он даже не предполагает, почему это происходит, но ему определенно легче, когда кожа не жжётся, покрываясь красными пятнами. Сердце, правда, всё ещё не успокаивается. Гук понимает, что он совершенно глуп, потому что влюбился в пару встреч, ознаменованных лишь коротким отказом. И как Чонгук смог бы оставить эту влюбленность и в чужом сердце тоже, как он мог бы быть чуть настойчивее, если в чужих глазах было столько холода? В привычном отчаянии Чонгук пересматривал фотографии, когда под одеялом телефон начал разрываться стандартной мелодией. Он смотрит на ряд незнакомых цифр, и в груди зарождается тёплый трепет. Тепло разливается по лёгким, оставаясь в груди. Он надеялся на это. — Да? — воодушевлённо начинает он, слыша по ту сторону трубки густую тишину и чьё-то дыхание. — Чонгук? — отзываются эхом. Чонгук чувствует вибрации, расходящиеся от висков к затылку, дыхание сбивается совершенно неожиданно. — Это Тэхён. Чонгук кивает, чувствуя глупый восторг. Еле дышит, отвечая, что он сразу узнал. Тэхён тихо смеётся, обрывая себя где-то в конце. Он говорит что в Сеуле прохладно. Чуть свежее, чем в Праге. И чуть более одиноко. И Чонгук знает это. На логичный вопрос Чонгука, Тэхён говорит, что решил на пару дней посетить столицу своей крови и плохих воспоминаний. И Чонгуку задуматься бы на секунду, но он так беспечно счастлив, что в огромном Сеуле Тэхён позвонил именно ему. И только после нескольких минут разговора, тихого шипения неисправной связи и договорённости о встрече Чонгук вспоминает про Чимина. Чимин. Этот парень лежит одним большим тёмным пятном на всём их разговоре, омрачая, кажется, всё чонгуково существование.***
В центре всегда очень шумно. Небо затянуто облаками. Чонгук видит Тэхёна около остановки. Он стоит, переминаясь на своих длинных ногах. Ветер раскидывает его пшеничную чёлку по его широкому лбу, он безуспешно старается убрать надоедливые пряди. Чонгук любуется. Наслаждается его видом, его ростом и крепкими руками; запястьями в строгих манжетах и идеальным профилем. — Тэхён, — зовёт он, подойдя чуть ближе. Тэхён оборачивается, поднимая ладонь в приветственном жесте, улыбается краешком губ, — я немного опоздал, извини. Ты один? Ким хмурится на это, наклоняя голову чуть вбок, осматривая Чонгука чуть внимательнее. — А с кем я должен быть? Этот вопрос застаёт младшего врасплох, он мямлит тихое «Чимин». — Чимин, он занят на работе, — уклончиво отвечает Тэхён. И, возможно, Чонгук понимает всё, о чем ему нельзя знать. Они долго гуляют по Хондэ, размеренно вышагивая по тротуарной плитке. Тэхён рассказывает, что в Прагу переехал по совету друга пару лет назад. Чонгук молча внимает, собирая каждое слово, чтобы навеки запомнить Тэхёна, который ему не принадлежит. Чонгук говорит, что ему очень понравилось в Праге. И Тэхён ему очень нравится. И остаётся успешно проигнорированным. У Кима глухо вибрирует телефон в кармане его джинс, он старается этого не замечать, но на каждую вибрацию его руки откликаются мелкой дрожью. Чонгук запоминает и это тоже. Чонгук решает попытать судьбу, может, проявить чуть больше наглости и приглашает Тэхёна на чай. Тот на приглашение смеётся, но не отказывает, ссылаясь на поздний вечер и скучные отели, где совершенно нечем заняться. Родителей Чонгука лишь по счастливому стечению обстоятельств нет дома. В чонгуковой комнате не прибрано и пахнет ванильным мороженым. Тэхён обхватывает длинными пальцами любимую кружку Чонгука, сдувая с ароматного чая теплый пар. — Извини, если я обидел тебя, — произносит парень, грея ладони о горячую чашку, — я был груб. — Я понимаю, хён, — отвечает Чонгук, его пальцы слегка подрагивают от волнения, — я, вероятно, был слишком настойчив, извини. Их взаимные извинения звучат так неловко, ещё более неловко то, как их колени соприкасаются, хотя на чонгуковой кровати достаточно места, чтобы никогда не встречаться кожей. — Все-таки извини меня, ладно? — почти шепчет Тэхён, соприкасаясь так же плечами. Он почти чувствует нервозность мальчишки. Отставляет кружку на стол, укладывая свои ладони на чужие плечи. И Чонгук пугается этого жеста. Пугается глубоких тэхёновых глаз напротив и его ладоней на своих плечах. Пугается своего некотролируемого желания прикоснуться к чужим губами подушечками горячих пальцев. Его колени подрагивают, и внутренности скручивает так больно, когда губы Тэхёна касаются его губ. Он явно ощущает, что что-то не так с этим поцелуем. Всё не так на самом деле. Но это чувство перекрывается полнейшей эйфорией от полученного, метка начинает зудеть и покалывать, Чонгука целует его соулмейт. Вселенные внутри взрываются только от одного осознания. Его тёплые руки давят на плечи, Чонгук начинает плавиться под такими тяжёлыми прикосновениями. Он чувствует подкатывающий к горлу ком, чувствует жуткое напряжение, собирающееся внизу живота. До невозможности странным кажется всё происходящее, но прекращать совершенно не хочется. Чонгук пытается отключить свою тревогу и неподходящие мысли о дурацком отказе на исходе жаркого июля. — Тэхён, — шепчет младший влажными губами в такие же влажные тэхёновы, чувствуя скатывающийся каплями пот на спине под тонкой футболкой, которая вскоре остаётся лежать ненужной тряпкой у ножки кровати. Тэхён тихо шипит, просит немного молчания и не задавать вопросов. Чонгук слушает, сжимая бёдрами чужие ноги, оставляя у себя под ногтями чужой эпителий, собирая в пальцах тэхёнову кожу неровными складками. Тэхён растягивает его наспех, проникая больно пальцами, смоченными лишь слюной. Чонгуку больно разве только морально, когда он осознает всё. Под тяжёлой прослойкой горячего воздуха Тэхён не видит его лица, размеренно шлёпая кожей о кожу, он буквально не знает никакого Чонгука, и вместо скатывающегося по вискам пота Чонгуку на лицо падает несколько слезинок, смешиваясь с его собственными. Чимин, вероятно, вообще не работает или в отпуске, Тэхён приехал один, заливать горе грязными стонами в узкой чонгуковой комнате. Лишь расстёгнутая рубашка старшего не даёт полного доступа к его коже, загорелой и слегка шершавой. Гук шарит дрожащими руками по мятым складкам дорогой ткани, больно упираясь затылком в стену за кроватью, когда толстая головка упирается в простату. Тэхён не жалеет его совершенно, растирая руками его колени до красных зудящих пятен, Чонгук скользит спиной по пропитавшемуся влагой одеялу, стирая болючие царапины о грубую ткань. Его голос срывается, и он чувствует чужую усталость как собственную, чужую тоску, словно сейчас у него разорвётся сердце. Его голос теряется в сплетении терпкого запаха чужого парфюма, и сам он теряется, растворяется в Тэхёне едва ли не буквально. Кончает он громко, почти крича в тэхёнову грудь, старший наваливается на него сверху, продолжая двигаться внутри. Чонгук тихо хрипит в чужую кожу, что ему больно. Тэхён обрывисто просит его потерпеть. Чонгук честно терпит долгие пару минут, сжимая одеяло в руках до тихого треска. Тэхён сбивается с ритма и тоже кончает, размазывая сперму по чонгуковым подрагивающим бёдрам, вставая с его ослабевшего тела. И в конце извиняется снова, тихо прикрывая за собой входную дверь. Теперь Чонгук знает за что.***
После этого Тэхён звонит ему утром, совершенно разбитым голосом прося о встрече. И Чонгук, не питая ложных надежд, соглашается. Размешивая трубочкой сладкую пенку на кофе, он разглядывает хмурый пейзаж за окном кофейни. Между ними царит тяжёлое молчание, Тэхён тихо позвякивает ложечкой о стекло белоснежной чашки. Чонгук чувствует его, чувствует, что то, что хочет сказать ему Тэхён, разобьёт ему сердце. — Ты не должен оправдываться или что-то мне объяснять, — проговаривает мальчишка, цепляя зубами нижнюю губу, разрывая старые закоревшие ранки до мяса. — То, что произошло, не обязывает тебя на мне жениться, знаешь? — Ты, вероятно, зол на меня? — Нет, — Чонгук отрицательно качает головой, — конечно, нет. — Извини, если я причинил тебе неудобства. На этом они замолкают. Тэхён уходит чуть погодя, благодаря за проведённое вместе время. Еще через пару часов он пишет Чонгуку, что он улетает утром обратно. Чонгук желает ему счастливого пути, пока его подушка послушно впитывает слёзы его сожаления. Чонгук находит инстаграм Тэхёна через пару недель, видит там улыбающиеся лица. Видит тэхёнову собаку, его коллекцию галстуков и кушающего Чимина. Чимина там особенно много. А где-то в старых фотографиях затерялись нежные незабудки в бумажной обёртке и лежащие рядом фотографии самого Тэхёна, за которые он слёзно благодарит отправителя.«Я умер миллион раз, чтобы ты заметил меня».