return back to him

Подождав, пока все уснут и ни у кого не будет сил подняться, чтобы заметить моё исчезновение, я тихонько выглядываю из под одеяла и так же тихо начинаю одеваться. Оглядываюсь по сторонам и на секунду дольше задерживаюсь на мирно сопящем в соседней кровати Бэкхён-хёне и про себя молюсь, чтобы до утра сюда не совался ни Чунмён-хён, ни Минсок-хён, потому что тогда ему точно попадёт, так как, по словам хёнов, я "не в состоянии отвечать за себя ещё с октября две тысячи четырнадцатого". Не отрицаю, так оно, разумеется, и есть. На календаре пятое ноября, а часы показывают без двадцати три часа ночи. Пора. Вздыхаю и спешно натягиваю на себя тёмную толстовку с капюшоном, параллельно пытаясь как можно тише покинуть комнату. В коридоре свет давно выключен, однако это никак не мешает спокойно дойти до парадной двери и почти бесшумно управиться с замком. Всё на автомате, действия, отточенные годами практики. А на улице обдаёт холодным ветром и я, чуть отойдя от общежития, жду ранее вызванный мной такси. Не успеваю задуматься о причинах столь необдуманных поступков с моей стороны за последние годы, как уже передо мной сигналят с банально-жёлтого средства для передвижения. Обычно дорога до намеченного места не занимает больше пятнадцати минут, но сегодня что-то излишние пробки. Нарушение привычного, чётко продуманного плана заставляет нервничать и постукивать пальцами быстрый ритм по колену. Странно, но, на самом деле, это уже начинает напоминать ежемесячный ночной ритуал. И я прекрасно понимаю, что сбегать из общежития ночью раз в два месяца не есть хорошо. Тем более, когда ты уже давно не ребёнок. Это нездоровое поведение, но ничего не могу с собой поделать. И каждый раз, вот так несясь по дорогам города, я вспоминаю о нём. О человеке, из-за которого я и не сплю до двух-трёх часов ночи, иногда и до утра. Ладно, не из-за него, а из-за его привычки, которую я перенял на себя давно. Но не об этом речь. Ровно четыре года продолжаются мои чёртовые ночные вылазки — ровно столько лет назад я узнал о его тайне. Просто однажды ночью наткнулся на него в нашем теперь уже в моём привычном месте и с того момента всё пошло не так; мы слишком сблизились, хотя до этого незнакомыми тоже называть нас было глупо. По натуре интроверт, с ним единственным из группы я мог открыться полностью, не боясь быть отвёргнутым или же обсмеянным. Он настолько хорошо меня понимал, словно был со мной с рождения, что я чересчур быстро привык к нему, дошёл до того, что уже не представлял дальнейшей жизни без него. А он вёл себя так, будто будет со мной до конца моей всей этой никчёмной жизни, и я верил ему. По настоящему, так, как никогда не верил никому. И он был со мной. Первые полтора года. Потом внезапно исчез, как и из города, так и из моей жизни, а я остался один... Прям как потерянный щенок в чужой местности. Расплачиваюсь за такси и поплотнее укутываюсь в толстовку, хотя всё равно приходится оставлять себя на растерзание ветра, потому что лёгкая ткань ни черта не греет. Изнурённый и замёрзший иду по направлению привычного здания, а у входа руки сами тянутся к волосам и я взъерошиваю их, будто это могло бы помочь отогнать от себя мрачные мысли. Шумно выдыхаю и смело переступаю порог изученного, как пять пальцев, бара. Как обычно обвожу взглядом зал, отмечаю про себя, что за последние два месяца ничего так и не изменилось. Людей немного, поэтому в душе я, асоциальный тип, скромно радуюсь этому. Мимо меня проходит официант, Чанук кажется, который, в свою очередь, на мой еле заметный кивок вежливо улыбается и спешит донести бокалы каких-то напитков компании достаточно подвыпивших подростков. Его наняли только три месяца назад, но паренёк оказался на редкость шустрым, быстро влился в суть дела и уже через неделю-две знал всех постоянных клиентов. Спокойно двигаюсь в направлении своего обычного места — барной стойки. Замечаю бармена, руки его заняты смешиванием неизвестной мне жидкости, зато рот вовсю болтает с парнем, что сидит напротив. Хм. Знакомый профиль. О... нет. Не может быть. Господи. Я останавливаюсь как вкопанный, не могу двигаться, не могу контролировать своё тело. Потому что... он. Прямо передо мной, всего в трёх метрах от меня. Бармен что-то говорит ему и он громко смеётся. А смех его всё такой же. Как и он сам. Чувствую себя идиотом, потому что мой разум начинает сравнивать его с падшим ангелом. Такой невинный и светлый, но именно он является тем, кто вознёс меня на небеса, а потом с силой швырнул вниз, на самое дно и потоптал в грязь. Он меня не замечает и я этому рад. Совсем не хочу, чтоб он видел меня таким, выгляжу я сейчас не лучшим образом; помятая причёска, круги под глазами, вдобавок ко всему не лучшая одежда. А он сидит, аккуратный, улыбчивый, довольный жизнью. Поэтому разрываюсь между подойти-к-нему-будто-ничего-не-было и уйти-побыстрее-чтобы-меня-не-заметили. Я, как самый последний трус в мире, выбрал было второй вариант, даже развернуться успеваю, но кто меня спрашивал? Бармен окликает меня, тем самым переводя его внимание на меня. — Эй, Чонин, ты сегодня поздно. Никак не могу заставить себя повернуться к барной стойке, потому что оказываюсь не готовым встретиться с Луханем с глазу на глаз, хотя представлял нашу встречу много-много раз. На самом деле, после его ухода, мы ни разу не связывались, хотя я пару раз порывался позвонить ему. Останавливало только то, что он имеет полное право отвергнуть меня. Я боялся быть брошенным. Он и сам не давал каких-либо поводов на то, что у нас может что-то получиться. И поэтому, если мы встречались на каких-либо мероприятиях, то всегда вежливо поклонялись друг другу и... на этом всё заканчивалось. Никаких тебе объятий, никаких рукопожатий и, тем более, поцелуев, как раньше. Впрочем, они не имели место быть, учитывая наше нынешнее взаимоотношение. С трудом поворачиваюсь и, в первую очередь, вижу его изучающие глаза, на губах добрая полуулыбка, руки заняты спиртным, а на левом запястье наши парные браслеты, оба из которых он забрал с собой. Не понимаю, зачем он вернулся? Чтобы опять бросить меня на произвол судьбы, после того, как поиграет? Чувствую себя куклой в его руках, делающий всё, что он захочет. Хоть как-то пытаюсь улыбнуться, желая доказать, что со мной всё в порядке, но выходит не очень и я быстро бросаю эту затею. На ватных ногах добираюсь до стойки и плюхаюсь на стульчик. — Мне как обычно. — Бармен кивает и начинает готовить френч 75, а мой взгляд прикован к его пухлым, быстро двигающимся рукам, потому как поднять голову я не осмеливаюсь. Лухань заговаривает только когда передо мной ставят стакан с готовым содержимым. — Давно не виделись. И ты всё ещё пьёшь эту гадость. — И при этом так мило улыбается, будто ничего не случилось за эти три года и мы вернулись в две тысячи тринадцатый. От его равнодушия хочется выть, лезть на стену, рвать волосы на голове и ещё что-нибудь такое. Но вместо этого проглатываю неприятный комок в горле, что мешает нормально выдохнуть и делаю глоток из поставленного передо мной бокала. Его особо не волнует то, что я молчу, и он уже не умолкая болтает с барменом. Внезапно осознаю, что слишком увлечён своими мыслями, чтобы понять о чём они разговаривают, поэтому даже не стараюсь вникать в суть, а просто смотрю. Смотрю на его улыбку, глаза, на всё, что возможно разглядеть под тусклым светом. Несколько таких мгновений спустя понимаю, что они открыто флиртуют, но и тогда я не вмешиваюсь. Я очень устал и дорожу этим шансом на отдых, чтобы тратить его на выяснение отношений, которых, в общем-то, и не существует. Когда я уже почти полностью погружаюсь в себя, как обычно это бывает, чувствую, что кто-то не сильно хлопает меня по плече. Возвращаюсь на планету Земля и натыкаюсь на вопросительный взгляд Ханя. — Почему молчишь? Ищу достойный ответ на его вопрос, но в голове пусто, а я чуть ли не в трансе, поэтому придумать на ходу ложь не выходит и не видя ничего, кроме правды, бормочу: — Хён, я, вообще-то, обижен на тебя. На это Лухань лишь озадаченно поднимает брови и пожимает плечами, будто знать не знает из-за чего я мог обидется, и делает глоток двойного виски. Но я это расцениваю по-другому и решаю, что он вообще плевать хотел на мои какие-то там обиды. Глаза предательски начинают щипать и я отворачиваюсь от него. Правда приходится обратно перед собой смотреть, потому что по правую сторону от меня на диване балуется парочка, по левую — мой персональный мучитель. — Не обижайся, я же тут. С тобой. — Легко касается моей руки и переплетает наши пальцы под стойкой. Сколько бы я не сопротивлялся, это меня почему-то успокаивает и я, расслабляясь, отвечаю на вопросы бармена. Потихоньку атмосфера на чуточку улучшается и бармен завязывает разговор между мной и Луханем. По отдельности. Потому что с ним я не разговариваю, хотя руку он всё ещё держит. — Чонин, посмотри на меня. Не веди себя как ребёнок. Ребёнок? Кто бы говорил. Не знаю, как поступить в таком случае. Смотрю на бармена, надеясь на его подсказку и встречаюсь взглядом с ним и он понимающе кивает на нас, подмигивая после: — Что, поссорились? Хочу напомнить, что у нас имеются специальные комнаты для примирений. Хочу промолчать, но Хань с его длинным языком даже не думает останавливать свою тираду. — Хочешь с нами? — сильнее сжимает переплетённые руки, вероятно, хочет проверить мою реакцию. Но я твёрдо не издаю ни звука, научился уже не ревновать его. — На тройничок меня раскрутить хочешь? — Мы заливисто смеёмся и умолкаем на минуту. Честно говоря мне неудобно сидеть рядом с ним и делать вид, что всё отлично, но при этом быть не в состоянии нормально расслабиться, ради чего я сюда и приехал. Неловко вдвойне, когда Лухань начинает поглаживать большим пальцем тыльную сторону ладони и я истерично пытаюсь найти хоть что-то в голове, чтобы сказать и разрядить обстановку. Только не молчать. Только не с ним. Потому что как только я замолкаю, воспоминания окутывают меня в свою пучину, из которой я вряд ли смогу выйти, если дам слабину. Только не сейчас. — Гуань Сяо Тун значит?.. — говорю это до того, как успеваю обдумать. Прикусываю язык. Твою мать, Ким Чонин, теряешь хватку. Просто заткнись и не говори ерунду. Смотрю на Ханя и хочется закрыть уши руками, не желаю слышать его ответ, не желаю слушать его оправдания. Бармен ставит передо мной второй бокал грёбаного френч 75 и отходит куда-то, видимо, чтобы не мешать нашему разговору. — Ну, это... знаешь... у меня то же самое, что и у тебя с Сучжон было. Я застываю. И только через минуты две оборачиваюсь и неверяще смотрю на него. Он нежно улыбается, будто его отношения не имеют какое-либо значение и он вернулся только ради меня. Верить этому, конечно же, сложно, особенно после того, как он с лёгкостью разорвал наши отношения ради своего чёртова Китая. Однако я слишком доверчивый, слишком люблю его, слишком долго ждал... и ещё много таких слишком, чтобы не поверить ему. К тому же, его глаза горят истиной, поэтому я с облегчением выдыхаю, но стараюсь ему этого не показывать. Поворачиваю голову в сторону входной двери и взгляд цепляется за настенные часы. Десять минут четвёртого. Через час должен прийти менеджер, чтобы отвезти нас на тренировку и если он обнаружит, что меня нет, то всей группе конец. Лухань ловит меня за запястье, когда я встаю со стула, но я нежно скидываю его руки. Несмотря на его уговоры остаться, я должен уйти. Я обязан. Конечно, Чунмён-хён может прикрыть меня, но я боюсь, что если останусь, то всё повторится вновь и я опять буду страдать. Группа просто отговорка, в первую очередь для себя, чтобы я не передумал и сейчас же не задушил его в объятиях. — Но, Чонин, ты же знаешь, да? Ведь знаешь? — Хочу спросить что именно, однако вместо этого стою на месте и не двигаюсь. Просто его голос звучит так болезненно и мне кажется, если я сейчас повернусь к нему, то пропаду и больше не смогу уйти от него. Опять погрязну в наших недоотношениях. Чуть поворачиваю голову в знак вопроса. Тем не менее, он не спешит отвечать и я уже собираюсь идти дальше, не надеясь на ответ, когда его голос почти срывается: — Что ты мне нравишься... Конечно знаю, хён. Но я должен уйти. Я эгоист. Не хочу думать о твоих чувствах, ведь кто тогда мои раны будет залечивать? С усилием заставляю себя покинуть помещение и ловлю такси. Хочется вернуться обратно и крепко обнять Луханя, успокоить его, но пока на такие жертвы я не готов. Не готов идти на поводу у своих чувств. Открываю окно такси, чтобы проветрить голову, привести чувства в порядок. Руки дрожат, изнутри всё горит так, что даже холодный ноябрьский ветер не помогает. Если я веду себя так, то Хань... наверное плачет. Он всегда был менее стойким по сравнению с остальными. Я почти уверен в том, что он чувствует сейчас. Ему очень грустно и он, несомненно, жалеет, что вернулся, потому что я не остался с ним. Невольно вспоминаются мамины слова о родственных душах, которые знают друг друга как себя и нередко чувствуют одно и то же. Внезапно, будто кто-то дал подзатыльник, понимаю, что натворил нечто ужасное с любимым человеком и начинаю нервничать и паниковать, ведь какое я имею право его оставлять, если сама судьба послала мне родственную душу? Запоздало приходит мысль, что такого шанса не повторится и я никогда не встречу человека, которого понимал бы лучше, чем его. Хочется сейчас же покинуть салон такси и обратно бежать к нему, но я почти у общежития, а если сейчас вернусь в бар, то моё исчезновение точно заметят. Судорожно пытаюсь сделать что-нибудь, пока мой воспалённый мозг не придумывает элементарный выход из ситуации; счастливо думая, что, раз уж он сам вернулся ко мне после столь долгих лет, наполненных страданиями, я его больше не намерен отпускать, вытаскиваю телефон из кармана толстовки и пишу ему сообщение. "Хань, приходи завтра в общежитие. Перестань плакать. И ещё... ты мне тоже нравишься. Больше жизни."