Стыд

Тёмный парк, больше походящий на дремучий лес, но всё же парк, ибо взят в силки двумя городами. А вдоль дороги - машины. Разные, легковые и миниавтобусы, в каких-то горит свет, в других - нет... - К чёрту! - Гилберт смачно сплюнул на асфальт и снял дурацкие каблуки. Ноги болели ужасно, вены ныли. Сил и дальше терпеть это насилие больше не было и он побрёл босиком. У ближайшего авто мелькнула знакомая русая макушка. - О, Лиззи, стой-стой-стой! - парень поспешно подбежал к девушке и не дал ей закрыть дверцу. - Спаси меня! - Ну чего тебе? - подруга-путана с недовольством тряхнула своими роскошными волосами, заставив "коллегу" на мгновение забыть обо всём на свете. - Давай быстрее, идиот, меня клиент ждёт. - Это, сигаретку дай, а? - Вот тебе, - в руках у альбиноса оказалась целая пачка. - И свали уже наконец! - Да погодь, кто хоть у тебя сейчас?.. - Не твоё собачье дело! - дверь всё же с шумом закрылась у Гилберта перед носом, не предоставив возможности узреть нового клиента. - Ну и хрен с тобой!.. - теперь, когда у него были сигареты, могло даже показаться, что жизнь удалась. Байльшмидт отошел в сторону и неторопливо закурил, с удовольствием впуская отраву в лёгкие. Ему это нравилось, и он не стеснялся придумывать оправдания своей вредной привычке. Например, что никотин уменьшает боль в венах. Тем временем легкий ночной ветерок шаловливо касался открытой белой кожи, слабо задирал вульгарную юбку. Красноглазого альбиноса постоянно пользовали как женщину, оттого многие личные клиенты и предпочитали видеть его одетым исключительно по-женски. Впрочем, пошлые наряды - это наименьшее извращение, которое от него требовалось совершать ночью. - Ммм, а чья это сладенькая попка тут прохлаждается? - внезапно прозвучал надтреснутый от ненастоящих криков удовольствия голос. Собою он убил радующую слух тишину. - Романо... - раздраженно процедил прусс, пуская дым носом. Вышло эффектно, но, к сожалению, пыл итальянца это не остудило. - Ну, хватит скучать, большого улова сегодня точно не будет, так может пойдём ко мне в трейлер, и... - ...Порезвимся? - альбинос призывно вильнул бёдрами, коснувшись паха южанина. Тот сглотнул и потянулся вперед, неуверенно, но с явным удовольствием кладя ладони на задницу белобрысого. Оба задержали дыхание и несколько секунд смотрели друг на друга неотрывно. Не выдержав долгого томления, Романо набросился на губы Гилберта, за что тотчас же поплатился. - Кха, ссука!.. - итальянец отшатнулся, давясь сигаретным дымом. - Просто съебись отсюда, - прусс отхаркнул. Горло сильно драло только что специально державшимся там дымом. Романо бросил мрачный взгляд на свой далеко не тайный объект воздыханий и удалился. Но даже походка его говорила "Я так просто не сдамся!". Прусс фыркнул, глядя ему в спину, и кинул догорающую сигарету на тротуар. Все "коллеги по работе" уже давно прознали о, откровенно говоря, паршивом характере уникальной проститутки-альбиноса, и посему предпочитали не связываться. Варгас же откровенно нарывался. По правде, уложить этого итальянца на лопатки было также легко как и заставить его раздвинуть ноги, но Садык был против того, чтобы "его девочки" ссорились. И пока что Гилберту удавалось себя сдерживать, хотя видит Бог, кулаки чесались буквально до крови. Бог? Да на черта вообще шлюхе Бог? В светловолосой голове невольно пронеслись строки молитв, заученные с детства, а потому никогда и не стирающиеся из памяти. - Интересно, сколько Иисус заплатил Марии Магдалине? - усмехнулся Гилберт сам себе. Ночной мрак как и невеселые мысли разорвал белый свет фар. Чёрный мерседес мягко затормозил у тротуара. "А вот и Пижон подъехал." - со вздохом подумал Байльшмидт, направляясь встречать гостя. Тонированное стекло едва лишь опустилось, как из салона автомобиля раздался недовольный голос. - Где Элизабет? - Танцует, - шутка откровенно дурацкая, да и старая как "девочки" Асана, но прусс любил её повторять в отсутствии неудавшейся танцовщицы. - И с кем же она... - парень аристократическим движением поправил очки на носу, и Гилберт еле сдержался, чтобы не блевануть тому прямо на колени. Из глубочайшего уважения, разумеется. - ...позвольте так выразиться, танцует? Сделав мину посерьёзней, альбинос наклонился, заглядывая в салон. Дорогой парфюм влюблённого мальчишки резал глаза. - С Джонсом, - Байльшмидт зло прищурился. Томная минута молчания. - Знаешь ведь такого? В карих глазах поклонника венгерки блеснул свет уличного фонаря. Бледное лицо его враз потеряло всякое выражение. И через секунду чёрный мерседес сорвался с места, заставляя хохочущего Гилберта отскочить прочь. - Молодец, парень! - крикнул он ему вслед. Бледнолицый не сомневался, что тот уже разрабатывает в голове гениальный план по краху финансовой пирамиды американского бизнесмена Альфреда Ф. Джонса, который на деле оказался настоящим сумасшедшим. Прусс уже чувствовал себя и свои шрамы отомщенными. - Ты сдохнешь, - шипел он сквозь злорадный смех. - Сдохнешь с голоду, в одиночестве и нищете. Маньяк хуев, - и сплюнул на асфальт. Вот уже два года, как он жаждал мести. Пытался выследить. Искал близких изувечевшему его психопату людей и не находил. Чёртову ублюдку было чуждо всякое подобие человеческих отношений. Но, похоже, отныне терпение шлюхи-таки будет вознаграждено. Эдельштайн - тот влюбленный в Элизабет юнец был восходящей музыкальной звездой, экстерном окончивший одну из наипрестижнейших коммерческих школ мира, чье название решительно ничего не говорило Гилберту, но заставляло в припадке подхалимства падать на колени всех остальных. Будучи наследником какой-то невъебенно крутой компании, тот мог позволить себе заниматься тем, чем хотел, а именно - искусством. Но наличие артистических талантов австрийца еще не отменяли его коммерческого гения. И именно на последнего надеялся сейчас альбинос. - Сдохни, Джонс, - Байльшмидт в экстазе вдохнул дым новой сигареты, не затягиваясь, и прислонился спиной к придорожному тополю. Мысль о грозящей вот-вот сбыться мечте дико возбуждала. - Просто сдохни, глядя на крах своей империи, - рука быстро скользнула под юбку, начиная ласкать плоть. В голове зазвучал голос матерящегося американца, теряющего последние акции. "Сдохни, сдохни, сдохни" вторил в темноте безумный шепот шлюхи. Он уже начал жалеть, что прогнал Романо, ведь тот, казалось, в любое время суток жаждал отсосать ему. Пришлось самостоятельно довести себя до пика возбуждения, но... как бы Гилберт не старался, кончить не выходило. Долгожданная разрядка удалялась всё дальше и дальше по мере дрочки, пока член окончательно не обмяк. - Чёрт, - вдобавок, догорающая сигарета обожгла пальцы перед тем как полетела на мокрый асфальт. - Чёёёрт... Немец по гражданству, прусс по рождению, Байльшмидт медленно осел на землю. Вот только от былого не осталось и следа. Манеры, этикет и образование, ум и связи - у него было всё для успеха. - И всё я проебал... Бурная молодость, скользкая дорожка. И вот он там, где ранее не представлял возможным оказаться. На трассе. Он - шлюха. Причём, довольно популярная, не смотря на очень специфичную и, в некоторой степени даже отталкивающую внешность. Успех? Сомнительный. Даже хуй уже не стоит. А ведь порою просыпалась в нём наивная надежда на расставание с подобным образом жизни... И, как назло, то Асан предлагал опробовать новый наркотик, то Романо звал бедокурить в пьяном угаре... - Слабак... - "До чего же я отвратителен". И действительно, на душе альбиноса было чертовски погано от осознания того, что другие люди и их воздействие - это лишь оправдание слабости его собственного духа. Духа не способного... или же просто не желающего выбираться из грязи? Несостоятельность и беспомощность давили, вводя в депрессивное состояние. - Ничерта другого не умею... - взаправду думал о себе прусс. Лицо его было спокойно и даже смиренно. Одинокая слеза скатилась с щеки на асфальт. Всё с тем же спокойствием Гилберт поднялся на ноги и неспешно побрёл к своему фургону. Встав подле, он продолжил уже без слёз предаваться жалости к самому себе, отблескивая пошлой одеждой при свете фонаря. Мимо то и дело проходили подружки-путаны. Около двадцати минут не было ни одной машины, что было достаточно странно для столь популярной дороги. Наконец из-за поворота вырулил знакомый невзрачный автомобиль и трижды мигнул фарами, останавливаясь в хвосте вереницы проститутских машин. Незанятые девушки, женщины и пара парней поспешили поприветствовать и подольститься к своему сутенеру - турку Садыку. Они не сразу заметили вынырнувшего следом тихого "японца" с выключенными фарами. Шарахнулись было, но тут же успокоились когда он проехал мимо. Гилберт же не заметил движения вовсе, уставившись в точку на противоположной части дороги. Леворульный "японец" почти бесшумно дал задний ход. И прусс наконец-то отмер, пытаясь различить лицо водителя в приоткрывшемся окошке. Из темноты салона раздался раскатистый мужской голос. - Сколько? - А на какое время? Стандартный набор или есть особые предпочтения? - буднично вопрошал альбинос. Сверкала скука в алых глазах. - Навсегда. - Всмысле? Водитель чуть подался вперед и длинный нос его угодил прямо в зону распространения фонарного света. - Быстро. Садись. - щёлкнула блокировка двери. Байльшмидт ошалело хлопал глазами. - Мы не выездные здесь, нам запрещено... - Садись. Живо. - тихо, но твёрдо. То был голос человека не терпящего возражений. Гилберт опасливо заозирался. Беглым взглядом он заметил, что Садык вышел из машины. Страх тут же зашептал в беловолосой голове "он видит, он знает, он найдёт". - Я не могу... - Всё ты, блять, можешь, Гилберт! - водитель резко подался вперёд, сам открывая соседнюю дверь. Осветившееся лицо тут же вспыхнуло ярким воспоминанием в голове прусса. Сердце быстрее забилось в груди. Не до конца ещё поверив в происходящее он залез в машину, громко хлопнув дверцей. Водитель, не медля, газовал. Фургоны быстро скрылись из виду. Вместо них замелькали деревья и дорожные знаки. В салоне царила тишина. До города оставалось едва четверть часа езды. Вдруг альбинос быстро, с испугом обернулся, впивая взгляд в заднее стекло. Но нет, за ними никто не ехал. И после он уже не оборачивался. Тень страха ушла. - Если тебе интересно как я узнал тебя, то скажу честно - сам не знаю. Интуиция. - наконец-то нарушил тишину Иван. - Я бы и сам себя не признал... наверное... Русский усмехнулся и бросил на альбиноса быстрый взгляд. Тот сидел сильно сгорбившись. На бледном лице сменялись эмоции, от полнейшей растерянности до стыда, от удивления до отстранённости. Вновь замолчали. Машин на дороге стало чуть больше на подъезде к городу. - Куда ты везёшь меня? - внезапно сиплым голосом спросил Гилберт. - Домой, - тёплое, умиротворённое слово из прошлой жизни. - Вы русские совсем ничего не боитесь, да? А я-то думал, что к твоему возрасту люди обычно понимают, чем грозят необдуманные поступки. Русский не ответил ничего, лишь как-то слишком по-родному улыбнулся. В ответ же в груди зародилось тепло. На секунду-две оно приятно согрело, пока дурные мысли не стали вновь возвращаться. - А почему ты ездишь с выключенными фарами? За это полагается большой штраф. - Одна сломалась... а если вторую не включать ночью, то полицаи когда заметят, останавливать уже поздно... - Рисковый ты парень. - Кто бы говорил... - очень тихо сказал Иван сам себе, но Гилберт всё равно услышал его слова. Остаток дороги бывшие одноклассники провели в молчании. Приличный спальный район. Одна из тысячи серых высоток. Одна из миллиона холодных квартир. Именно это место Брагинский, как оказывается, звал домом. Чистая, без излишеств квартира, явно периодически прибираемая холостяцкой рукой чисто от скуки. - Добро пожаловать, - Иван, быстро разувшись, удалился на кухню. - Чай, кофе? - Пожалуй кофе, - с неуверенностью ответил гость, поначалу статуей замерев в коридоре. Русский тем временем мелькал перед глазами, бегая из комнаты в комнату. - Вот, нашёл тут немного одежды... должно тебе подойти. Гилберт же до сих пор пребывал в прострации от происходящего и молча стал переодеваться. Видимо, посему Иван решил добавить: - Если что, я её не с трупа снял. Это кузен забыл, когда приезжал... - Я, кажется, много раз просил тебя не напоминать о том случае... - воспоминание заставило неприятно поморщиться, но вернуло прусса к жизни. Пижамные штаны оказались как раз, а вот серая футболка была слегка маловата. Впрочем, привыкшего к обтягивающей одежде человека это не смущало. Когда они оба сидели за столом на крохотной кухне, доедали яичницу и допивали кофе, за окном уже занимался рассвет. - Спасибо... - Оставайся. - Что? - Оставайся. Я в любом случае не дам тебе вернуться туда. Равно как и не дам никому забрать тебя, - эта решимость в синих глазах. Слишком знакомо. Слишком стыдно. И только Гилберт выдохнул, чтобы начать свою тираду, отрицающую предложение о всякой помощи, как его мгновенно перебили. - Нет, мой друг. Поверь, ты не найдёшь ни одного аргумента, который я не смог бы опровергнуть, - Иван закусил губу на мгновение, но затем продолжил. - Ты останешься. Хотя бы потому что заслуживаешь да и сам наверняка хочешь лучшей жизни. И я - твой шанс. Другого не будет. После этих слов русский покинул кухню, не дав возможности пруссу сказать и слово. И он явно сделал это специально. "Так и остался чертовски авторитарен..." - с невеселой усмешкой подумал альбинос. Впрочем, даже если бы разговор не прервался... то, последние несколько лет прусс был слишком разбит как личность, чтобы иметь в себе силы сопротивляться сейчас. И Иван, очевидно, пользовался этим. Зачем? Возможно преследовал свои корыстные цели, возможно то была лишь блажь, а быть может и альтруизм заиграл по старой памяти. Лучи рассветного солнца вовсю атаковали окно кухни и Байльшмидт ретировался в гостиную, вслед за русским. Тот, как оказалось, разложил и застелил для гостя диван. - Можешь располагаться, - объявил хозяин квартиры. Старым, привычным движением потирая руки. Таким знакомым движением... - Спасибо... - вновь тихо произнёс Гилберт, когда старый друг подошёл к нему. - Так ты останешься? - мягко и тихо спросил русский. - Как будто ты оставил мне выбор, - их глаза встретились. Синева атаковала алый цвет не осуждением, но грустью и сочувствием. Прусс отвёл взгляд. На душе опять стало мерзко. От самого себя, от своей жизни, от... Внезапно большое тепло пришло извне и накрыло его, прервав все мысли. Иван обнимал его, крепко сжимая в своих сильных руках. Растерянный альбинос метнулся было в сторону, но не был выпущен из объятий. И он замер, ощущая как тепло чужого тела постепенно согревает его. Это было чертовски приятно. Нет, даже не так. Это было просто восхитительно. И это именно то, что ему было нужно... Прошли две очень тихие минуты. И Гилберт сам обнял друга в ответ. Так, прошло ещё время... - Спи спокойно, - отстраняясь, русский потрепал белую макушку. - Да... и тебе спокойной ночи... - запоздало прозвучал ответ разомлевшего прусса. Спал этим днём Гилберт действительно очень спокойно. Однако, чувство стыда продолжало мучить его наяву.