Я бы забрал тебя домой

Гарри выскальзывает через черный ход «Редс» незаметно, придерживая на плече гитару и надеясь, что никто из фанатов его не заметил. Если что, Найл его прикроет, возьмет удар на себя. Скажет, что Гарри еще в гримерной, что он разговаривает с мамой по телефону. Скажет, что Гарри очень понравился концерт, и он обязательно приедет сюда снова. Вы ведь все из Гэмпшира, да? Я бывал здесь проездом, когда учился в колледже, отличное место. Как насчет пива за мой счет? Найл в этом лучший, у Гарри нет ни малейших сомнений. Он крутит телефон в руках, оглядывается по сторонам и надеется, что машина за ним приедет раньше, а не позже. Надеется, что скоро он окажется в кровати, потому что он так чертовски устал за этот месяц. Ему просто нужно поспать. Гарри дергается и отступает в темноту, когда открывается дверь клуба напротив. Это крошечный клуб, скорее даже бар с живой музыкой, где они с Найлом брали по паре пива, когда Гарри еще не был знаменит, где бармен Сэм и его помощник Найджел никогда не разбавляли их алкоголь и часто проставлялись за счет заведения. Там все сделано под старину, и древесина пахнет кислым, пивные флажки развешены под потолком на манер гирлянд, и бутылки со спиртным расставлены на деревянных полках без всякого стекла или зеркал, и Гарри помнит, как будто это было вчера. Он выбегал из этой самой двери в подворотне, когда обезумевшая вдова с двумя детьми с «Гарри» в чернильном сердце на груди преследовала его от самой барной стойки. Здесь это было впервые. Тогда Найл взял ее на себя. Он вздрагивает от неожиданности, когда у темной стены напротив загорается огонек, и сигаретный дым поднимается к морозному чистому небу. Гарри рад, что его не видно. Он не настроен на разговор. Он хочет только лечь спать. Его машине давно пора приехать. — Привет, красавчик, — Гарри слышит высокий голос с мелким песком и насыщенный, как портвейн, и он запрокидывает голову, облокачивается о холодную стену. Он не отвечает, не подает никаких признаков присутствия, потому что, пожалуйста, пусть это будет адресовано не ему. — Большая ночь? — снова спрашивает голос, и вокруг больше ни души. Гарри слышит, как по главной дороге проезжают машины, и как люди выходят из клуба, как они поют его песни, и этот незнакомец напротив сыплет на него словами, словно мелким гравием с небольшой высоты. — Я слышал, проданы почти все билеты, хм? Поэтому у нас сегодня не так много народу, — Гарри слышит, как он усмехается, и его интонации — удивительная смесь острого и обходительного, колкости и неуловимой сдержанности. Сигарета загорается ярко-оранжевым в темноте, и, Боже, Гарри не курил с семнадцати лет. Морозный воздух щиплет кожу — Гарри ежится и провожает взглядом белое облако дыма. Уже почти полночь, и единственное, чего ему хочется, это поскорее закрыть глаза. Гарри массирует веки и выше поднимает воротник пальто. Он выдыхает воздух через раскрытый рот и чувствует, как щиплет обветрившиеся губы. Чуть меньше, чем спать, он хочет выпить. Хочет, чтобы алкоголь расслабил его измученное тело, забрал лишние мысли и позволил ему почувствовать себя подростком, как когда они с Найлом напивались на каждой вечеринке, веселились и никогда не ложились спать в одиночестве. Оранжевая точка напротив привлекает его внимание, словно маяк во время последней бури, и Гарри прикрывает глаза. — Меня зовут Луи, — голос снова играет мелким песком в темноте, и Гарри хмыкает в пустоту. Он не может продолжить делать вид, что он здесь один, потому что у этого некто — у его маяка — появилось имя, Луи, и Луи не похож на буйного фаната. Он больше похож на парня, что расстраивается, когда в его бар не приходят люди. — Ты здесь новенький? — это первое, что говорит Гарри за время их недолгого знакомства. Он достает телефон и пишет Найлу, что машины нет. Он надеется, что Найл исправит ситуацию в ближайшие пять минут, потому что у самого Гарри уйдет на это вся вечность. — Прости? — он звучит будто удивленно, будто не ждал, что Гарри заговорит. Или же сам вопрос кажется ему нелепым. Гарри представляет, каким могло бы быть лицо Луи, если его голос похож на быстрый расплавленный алюминий: такой же игриво-серебристый в четыре тысячи градусов, как и при нуле. Он представляет, как, наверное, его бровь выгнулась в мимолетном удивлении, как в его глазах — карих? — отражается огонек сигареты, как его покрасневшие на морозе пальцы сжимают желтый фильтр и нетерпеливо стряхивают прогоревший табак. — Здесь раньше работали Сэм и Найджел, — Гарри говорит с закрытыми глазами, и его затылку холодно от каменной стены. Он удобней перехватывает гитару и снова смотрит на часы: две минуты до полуночи. Луи шумно выпускает дым в темноту и издает странный звук, будто смешок. Гарри слишком устал, чтобы придавать этому много значения. Он молчит чуть дольше, чем можно было бы ожидать, и Гарри пытается прогнать набежавшую дрожь и трет ладони друг о друга. — Пойдем, я угощу тебя выпивкой, — наконец слышит Гарри, и незатушенный окурок очерчивает оранжевую дугу, прежде чем неслышно зашипеть в сугробе. Луи открывает дверь в бар, и оттуда играет музыка, как это и запомнил Гарри. — Идешь? Я не предлагаю дважды. По его тону Гарри знает, что так и есть. По его тону понятно, что он привык быть особенным. У него нет ни малейшей причины верить этому парню — Луи, — но его голос (или это что-то в голове Гарри) манит Гарри за собой. Они мешкают в тесном подсобном помещении, где свет от лампы такой же тусклый, как и несколько лет назад, пахнет сыростью и забродившим пивом, и Гарри кажется, что в этот самый момент он ближе к дому, чем за весь прошедший год. На Луи надета джинсовая куртка с белым искусственным мехом, его волосы взлохмачены на затылке, и черные скинни закатаны выше щиколоток. Он ниже Гарри почти на полголовы и гораздо уже в плечах, но он так уверенно и ловко обходит ящики с алкоголем и гудящие генераторы, что за ним хочется следовать беспрекословно. Луи резко останавливается и оборачивается, и Гарри почти врезается в него, слишком уставший для быстрой реакции: — Лучше оставь это здесь, — он указывает пальцем на зачехленную гитару в руках Гарри, пока Гарри быстро моргает, и его зрачки мечутся по молодому высеченному лицу. В полумраке Луи на вид лет двадцать шесть, может, двадцать семь, совсем немного старше Гарри. У него покрасневшая кожа на впалых щеках, легкая щетина и быстрая улыбка с острыми зубами и тонкими губами. Тень от длинных ресниц раскачивается на его высоких скулах вместе с лампой, и ясные кристально-голубые глаза смотрят на Гарри в ожидании и с интересом, и на секунду Гарри думает, что он забрал бы его с собой. — Она привлечет лишнее внимание. Гарри примащивает гитару в угол на ящик с пустыми бутылками, и Луи перекатывается с мыска на пятку, руки в задних карманах джинсов, когда Гарри оборачивается. Его ключицы резко выступают из глубокого выреза черной футболки, и Гарри краем сознания отмечает вытатуированную надпись на бледной коже груди, склоненную вбок голову, закушенную губу и полуулыбку. Он бы забрал его домой. Будь Гарри двадцать, ноги Луи уже бы обвивали его талию, пока бы он сидел на нагроможденных пластиковых ящиках и шумно дышал Гарри в плечо. Гарри бы целовал его губы страстно, влажно, с языком и зубами, сжигал бы вытянутую шею своим дыханием и оставлял едва заметные засосы на белой коже в легких мурашках. Они бы трогали друг друга везде — смелые пальцы и молодые тела, лохматые волосы и обнаженная чувствительная кожа. Будь Гарри не так знаменит, он сделал бы все это прямо сейчас. Потому что Луи здесь, он смотрит своими электрическими глазами и не двигается с места. У Гарри стучит в голове от усталости и от того, что образы двух разгоряченных тел еще такие яркие и пышут жизнью в его воображении. Он закусывает изнутри щеку и криво улыбается Луи, делает два шага вперед, и они оказываются так непосредственно близко. Гарри готов поклясться, что видит электрические молнии в голубых глазах, он чувствует запах сигарет, и едва заметно втягивает в легкие воздух. От Луи пахнет дорогим парфюмом, немного потом, немного пивом и много куревом. Гарри думает, он мог бы к этому привыкнуть. Луи смотрит на него снизу вверх, в его взгляде читается вызов, и Гарри определенно умеет играть в эту игру для двоих. Он улыбается немного набок, когда его ладонь поднимается к небритой щеке и пальцы рисуют невидимую линию вдоль остро выделенной челюсти, не прикасаясь к коже. Он выдыхает через рот, и его взгляд падает на распахнутые искусанные губы в легкой улыбке, прежде чем снова взметнуться и угодить в электрический шторм. Луи наклоняет голову и облизывает рот розовым языком, привставая на мыски и снова опускаясь. Они прерывисто дышат друг другу в губы, случайно соприкасаясь носами и дыханиями и не сказанным давай же, когда Гарри не выдерживает и скользит щекой по колючей щеке, оставляя влажный след от губ на холодной коже. — Ты собирался угостить меня выпивкой, — напоминает Гарри у самого уха в обрамлении беспорядочно лежащих волос. Он слышит смешок, и через мгновение его грудь больше не согревает тепло тела напротив. Луи делает шаг назад, и его глаза смеются электрическим голубым. Он улыбается и отступает еще на шаг. — Я никогда не отказываюсь от своих слов. Гарри тихо смеется и трет глаза большим и указательным пальцами. У него свербит в висках, и губы покалывает от желания коснуться. — Я буду темное разливное. И не вздумай разбавить. Брови Луи вздергиваются в недоумении, и рот сползает вбок, когда он кивает снизу вверх, точно бросает вызов. — С самой плотной пеной, какая только может быть, — он отдает честь двумя пальцами и пятится назад. Телефон Гарри звонит в этот самый момент. — Это Найл, — говорит Гарри после короткого разговора. — За мной наконец-то приехала машина. Луи опускает голову, затем вскидывает ее с ослепительной улыбкой и с обещанием во взгляде. Гарри видит там все чудеса Вселенной, которые доселе не доводилось встретить человеку, и ему просто нужно отдохнуть. — Тогда в другой раз, красавчик, — Луи салютует и в следующий момент исчезает за дверью в бар, окатив Гарри волной громкой музыки, и спертого воздуха, и дорогого парфюма, смешанного с куревом. Гарри думает, что, возможно, оно и к лучшему. Возможно, все именно так, как и должно быть. Ему не нужны неприятности. Потому что, возможно, Луи слишком сильно похож на его следующую ошибку. И Гарри слишком давно все делает правильно. ** Они встречаются в следующий раз, когда Найл приводит Гарри в один из этих пятизвездочных отелей, которые с радостью отдают свои лучшие залы для особых мероприятий, как сегодня. Гарри думает, что особый случай — это канун Рождества, хотя для него это скорее ознаменование окончания его тура по стране и выходные дома. Его фото на странице британского сайта MTV появляются чаще, чем он успевает моргать, и номинация на Бритс не дает спать спокойно с тех самых пор, как Найл сообщил ему однажды утром; упоминание его имени в социальных сетях заставляет отключить все оповещения, и его счет в банке выглядит все более внушительным с каждым месяцем, и все это закручивает его мысли в водоворот и делает тело почти невесомым, а улыбку все более перманентной. Он обнимается с Эдом, пожимает руку Нику Гримшоу, делает комплимент блестящему паетками платью Элли Голдинг и чокается фужерами с шампанским с Селеной Гомез. Найл заливисто смеется, и его оленьи рога на пружинках весело дергаются, когда он запрокидывает голову, чтобы сделать еще пару глотков Моёт из бутылки. Его ирландский акцент такой явный, когда он кричит что-то не очень цензурное Малику и Тейлор Свифт, и почти захлебывается шампанским от смеха, когда они показывают ему средние пальцы с лучистыми глазами. Гарри салютует бокалом Перри Эдвардс и пихает Найла локтем, когда к ним по очереди подходят ангелы из Виктории Сикрет. Он наслаждается каждой секундой среди всех этих людей, с которыми за последние пару лет он виделся чаще, чем с мамой или сестрой. Он закатывает рукава молочной шелковой рубашки и расстегивает верхние пуговицы, когда Найл кричит ему в ухо «ты можешь в это поверить? Ты можешь на хрен в это поверить?» и обнимает за шею так крепко, как умеет только он. Гарри как будто снова семнадцать, и они с Найлом — лучшие друзья на самой лучшей в мире вечеринке у самой популярной девочки школы. Он в предвкушении чего-то грандиозного, как и тогда, восемь лет назад. Гарри пьет шампанское, раскачивается под музыку и покусывает слегка онемевшие пьяные губы, когда замечает того парня в джинсовке, с лохматой макушкой и пепельным голосом из пустой подворотни у «Редс». Того самого Луи, чья сигарета была маяком в темноте, и чьи глаза сияли ярче снега на солнце. Только сегодня его челка поднята наверх, и плечи обнимает расстегнутый черный блейзер, но щиколотки все такие же трогательно обнаженные под закатанными черными скинни и изящно ведут к блестящим лаковым туфлям. Гарри смотрит на него, будто завороженный, на его быстрые руки и рваные движения, не слышит, но представляет его резкий шершавый смех и его электрическую энергетику. Внезапно для себя он снова чувствует сигаретное дыхание на своих губах и прикосновение щетины к щеке, и кончики пальцев покалывает от желания прикоснуться, но Луи слишком далеко. Улыбается ослепительно ярко Сэму Смиту и жмет его руку дольше, чем требуют приличия. — Ты его знаешь? — отстраненно спрашивает Гарри, не отводя взгляд, и прочищает горло, потому что его голос вдруг стал хриплым и непослушным. — Того парня у сцены? Рядом с Сэмом? Найл поднимает брови так высоко, что кажется, они вот-вот слезут с его лица. Он закрывает рот рукой, выставляет перед собой палец и пытается проглотить шампанское как можно скорей. Восторженные возгласы с разных сторон щекочут тонкие струны внутри Гарри, и внутренний голос шепчет ему «дождись». — Это же Луи! — наконец произносит Найл и смотрит на Гарри так, будто это нечто само собой разумеющееся. — Луи Томлинсон! Найл поясняет, когда лицо Гарри остается таким же непонимающим. Он не знает, как этот парень оказался на закрытом мероприятии, и почему Найл ждет, что Гарри будет в курсе. Наверное, он пришел с кем-то в качестве плюс один, но это все еще не снимает последний вопрос. Найл смотрит на него выжидающе, будто ждет, что у Гарри что-то щелкнет в голове, что он скажет «ах, да, Луи Томлинсон», но этого не происходит, и Найл хмурится, отставляя пустой бокал. — Чувак, ты ведь несерьезно, да? — он расстегивает пуговицу на рубашке. — Мы на его вечеринке! В честь его дня рождения! Гарри зажимает ноздри пальцами, когда в нос бьет газ от шампанского, и глаза наполняются слезами от неожиданности. — В каком смысле? Ведь это вечеринка в честь Рождества! Найл отчаянно мотает головой и хлопает Гарри по плечу: — У него день рождения в сочельник. Я помогал его менеджеру, Лиаму, найти оператора для его лайв-фильма. Поэтому мы здесь! — Он ведь бармен в «Полночном свете»! — Поверь, Сэм был бы рад такому бармену, — Найл смеется в голос, и Гарри едва различает слова. — А вон и Лиам! Гарри не верит своим ушам, потому что так не бывает. Найл стремительно приближается к высокому молодому человеку в строгом костюме с короткой стрижкой и доброй улыбкой и хлопает его по плечу, как старого друга. Гарри слышит смех Найла и не понимает, как это возможно. Он не верит в судьбу, но запрокинутая голова Луи и его острый профиль (не)реальнее всего, что произошло с Гарри за последние два года. Он опирается напряженными пальцами о стол, обтянутый белоснежной скатертью, и пытается найти равновесие в вихре налетевшего невозможно. «Я бы забрал тебя домой», — думает Гарри и наконец улыбается губами вокруг тонкого звенящего стекла высокого фужера. Гарри забывается в эйфории этого волшебного вечера, где люди по очереди говорят доброе и смешное в микрофон, где красивые наряды сталкиваются с повседневными, но все еще такими уместными, где музыка играет так уютно и празднично и где шампанское смешивается с крепкими объятиями и трепетными прикосновениями, и все вокруг отлично проводят время, и звенящий шершавый голос разносится сразу отовсюду. Гарри дурачится на танцполе вместе с Найлом и громогласно распевает собственные песни, не попадая в ноты. Он кружит в танце милую блондинку и готов поклясться, что уже видел где-то ее лицо. Они смеются вместе, сталкиваются коленями и локтями, и их танец — самое неловкое, что произошло с Гарри за этот вечер, но ни один из них, кажется, не против. Это происходит, когда Гарри возвращается из туалета с мокрыми руками и пульсирующими ощущениями: они сталкиваются нос к носу, когда Луи влетает в зал с балкона, подобно шаровой молнии. Гарри приходится схватить его за руки чуть выше локтей, чтобы Луи не потерял равновесие и чтобы самому устоять на ногах — воздух резко вылетает из его легких от неожиданности. От Луи пахнет морозом, и сигаретами, и тем самым дорогим парфюмом, который уже не смешивается с запахом пота и кислятины, и Гарри глупо теряет дар речи от их внезапной встречи. Он собирался подойти к Луи весь вечер, но тот все равно застал его врасплох: его энергия подобно радиоактивным пузырькам заполняет все пространство, и от нее некуда скрыться. — О, вау, — Луи цепляется за его рубашку нетрезвыми пальцами, удерживая равновесие, и его глаза расширяются в удивлении. Его щеки сегодня гладко выбриты, отчего острые скулы выделяются еще отчетливей, чем в прошлый раз, и голубой в глазах кажется гораздо глубже, чем Гарри запомнил. Но черная футболка снова с глубоким вырезом, и Гарри не может удержаться и не мазнуть взглядом по обнаженной коже с чернильными следами. — У тебя что, мокрые руки? Ты испортишь мой блейзер! — Гарри слышит голос раньше, чем глаза передают сигнал в мозг: губы напротив шевелятся как будто слишком медленно и блестят от слюны удивительно соблазняюще. Гарри винит во всем шампанское. — Привет, — невпопад говорит он, и Луи впервые замирает в его руках. Его тело и напряженные мышцы будто расслабляются в уверенном захвате пальцев, но он выглядит так, будто готов засмеяться в любую секунду, будто вот-вот начнет искриться. Гарри находит это заразительным — не может сдержать скошенную улыбку. — Я Гарри. Луи выгибает бровь, будто говоря «неужели, вау, вот это да», и прыскает Гарри в лицо своим сигаретным дыханием. Гарри не обращает внимания, что его большие пальцы рисуют медленные мокрые круги на бицепсах Луи. — Немного несвоевременно, не находишь, красавчик? — он наклоняет голову вбок, и его взгляд заинтересованный, лучистый, уложенная каштановая челка едва касается кончиками гладкого лба. Он буквально пульсирует жизнью, и Гарри кажется, он не сможет его отпустить, не сможет отказать себе в этот раз. Он улыбается ямочками на щеках, и Луи кажется ему лучше Моёт примерно в пятнадцать раз. — Не думал, что ты знаменитость, — тянет Гарри и облизывает пересохшие губы. Его пальцы слегка покалывает там, где они касаются прохладной шелковистой ткани пиджака, и он бы хотел, чтобы Луи тоже касался его хоть где-нибудь, хоть самую малость. Приглушенная музыка и звон бокалов тут и там, красивые платья и дорогие костюмы, смех Найла где-то в отдалении и Луи, такой подвижный и заразительный в его руках, что Гарри кажется, он во власти наркотического экстаза. Луи прищуривает глаза и вскидывает подбородок, и все его черты — смесь мягкого и колючего, и Гарри не знает, как такое вообще может быть. — Так ты охотишься за славой? Кто бы мог подумать, что за милым личиком скрывается Голлум, — Луи кокетливо отставляет в сторону бедро и упирает в него ладонь, рука Гарри двигается вместе с его. — И это совсем не привлекательно. Он тычет вытянутым пальцем Гарри в голую грудь, и тот тихо смеется, крепче сжимая пальцы на бицепсах, не в состоянии оторвать взгляд от подвижного лица. — Если я правильно запомнил, ты обещал угостить меня выпивкой, — Луи немного покачивается в его руках, и Гарри впитывает зрачками его удивительные черты в мягком полумраке, все острые линии сглажены нежными тенями. — Я абсолютно уверен, — Луи приближает свое лицо к его, длинные ресницы опускаются и поднимаются, взгляд сползает с глаз на губы и обратно, и зубы едва заметно касаются тонкой губы, и Гарри надеется, что ему не почудилось, — что ты уже пил шампанское за мой счет. Луи отстраняется в ту самую секунду, когда губы Гарри импульсивно преследуют его. Он улыбается по-лисьи, явно довольный собой, и Гарри остается лишь усмехнуться и закусить губу, крепче сжать пальцы над его локтями и съехать ими выше, собирая складками рукава. — Верно, — он растягивает слово, и его взгляд снова падает на обнаженный участок груди над вырезом футболки, на выступающие ключицы и на вытянутую шею, на приподнятый подбородок, приоткрытые в хитрой улыбке губы и тронутые морозом щеки, на сияющие глаза. — Тогда что, если я тебя угощу? Смех Луи напоминает тихий рокот отдаленного прибоя или глубокое кошачье урчание, и Гарри хочет положить руку ему на грудь, чтобы убедиться, что внутри Луи — притихший Мировой океан. — Как-нибудь, — он неопределенно пожимает плечами и снова цепляется за расстегнутую рубашку Гарри, когда теряет равновесие. Или же просто для того, чтобы зацепиться, Гарри не может утверждать наверняка. Гарри бы пригласил его на танец, где вокруг них по полу бы плавали нечеткие сине-белые круги света — песня бы была с последнего альбома Эда, и Луи бы прижимался к нему грудью и, наверное, бедрами тоже, а Гарри бы пропитывался запахом его одеколона и сигарет, запахом Луи. Он думает, что их танец бы непременно закончился его бегающими пальцами под расстегнутым блейзером Луи, и неровным дыханием Луи в районе его шеи, и возможно чем-то еще, чего Гарри не может представить. — Как насчет сейчас? — он спрашивает хрипло, и этот прием работает в ста случаях из ста, но, видимо, не в этот раз. Луи смотрит на него исподлобья, бровь выгибается вызывающе, и он сам — один сплошной вызов, с однобокой улыбкой и с выступающими ключицами и виднеющейся татуировкой на груди, в обтягивающих джинсах и с голыми лодыжками в блестящих черным лаком туфлях. — Ты не единственный мой гость, звездный мальчик, — он делает шаг назад, и их хрупкий кокон из мокрых кругов на пиджаке, выпирающих ключиц и цепких пальцев на молочной рубашке распадается на части в мгновение ока. Звучащая песня не кажется самым подходящим саундтреком и играет громче, чем секунды назад, людей вокруг больше, чем никого, и официанты предлагают им шампанское, видимо, не в первый раз. — Я не предлагаю дважды, — Гарри улыбается широко и кусает губу верхними зубами. Глаза Луи вспыхивают воспоминанием, и он смеется в голос, делая неустойчивый шаг назад. — Я в этом не сомневаюсь. Он теряется среди других людей моментально, и Гарри ни за что на свете не смог бы сказать, в какую сторону он ушел. Луи растворился в зале, смешиваясь своим переливчатым смехом и быстрыми передвижениями с оживленными беседами, шутливыми спорами и разлаженными танцами. Он появляется так же из ниоткуда, когда Гарри уже собирается спускаться в забронированный для него Найлом номер. Его лондонская квартира еще не обжита, и уже слишком поздно, чтобы ехать к маме в уютный дом, поэтому он поедет туда завтра, как только проснется и купит подарки. Луи заставляет его забыть о своих мыслях моментально, как только его пальцы лениво тянут Гарри за рукав. — Знаешь, почему этот отель любимый у Лиама? — вопрос слетает с его губ так непринужденно, как будто они с Гарри друзья с детства. — Скажи мне. — Потому что в баре на первом этаже самый большой выбор алкоголя, — он улыбается невинно, продолжая тянуть Гарри за рукав. — И там делают самые безумные шоты, какие ты только пробовал. — Меня трудно удивить, — Гарри думает, что не улыбаться рядом с Луи почти невозможно, потому что он заражает своей невообразимой энергетикой. Потому что рядом с ним все начинает казаться простым и очевидным. Все, кроме самого Луи. — Я уверен, что смогу, — он сверкает белыми зубами, и Гарри следует за ним беспрекословно. Они выскальзывают из полумрака зала в залитый желтым светом коридор, где ноги утопают в высоком красно-золотом ковре и двери просторного лифта раскрыты будто специально для них. Луи тащит Гарри за собой, и тот не предпринимает ни малейшей попытки к сопротивлению. Он бы забрал его домой. — Почему я никогда не слышал о восходящей звезде Луи Томлинсона? — спрашивает Гарри после трех зеленых шотов, от которых у него горит глотка и печет в груди, глаза слезятся под неугомонный стук сердца. Луи закатывает глаза и вытирает сливки с верхней губы после двух своих «Оргазмов»: — Потому что первые полосы «The Sun» посвящены распроданному туру Гарри Стайлса и его новому зимнему увлечению. — Я не.., — Гарри запрокидывает голову и смеется в голос, — у меня нет зимних увлечений. — В редакции с тобой не согласны, — Луи пожимает плечами и расслабленно опирается локтем о барную стойку. Он выглядит сейчас моложе, с легкой улыбкой, сияющими глазами и немного наклоненной головой. Тени скользят по его лицу, и пальцы Гарри почти тянутся повторить их путь: по бровям и носу, по гладкой щеке и скуле, что так притягивает взгляд. Луи болтает ногами на высоком стуле, рука подпирает голову, и необъяснимое тепло тянет Гарри низ живота. — Более того, — он манит Гарри пальцем, и тот нагибается навстречу, чтобы услышать шепот в самое ухо, — вся страна думает так же, как я. Гарри сокрушенно качает головой и делает знак бармену повторить. Здесь все сверкает и блестит, стекло и зеркала, гладкие соблазнительные поверхности и кожаная обивка на высоких барных стульях. Сорочка бармена белая и светится в ультрафиолете ламп, как и его зубы, когда он улыбается редким в поздний час клиентам. Но Гарри нет до этого почти никакого дела, потому что горячая ладонь Луи то и дело невзначай опускается на его колено и жжет его кожу под тканью узких брюк. Гарри пропускает пальцы сквозь свои волосы, чтобы хоть куда-то деть руки, кусает губу, чтобы унять требовательную пульсацию, и не может отвести от Луи глаз. Луи говорит, что родители Лиама — владельцы сети этих отелей, и что Лиам не хочет заниматься семейным бизнесом, точно не сейчас. Он говорит, что Лиам отличный менеджер и однажды сделает так, что это Луи, а не Гарри будет самым желанным певцом среди тинейджеров. Его палец ощутимо тычет Гарри в бедро, когда тот смеется над его напыщенными речами, и Гарри толкает его голую лодыжку, когда Луи смеется над ним в ответ («Мистер-платиновые-диски во всей галактике» высоким голосом). Гарри ведет подушечками пальцев туда-обратно по вытатуированному «что есть то есть» на груди у Луи, когда тот с готовностью оттягивает и без того глубокий вырез футболки, и глаза Гарри неконтролируемо задерживается на оголенной коже на лишние пару (гораздо больше) мгновений. Луи, кажется, не против. Гарри не может сдержать смех, когда Луи исчезает, а затем возвращается с микрофоном и забирается на стеклянный подиум у противоположной стены. Он стоит на ногах некрепко, но его это ничуть не смущает, как не смущал бы снег за окном или конец света в следующую секунду. Он с улыбкой объявляет песню и смотрит прямо на Гарри, его остальная аудитория — бармен и еще человек пять, увлеченных ночными разговорами или коктейлями. Гарри хлопает невпопад, смеется и не чувствует в себе сил оторвать от Луи взгляд хоть на секунду. Он поет плохие песни и фальшиво, но Гарри кажется, он никогда не слышал ничего прекрасней, потому что Луи очаровывает своей харизмой и непринужденностью. Голубой сверкает в полумраке, когда он с легким прищуром смотрит на Гарри — довольные морщинки собрались вокруг глаз. Он танцует неведомые танцы и вот-вот свалится с подиума, но каждый раз вовремя балансирует, и Гарри уже в полуметре от него, неспособный преодолеть притяжение. Он бы купил билеты на все концерты, если бы его собственные шоу не были распроданы на полгода вперед. Они пьют еще и еще, и Луи заявляет, что не ищет друзей, не любит привязанности. Гарри пожимает плечами, потому что ему понятно: привязанность для Луи станет смертельной. Он беззаботный и непостоянный, как волны океана, и свободный и искристый, как шаровая молния, и Гарри не уверен, как это может умещаться в одном человеке. Гарри улыбается ленивой полуулыбкой, проводит рукой по волосам и легко пихает скрещенные ноги Луи. Его тянет магнитом, тянет касаться Луи каждую секунду, пока его руки — или любая другая часть тела, честно — не заняты ничем другим, и это невозможно объяснить здравым смыслом. — Зайдешь ко мне? — он задает вопрос, что крутится в его голове на повторе с тех самых пор, как они оказались в сверкающем лифте за сомкнувшимися дверями, с тех пор, как его мокрые руки так естественно оказались над локтями Луи. Луи замирает и больше не раскачивает ногами. Его спина выпрямляется в ровную линию, и руки опускаются на колени ладонями вниз. Он смотрит на Гарри с выгнутыми бровями, его тонкая футболка плотно прилегает к поднявшейся груди, взгляд нечитаемый. — Не знаю, что дало тебе повод думать, что я пойду к тебе в номер, Гарольд, — его слова похожи на срывающиеся сосульки — они застигают Гарри врасплох и выбивают почву из-под ног, как шестибальное землетрясение. Луи спрыгивает со стула, как резиновый мячик, и ловит равновесие за колени Гарри. Его прикосновение исчезает почти сразу, когда он гордо вскидывает подбородок и поднимает вверх руки, точно сдается. Он выходит из бара стремительно, с идеальной осанкой, и Гарри все еще не понимает, что только что произошло. Неужели они кликнули только в его воображении, но никогда в реальности? Он идет в свой номер трезвее, чем был пять минут назад, и это его совсем не радует. Он гадает, где может быть Найл, и придет ли он, если Гарри сейчас ему позвонит. Найл не отвечает ни после первого звонка, ни после третьего, и Гарри уверен, что тот увел с собой как минимум одного ангела Виктории Сикрет. Гарри почти жалеет, что не поступил так же. Но он не может заставить себя жалеть о времени, проведенном в компании Луи. Его пальцы на ногах зарываются в высокий ворс ковра, когда он с облегчением сбрасывает узкие ботинки и стягивает носки в своем пустом номере. Волосы волной падают на лицо, когда он расстегивает мелкие пуговички, все еще продетые в обшитые петли молочного цвета шелковистой рубашки. Он раскидывает в стороны руки, и прохладная ткань приятно скользит по коже спины и живота, обнимает ребра, и Гарри бы предпочел, чтобы это был Луи, его дыхание и летящие прикосновения, контраст прохладных пальцев к теплому телу. Он расстегивает ремень и пуговицу на лоснящихся брюках, напевая ту песню, что пел Луи в баре. Гарри даже не уверен, его ли это песня или какого-то нового бойз-бенда, но он точно слышал ее по радио много раз. Главное, что высокий шероховатый голос все еще звучит мимо нот в его голове. Гарри падает на кровать и закрывает глаза. Под темными веками кружится целый мир, и шумный вздох вылетает из его пересохшего рта. Он вспоминает, что не успел предупредить маму о своем визите, и думает, что сюрпризу она обрадуется сильнее. Гарри мурлычет себе под нос, и эта мелодия совсем не похожа на ту, что звучит в его голове, поэтому он прекращает. Он бы предпочел, чтобы кровать рядом с ним прогнулась сию же секунду под весом того, кто овладел его разумом на целый вечер. Но вместо этого руки натыкаются лишь на скрипящие чистотой простыни. Гарри кажется, проходит почти полночи, возможно он даже спал вот так, раскинув руки и в одежде, когда в его дверь стучат два коротких звонких раза. Ему кажется, что комната переворачивается вместе с ним, когда он неграциозно встает с кровати и даже не пытается придерживать сползающие брюки и скользящую по плечам рубашку. Он только щурится на свет и изо всех сил старается не врезаться в стены, когда почти на ощупь идет в прихожую просторного номера. Луи стоит, прислонившись плечом и головой к дверному косяку, полуулыбка играет на его тонких губах, и блейзер больше не сохраняет тепло его тела. Гарри осматривает его с ног до головы: босые ступни на ярком ковре и голые лодыжки с жирным черным «плут», закатанные узкие джинсы, что так соблазнительно обтягивают округлые бедра и незаметно для Гарри превращаются в свободную черную футболку, что льнет к телу Луи и так игриво открывает его грудь. По его рукам разбросаны татуировки, и растрепавшаяся челка касается высокой скулы. Гарри рефлекторно отодвигает ее, открывая длинный веер ресниц и пронзительный голубой, что плещется уверенным спокойствием. — Не знаю, что дало тебе повод подумать, что я не пойду за тобой, звездный мальчик, — от его задиристого голоса с усталой хрипотцой у Гарри бегут мурашки внизу спины, и он не двигается с места. Воздух между ними становится плотным, почти осязаемым, и Гарри никогда не скажет, в какой момент это произошло. Возможно, когда взгляд Луи липнет к его голому торсу или когда его щеки раздуваются от резкого выдоха. Возможно, когда Гарри сам прислоняется к дверному проему — мышцы на животе видимо напрягаются под кожей. Возможно, когда они молчат слишком долго и просто смотрят, и реальность расплывается по краям. Возможно, когда Луи только постучал в эту дверь. — На край света? — Может, и туда, — Луи улыбается той самой улыбкой, от которой у Гарри подкашиваются колени: когда его зубы — острые на розовых губах, и пучки лучиков расползаются вокруг глаз, и весь его вид кричит беги, но Гарри будто намеренно путает направление. Луи сам заталкивает Гарри обратно в номер, как будто ему и вовсе не нужно приглашение. Гарри думает — знает, — что так оно и есть, что Луи не спрашивает дважды, что он вообще не спрашивает. Поэтому он и вовсе не удивлен, когда его лопатки ощутимо встречаются со стеной и прохладные пальцы находят свое место на его боках под расстегнутой рубашкой, и сияющие глаза напротив не отпускают его взгляд ни на долю секунды. Яркий свет путается в его взлохмаченных волосах, мерцает в глубоком голубом, что сейчас скорее синий, делает его кожу топленым молоком. Колени Луи сталкиваются с коленями Гарри, и ладонь Гарри удобно лежит на шее Луи под самой линией роста волос, и пальцы неконтролируемо играют плотными прядями. Они касаются друг друга бедрами, трогают смелыми руками и дышат так шумно и рвано, как Гарри себе представлял в тот самый первый раз в подсобке. Нервные окончания под кожей гудят там, где руки Луи водят по его груди, где его губы оставляют влажный след вдоль линии челюсти, где нос ведет по шее у самого горла, и от горячего дыхания хочется съежиться, но Гарри, вопреки, доверчиво подставляет все самые чувствительные места. Луи ведет руками по его плечам, и шелк рубашки покорно соскальзывает на пол, когда они не глядя идут к кровати. Гарри врезается пяткой в пуф, когда пятится назад, не в состоянии оторвать губы и язык от солоноватой кожи там, где плечо переходит в шею. И, если запрокинутая голова Луи и его прикрытые глаза будут ему наградой, Гарри готов делать это до конца своих дней. Он на ощупь расстегивает узкие скинни, забирается пальцами под мягкую футболку и собирает ткань к подмышкам — Луи ощутимо втягивает живот под его прикосновениями. Гарри почти мурлычет от удовольствия, когда Луи легко тянет его за волосы, массирует кожу головы и прижимается щекой к его щеке, губы едва задевают мочку уха. Его дыхание сбившееся, такое же, как у самого Гарри, и сердце так отчаянно бьется о грудную клетку, что Гарри может сосчитать все удары до единого. Футболка Луи падает рядом с молочной рубашкой, и Гарри не дает ему опустить руки, оставляя ярко-розовое пятно будущего засоса на внутренней стороне, недалеко от подмышки. Луи толкает вниз его расстегнутые брюки, забирается ладонями под эластичную ткань трусов и ведет вниз большими пальцами по ягодицам так томительно медленно, что зубы Гарри импульсивно смыкаются на его выступающей ключице. Они одаривают друг друга судорожными вдохами и внезапными выдохами, прикосновениями губ и языков к чувствительным местам, оставляют кратковременные следы от зубов и настойчивых нетерпеливых пальцев на коже тут и там, и ни один не может насытиться, перестать касаться дольше, чем на пару секунд. Они распаленные, ловят жаркий воздух сухими губами, и искры между ними разлетаются фейерверками бессмысленных жарких слов и несдержанного смеха, и руки — вездесущие на страждущих телах. Они оставляют друг на друге следы губ, и рук, и зубов, парфюма и неутомимого желания, и не оставляют ни единого предмета одежды. Они падают на кровать с тихими смешками, спутанными ногами и сталкивающимся дыханием. Глаза Луи сияют ярче обычного, его улыбка широкая и озорная. Гарри обводит пальцами его высокие скулы и впалые щеки, надавливает на острый подбородок, заставляя раскрыться влажные губы. Вес Луи приятно вдавливает Гарри в кровать, пока он сидит, раскачиваясь на его бедрах, оглаживая грудь и склонившись навстречу. Между их лицами всего миллиметры, дыхание горячее и осязаемое, и все это — невыносимо мало и чудовищно много; Гарри закрывает глаза. Луи сжимает коленями его голые бока, обнимает осторожными ладонями щеки и тихо хихикает, его челка щекочет Гарри лоб. Его мокрый язык облизывает Гарри нос, и тот морщится с расползающейся улыбкой, вскидывает бедра вверх — их носы сталкиваются, и Луи не сдерживает смех. Он облизывает губы Гарри коротким мазком, будто пробует, и Гарри стискивает ладонями его бедра: он хочет больше. Луи дышит через приоткрытый рот в губы Гарри, играет пальцами с его кудрями, и Гарри лишь облизывается в ответ, все так же не открывая глаз, отдаваясь ощущениям. Он не выдерживает первым, когда дурманящая близость становится невыносимой, и каждая клеточка тела умоляет больше. Он слепо сталкивается с губами Луи, и проворная рука замирает в его волосах, смех как будто застревает в горле Луи, когда он отвечает на поцелуй, не мешкая. Его губы податливые и сочные, как нектар, когда Гарри сминает их настойчиво, напористо, и думает да, думает наконец-то. Луи целует его влажно, горячо и глубоко, как будто не знает полумер, как будто хотел этого так же сильно. Он прижимается животом к животу и ребрами к ребрам, и его челка щекочет Гарри щеку, когда Луи наклоняет голову в сторону — изгиб губ идеально подходит губам Гарри. Гарри кажется, он сходит с ума, и думает, что Луи — тоже, потому что Луи цепляется за него так отчаянно и самозабвенно, будто боится безвозвратно раствориться в моменте. Их руки ненасытные, исследуют друг друга на ощупь, разгоняя мурашки удовольствия и предвкушения по зудящей коже. Они дышат загнанно и страстно, тела скользят друг по другу и дарят почти мучительно сладкую дрожь ожидания, что как наркотик дурманит разум. Луи возбужден так же невыносимо сильно, Гарри знает, когда размазывает естественную смазку по его твердому члену, когда смотрит в расфокусированные глаза и ловит губами рваное дыхание, когда между ними почти нет воздуха. Луи падает на бок, и Гарри обхватывает влажной ладонью их обоих — электрические импульсы бегут по спине от плотного контакта. Луи кусает губы и жмурит глаза, и Гарри думает, что, возможно, это алкоголь, но возбужденное блаженство на лице Луи — это самое прекрасное, что ему доводилось встречать. Луи стонет глухо, не открывая рта и не убирая рук от Гарри. Он распахивает глаза после хриплого «смотри на меня», и Гарри кажется, он тонет в серо-синем шторме, что сбивает с ног и не дает глотнуть кислорода. Луи целует его сбивчиво, скорее просто прижимается губами и тяжело дышит, руки блуждают в волосах, гладят шею, плечи, грудь, задевают гиперчувствительные соски, и все повторяется по новой. Ладонь Гарри движется ритмично, не упуская ни момента, и Луи несдержанно толкается навстречу, и от трения у Гарри почти темнеет в глазах, и от всего этого реальность ускользает, как сквозь разведенные пальцы. Гарри опускает глаза, когда чувствует вязкую сперму на своих пальцах, и тело Луи напрягается, прежде чем расслабленно обмякнуть. Его улыбка блаженная, глаза сверкают в узких щелках между век. У Гарри подгибаются пальцы на ногах сами собой, когда он кончает мгновениями позже. — Хмм? — он поворачивает голову, когда Луи говорит что-то ему в плечо, его рука лежит плетью на груди Гарри. — Не разочаровывай меня, — повторяет Луи чуть более внятно, и Гарри переводит на него непонимающий взгляд. — Не говори, что это все, на что ты способен. Гарри прыскает и щипает его за бок, заставляя Луи вскрикнуть и дернуться от него дугой. — У меня планы на всю ночь, — слова звучат как признание и растекаются медом по всей кровати. — Не подведи меня. Смех Луи рокочет тихо, из самой груди, и он убирает волосы с лица Гарри, ладонь липкая против влажного лба. — Я свободен до послезавтра, — он сверкает глазами и громко ахает, когда Гарри придавливает его всем своим весом к кровати. ** Утром Гарри не хочет двигаться, не хочет вылезать из кровати, где тепло и уютно под взбитым одеялом, и теплая рука лежит поперек его живота. Луи сопит во сне, и Гарри смотрит на его умиротворенное лицо сквозь едва разомкнутые веки, на луч света на его шее, на спутанные волосы и думает, что он бы не отказался повторить прошлую ночь в мельчайших подробностях. Стеклопакеты в его номере не пропускают ни единого звука с улицы, и единственное, что можно услышать, это тихое сопение и шелест простыней под сонно двигающимися ногами. Гарри улавливает запах чистой постели и нотки парфюма Луи, его собственный запах, что, кажется, въелся Гарри под кожу за прошедшие часы, и он совсем не против. Они лежат так близко друг к другу — сплетение рук и ног, и щека Луи тонет в его подушке — единственной оставшейся на кровати после нескольких часов их отчаянного безумия. Гарри потягивается блаженно, улыбается тянущим мышцам и ощущению приятной тяжести в теле. Он звонит на ресепшн, стараясь говорить как можно тише, и заказывает все, что есть в меню на завтрак и дополнительный чайник с крупнолистовым чаем, потому что иначе его день будет испорчен. Он все еще пьян, когда выскальзывает из-под руки Луи и, покачиваясь, идет открывать дверь, прижимая к промежности полотенце и мило улыбаясь официанту. — Мне кажется, ты пытаешься за мной ухаживать, — голос Луи скрадывает подушка, и он звучит хрипло и все еще сонно, но Гарри уверен, что различает улыбку. — Я пытаюсь быть вежливым, — он падает на кровать спиной вперед — тело Луи почти подпрыгивает на матрасе. — У тебя получается, — Луи бормочет, не открывая глаз. — Что бы ты ни делал. Они завтракают полулежа и хихикают чаще, чем действительно говорят. Гарри пачкает нос Луи джемом с самодовольной улыбкой, засовывая тост почти целиком себе в рот. Глаза Луи вот-вот вылезут из орбит от подобного нахальства, но он даже не пытается стереть с носа свисающую каплю. Вместо этого он протыкает пальцами желток яичницы и оставляет липкий след на груди Гарри. В ход идет кетчуп, йогурт, овсянка, бобы и даже сливки для кофе, и они все испачканы едой, когда целуются, лежа на кровати, путая в волосах друг друга грязные пальцы, и глупо обзываются сквозь смех и поцелуи и перекатывания в смятых простынях. Они принимают душ вместе, и Гарри решает, что поедет домой чуть позже, потому что отпустить Луи, отнять свои руки от его тела не представляется возможным. Точно не сейчас. Они делают друг другу минет под льющейся водой, и это совсем не романтично и неудобно, но ни один из них не выказывает сопротивления. Гарри шепчет «с днем рождения», и Луи смеется, запрокинув голову, струи воды сбегают по его лицу и волосам, и Гарри целует его беззащитную шею. Они не вылезают из кровати до самого вечера, сделав короткое исключение, чтобы им перестелили белье (в это время они принимают душ второй раз, и пальцы Гарри ловко скользят внутри Луи — его стоны слышны далеко за пределами ванной). За этот день Гарри кажется, что он побывал в раю и аду, возможно, больше чем однажды, и не уверен, что сможет жить без этого впредь. Глаза Луи — электрические, они сверкают как первый снег на вершине горы, и губы шепчут голосом дьявола и улыбаются так ясно, словно он — дитя Эдема. У Гарри голова идет кругом от его запаха и прикосновений, выражения блаженства на лице, зажмуренных глаз и закушенных губ, от его гибкого тела и языка без костей, и Гарри кажется, что он падает, летит стремглав в самое глубокое ущелье, где Луи Томлинсон встречает его с распростертыми объятьями. Следующая ночь размазывается терпким черносмородиновым: зубы Луи метят кожу шеи Гарри там, где секунды назад губы оставляли чувственные ласки, и Гарри скользит раскрытой ладонью вдоль вытянутой влажной спины, пока его член рывками утопает в теле Луи, все глубже с каждым разом. Их тихие стоны надорваны, растворяются в тишине, путаются с шорохом простыней, влажными шлепками кожи о кожу, стуком зубов друг о друга, с тяжелым дыханием и томными вздохами. Гарри кажется, что за этот день он успел запомнить, выучить тело Луи, сумел обнаружить его сокровенные места и деликатные зоны, так что теперь смог бы обрисовать контуры его тела с закрытыми глазами. Ему кажется, что Луи был вовсе не против, был только за, если его доверчиво подставленная шея, бесстрашно поднятые руки и интимно разведенные ноги могут быть доказательством. Его взлохмаченные волосы разбросаны по смятой подушке, и океанически-синие глаза в темноте кажутся черными омутами, где искры проскакивают яркими вспышками, когда Гарри внезапно меняет угол вхождения. Внутри Луи влажно, томительно тесно и умопомрачительно жарко, и Гарри должен был привыкнуть за день, но его мозг все также прошивают разряды тока от того, как отзывчиво реагирует тело Луи на его движения. Луи целует его с ленивой яростью, тягуче, смазано, впиваясь зубами в чувствительные опухшие губы и зализывая их языком, чтобы тут же протолкнуть его Гарри в рот. Его спина выгибается аркой, живот прижимается к животу Гарри, грудь к груди, и его руки виноградными лозами обвивают спину, и все это уже должно было стать привычным, но Гарри ведет от его каждого движения. Воздух вокруг плотный, заряженный, пахнет сексом и Луи, и Гарри, и охмеляет сильнее, чем Моёт прошлой ночью. Они скатываются с кровати на пол, когда Луи заявляет, что матрас слишком мягкий, что он чувствует себя ватным после целого дня марафона, но без лишних разговоров седлает бедра Гарри, вдавливая его запястья в ковер над головой. — У меня на заднице будут ожоги, — хрипло жалуется Гарри, не осмеливаясь хоть на секунду отвести взгляд от Луи. Свет с улицы падает на его фарфоровое в темноте лицо, выделяя скулы, сосредоточенно втянутые щеки, опухший рот, темные метки на шее и груди, мышцы на напряженных руках, которыми он упирается Гарри в грудь, пока его тело медленно, но безапелляционно опускается на твердый член. — Не желаю слышать про твою задницу, — произносит Луи, на выдохе садясь до конца, и его бедра делают пару пробных кругов так легко, как будто он был рожден для этого. Гарри кажется, его голова не переставала кружиться с тех самых пор, как он впервые опустил руки на Луи прошлым вечером. Гарри выдавливает смешок, впиваясь пальцами в упругие бедра, сминая кожу и не отрывая взгляда от сосредоточенного лица Луи даже на секунду. Опущенная голова, взлохмаченные, влажные от пота волосы, вздымающаяся от тяжелого дыхания грудь в чернилах, втянутый живот и прижимающийся к нему член, широко разведенные колени по бокам от бедер Гарри и энергетика шаровой молнии — все это он не готов пропустить; не готов отпустить, ни сейчас, ни близящимся утром. Он бы забрал его домой. — Я бы с удовольствием послушал о твоей, — ответ Гарри звучит словно на автопилоте, заторможенно, будто из другой реальности. Шелковые тени скользят по лицу Луи, по его втянутым щекам и бледной груди так же чарующе, как член Гарри скользит внутри него. — Помолчи, — едва различимо отзывается Луи, и Гарри дергает его за руки, лишает опоры так, что Луи падает на него с несдержанным «ох». Теперь они снова прижаты грудью к груди, животами, и член Луи зажат между ними и кажется огненным; его локти лежат по обе стороны от головы Гарри, и они так близко. Ладони Гарри безропотно находят свое место на пояснице Луи, чтобы проскользить вдоль его позвоночника, под выпирающие лопатки — его неровное дыхание смешивается с такими же сбитыми вдохами и выдохами из губ напротив, носы почти задевают друг друга; кожа на бедрах Луи пышет жаром против его бедер, и он смотрит на Гарри так, будто готов столкнуть его с крыши небоскреба в любой момент. Гарри так сильно хочет его поцеловать. — Дай мне кончить, Стайлс. Умоляю, дай мне кончить, — сбитый выдох врезается ему в губы за секунды до того, как Луи целует его сам, самоотверженно и пленительно. Он ускоряет движения, и его нутро похоже на огненные тиски. Гарри шире разводит ноги, толкается навстречу и надеется, что Луи не испепелит его к рассвету своей страстью, надеется почти так же сильно, как что ему сейчас хотя бы на сотую долю так же хорошо. Он прижимает его за поясницу, и теперь член Луи горячо и плотно скользит между ними при каждом движении — его лицо — страдальческая гримаса, где-то на грани помешательства, и Гарри кусает его губы в мучительном поцелуе. — Сможешь кончить без рук? — голос хриплый, едва различимый за их дыханиями, за гулом возбуждения, но Луи слышит. — Не льсти себе, малыш, — он звучит так же хрипло, но, вопреки, тянется руками к волосам Гарри, к его щекам и шее, больно путается пальцами в кудрях, прижимается губами к его губам и лишь ускоряет темп — его пульсирующий член скользит между животами, и этого достаточно, чтобы довести Гарри до края. В какой-то момент Гарри кажется, что он видит разом все звезды Вселенной и Мировой океан, пока его тело содрогается в оргазме. Луи целует его глубоко и рвано и стонет гортанно, с надрывом — у Гарри кружится голова. — Ты самый лучший, — бормочет Гарри Луи в самое ухо — его губы влажно мажут висок и щеку, и Луи замирает посреди выдоха — его вязкая сперма брызгами оседает на животе и груди Гарри. — Ты самый лучший. Луи падает на него, обессиленный, дыхание загнано и тело такое горячее, что Гарри на мгновение становится нечем дышать. Он гладит его влажные волосы и потную спину, целует в висок, водит носом по щеке с закрытыми глазами, вдыхает его естественный запах, и ему кажется, что он делал так уже тысячу раз, как будто нет ничего более естественного, чем расслабленный Луи в его объятиях после очередного раунда. Он бы хотел, чтобы так и было. — Я заберу тебя домой, — бездумно произносит Гарри, и его веки тяжелеют с каждой секундой. — Мхм. И не мечтай, — сонно отзывается Луи, устраиваясь на нем поудобней, и это последнее, что слышит Гарри. ** Когда на улицах Лос-Анджелеса стоит изматывающий июльский зной, а дождей не было так долго, что земля местами напоминает серый асфальт, они встречаются снова — внезапно, как всегда. Гарри щурится на солнце даже сквозь стекла круглых солнечных очков с белой оправой и убирает короткие волосы с потного лба, его тонкая белая футболка липнет к телу и ткань плавательных шорт неприятно пристает к ногам. Он опускает ступню в бассейн, не вставая с места, и мученически стонет: вода слишком теплая. — Зато мы уже знаем, как будет в аду, — жизнерадостно комментирует Найл, засовывая в рот пол-упаковки картошки фри. Он давно сидит без рубашки в закатанных мокрых шортах, и по его телу струится хлорированная вода, мокрые волосы торчат в разные стороны. Его обычно белая кожа — красная от слишком интенсивного солнца там, где он не намазался кремом, но Найлу нет до этого дела. Он пожимает руки жирными пальцами новым гостям («Как дела, старик? Да, позавчера закончили тур, было круто, спасибо, приходи в следующий раз.») и всем предлагает пиво из холодильника — его просто невозможно не любить. Из динамиков играет последний сингл Гарри, и Найл многозначительно пихает его ногой. — От тебя нигде не будет спасения. Гарри подставляет лицо солнцу и во все горло распевает свою песню: он завершил европейский тур с неслыханным успехом, и селебрити, о которых он раньше читал в таблоидах, пришли его поздравить, Ник Гримшоу называет его своим другом и приглашает в гости на посиделки в узком кругу, и три его последних сингла возглавляли рейтинги Билборда на протяжении трех недель, фанаты его обожают, и его жизнь не может быть лучше. Радость переполняет Гарри, словно содовая, он чувствует небывалую легкость и кружится вокруг себя, допевая последний припев с особым надрывом и сквозь смех — его поддерживают одобрительные возгласы, смех и редкие аплодисменты его друзей и американских знакомых. К этому он шел последние три года. Крик Гарри слышит раньше, чем успевает открыть сомкнутые в блаженстве глаза или хотя бы обернуться — в следующую секунду его мощным толчком сносит в бассейн со слишком теплой водой — одежда обтягивает тело, и чьи-то руки и ноги обвивают его на манер коалы и не дают всплыть на поверхность. Он слышит смех сквозь толщу воды и как воздух вырывается пузырями из его удивленно распахнутого рта. Он открывает глаза и видит лишь столп пузырей напротив, шок ореола темных волос и лишь затем — острые скулы, хитрые голубые глаза и смеющийся рот с белыми зубами. Луи. Он не отпускает Гарри и не дает ему всплыть, и его смех глухо растворяется в голубой воде. Они выныривают на поверхность, и Гарри кашляет, жадно глотая воздух — руки и ноги Луи обвивают его без стеснений, его звонкий смех звучит у Гарри в ушах. — Не слишком ли ты зазнался, звездный мальчик? Сидишь в такую жару одетый у бассейна, — выдавливает Луи сквозь смех, и его глаза искрятся озорством — Гарри видит в них те самые электрические вспышки, как когда Луи был его маяком в темном переулке у «Редс» все эти месяцы назад. Его волосы прилипли ко лбу, вокруг глаз собрались лапки морщинок, и кожа золотистая на солнце, щеки немного красные от загара — Гарри впитывает его образ, точно не видел его полжизни. — Не слишком ли ты зазнался: сталкиваешь приличных людей в бассейн? — глаза Гарри расширяются на последних словах, и его пальцы безжалостно щекочут ребра Луи под его звонкий смех. — В одежде! — Сам виноват, — Луи извивается в попытке увернуться, но лишь крепче сжимает ногами талию Гарри. Его ключицы выделяются четкими линиями, и чернила татуировок кажутся выгоревшими на загоревшей коже, сглаженными солнцем, его зубы все такие же острые в звонком смехе, и глаза хранят в себе морскую лазурь — Гарри дивится его искристости и чувствует, что улыбается в ответ, по-настоящему, с зубами — он просто не может иначе. Солнце палит в макушку, и Найл и другие гости вечеринки смеются где-то поблизости, но, по большому счету, никому нет дела — Гарри и Луи нет никакого дела. Воздух вокруг них горячий, плотный, душный, вода как парное молоко; футболка Гарри поднялась к подмышкам и напоминает медузу, и все прикосновения под водой кажутся невесомыми, медленными и осторожными, словно впервые. Дыхание Луи Гарри слышит отчетливей, чем музыку из колонок, чувствует его ярче, чем июльский зной, и они снова так близко. — Ты отрезал волосы, — констатирует Луи, и безуспешно наматывает на палец короткую прядь у самой шеи — интимно, и у Гарри бегут мурашки по спине. Он ведет себя так, будто они с Гарри виделись каждый день на протяжении последних семи месяцев. Как будто он не ускользнул из номера утром после той ночи, пока Гарри еще спал. Он ведет себя так, будто их физическая близость — самая естественная вещь на свете. Будто Гарри каждый день забирает его домой. Гарри бы хотел, чтобы это было так. — Как ты узнал? — спрашивает Гарри, не отрывая взгляд от электрической глубины, и улыбка расползается по его лицу против воли. Он щурится, глядя на Луи: солнце светит слишком ярко. Либо это Луи сияет слишком ярко, обвивая его тело своими конечностями так, будто от этого зависит его жизнь. — Прочитал в желтой прессе, — Луи дергает плечом, как ни в чем не бывало, и вода колышется вокруг них, расходясь кругами. Он кусает губу и склоняет голову набок, и мышца на его шее натягивается так привлекательно, что Гарри не может оторвать от нее взгляд. Его глаза сияют, будто он рад видеть Гарри, рад, что Гарри смотрит только на него, на его высокие скулы и слипшиеся треугольники ресниц, на влажные губы, вытянутую шею и выпирающие ключицы с своенравным «что есть, то есть» под ними. Луи задумчиво сдвигает в сторону сложенные губы и внимательно изучает лицо Гарри — его глаза все еще игривые, и в них мерцает синий ток, но Гарри видит в них что-то еще: — Знаешь, что еще там пишут? Голос Луи дрогнул на конце, и Гарри вопросительно выгибает бровь. На мгновение Луи опускает глаза и смотрит в сторону, коротко сжав губы, но улыбка тонких губ почти сразу возвращается на место. Верхние зубы замирают над губой, будто он готовится сказать что-то значимое, и Гарри не может дождаться. — Что позавчера у тебя закончился тур, и сегодня вечером ты повезешь меня праздновать в ресторан, — Луи говорит негромко, только для Гарри, его рот произносит слова легко и непринужденно, но Гарри чувствует, как едва заметно напряглось его тело. — Наверняка это было в какой-то сомнительной газетенке. Я бы не стал этому верить. — Нет, об этом писали в Лос-Анджелес Таймс, — Луи на мгновение хмурит брови и опускает глаза, но тут же смотрит на Гарри с вызовом. — Так что это проверенная информация. Почти на сто процентов. Гарри не отвечает, глядя на лицо Луи, на его приставшую ко лбу челку и слегка сведенные брови, на трогательно слипшиеся от воды ресницы, на ярко-голубые глаза и гладко выбритые румяные щеки, на его тонкие губы и медленно опускающиеся уголки рта. — Вообще-то, — серьезно начинает Гарри, сводя к переносице брови, — у меня были другие планы. Внезапно ноги Луи обвивают его талию без прежней силы, и руки из сомкнутого вокруг шеи кольца превращаются в почти невесомые ладони на его плечах, искры в синих глазах меркнут одна за другой, и все это заставляет Гарри крепче стиснуть бока Луи в ладонях. Его кожа кажется бархатной в воде, и Гарри с трудом давит порыв огладить его обнаженные ребра, снова обвести пальцами изгиб спины, коснуться ямочек в самом ее низу, подняться к лопаткам — обнять его крепко, вдохнуть его аромат у чувствительной ямки за ухом. — Я собирался отметить окончание тура в узком кругу друзей и пригласить кое-кого особенного в качестве своего плюс один. Он жутко несносный, заносчивый, думает, что каждую зиму у меня новое увлечение и все время пытается вытеснить меня с обложки «The Sun». Но с ним весело. Он знает, как завладеть моим вниманием. Я думаю, что он смог бы украсть меня с вечеринки раньше, чем это было бы прилично. Гарри намеренно говорит медленно, тянет слова, точно теплую смолу, пока его большие пальцы рисуют медленные крупные круги у Луи на ребрах. Луи слушает его, не моргая: его губы стянуты в полоску и напряжены в отчаянных попытках сдержать улыбку, вокруг глаз появляются предательские морщинки, когда довольно поднятые щеки наконец заставляют его почти зажмуриться от услышанного. — Неужели? Похоже, он отличный парень, — почти мурлычет Луи, и его ладони плавно скользят по шее Гарри, вновь смыкаясь сзади. — Я его знаю? Как его зовут? Гарри запрокидывает голову к безоблачному небу и задумчиво хмыкает. — Думаю, ты мог о нем слышать, — он встречается взглядом с Луи, и левый уголок рта поднимается против его воли, освобождая ямочку на щеке. Он наконец-то обвивает руки вокруг узкой талии, и робкие бабочки разлетаются у него в животе, — его зовут Луи Томлинсон. The end.