Украденные жизни

      Удар!       Чонгук занес кулак, чтобы ударить Пак Ёнсу снова. Прежде чем забить его до смерти, ему хотелось бы увидеть в его глазах раскаяние.       Красивое лицо этого урода обезобразило понимание, что на этот раз Чонгук дойдет до конца. Высокий нос Пака опух и кровоточил, верхнюю губу рассек изнутри криво выросший клык — единственный его внешний изъян, — на скуле разливалась и темнела гематома, а под короткострижеными волосами от боли проступили капельки пота. Но глаза, — как Чонгук не всматривался, — не отражали того, что так ему было нужно.        Чон бил в полную силу прямо Паку в грудь. Удары звенели, как льдинки на ветру: внутри Ёнсу темно, холодно и пусто. Скоро обещали заморозки, но сердце Чонгука холодело от страха: что если жертвы Пака чувствовали что-то похожее в последние минуты своей жизни? Что если в это же время чувствовала то же самое О Хара?       Больше, сильнее, быстрее. Чон стёр бы это лицо! Заштриховал его красным! Чтобы даже родная мать не узнала, пусть у Пака и не было матери. Так и должно быть: у чудовищ не бывает матерей!       Локтём, коленом, головой! Тычок, тычок, еще один, и враг Чонгука повержен. Как тяжелая боксерская груша, он рухнул на пол, перекатился с одного бока на другой и не шевелился больше.       Согнувшись, опираясь руками о собственные колени, Чонгук тяжело дышал: эмоции выбили весь кислород из его легких. Майка противно липла к телу, проступивший пот отражал скупое ночное освещение, а кровь в ушах шумом отгоняла все, преследующие его мысли и образы прошлого. Без них — детектив убойного отдела города Куми Чон Чонгук был совершенно один в спортивном зале главного полицейского участка.       Водрузив снаряд на место, Чон уткнулся в него лбом, восстанавливая дыхание перед новым подходом. Но, стоило ему только закрыть глаза, как, словно вожженное в сетчатку, лицо Пак Ёнсу проявилось из темноты вновь. Чистенькое, без единой царапины, чтоб он сдох!       Ебаных эндорфинов, которые должны вырабатываться при физических упражнениях, не хватало, чтобы ощутить себя не то, чтобы счастливым, но хотя бы человеком. Пылающее сердце и воспаленный мозг вместе требовали дополнительной стимуляции, а на помощь приходили только эти горячечные воплощения помешанных желаний.       Эмоции не отпускали полицейского, и он снова яростно замолотил по груше. Он лупил до изнеможения, до ярких пятен перед глазами. Только они заслонили собой ненавистное лицо.       Желал ли он Паку смерти? Безусловно! Жажда расправы в Чонгуке стала сильнее его человечности, в тот самый день, когда была обнаружена первая жертва. Как голод у дикого зверя, Пак будил в нем бесконтрольную жестокость. Чон верил, что только его кровью можно было смыть эти грехи. И жалел только об одном: было много возможностей, но он все их упустил. Что мешало ему? Конечно, его сдерживала принадлежность к ноте закона, вера в справедливость и государство. Но сильнее всего — восьмилетняя девочка с родимым пятном на шее и шрамом на левой коленке, с ростом 117 сантиметров, худощавого телосложения, одетая в летнюю форму младшей школы Инсан. Где она — знал только Пак. Стоял ли Чон часами, уткнувшись лицом в грушу, занимался ли ночи напролет, лежал ли он на мате или кричал им, он знал только одно: если он не найдет О Хару в ближайшее время, у Пака больше не найдется причин оставаться в живых.       Несколько ночей подряд лил дождь. Хулиганом он стучал в каждое окно, а затем скрывался вниз по улицам, прежде, чем горожане успевали спугнуть его светом ночника.       Из порыжевшего от старости чайника, Чонгук наполнил, наверное, пятую по счету, чашку кофе. Большая пачка чипсов закончилась кислой отрыжкой и ощущением тупого удара в живот. «Обострение гастрита на нервной почве». — Сказал бы его лечащий врач. «Все болезни от нервов», — добавил бы он. «Психосоматика.» И порекомендовал бы здоровый образ жизни. За ночь по части упражнений Чонгук прогнал его целых три раза. И еще почти дважды в рамках комплекса по наращиванию мышц. Итого — перевыполнил. И еще бы перевыполнил, если бы этого было достаточно, чтобы питаться одними чипсами.       По радио закрутили гороскопы, предвещающие окончание смены. За ними — прогноз погоды, где грустно-усталые голоса снова объяснили ненастье тем, что небо плачет по детям Куми. А следом — будто неотвязное наставление диктора уделять пристальное внимание окружению собственных отпрысков.       Чонгук переключил станцию. Но не потому, что каждый раз, ковыряя эту тему, по телевизору, в газете или по радио, репортеры не уставали выдвигать новые и все более абсурдные мотивы, которые поражали Чонгука и злили. И не потому, что они требовали от полиции найти О Хару. А потому, что каждый раз вздыхали, резюмируя сказанное. Добавляли, что от этого никто не застрахован.       Для Чонгука Хара — не просто дочь прямого начальника О Хёнмина, не просто соседская девочка, и не просто младшая сестра лучшей подруги, а тот сложный образ, что возникал в его голове, когда он слышал слова «ребенок», дети» и другие их смысловые производные. Но последние два месяца этот пласт жизни, эта огромная часть его внутреннего мира были парализованы страхом перед ливневыми дождями по ночам и телефонными звонками по их окончанию.       Израненные событиями глаза Чона зудели. Детектив потер их, чтобы прогнать наваждение: не задеть и не размазать по лицу видения, где серые лужи были красными.       Недавно женившийся официальный счастливчик детектив Ли, сменить его не спешил. Как сообщил мессенджер, он встал на дороге из-за аварии, но обещал скоро быть, да не один, а в компании. Уставший за дежурство Чон, даже не нашел в себе сил, чтобы изобразить недовольство в ответ на эту непредвиденную задержку встречи его вымотанного тела с улицей, где он живет, домом с квартирой на втором этаже и, наконец, кроватью, в которой он уже бы спал. Их еле-еле хватало на то, чтобы зевать перед светлеющим окном с последней чашкой. В ближайшее время кофе тоже будет под запретом.       «Чертов дождь!» — оповестил мессенджер снова. Эту мысль, отделенную от предыдущей несколькими минутами, следовало отнести совсем не к аварии, догадался Чонгук, потому, что перед его глазами по-прежнему стояли красные лужи.       «Чертов дождь», — мысленно повторил Чон Чонгук.       — Чертов дождь! — Раздраженно вторил им старческий голос.       Какое поразительное единение душ, какая диффузия чувств, какое лицо у руководителя Ко, временно исполняющего обязанности комиссара О Хёнмина!.. Обескураженный образами прошлого, особенно живыми на зыбкой границе ночи и утра, Чонгук включился в реальность не сразу. Ко, замешкавшись на пороге, изворачивался, пытаясь стянуть дождевик так, чтобы холодные капли не угодили ему за шиворот. Старик просто ругал осточертевший дождь и просто искал в этом поддержки.       Принесенные им с улицы запахи сырости и шорохи, оживили участок. Чонгук встрепенулся и поклонился судорожным рывком.       — Что ты здесь делаешь? — Голос Ко улыбался, когда он спрашивал, на долю секунды отвлекшись от своего занятия и тут же вернувшись к нему, снова нахмурил брови. Вода, стекающая с его одежды, образовала уже целую лужу — непорядок! — Но была быстро ликвидирована, входящей в зал техслужащей.       Прежде, чем вернуться в Куми, по окончании полицейской академии, Чон был направлен в Тэджон, где полтора года служил под началом Ко. Но зная его дольше всех, Чонгук, тем не менее, меньше всех был уверен в том, что его улыбке стоит доверять. Тем более, что руководитель, уже успев изучить график дежурств на предмет несоответствия нынешней даты с фамилией Чонгука, уже не улыбался — «Непорядок!»       — Здравья желаю! Заменяю офицера Ли. Он сейчас на происшествии! ДТП! Жертв — нет! — Немедленно отрапортовал Чонгук, сказав ни много, ни мало — ровно столько, сколько нужно для отчета. Ко сдержанно кивнул и подошел ближе. Ответ его явно не интересовал. Он лучше всех знал, что Чонгук не мог находиться там, где ему не положено, без объективных на то причин, и спрашивал лишь для порядка. Кривое предзимнее освещение залегало тенями вокруг его глаз, увеличенных интеллигентными очками, отчего взгляд его показался Чонгуку пронзительным и тревожным.       — Ночью звонков тоже не поступало. — Осторожно продолжил Чонгук, и на этот раз попал в точку.       — Слава Богу! — Ко выдохнул с облегчением прежде, чем Чон закончил говорить, отчего у того создалось впечатление, что он пришел на работу так рано лишь затем, чтобы сказать это.       — Иди домой. Устал, поди. — Освободившийся от тревоги тон Ко сделался участливым. — Дождусь Ли вместо тебя. — Детектив вытаращил глаза. «Как же? Непорядок же!» — Иди-иди, — предупреждая его возражения, уговаривал Ко. — Дай старику возможность молодость вспомнить. — Как вдруг, прервав себя, заговорил с другой интонацией.– Но прежде — отчет мне на стол.       В своем администрировании Ко сильно отличался от руководителя О. Замечательный и простой баланс между его «можно» и «нужно», малейшее отхождение от регламента воспринималось обычными людьми, как большой подарок. И Чонгук, обалдевший от этого аукциона невиданной щедрости, согласился. Но реализовать их план к действию не успел.       Сквозь стрекот принтера, Чонгук слышал, как на улице захлопали дверцы патрульных машин. А Напарник Ли, телепортировавшись в центр зала, схватил ноутбук со своего стола, жахнул им о стол допросов, выдернул с полки чье-то личное дело, швырнул его рядом с ноутбуком, загремел стульями, тарахтя ими по полу через весь офис к подготовленному столу и, казалось, рычал в процессе. Ударившись об этот дурацкий стол ногой, он скорчил рожу и крякнул скорее от обиды, чем от боли. Напоследок, сел к Чонгуку лицом, и изобразив на нем мину, по которой Чон должен был понять, что именно он виноват не просто во всем, а ВООБЩЕ во всем-во всем, просверлил его ответным приветствием. Все эти действия — быстрые, резкие и размашистые, — хён успел проделать к тому моменту, как в зал внесли причину его небывалого расположения духа.       Почти рассмеявшись от неожиданности, Чонгук рассеянно признался себе, что эта сцена оказалась куда более бодрящей тех литров кофеина, что он влил в себя в то утро.       — Отпустите меня, уроды! Вы не имеете права! — Чонгук не видел лица задержанного: обзор загораживал цветок (чахлый и растрепанный, который способствовал созданию благоприятной атмосферы, и который Чонгук когда-нибудь точно выбросит). Но по оглушающим звукам, реально ощутил его присутствие. Тон голоса парня дребезжал, подпрыгивал и казался знакомым, но чужие зудящие интонации мешали так сразу соотнести его с конкретным человеком.       — Пусти! — Выл нарушитель, вырываясь и извиваясь, как червь в рыбацкой лодке: в зону видимости Чонгука то и дело попадали то макушка, то стоптанные задники его кед. Но когда навстречу его необузданному свободолюбию двинулся самый габаритный сотрудник полицейского участка, задержанный, похоже, сник, примирительно забормотав:       — Сам! Сам… — очевидно смекнул, что его крики протеста вполне могут закончиться воплем боли.       — Угнал машину, спровоцировал аварию на главной автомагистрали. Куда только так торопился? — Детектив Ли спрашивал на одной ноте, словно был вымотан с самого утра.       — В школу!       Неприкрытая ложь, видимо, отсекла все попытки детектива к дальнейшим расспросам. Сделав страдальческое лицо, будто его внезапно поразил приступ жесточайшей мигрени, он открыл папку с личным делом, лежавшую перед ним на столе.       «Вот недоумок!» — За сценическим приступом кашля, Чонгук замаскировал смешок.       — В воскресенье? — На всякий случай уточнил Ли немного погодя, переборов в себе что-то. Но в отведенную под ответ паузу, пока Чонгук, не сумев побороть любопытство, выглянув из-за цветка, узнавал задержанного школьника, так ничего и не услышал. Фыркнув, офицер нажал на кнопку питания, включая ноутбук.       Чонгук тоже фыркнул. «Всего лишь Ма Докчоль.» И как это он его сразу не узнал? Может в то утро его концерт не был достаточно забавным? Детектив, казалось, не только понял причину раздражения хена, но и заразился им.       — Зачем убегал? Нормально же общались! — Часто щелкая мышкой, спросил снова Ли, не глядя на собеседника.       — Да неохота было с вами видеться… — Лениво отвечал Ма, вероятно, намекая на то, что собеседником он становиться и не собирался. Содержание, тон и даже темп его речи создавали впечатление, что оборзел он окончательно. Поэтому, рубанув по столу, подготовленным для Ко отчетом, Чонгук пошел здороваться.       — Опять попался? На этот раз тебя накажут! — Пообещал он Ма строгим голосом. Дразнить его всегда было весело. Но на этот раз парнишка ничего не ответил на язвительное обещание. Только нахохлился на стуле и посмотрел сквозь Чонгука взглядом, из которого, точно все эмоции вытащили.       — Детектив Чон! — По громкой связи, руководитель Ко напомнил Чонгуку о том, что он есть, и что он по-прежнему на работе. — Я Вас жду. — А упомянутый все смотрел на Ма и не мог его узнать.       Было нечто странное в том сочетании пустого взгляда и надрывных возгласов. Более того: ни то, ни другое, по мнению Чонгука, вообще никак не сочеталось с придурковатым Ма Докчолем. Это несоответствие его смутило. Детектив даже обернулся проверить, может привели кого-то еще, может это кто-то другой сейчас кричал? Но — нет! Все участники спектакля были на сцене, и один из них, буквально, уже хватался за голову.       — Тебя Ко позвал? — Интонация Ли с выразительным акцентом на последнем слове, была вопросительной, но в ответе он явно не нуждался, потому как тут же продолжил. — Вот и проваливай!       Чонгук на это поджал губы и серьезно кивнул.       — Заодно официально пожалуюсь, что хён меня обижает!       И Чон ушел, отвлекаясь от подозрений, что Ма совершенно не похож на себя и как-то беспокойно деятелен этим утром.       Уже через пять минут они оправдались.       -Вот я начну хорошо себя вести, а Вам это в чудеса запишут, — спокойно разъяснял Ма в несвойственной для него привычке, и небывалой манере. Но спокойствие это было кажущееся. — Мы-то с Вами знаем, — вальяжно выставив на стол локти, произнес Ма чуть слышно, будто действительно секрет, будто никто другой узнать не должен, — ни там — демонстративно ткнул в потолок, — ни Вам лично — нет никакого дела до таких, как я!       Чонгук, заставший эту сцену, не успел вникнуть, из религиозных ли побуждений Ма показал наверх или что-то другое имел в виду, но тон и жесты, которые мальчишка себе позволял, его захватили. Разговор тут же показался ему интересным, хотя бы потому, что взгляд Ли тоже изменился: теперь он горел. Поэтому воспользовавшись тем, что находился одновременно рядом с дверью, откуда вышел, окном, своим рабочим местом, и вешалкой с верхней одеждой, Чонгук слушал, не испытывая недостатка в оправданиях.       — Не понимаю, что тебя так расстроило, — с трудом контролируемым голосом, меняя акцент в беседе с неприкасаемого начальства на самого Ма, признался ему Ли. Этот мальчишка никогда раньше не шел на контакт, и детективу был неприятен его неожиданный отход от традиции. — Есть вещи, которые человек должен делать, чтобы быть человеком… — Отрезал он, так жестко, что каждому должно было быть понятно, что разговор окончен. Но…       «Должен…» — Сознание Ма споткнулось, о набившее оскомину слово. «Всегда должен». «Иногда еще и обязан». Он слышал это слово миллион раз от разных людей. Они наставляли и требовали, заставляли и вынуждали. Все они — взрослые, и каждый из них точно знает, что Ма делать должен: «быть серьезным», «опорой», «помогать»… И еще очень много таких вариаций! Почему он один столько всего должен?! Кому?!       Школьник вспыхнул от негодования.       — Какие, например?       Ли не ожидал подобного вопроса. В особенности, Ли не ожидал подобного вопроса от Ма. С ответом он медлил, так как из опыта их прежнего общения, знал, что спрашивал Ма лишь затем, чтобы обесплодить все то, что ему так отчаянно пытались втолковать.       — Что должен делать человек, чтобы быть человеком?! — Ма настаивал, уничтожая все попытки офицера заняться своей работой. Полицейский уставился на него поверх монитора, гадая, что с этим парнем не так и когда это закончится. Ему было очень тяжело с ним разговаривать. Лицо Ма, очевидно, намеревавшегося спросить еще раз, стало подвижно и статично. Измерима и глубина, испытываемых им чувств. Только сами эти чувства офицеру были непонятны.       — Что Я должен делать, чтобы стать человеком?! — Не выдержав паузы, спросил он снова с нажимом.       — Выучиться и хорошо себя вести — для начала. — Ли придвинул ближе ноутбук, чтобы, наконец, приступить к тому, ради чего все они собрались. Но, подгоняя внутренний таймер Ма, установленный на скандал, смог только остервенело щелкать мышкой по иконке бланка допросов: система не отвечала. В отличие от нее, мальчишка продолжал делиться откровениями.       — У меня никогда не будет денег, чтобы поступить в Университет! И честно получить то, что я хочу, я тоже не смогу. То есть, из меня вообще человек не получится? — Не успевшее погаснуть раздражение Ли, заполыхало с новой силой. Он грубо прервал парня.        — Рассуждать ты умеешь, а теперь направь это усилие в другое русло. — Взвизгнув достаточно громко и взволнованно, чтобы на шум потянулись полицейские, не участвующие в допросе, Ма, огалтело запрыгал на стуле, отчего тот загремел металлическими ножками о кафельный пол.       — Зачем мне рассуждать? — Шипел он. — Ради чего?       — Ради себя! — Разве может быть другой ответ, кроме того, что офицер Ли считал единственно верным. Чем живет это новое поколение, если им обычные вещи приходится объяснять?       — Я никому не нужен! — Ритм возмущения Ма диктовал, как ему дышать. Спокойствия парнишки, будто и не было: оно задребезжало в оконных стеклах и разбилось о безучастность молодого офицера. Эти взрослые никогда не слышат, что им говорят. Не хотят понимать!       — Перестань. — Устало отмахнулся детектив. Но перестать — значит согласиться. Принять то, что ему говорят. Этого Ма не мог. В его напряженной позе, сжатых челюстях, за которыми прятались, готовые вот-вот пролиться проклятия, в дрожащих от внутреннего несогласия кулаках, не было ничего, что подразумевается под действием «перестать».       — Вот вырастешь, пойдешь в армию, вернешься оттуда, встретишь девушку, женишься… — Поблескивая новеньким обручальным кольцом, пророчил Ли. Он был счастлив и ему ничего это не стоило. Но будущее конкретно, он карамелизировал еще и для того, чтобы тот быстрее проглотил это и замолчал, наконец, потому как фразу: «Заткнись, заебал!» всегда присутствующий где-то неподалеку Ко, считал неприемлемой.       Но Ма взорвался все равно.       — Разве сейчас я жалок недостаточно? — На овацию Ли, конечно же, не рассчитывал, но такая формулировка его явно задела.       — Детектив Ли, позвольте мне. — Прежде чем, Ли успел выбрать между лещем и затрещиной в качестве меры пресечения языка допрашиваемого, в их беседу вмешался руководитель Ко. Как он вышел из своего кабинета, когда успел стать немым участником их перепалки, ограниченные узкими рамками эмоций ни Ли, ни Ма не заметили.       — Это еще что за хрен?! — Так Ма, проснувшийся в тот день, очевидно, для того, чтобы оскорблять, отреагировал на незнакомое для него лицо руководителя Ко.       — Меня зовут Ко Санхёк, и я временно исполняю обязанности комиссара полиции. А как твое имя? — Игнорируя хамство парнишки, представился руководитель Ко. Чонгук в очередной раз вернулся к мысли, что ничто не способно растопить лед самообладания этого потрясающего человека. Несколько секунд Ма буравил глазами новый для себя элемент в привычном полицейском участке. Его заинтересовал вопрос: сколько же лет этому старику. Но вскоре, он гаденько заулыбался, придя к решению, что столько не живут.       Вернувшись к давно отработанной тактике: изводить молчанием, а затем провоцировать колкими замечаниями, Ма занялся тем, что переводил взгляд со своей фотографии в личном деле на пожилого следователя и обратно. Этот старик совсем слепой что ли?       Ко, сев за стол допросов, сощурился над личным делом. Пошарив по карманам брюк, он выудил оттуда футляр для очков, нацепив которые, строго посмотрел на Ма, отчего презрение того только усилилось. Что он может вообще в таком возрасте? Неудивительно, что в городе убивают детей.       — Как тебя зовут? — Руководитель спросил снова, как ни в чем не бывало. Этот менторский тон, через который была видна вся его дипломатия, сильно раздражал Ма. Но в еще большей степени подростка бесило, что Ко спросил это после изучения анкеты, в которой не только имя Ма, но также возраст, адрес и все даты приводов в этот участок. Каким бы ласковым не был голос этого старого хрыча, он, как и все взрослые, принимал Ма за полного идиота. Чего он добивался? Атмосферы доверительности и непринужденности? Слишком тонкая психология, чтобы сработать на таком психе, каким Ма чувствовал себя в то утро. В добавок ко всему, уже очень давно никто не называл его по имени. Так давно, что он перестал воспринимать его частью себя.        Выкуси!       — Меня зовут Пак Ёнсу! Хоть это Вам о чем-нибудь говорит? — Отомщенный, он расхохотался. До икоты, до коликов в животе. Но никто к нему не присоединился. Никто не знал, как на это реагировать, и наступившая тишина только усугубила напряжение. А затем загремело со всех сторон. Чонгук, как и все, тоже встал из-за стола. Его стул скрипнул намного громче, чем он ожидал. В ушах звенело.       У Ма был тот же возраст, похожая комплекция и черты лица. Может врезать ему, а? Паку ведь тогда так и не успел!       — Ну, давай! Ударь меня! Давай! — с вызовом крикнул пацан Чонгуку, точно прочитал его мысли. Чон уставился на этот тщедушный объект общественного волнения. Ма сильно дрожал, но не от страха, а от тех лихорадочных мыслей, что атаковали его голову.       — Детектив Чон! — взревел Ко, предупреждая низкопробную схватку. — Не ходи здесь с такой физиономией, — продолжил он назидательно, мастерски перелицевав реальность, в которой и не произошло ничего, и никто не виноват. — Всех детей распугаешь.       А действительно ли что-то произошло? Чонгук застыл не из-за приказа. «Кто-нибудь!» — Слышал он сквозь звон в ушах. — «Пожалуйста, кто-нибудь, избавьте меня от этой боли! Ударьте меня, уничтожьте, взорвите мой мозг! Я больше не могу!»       — Давайте прервемся, — предложил Ко. Передышка была необходима всем. Особенно Чонгуку, неофициально работающему уже вторую смену подряд. — Детектив Чон, идите домой! Дальше мы сами. — Снова обратился он к младшему служащему, все еще стоящему в опасной близости с подростком, который почти заплакал от страха.       — И пойду! — Буркнул Чон в ответ, позабыв о всяких служебных формальностях, потому что его видение Ма до сих пор было таким близоруким.       Звенело уже так громко, что он не мог разобрать собственных мыслей. Но если он разобьет телефон внутренней связи, его точно отстранят! Телефон, как назло, не умолкал. Ему вторил другой. А следом и третий, четвертый… Казалось все аппараты в участке зазвонили одновременно. И тот, что на рабочем месте Чона, тоже подпрыгивал и метался от разрывающих его изнутри новостей. Чонгук вынужден был взять трубку, хоть и уговаривал себя не обращать внимания и поторопиться домой.       Если присмотреться, в задержанном Ма Докчоле была еще одна черта, которая делала его похожим на подсудимого Пак Ёнсу: он точно также ухмылялся, точно также ёжился и точно такими же глазами смотрел на Чонгука. Или этот мерзкий непрекращающийся дождь сделал их такими похожими? Потому что настоящий Пак Ёнсу, как говорил твердый голос на том конце провода, «умер сегодня ночью в следственном изоляторе. Суицид.»