День брата Валентино

      Брат Валентино был известен как личность неординарная, в смысле, ещё более неординарная, чем все остальные в апотекарионе. Ходили слухи, что его путь в ряды сангвинарного жречества начался в тот день, когда скаут Тино был пойман верховным капелланом при попытке проникнуть в Башню Амарео, дабы угостить запертую в камерах роту смерти печеньем. Ибо, как объяснял свой поступок ничуть не смутившийся Тино, чёрная ярость — чёрной яростью, а печенек хочется всем.       — Мне просто стало их жалко, — рассказывал он Асторату, который в тот момент как никогда оправдывал своё прозвище. — Весь орден празднует, радуется, а им не досталось даже печенья. Это несправедливо.       Верховный капеллан терпеливо выслушал это полное боли и надрыва повествование о распределении благ и сострадании к ближнему своему. Затем хмыкнул, крякнул, издал ещё какой-то нечленораздельный звук, после чего аккуратно взял скаута за ухо и таким манером отвёл его в Сангвис Корпускулум, где сдал с рук на руки брату Корбуло. К моменту передачи ухо уже существенно оттопырилось и приобрело насыщенно-багровый цвет, а физиономия Тино — лёгкую асимметрию.       — Не благодари, — изрёк Асторат вместо объяснения, когда недоумевающий Корбуло попытался выяснить, с чем связан этот странный жест.       Верховный капеллан убрался восвояси, а Валентино остался в апотекарионе. Как оказалось, навсегда.       С тех пор минула уже пара веков. Незадачливый скаут Тино превратился в сангвинарного жреца Валентино, обзавёлся доспехами цвета слоновой кости, боевыми шрамами, штифтами за выслугу на лбу и рубиновой каплей в ухе. Даже скаутские кучерявые вихры трансформировались в рыжеватый хвостик. Одно только осталось неизменно — любовь Тино к братьям и вечное стремление организовать счастье всем даром. Не особенно интересуясь, нужно ли кому-то это счастье.       С этим нередко были связаны казусы, подчас весьма интересные.       Более всего Кровавым Ангелам запомнился тот день, когда брату Валентино пришло в голову развлечь орден довольно нетривиальным способом. Приближалось время традиционного весеннего праздника, который, сообразно сезону, на Ваале Секундус обычно отмечали массовыми отправлениями брачных обрядов и сопутствующими этому ритуалами. Кровавые Ангелы, в заключении брачных союзов не нуждавшиеся, но уважавшие культуру родного мира, в этот день обычно выражали свою любовь к Императору, Сангвинию и друг другу. И если первые двое вполне довольствовались молитвами, то между собой братья предпочитали обмениваться записками с выражением своих пламенных чувств. Записки эти художественно одарённые Кровавые Ангелы писали на открытках, имеющих форму капли, крыльев или сердца — словом, какого-нибудь священного для ордена символа.       Так бывало каждый год, но в этот раз в преддверии праздника в крепости царило мрачное настроение, что очень печалило брата Валентино. Он считал своим долго как-то помочь братьям, чтобы сделать грядущий праздник радостным. Идея была проста: если радость по сути своей — совокупность химических реакций в мозгу, нужно всего лишь вызвать эти реакции, и проблема будет решена. Рассудив таким образом, Тино принялся за дело.       В качестве носителя для своего эликсира счастья он выбрал печенье, рассудив, что миндальные сердечки из двух половинок с кремовой начинкой идеально впишутся в атмосферу праздника. Хорошо зная особенности метаболизма астартес, Валентино составил коктейль с точностью медика и креативностью истинного художника. В начинку пирожных он добавил лучших амфетаминов из запасов апотекариона.       Сумрачным утром праздничного дня Тино уже поджидал братьев в трапезной с полным подносом слегка кривоватых сердечек насыщенно-алого цвета артериальной крови. Тематическое лакомство быстро разошлось по рядам. Валентино, затаив дыхание, ожидал результата.       Эффект воспоследовал незамедлительно. Разговоры в трапезной стали громче, голоса зазвучали звонче и бодрее. Кто-то, явно откусивший часть печенья у побратима, выволок этого побратима из-за стола, прижал к стене и принялся выражать свои чувства, не прибегая к помощи открыток. Побратим, впрочем, не возражал.       Брат-капитан Афаэль втащил откуда-то свою многострадальную гитару, встал на табурет и принялся исполнять какой-то прочувствованный романс. Ему нетвёрдо подпевал хор скаутов, для которых доза оказалась великовата.       Карлаен, перекрикивая этот вокал, громко потребовал принести из монастырских погребов вина, того, которое слева по коридору, если повернуть направо под лестницу, третья дверь за колонной после второго перекрёстка слева.       — …Там ещё карнодон на цепи сидит, ты возьми с собой Марчелло, он карнодона колбасой покормит, пока ты дверь открываешь. Только брату Аданицио не говори, а то он нас самих в этом погребе закроет. С карнодоном и без колбасы.       Волна любовного безумия распространялась по крепости, словно эпидемия. Кровавые Ангелы постепенно разбились на пары. Те, кому пары по каким-то причинам не досталось, усиленно строчили любовные послания своим более удачливым братьям. Киберхерувимы сновали взад-вперёд с полными горстями открыток-сердечек, не успевая раздавать их адресатам.       Два скаута влезли на корпус почтенного дредноута-библиария, который долго и пространно повествовал о том, как этот праздник отмечался во времена его, дредноута, молодости. По всему выходило, что времена эти были примерно тогда, когда брат Аданицио ещё сам бегал в погреб и отвлекал там карнодона, пока его товарищи утаскивали вино.       Брат-капитан Борджио встал перед коридором, ведущим в башню неофитов, загородил проём своей широкой грудью и заявил, что не пропустит дальше участников этого безобразия, поскольку неофитам ещё рано такое видеть. Он и не подозревал, что его защиту капеллан Харвиэль без труда обошёл при помощи окна и прыжкового ранца.       Где-то в толпе вокруг Афаэля и его бэк-вокалистов видели Астората, танцующего с братом Корбуло медляк.       На фоне царящего в крепости-монастыре безумия одиноко выделялся Мефистон. Он одиноко стоял в стороне, скрестив руки на груди, и не принимал участия в веселье. Заметив это, Валентино подошёл к нему.       — А вы, старший библиарий? Хотите печенья?       — Нет, — отрезал Мефистон, но что-то в его голосе выдало опытному в таких вещах Валентино тень сомнения.       — Оно вкусное, — добавил сангвинарный жрец.       Мефистон саркастично поднял бровь.       — И, разумеется, ничем не накачано?       — Само собой! — возмутился брат Валентино. — Вот, смотрите!       И самоотверженно закинул в рот своё кондитерское изделие.       Мефистон внимательно наблюдал за ним с минуту, стремясь обнаружить хоть какие-то изменения, но тщетно. Валентино пожал плечами.       — Видите, дело не в печенье.       Мефистон хмыкнул. Продолжая всем своим видом выражать сомнение, он протянул руку и взял одно печенье. Откусил, пробуя, но, благодаря искусству Валентино, преомнор не выявил в начинке никакого подвоха. Мефистон закинул в рот оставшуюся половину печенья и потянулся за следующим.       Брат Валентино дёрнулся, чтобы остановить его, но ещё один задумчивый взгляд заставил его передумать. Мефистон умял ещё пару печенек и всё так же загадочно удалился куда-то страной пружинистой походкой. Валентино перевёл дух.              За полтора с лишним тысячелетия командор Данте видел всякое. Поэтому он почти даже не удивился, когда старший библиарий влетел в его покои через балкон. Такое случалось довольно часто.       Но впервые при этом Мефистон тащил в левой руке веник кроваво-красных роз, а в другой — огромный кусок какой-то окровавленной требухи, в котором по расположению торчащих сосудов смутно угадывалось сердце. Броня старшего библиария была покрыта кровью и копотью, глаза горели голубоватым колдовским пламенем, а из спины вздымались полупрозрачные крылья интенсивно-розового цвета.       Данте поднял взгляд от дата-пада, на котором в последнюю четверть часа без всякого вдохновения сочинял сомнительный шедевр эпистолярного жанра, адресованный союзным структурам, и моргнул. Потом ещё раз. Почему-то более всего остального его поразили крылья. Он и раньше замечал, что они порой меняют цвет, но вот это определённо было что-то новое. Как и розы. Да и в качестве боевого трофея Мефистон обычно предпочитал голову поверженного врага, находя, что она в целом выразительнее, и явно лучше смотрится после отделения от тела.       Наконец, не без труда соотнеся странное явление с датами в универсальном имперском календаре, Данте поднялся из-за стола и сделал шаг навстречу Мефистону. Тот протянул ему веник роз. Потом — сердце, с которого ещё капала тёмная кровь.       — А что, шоколадки больше не в моде? — осторожно уточнил командор, сгружая презенты на стол.       — Не знаю, — признался Мефистон. — Там, где я это брал, шоколадок не было.       — А я хочу знать, где это было?       — Едва ли.       Данте обнял старшего библиария. Всё же, сказал он себе, как бы ни был ужасен его подарок, это было от души.       — А ты хотя бы портал, через который туда лазал, за собой закрыл? — спросил он негромко.       — А надо было?..              Кульминации праздник достиг в тот час, когда из портала, который Мефистон закрыть, разумеется, забыл, вывалилась толпа берсеркеров Кхорна. Издавая воинственные боевые кличи, берсеркеры промчались по коридорам и ворвались в трапезную, где царила атмосфера беззаботного праздника с Афаэлем и гитарой.       Большинство Кровавых Ангелов даже не заметило непрошенных гостей. Меньшинство всё же обратило на них внимание. Увы, накачанные амфетамином и множеством других интересных веществ, боевые братья пребывали в состоянии крайней степени счастья и благодушия. Битва отнюдь не входила в их планы. Кто-то даже любезно пригласил кхорнитов к праздничному столу.       Всё это могло закончиться печально, но, к счастью, именно в этот момент в трапезную ворвалась, снося всё на своём пути, освобождённая рота смерти.       Это брат Валентино, отведавший собственного коктейля, наконец исполнил свою скаутскую мечту и угостил потерянных братьев печеньками. Эффект получился сногсшибательным.       — Хорус! — возопил первый же воин в чёрной броне при виде толпы берсеркеров, широко раскрывая объятия.       — Хорус! — вторили ему остальные, надвигаясь на кхорнитов чёрной волной. — Вот ты где, лысая зараза!       — Ну-ка иди сюда, братец, надо поговорить!       — Печенек хочешь?       — Я тебе сейчас покажу луперкалии!       — ОБНИМАШКИ!       Первые ряды берсеркеров дрогнули. Затем попятились. Затем дали задний ход на полной скорости, развернулись и позорно обратились в бегство. Рота смерти неслась следом. Замыкал шествие сам брат Валентино, подбадривая безумцев вдохновляющими криками. Бегство продолжалось до самого портала, в который берсеркеры попрыгали, не оглядываясь.       — А теперь, будь добр, закрой это, — велел командор Данте, разворачивая Мефистона к порталу.       Тот согласно шевельнул полупрозрачными розовыми крыльями, которые так никуда и не делись. Брат Валентино уставился на эти крылья во все глаза.       — А ты — бабочка? — поинтересовался он. — Или маленькая пони?       Судя по взгляду, которым его наградил Мефистон, того уже начало понемногу отпускать.       Однако прежде, чем портал успели закрыть, из него появился ещё один незваный гость. На глазах изумлённых Кровавых Ангелов из дыры между варпом и реальностью выбрался Сангвинор, таща за собой здоровенный мешок. Оглядев собравшихся, он остановил свой взгляд на командоре. После чего выразительно перевернул мешок и вывалил ему под ноги гору валентинок.       Затем, исполнив, видимо, свой долг, безмолвный золотой ангел скрылся в портале, исчезнув так же внезапно, как и появился.       Мефистон проводил его задумчивым взглядом и снова повернулся к Данте, стоявшему по колено в сердечках всех оттенков красного, розового и почему-то жёлтого.       — Так и должно быть, милорд?..       — Не знаю, как должно быть, — вздохнул тот, — но именно так обычно и бывает.       Потом он перевёл взгляд на довольного сангвинарного жреца и спросил с робкой надеждой:       — Валентино, а у тебя ещё это печенье осталось?       Тот покаянно развёл руками.       — Кончилось.       — Жаль, — покачал головой Данте. — А я-то уже собирался тоже сделать какую-нибудь глупость. На байке, скажем, по коридорам погонять…       — Я вам ещё испеку! — заверил его брат Валентино.       Командор махнул рукой и направился обратно в свои покои, чтобы продолжить сочинение несчастного письма.       Мефистон нагнал его на середине лестницы, перелетев через перила и приземлившись на пару ступенек выше. В руке он держал последнее печенье.