Asche

Саркастичный, снисходительный, даже пренебрежительный, глядящий на всех свысока и кутающийся в плащ − таков был Амон Гёт в свое первое появление. Он ненавидел холод, этот пронизывающий до костей ветер, колючие снежинки, царапающие лицо…мерзость. И вообще мир вокруг казался ему отвратным. Особенно испуганно жавшиеся к обочине обитатели гетто. К горлу подкатывала тошнота. Краем уха слушал водителя, поглядывая по сторонам. Да уж, порядком там и не пахло. Хаос, который следовало устранить, как говорилось в приказе руководства. − На кой черт ты опустил верх? Я замерз, как собака, − прошипел офицер, сползая ниже по сиденью. Ему хотелось оказаться подальше отсюда. Километров этак на тысячу, а то и на две. Зачистка оказалась не такой простой, как задумывалось изначально. Ночь наполнилась дымом, запахом пороха и крови, отрывистыми криками солдат и жалобным скулежом тех, за кем они пришли, выстрелами и взрывами. Где-то в глубине территории одиноко звучало пианино. Вроде бы, Моцарт. Удивительно, что его можно было различить. − Вечность уже это все тянется, − Амон отхлебнул из фляжки, дабы взбодриться. − Скорее бы закончилось. Он шагал по опустевшим улицам, придерживая рядом дога и вслушиваясь в воцарившееся молчание. Вспоминал мелькнувших на пригорке всадников. Женщина отвернулась практически сразу. Ее партнер еще несколько минут взирал на происходящее внизу. Если бы можно было разглядеть выражение его лица… Но вскоре и он ретировался. Отчего-то коменданту подумалось, что они еще встретятся, и не раз. И правда. Шиндлер опоздал на пару минут. Сама обходительность. Чувствовалось, что все в этой комнате к нему явно расположены. Кроме самого Гёта. Он, конечно же, подал свою ладонь в ответ на приветствие, и ощутил странное беспокойство, когда на мгновение лицо герра директора, как его все здесь называли, исказила гримаса боли. Оскар пристально изучал нового знакомого, чуть прищурившись. Беспринципный, холодный, бессмысленно жестокий, так? И наглый. До того наглый, что хотелось прижать стенке и высказать все, что о нем думает. − Эти люди − мои! − рявкнул Шиндлер. Амон лишь усмехнулся, вальяжно расположившись в кресле. Ему доставляло удовольствие бесить этого торговца, возомнившего себя великим. − Вы любите играть в игры, герр директор, − презрительно выделив последние два слова, произнес офицер. − Не кажется ли вам, что лед, по которому вы ходите, несколько тонковат? Оскар снисходительно посмотрел на него сверху вниз, и Амон скрипнул зубами. − Я предельно осторожен, герр комендант, − с насмешкой отозвался Шиндлер. − А вот вы себя ничуть не бережете. Угроза? Очень похоже на нее. Комендант не подал и виду, что прекрасно распознал ее. Ну что ему может сделать этот предприимчивый торгаш? Разве нажалуется влиятельным друзьям, что вряд ли. Амон пока не сделал ровным счетом ничего, что стоило бы таких серьезных мер. Пока. Оскар подпалил сигарету и аккуратно закатал рукава рубашки, испещренные алыми пятнами. Темно-зеленый стебель с черными шипами обвивал руки от запястья до локтя. Из ранок сочилась кровь. − Интересное развитие событий, − пробормотал он. Плющ выглядел как будто нарисованным. Ненастоящим. Но тупая боль казалась вполне реальной. Вдали прогремел выстрел, и еще один шип впился в плоть. Как хорошо, что больше никто этого не увидит. Кроме чертовски обаятельного и опасного владельца винтовки. Когда Оскар целовал еврейскую девушку, то чувствовал спиной взгляд, прожигающий спину. Иногда приятно сделать что-то назло, не так ли? Особенно тому, кто попортил тебе немало крови и с кем тебя связали магические узы. Шиндлер отлично знал, что Амон напивался вздрызг каждый вечер. И причину знал. Выжидал удобного момента, чтобы нанести решающий удар. Однако сценарий в процессе был несколько изменен. Гёт смотрел вниз, на лагерь, еле удерживая стакан в дрожащей руке. При виде директора завалился назад и весьма позорно пал. − Зачем вы пьете эту дрянь, Амон? Я же высылаю вам качественный алкоголь, − укоризненно поинтересовался Оскар. − Ваша печень не выдержит такой нагрузки и попусту развалится. − А вам-то какое дело, Шиндлер? − огрызнулся офицер, тщетно пытаясь подняться. − Мне не нужна ваша напускная жалость. Мне вообще никто не нужен. Да и вам, полагаю. Нас боятся, потому что мы имеем возможность убить безнаказанно. Власть. − О нет, мой дорогой Амон. Настоящая власть − это когда ты можешь помиловать виновного. Простить. Как, например, император, − Оскар невольно потер запястье. − И все же вы пьяны…постойте. Что это? − пошатываясь, Гёт приблизился. Решительно отодвинул рукав пиджака директора. Присвистнул. − Угораздило же вас. Хм, эти свежие, − провел пальцем по кровоточащим порезам, и Шиндлер поморщился. − Просто вы любите пострелять с утра, герр комендант, − вымученная улыбка. Амон замер, осмысливая сказанное. − Какого черта? Нет, не может быть, − он смахнул волосы с влажного лба. − Как видите, все возможно, − глумливо промолвил Оскар. − Никогда бы не подумал, что моей родственной душой будет коммерсант с необъятными амбициями, − расхохотался Гёт. − Кем же вы себя возомнили, Шиндлер? Вторым мессией? Спасителем всех и вся? − Почему же нет, Амон? − его придержали, не дав упасть лицом вниз. Теперь офицер оказался на коленях перед Шиндлером. − Вы знаете, что наша армия давно не одерживает великих побед и несет огромные потери. Мы проигрываем войну, потому что совершили множество ошибок. И я хочу исправить хотя бы некоторые из них. − А меня? Меня вы можете спасти? − выдавил из себя смешок комендант. − Нет, − после некоторого молчания ответил Оскар. − И почему же? − мутный взгляд Амона внезапно стал осмысленным. − Потому что вы не хотите быть спасенным, − тихо ответил Шиндлер и протянул ладонь. Гёт практически неосознанно ткнулся в нее щекой и прикрыл глаза. − Вы правы. − Как и всегда, − неуловимое движение, и мир меркнет. Лоб в лоб, губы к губам. Амона целуют осторожно, ненавязчиво. А он рвется вперед напролом в своей обычной манере. Требует большего, требует всего. Его тянут наверх с жесткого пола. Амон нетерпеливо стаскивает пиджак с Оскара, слизывает кровь с его рук и задыхается. Оскар прощупывает каждый позвонок герра коменданта, заставляет его прогибаться в пояснице. И вкус пепла на языке становится ярче, он заполоняет собой рот и глотку. − Ты весь горишь, Амон. Сгораешь заживо, − шепчет Шиндлер. − Время еще есть, − бормочет в ответ Гёт и стонет, потому что Оскар и не думает останавливаться. Времени так мало. Когда Оскар пьет с Амоном, то не чувствует вкуса вина. На языке лишь бесцветный привкус пепла и немного терпкой горечи. Который останется с ним до ноября тысяча девятьсот сорок пятого.