Часть 1
14 февраля 2018 г. в 15:53
Королевская Гавань горела, объятая языками демонического зелёного пламени. Пожар, начавшийся на холме Рейнис в руинах Драконьего Логова и на холме Висеньи на пепелище Великой Септы Бейлора, быстро спустился вниз по улице Сестёр, охватывая жилые кварталы, сжигая всё на своём пути, вычищая изумрудными сполохами Дикого Огня скверну столицы.
Серсея стояла на балконе Твердыни Мейгора и всей кожей ощущала дуновения горячего ветра, который приносил из горящего города хлопья пепла и копоть, которые пачкали лицо и белые руки королевы, забивались в нос, не давая дышать. Королева подняла руку и провела по щеке испачканными пеплом пальцами, оставляя на тонкой скуле серый дымчатый след. Она смотрела на то, как здания и улицы внизу пожирает пламя, и в её груди разливалось торжество, смешанное с болью и лёгкой грустью. Серсея добровольно предавала огню то, к чему так долго стремилась ― власть.
Скоро детище пиромантов доберётся и до Красного Замка, который гордо высился над всем остальными городом и, благодаря Черноводной, ещё какое-то время будет сопротивляться огню. Но и кирпич не сможет бороться вечно, покроется трещинами, и величественное здание рухнет, падёт, погребая под своей тяжестью Серсею и Железный Трон. Как это понравится Дейнерис Таргариен?
При воспоминании о драконьей королеве рот Серсеи наполнился отвратительным привкусом горечи и пепла. Это всё из-за Таргариен, подумала королева, яростно сжимая побелевшими пальцами каменные перила балкона. Если бы не она, Серсее не пришлось бы сжигать столицу, для устрашения лордов хватило бы и Септы. Но Дейнерис пришла, и теперь город полыхает. Думая о том, что вернувшаяся с Севера королева драконов найдёт на месте столь желанного трона, Серсея ухмыльнулась, и ухмылка вскоре перешла в надрывный смех.
― Пусть девчонка царствует, ― произнесла, отдышавшись, Серсея. ― Но она будет королевой костей и пепла! ― Она хотела снова засмеяться, но в этот момент почувствовала, как в наполненную горячим воздухом пожара комнату ворвался поток холодного, почти обжигающего своим холодом ветра, исходившего, казалось, из самих стен замка.
В это же мгновение раздались мягкие шаги, заглушаемые толстым мирийским ковром, и чьи-то руки легли на плечи королевы. Даже через плотную ткань платья Серсея почувствовала жар, исходивший от тяжёлых ладоней, которые поглаживали её тело, временами с силой сжимая и впиваясь длинными ногтями в кожу. Серсея опустила голову и с отвращением посмотрела на покрытые засохшей кровью пальцы того, кому полагалось вот уже двадцать лет покоиться в могиле.
― Так же я говорил этим глупцам и про Роберта Баратеона, ― прошипел на ухо Серсее Безумный король. ― Вот только вышло не по-моему.
От него пахло кровью, потом и пеплом, или это был запах горящего города? Эта смесь ароматов преследовала Серсею давно, с тех пор, как драконы Дейнерис появились в Вестеросе, а сама королева начала медленно, но верно сходить с ума, погружаясь в пучину безумия, чему способствовали смерть Томмена, предательство Джейме и потеря её ещё не рождённого ребёнка. Среди трусливых придворных лжецов, она отчаянно нуждалась в том, кто поймёт её, и разделит с ней горе и тяжесть правления. Серсея мысленно звала хоть кого-нибудь, и то, что осталось от Эйриса, услышало королеву.
Сначала королева слышала лишь шёпот, который неотступно следовал за ней, куда бы она ни пошла. Тихий, на грани слышимости, шуршащий подобно пеплу и пыли, что гоняют по коридорам сквозняки. После выкидыша, когда Серсея, задыхаясь от бессилия, отчаяния и злобы, дала волю слезам, комкая в пальцах окровавленные простыни и отослав от себя повитух, впервые почувствовала мимолётное прикосновение, не сильней взмаха крыла бабочки. Ну а потом, когда королева, немного оправившись, заливала в одиночестве свою боль крепким вином, тяжёлые грязные руки Эйриса обхватили её талию, а его голос, ломающийся и хриплый, проговорил:
― Теперь я буду с тобой.
Тогда Серсея, перепугавшись, обернулась и запустила кубком с недопитым вином прямо в нагло ухмыляющееся лицо Таргариена, но призрак, разразившись хохотом, растаял, словно рассыпавшись в воздухе, а вызванный Квиберн нашёл в покоях только королеву и разбрызганное по стенам и полу вино. Но Серсея знала, что Безумный король был здесь, о чём красноречиво свидетельствовали стремительно темнеющие синяки на её боках и животе, там, где её тела касались пальцы Эйриса.
Он всегда был здесь. Бродил, невидимый, по бесчисленным коридорам Красного замка, сидел на троне, спускался в подвал, где хранились черепа драконов Таргариенов ― те единственные крохи магии, что удерживали Эйриса на грани двух миров. Все эти годы, как потом с содроганием поняла королева, он был рядом, слишком слабый, чтобы его видели люди.
Драконы, магия и безумие Серсеи придали ему сил, накормили и подпитали его, он обрёл подобие плоти и теперь стоял позади неё. Сжечь их всех, шептал ей на ухо Безумный король, пока его руки скользили по телу Серсеи.
― Всё правильно, львица Ланнистер. Всё-таки, Тайвин смог воспитать достойную дочь, ― шептал Таргариен. ― Ты мне всегда нравилась, Серсея. ― Эйрис поцеловал её шею, оставив на коже смазанный пепельный след. ― Ты так похожа на Джоанну.
Серсея безумно улыбалась, а ветер трепал её отросшие волосы. Она почти не слушала, что говорит Таргариен, его голос, глухой и порой невнятный, долетал до сознания королевы редкими сполохами, но как только безумец упомянул имя её матери, Серсея вздрогнула, будто пробуждаясь, и, повернувшись к Эйрису, проговорила:
― Как ты смеешь упоминать мою мать! Как смеешь позорить её память!
Драконье колдовство, до этого словно сковывавшее Серсею, пропало, и она со смешанным чувством презрения и непередаваемого отвращения уставилась на того, чьи ласки только что принимала.
Длинные спутанные волосы призрака, обрётшего плоть, казались рваными, искусственными, да и весь облик Безумного короля говорил о том, что он так и остался в мире живых в том виде, в котором должен был его покинуть. Его одежда, больше похожая на сотканные из дыма лохмотья, была пропитана невысыхающей кровью, а тёмно-пурпурные глаза под густыми бровями смотрели злобно и ехидно.
― Твоя мать была дивно хороша в ту ночь, ― словно глумясь над Серсеей, проговорил Эйрис. ― В последнюю ночь, что она провела со мной. А через девять лун на свет появились ты и твой брат-близнец! ― Таргариен залился визгливым смехом, отчего всё его непрочное тело начало сотрясаться и словно рассыпаться на части, распыляя по комнате чёрный пепел. ― Брат убил, а сестра воскресила. Сын предал, а дочь подала руку помощи. ― Губы Эйриса кривились в довольной усмешке, его забавляли страх и неверие Серсеи.
― Нет! Нет! ― Королеву будто колотила лихорадка, она была почти в ужасе от услышанного. ― Ты лжёшь. Мерзкий мёртвый ублюдок! Мой отец ― Тайвин Ланнистер, лорд Утёса Кастерли и Десница Короля. ― Несмотря на гнев и злость при упоминании об отце, Серсею будто озарил луч надежды, вернув хотя бы способность рассуждать, а не кричать подобно безумному Таргариену.
― Из всех детей Джоанны только карлик был сыном Льва! ― Эйрис смеялся, не замечая, как Серсея медленно отходит назад и заводит руку за спину, нашаривая тайник в своём столе. В пальцы королевы легла твёрдая массивная рукоять кинжала из валирийской стали, который она давным-давно забрала у Роберта, мечтая однажды положить конец своим страданиям. Если магия Фригольда возродила Эйриса, то она же может вернуть его назад.
Серсея замахнулась спрятанным кинжалом, рассекая эфемерную плоть Безумного короля. Призрак, поняв, что его конец близок, издал отчаянный вопль и рванулся вперёд, но лишь наткнулся на новый удар острым лезвием.
Эйрис Таргариен рассыпался в прах, который, кружась, обволакивал Серсею, словно чёрное облако, а в ушах королевы всё ещё отдавался его смех. Она не верила в драконов, и они появились. Она не верила в Иных, и они возникли прямо у её порога. Она не верила в призраков, и один из них явился к ней, пороча своим гнилым языком память её отца, Льва Утёса. Старый дракон врал, даже мёртвые в Вестеросе лгут.
Кинжал выпал из ослабевшей руки Серсеи, которая, словно раненная львица, метнулась на балкон и, вцепившись до боли в пальцах в каменные перила, посмотрела на город внизу.
Королевская Гавань горела.