Не оставляй меня во тьме ночной

Первые дни после возвращения улема Беязида в Мизрак выдались неспокойными. Предстояли приготовления к похоронам погибшего султана и коронации преемника – это было нелегко, и Заганос приехал, чтобы убедиться, что всё пройдет гладко. Ничто не должно помешать Беязиду стать четвертым султаном Мизрака – только не теперь, после такой кровавой борьбы. Несмотря на все опасения, торжество коронации не омрачила ни одна мелочь. В столице праздник длился допоздна, во дворце до ночи не стихали музыка и звонкий смех. Если в присутствии султана не все решались открыто веселиться, то, стоило ему покинуть зал, тишина сменилась праздничным шумом. Султан Беязид оставил подданных, как только на город опустилась темнота. Чаще всего так и бывало – во время всех торжеств повелитель уходил раньше, оставляя гостей веселиться до рассвета… но в этот раз он ушел слишком рано, и это было слишком заметно. Конечно, никто не посмел ничего сказать в открытую, да и предписанное традициями время повелитель все же отбыл – тем не менее, могли пойти слухи. Заганос не собирался оставаться на празднике до самого утра, но в то же время понимал, что многих гостей его присутствие будет настораживать. Еще не все смирились с переменой власти. Охрана во дворце знала его в лицо, и стражи не останавливали его, когда он не спеша шествовал по коридорам и галереям. После гибели прежнего султана всех военных во дворце сменили теми служащими, кто был верен Беязиду. Нельзя допустить, чтобы при дворе остался кто-то, сожалеющий о правлении султана Балабана и желающий отомстить. А особенно недопустимо, чтобы такие люди оказались среди советников или телохранителей. «Я так берегу его от того, чтобы его слабостями кто-то воспользовался – а ведь этот государственный переворот был выгоден мне, ради мести Империи…». А может, именно потому он осознавал, насколько рискованно нынешнее положение, и именно потому остался в Мизраке так надолго. Он не мог позволить себе потерять Беязида. И не только ради себя – ради Турции. Стратократия не могла потерять верного союзника. Заганос предполагал, что Беязид и сейчас предпочтет свои прежние апартаменты во дворце, но ошибся – султан уже занял покои предшественника. Наверное, что бы Беязид ни думал о наследии брата, выбора у него не было. К тому же, здесь было намного тише и спокойнее, хотя отголоски праздника достигали и этих комнат. Тем не менее, журчание фонтана заглушало шум и помешало бы постороннему подслушать разговор. В тишине было слышно только журчание воды, эхом отдающееся под высокими сводами. Беязид стоял у окна, будто прячась в ночной темноте. Он был один – охрана ждала его за дверью. О его безопасности заботились те, кто знали его годами и были ему верны. Беязид всегда внушал людям большее доверие, чем старший брат. Услышав шаги и звук открывающейся двери, Беязид оглянулся. Сперва он насторожился, но, увидев, что это Заганос пришел навестить его, почему-то успокоился. Это казалось странным: Заганос понимал, что вызывает у людей скорее страх, чем доверие. Беязид обернулся и мягким, спокойным тоном поприветствовал гостя. Но, казалось, сейчас он никого не ждал, Заганос отвлек его от размышлений. - Нет, не надо, - прошептал Беязид, когда Заганос преклонил колено перед ним в знак почтения. Что бы ни думал кто посторонний, Заганос уважал союзника за острый ум и преданность интересам государства, осознавал высоту его происхождения. И, пусть даже сейчас они остались наедине, он не забывал, что отныне Беязид стал султаном. Но Беязид остановил его прикосновением к плечу, и даже через ткань одеяния Заганос почувствовал холод от его ладони. Когда Заганос поднялся, рука молодого правителя соскользнула с его плеча, проводя по спине… и пальцы явно дрожали – вряд ли от холода. - Вам нехорошо, ваше величество? – тихо спросил Заганос, подумав о том, что, если султан заболел, следует позвать лекаря, да и самому остаться рядом, ведь сейчас болезнь правителя была бы некстати. И он просто не мог по-другому, не мог просто спросить – «что тебя тревожит?». Что-то всегда удерживало его от того, чтобы говорить о чувствах, неважно, собственных или чужих. Беязид приблизился к нему и прижался лбом к его плечу. Заганос не ждал такого откровенного проявления тревоги и невольно отшатнулся, и промолчал, когда Беязид смущенно прошептал: - Прости… - и, дрожа еще сильнее, поймал его за руку. Не зная, что сейчас делать, Заганос просто стоял и молчал. Какое-то время они так и стояли вдвоем в полной тишине. Беязид сжал его руку сильнее, до боли, от этого становилось неловко и даже немного страшно. Стоял, опустив взгляд и дрожа всё сильнее, и, наконец, тихо сказал: - Прошу тебя, не… Кто-то другой, если бы услышал эту недосказанную просьбу, возможно, не понял бы, но Заганос прекрасно знал, что это значило. «Не уходи». Он знал Беязида не первый год, и теперь они понимали друг друга с полуслова. Удивительно, учитывая, насколько они разные. И раньше Заганос никогда не переспрашивал, но теперь все же спросил: - Ты уверен? Просто сейчас ему казалось, что Беязид из-за чего-то взволнован, и не до конца осознает, что делает. Тем не менее, Беязид кивнул и тихо, но уверенно ответил: - Я по-другому не могу. Они отошли подальше от окон, хотя вряд ли сейчас кто-нибудь мог бы их увидеть. Притом, даже если бы их увидели вместе, во дворце, где еще не так давно хозяином был Аль-Каплан Балабан, уже никто ничему не удивлялся. Прежний султан открыто предпочитал юношей, а не женщин, и если бы выяснилось, что у младшего брата те же привычки, никто бы и слова не сказал. Но все равно, они скрылись в углу, поближе к угловому дивану, встроенному в украшенную лепниной стену. В этот вечер Беязид был одет в праздничный наряд, тяжелый, расшитый узорами и украшенный драгоценными камнями, и освободиться от всех этих слоев ткани было бы нелегко. Что сейчас казалось как нельзя кстати – у него было время передумать, пока Заганос не спеша расстегивал пуговицы и справлялся с многочисленными завязками и кружевами. Беязид мог остановить его сейчас, в любой момент, если бы понял, что поспешил. Но, похоже, сейчас был не тот случай. И Заганос аккуратно снимал одеяния, складывая на низкий табурет у дивана, и медленно, нежно проводил ладонями по постепенно обнажающейся гладкой коже. Слова значат так мало. Зато прикосновениями легко выразить то, что не получается сказать словами. Заганос и сам стремился к этой близости. Он уже давно был любовником Беязида. Но ведь тогда, раньше, Беязид не был правителем. Обладать султаном, это же просто немыслимо… да, султан Балабан делил ложе с мужчинами, но ведь он предпочитал брать, а не отдаваться. Нет, сейчас не время думать о прошлом. А может, именно от мыслей о прошлом Беязид хочет скрыться? Журчание фонтана заглушало тихий стон. Конечно, так даже лучше, никто не услышит, не догадается, что сейчас происходит, но в глубине души Заганос жалел, что почти не слышит любовника. Он больше всего любил в минуты близости слышать голос Беязида, любил прислушиваться к его дыханию и биению сердца. Раздев Беязида, Заганос прикоснулся губами к его плечу, прижался к шее в страстном поцелуе, с удовольствием слыша глубокое и частое дыхание любовника. Обнял его, увлекая за собой в спальню и сам на ходу расстегивая свою одежду, хотя в темноте, одной рукой, действовать было не слишком удобно. Беязид плавно опустился на кровать, держа Заганоса в объятиях и целуя, не в силах прервать поцелуй. Но все же им пришлось перевести дыхание, и Заганос с неохотой отстранился, чтобы раздеться и сложить свою одежду у кровати. А затем вернулся к любовнику, лаская и целуя, каждым прикосновением заставляя вздрагивать и глубоко вздыхать, извиваться на постели и сжимая простыни пальцами. Он знал тело Беязида, будто свое собственное, и знал эту мелодию вздохов и стонов. Беязид всегда вздрагивал от желания, стоило лишь слегка провести ладонью по его колену. Тихо стонал от прикосновений к спине или поцелуя в плечо. Выгибаясь, что-то бессвязно шептал, когда Заганос ласкал его пальцами, касаясь чувствительной точки внутри. Вскрикивал, умоляя о большем, от прикосновения губ к шее, слегка прихватывающего кожу. И было еще множество вот таких волнующих моментов, способов доставить удовольствие. Им всегда было хорошо вдвоем. Вот и теперь не важно было ничего, кроме этой страсти. Но всё закончилось слишком внезапно. Заганос не ждал, что после любви Беязид, тяжело дыша, оттолкнет его, слегка прикасаясь ладонями к его груди. Но молча отодвинулся и сел на смятой постели. Беязид тоже отодвинулся, устроившись на самом краю кровати, сгорбившись и обхватив себя руками за плечи. - Брат… - прошептал он и умолк, будто не решаясь высказать что-то, о чем давно думал. Заганос не пытался отвлечь его от тягостных мыслей и не расспрашивал ни о чем. Если он не хочет говорить, это его право. – Когда я… когда мы с тобой… - Беязид судорожно сглотнул, еще сильнее сжимаясь в комок. – Когда он узнал о нас с тобой, он сказал, что ты нарочно меня совратил ради какой-то цели. Такое признание было подобно внезапному удару, и Заганос отодвинулся еще дальше, и какое-то время молчал. Но потом все же спросил: - Ты тоже так подумал? Беязид покачал головой. В полутьме трудно было разглядеть его выражение лица. Наконец он засмеялся. - Нет. Мы с тобой совсем не ради того! В этом смехе звучала только горечь и злость. Беязид дрожал, будто от страха. За окном послышался грохот, ярко вспыхнули огни фейерверков – до конца ночи было еще далеко. Высокий и стройный, Беязид всегда выглядел изящным, но никогда, до нынешнего дня, Заганос не мог представить себе, что он может быть настолько… уязвимым. Поднявшись, Заганос достал свой кафтан из аккуратно сложенной стопки одежды и накинул Беязиду на плечи. Пусть ткань довольно тонка, она все же хоть немного защитит от ночной прохлады. Хотя никакая одежда не поможет согреться, если холодно на душе. Беязид надел кафтан, плотно закутываясь в темную ткань. В полутьме комнаты черная ткань и темные волосы мужчины будто сливались воедино, и сейчас он казался похожим на тень самого себя. Тень, преследуемую призраками прошлого. Заганос опустился на колени перед любовником, чувствуя на себе его взгляд. Сейчас казалось, что у Беязида даже глаза потемнели от скорби. Заганос тоже знал, как больно потерять то, что ценил и любил больше всего. С тех времен, когда он лишился всего самого дорогого сердцу, прошли годы. И пусть он никогда об этом не говорил, он ничего не забыл и ничего не простил. И он понимал горе Беязида. Точно такой же взгляд он сам когда-то видел, когда смотрел в зеркало, ведь испытывал те же чувства, когда Империя отняла у него всё. Ему был до боли знаком этот горький смех. Он провел кончиками пальцев по руке Беязида, заметив, что тот сжимает кулаки так сильно, что на ладонях остаются следы. Не знал, что сказать – сейчас просто не мог найти слов. Да и не умел он утешать кого-либо, даже если сам когда-то испытывал ту же боль. Понимать и быть способным это выразить – совершенно разные вещи. Нежность и сочувствие делают человека слишком уязвимым… Слова сейчас казались только лишними, и Заганос просто прикоснулся губами к ладони Беязида. На какой-то миг Беязид застыл, не двигаясь, а затем соскользнул с постели, сев рядом и обнимая Заганоса, прижимаясь лбом к его плечу, точно так же, как тогда, пару часов назад. Но теперь Заганос не пытался отодвинуться, наоборот, обнимая Беязида в ответ и перебирая пальцами его волосы. Ему самому все еще было больно. И раны на сердце не заживут, пока имперцы не получат по заслугам. Пока Балтрейн не будет разрушен. У него было множество причин желать заката империи. «Почему, почему тогда я оказался единственным, кто выжил?!». Но тепло объятий напоминало ему, что он все же не одинок, что с ним есть тот, кто способен заглушить его боль. КОНЕЦ