Не так

      Знали вы, какого это любить человека, который никогда не будет с вами? Про это никогда я знаю многое, даже если не все.       Невозможность и боль тягучим горьким сиропом застревают в горле, сдавливают дыхательные пути, затрудняют каждый вдох и доводят едва ли не до умопомрачительного сумасшествия, с которым тяжело справиться. Ты знаешь об этом, как никто другой. Проходишь через тоже самое, что и я. Едва не воешь от безнадёжности, скрывая это за усмешками, хриплым смехом и безразличием, но я могу видеть, что все это напускное. Удивительно правда, как они до сих пор не раскусили нашей лжи?       Нам определенно стоит вручить Оскар за бесподобную игру. Хотя, может они просто не хотят замечать из-за такого яростного увлечения друг другом? Любить сложно, скрывать ещё тяжелее. Быть лучшим другом объекта вашей влюбленности и ежедневно слушать истории о том, как замечательна ее родственная душа, согласно кивать и желать им счастья, думаю, на такое мог согласиться лишь идиот, которым, к сожалению я и являюсь. Впрочем, как и ты. Мы с тобой стоим у входа в университет, выкуриваем, уже четвертую, наверное, по счету сигарету, когда появляются они. Эля и Арсений.       Они подходят к нам, и мы оба, словно по команде, улыбаемся так ярко, что кажется, можем поспорить с солнцем. Сердце в груди бьётся так гулко, кажется ещё чуть-чуть, и оно остановится вовсе, но я лишь поправляю волосы и говорю:       — Привет, Эля. Арс.                   Ариэль обнимает меня, я глубоко вдыхаю запах ее духов, нежных, лёгких, но все равно до одури кружащих голову. Хотя, кажется, меня от всего в ней ведёт так, что я еле могу думать.       Через пару секунд она отстраняется и заходит в здание, обещав поговорить позже.       Арсений разговаривает с Антоном, предлагает встретиться позже, всей компанией в их любимом баре, и Шастун обещает подумать. Арсений уходит, ярко улыбнувшись.       — Вот кто действительно мог бы поспорить с солнцем.       — Не раскисай, Шастунишка, пойдем лучше на пары и постараемся не думать об этом. Ага, не думать, как же.

***

      Вечером мы все идём в тот самый бар, так любимый Антоном и нашими, теперь уже общими друзьями. Так вышло, что с большей частью этой компании меня познакомила Эля. Она уже встречалась с Арсением, и они, видимо, дошли до той стадии, когда свою пару стоит познакомить с друзьями.       Ну вот, именно в тот вечер я и сошлась с таким похожим на меня Антоном, которого так же, как и меня пробирал изнутри холод, исходящий из, кажется самой глубины глупого человеческого сердца.       — Ты в ней дыру прожжешь, — сказал он, глядя на танцующих Элю и Арса.       — Я вовсе не смотрю на нее.       — Ну да, — горько смеётся он. — Тогда и я на него не смотрю.       — Знаешь, легко увидеть чужую боль от неразделённой любви, если сам от нее страдаешь, — философски говорит он и делает очередной глоток из бокала.       Именно из-за алкоголя в крови мы с ним разговорились в тот день, а позже стали друзьями, эдакими островками безопасности в мире.       Временами топили грусть в алкоголе, обсуждали происходящее, были друзьями и просто жили, стараясь не обращать внимания на ноющую боль в груди и практически никогда не уходящую, уже.хроническую тоску.

***

      В тот самый вечер все было также. Точнее, до в определенного момента. В баре были практически все из компании: Стас, Сережа, Дима, Катя, Ваня и Даня, даже Петров, вовсю флиртующий с барменом Женей. Арс с Элей тоже здесь. Мило улыбаются друг другу, танцуют под медленную музыку, которую кто-то уж очень умный додумался включить, а я чуть ли зубами от злости не скриплю.       Делать медленные вдохи для того, чтобы успокоиться, чрезвычайно трудно, но я все же стараюсь это сделать. Через мучительно долгие минуты мне это удалось, но не до конца.       Рядом тут же появился Антон, утянувший меня танцевать. Я обнимаю парня, устраивая голову у него на груди. Он чрезвычайно тёплый, пахнет сигаретным дымом и мятой. Все это настолько знакомо, что, кажется, будто бы я обрела свой дом в человеке. С ним рядом было привычно и спокойно. Мы за все это время изучили друг друга и теперь практически не нуждались в словах.       Я ненадолго отрываюсь от Шастуна и смотрю в сторону Ариэль, которая усмехалась. Я растянула губы в улыбке, а потом прошептала: «Не он. Ты»        — Что? — прочла я по твоим губам и лишь покачала головой, мол, не думай об этом.        Слишком сложно притворяться. Не могу.       Я часто-часто моргаю, пытаясь справиться с внезапно нахлынувшими слезами, и Антон, с которым я танцевала, конечно же, замечает. Он мягко касается моей щеки, стирает пальцем сбежавшую слезинку, я грустно улыбаюсь и произношу:       — Все в порядке. Знаешь, я тут подумала и решила признаться во всем Эле.       — Уверена? — задаёт он терзающий и меня вопрос.       — Нет, но думаю, спустя пару рюмок точно буду, — с усмешкой отвечаю я и иду к барной стойке.       Выпиваю рюмку текилы, за ней ещё и ещё. Рюмке на восьмой, а может десятой, меня останавливает все тот же Антон, а я лишь пьяно усмехаюсь и делаю то, что в трезвом состоянии мне в голову бы не пришло.       Я тянусь к нему и целую, вкладывая все эмоции в это действие.       Решимость, ярость, злость и безнадежность. Не то. Не так. Это должен быть не он.       Антон отвечает мне, углубляет поцелуй, притягивает к себе ближе, и я не возражаю. В голове проскальзывает эгоистичная мысль.       « Это поможет забыть. Он поможет.»       Я пугаюсь этого порыва, но от Шастуна не отстраняюсь. Ерошу пальцами волосы на его затылке, с отчаянной безнадежностью прижимаюсь ближе, но все равно все кажется неправильным.       Он намного выше нужного, волосы короткие и жёсткие, да и вообще не то. Я отхожу от парня и говорю, стараясь не смотреть на него:       — Прости.       Блондин лишь качает головой и говорит:       — Нам двоим это нужно       Я знаю, что он имеет в виду забытье, и не могу с ним не согласиться.       Нам известно, каково это, любить не тех. Может, всё-таки пора перестать?