На переправе

Труднее всего для Кардиа смириться с тем, что здесь нет яблок. Здесь вообще ничего нет: камень, песок, низкое черное небо, воды Стикса, Харон, которого так весело выводить из себя, но с которым в конце концов складывается своего рода приятельство. И если без солнца, травы, пива и развлечений Кардиа еще может как-то прожить — особенно если к этому прилагается отсутствие постоянной боли, к которой он так привык на земле — то без яблок совсем плохо. Иногда Кардиа мечтает о том, что однажды боги смилуются и вырастят здесь хоть одну, самую маленькую, самую чахленькую яблоньку… О том втором, чего ему не хватает, Кардиа никогда не говорит и старается не думать. Он бродит по берегу Стикса. День за днем, месяц за месяцем, год за годом. Достает Харона, чтобы потом усесться в его лодку и вполне мирно поболтать. Сказал бы кто Кардиа при жизни, что он будет болтать со Спектром — не поверил бы. А то и по морде дал. Но здесь, при том, что Святым заказан путь в Элизиум и они вынуждены оставаться в Преисподней до окончания времен, различия между ними и Спектрами как-то стираются. В конце концов, воинство Аида тоже заперто здесь без надежды вырваться, да и говорить с ними со временем становится интереснее, чем с этими надоевшими еще в Святилище рожами. А Харон, когда не кривляется, еще и кое-кого ему напоминает, да так сильно, что иногда Кардиа еле ловит себя за язык, чтоб не назвать его чужим именем. — Один из наших все-таки смог вырваться, — рассказывает Харон однажды. — Не знаю как. Он отправился на перерождение: может быть, мне когда-нибудь тоже удастся? Может, он тоже отправился на перерождение, думает Кардиа. Во всяком случае, это устроило бы его гораздо больше, чем предположение о том, что они могли просто здесь разминуться. Кардиа бродит по берегу Стикса. Он старается не думать о Дегеле, но все равно не оставляет свой пост, надеясь, что рано или поздно все же встретит здесь друга. Еще ни один Святой не проходил мимо переправы. Кардиа умер в Атлантиде, последним, что он ощутил, было взорвавшееся невыносимой болью сердце. Он еще подумал тогда, что благодаря Дегелю прожил на целых десять лет больше, чем ему пророчили… Дегель умер раньше, Кардиа надеялся встретить его здесь — и не встретил. И с тех пор бродит здесь, болтает с Хароном, тоскует о яблоках, запрещая себе думать о том, куда запропастился его лучший друг. Иногда другие присоединяются к нему, чаще всего почему-то Дефтерос. С ними Кардиа не болтает, просто стоит рядом, острее, чем когда-либо, ощущая нехватку по-настоящему близкого, а не просто дружеского плеча. Иногда здесь появляются Святые. Охотно рассказывают о том, как теперь живет Святилище: Кардиа слушает все новости, но по-настоящему его волнует только один вопрос. «Кто сейчас охраняет храм Водолея?» Святые называют имена, но среди них нет ни одного, начинающегося с «Д». Однажды, пройдя по реке чуть дальше обычного и вернувшись, Кардиа замечает на своем месте рядом с переправой дряхлого седого старика. Тот сидит на камне, сложив ладони на навершии клюки так, словно ужасно устал, и Кардиа узнает его только спустя несколько шагов. А узнав, очень хочет развернуться и двинуться обратно. Только весь его Скорпионий задор не позволяет ему трусливо спастись бегством. Надо же, прошло столько лет, они оба мертвы, а он до сих пор его боится. — Иди-ка сюда, — голос учителя Креста молодой и звучный, несмотря на стариковскую внешность. Кардиа криво улыбается. — Здрассьте, наставник… давно не виделись. — Да уж давно, — ворчит Крест и окидывает его далеко не дружелюбным взглядом. — Ты, я смотрю, все такой же бесполезный. — Да куда уж мне до вас… Учитель Крест никогда его не любил, шпынял и без конца наказывал, поэтому и Кардиа теплыми чувствами к нему не пылал. Но все равно чему-то да научился, поэтому, повторив про себя «Мы уже мертвы, нам все равно», Кардиа садится на камень рядом. Оба молчат. Смотрят на души, следующие к переправе. — Я много техник Водолея придумал, — наконец задумчиво произносит Крест. — До меня были только Алмазная Пыль и Казнь Полярного Сияния. Кольцо, Холодный Смерч, Ледяной Гроб — их все изобрел я. Знаешь об этом? — Так вы ж старик, — непочтительно фыркает Кардиа. — Если б я дожил до ваших лет… Клюка опускается ему на макушку, и Кардиа летит со своего камня кубарем, ругаясь и пытаясь прогнать искры перед глазами. — Гад вы, учитель, я же правду говорю… Крест опять поднимает палку, и Кардиа поспешно отползает. — Где уж тебе, Скорпиону, понять величие моих изобретений? Особенно Ледяного Гроба. Знаешь, оно могло бы стать главной техникой Водолеев наравне с Казнью Полярного Сияния, если бы не один недостаток, который я так и не смог исправить. Гроб неразрушим. Но он совсем не обязательно убивает. Сердце Кардиа проваливается в живот и стучит уже там: бух-бух-бух. О чем это он? — Как это «не обязательно убивает»? — Интересно стало, сопляк? — усмехается Крест. — Именно так. Тот, кто окажется в Гробу, может и не умереть. Но только Гроб невозможно разрушить, единственный, кто смог это сделать, был Дегель, твой товарищ. И то он воспламенил все свое Космо и заплатил за это зрением. Если вообразить, что он попал в Гроб уже истощенным, например, после битвы с каким-нибудь богом… Кардиа вскакивает на ноги. Он больше не хочет — не может — слушать. — Хватит! Хватит говорить такое! — Это тебе хватит торчать тут, маленький Скорпион. Он не появится. Кардиа бросается по берегу прочь, подальше от старого урода, который только и знает, что издеваться. Пробежав до поворота реки, спотыкается о камень и растягивается на земле. И только тогда бешенство внутри превращается в боль и проливается горькими слезами. — Но это же неправда… Не может быть. Ты же не бросишь меня здесь, Дегель… Крепко зажмурившись, Кардиа загадывает: вот сейчас он откроет глаза, а над ним будет стоять его друг. Стоять и улыбаться своей сдержанной Водолейской улыбкой, а подмышкой у него будет стопка книг, ну потому что это же Дегель, он и в Преисподнюю книжки протащит! Когда Кардиа открывает глаза, рядом никого нет.