Самум

Днем Берлин серый, ночью – цветной. После трех суток недосыпа Башир только так различает время суток. Они шляются с Мироном по городу, и огни смешиваются в калейдоскоп. Переверни – и все вокруг перевернется с ног на голову. Валит мелкий снег – жарко – темень, то хоть глаз выколи – то слишком светло, не дотронуться губами – хочу выпить – больше не могу – не снег, а дождь… Акси ведет в его какое-то особое место, а потом тычет пальцем: «Триумфальная арка, бро! Считай, что в твою честь!» В ночи та пылает особенно ярко. Белый мрамор, золото колонн. Ворота в небеса. И вдруг грохот и хохот – рядом пускают фейерверки. Рассыпающиеся искры освещают небо и дорогу, и бритую башку Акси. Отражаются в его глазах бесенятами. Акси в распахнутой куртке - ему всегда жарко – под фейерверк хохочет и прыгает, и машет незнакомым людям ладонью-солнцем. Срывает с Диза его ушанку и бросает вверх: сегодня все в твою честь, бро! Они фоткаются на фоне ворот в небеса – широко расставив ноги, захватив эту землю. Победителями. Триумфаторами. Потом вместе орут и пьют коньяк из горла, Акси снова висит на Дизе - шуршит ткань, трется - и невыносимо хочется опрокинуть его в снег. Если бы только этот снег не превратился в дождь. Какие-то чокнутые, абсолютно крейзи, ебанутые сутки – длинная ночь, вечный праздник. Из ночи Киева в ночь Берлина. Провал, а потом снова очухиваешься после наступления темноты – она накрывает город сплошняком, как никаб женскую красоту. …Акси попросил: прилетай. Ты крейзи, сказал ему Диз и тут же сорвался в Киев. Он не смог быть на триумфе своего бро в Олимпик, хотя, кажется, все отдал бы за это. Данные прежде обязательства перевесили, Дизастер не мог подвести других людей. Но теперь он отвечал только сам за себя, и Мирону не пришлось просить дважды. Все, что сказали бы другие, он уже сказал сам себе. Ты ебанулся, Баш, у тебя через сутки баттл, с чуваком, которого ты сам же и вызвал. Рискуешь все просрать! Просто ради того, чтобы лишний денек побыть с чуваком, который разъебал тебя, как последнюю сучку, перед всеми Штатами. Ты совсем чиканулся? Даже не раздумывал. Просто взял билет на ближайший рейс и прилетел. И вышел на одну сцену с Акси, и они зачитали свой фит. Когда толпа скандировала «Дизастер! Дизастер!» – он ни секунду не пожалел. Даже если завтра ночью в Берлине он упадет мордой в сцену и уснет, вместо того чтобы угондошить своего оппонента, сегодня в Киеве – оно того стоило. Быть с Оксимироном на одном ивенте, не друг против друга – вместе. Самолет до Берлина каких-то полтора часа полета, и после ночи на hrenovuha лучше не спать. Опухнешь, потом глаз не разлепишь и до отеля не доволочешься. И поэтому Диз читает Акси свои раунды – и чтобы заливистый смех не разносился по салону, Акси утыкается губами в его плечо. Даже сквозь майку – они сняли куртки сразу же, как сели, им жарко! – чувствуется, какие горячие у него губы. От этого почему-то мурашки по рукам, а Акси такой пьяный, что хоть прямо здесь бери и раскладывай. Слишком много хреновухи плещется в жилах, течет огнем в крови. Диз читает в раскрасневшееся ухо, которое хочется смять зубами и так держать. И слушать, как Акси дышит и волнуется. Провал в памяти. И снова в Берлине ночь. Башка трещит, словно саранча в зной. Единственное, что помогает, только глоток коньяка – у Акси всегда в запасе свой – а потом они засыпают вповалку друг на друге, как после битвы. Свою Мирон уже выиграл, Дизастеру еще только предстоит. «Я стою перед зеркалом и говорю себе: привет, красавчик!» – цитирует Баш, вываливаясь из ванной с полотенцем на шее. Акси какое-то время тормозит, а потом ржет. Это его же панч из второго раунда против Диза. Диз сегодня и вправду тот еще красавчик – рожа опухшая, глаза охреневшие, синяки им под стать. Зато полон энергии. Он собирается повеселиться, и у него свой персональный саппорт. Оксимирон, которого еще помнят в Берлине, объявит его выход как соведущий – небывалое дело, мимоходом замечает про себя Баш. И гордость распирает еще сильнее – Акси такой, он делает охуенные вещи. Мало кто способен устоять перед его напором – он песчаный самум. Ни у кого нет саппорта – а у короля баттлов, мазафака, есть. Рядом с Мироном легко – Башир никому ничего не пытается доказывать, он развлекается. Он уже выебал Тай Рока и выебет кого угодно. Не для себя – а чтобы Акси смотрел восхищенно и гордо, и смеялся уже не тихо, оставляя следы зубов на майке, а громко, как он умеет. Заливисто и искренне. Эту бешеную энергию нельзя долго сжимать в кулак – руку разорвет. И сквозь рев, крики и ор он слышит смех Акси, чистый и звонкий. И видит его жесты: тс-тс-тс, это еще не разъеб, а вот сейчас будет… йееее... И довольное глубокое урчание в шею: да, мой король, мазафака, ты разъебешь эту шалаву. Нет чувства, что кроме них никого. Баш отдает себе отчет – тут миллион человек. Ладно не миллион, тыщи полторы точно. Но только Акси выхватывается, как прожектором, и обжигает, как юпитером. От него жарко, пьяно, безумно. И Дизастер ухает с головой. В бой, в драку: словами, грязными приемчиками, в отступление и нападение, в насмешку и ярость – все, в чем он хорош. И его бро стоит рядом на сцене, плечом к плечу, прикрывая тыл, держа обзор, как снайпер, и не отступает ни на шаг. Эта ночь как самый старый ром – темный, глубокий. Глотнешь – дух вон, а потом легкость, и летишь над ночью, и срываешь никаб с Берлина, и он открывается огнем и ритмом. Много фоток, рукопожатий, слов, смеха. Слишком много всего, но от этого не устаешь. Они на подъеме – Мирон не отпускает. Они так и шляются вдвоем по залу, как сиамские близнецы, как одно целое. В обхват, кожа к коже. Как двуглавый дракон, и так же дышат спиртом и пламенем. В маленьком клубе тесно, хочется вырваться, распахнуть крылья и пронестись над городом со свистом и всполохами. Берлин под ними, над ними, вокруг них в калейдоскопе снега, огней, бухла, триумфальных арок… И так сильно колотится сердце. В номере они обессиленно приваливаются к стене. Но Акси – неспокойный, голодный, все с теми же бесенятами в зрачках, с горячими обветренными губами. Он переполнен жизнью – словно вобрал всю силу взрывного ядра этой ночи и сейчас искрит. И взорвется, если не выплеснет. Он словно аккумулировал все, что Баш недополучил, и сейчас отдаст – перетечет в него электрическим током. Поделится, как всегда щедро делился с теми, кто ему дорог. Куртки валяются на полу, ушанка заброшена в угол, ботинки вперемешку. Акси обхватывает Диза за шею, наклоняет к себе. Он горяч, требователен, сжигает огнем. Баш не спорит – нельзя спорить, когда приходит самум, только поддаться навстречу, вдохнуть в себя пламя и горячий ветер песков. Ночь расцветает отпечатками ладоней Акси на коже, обжигает его яростью, любовью, сумасшедшим азартом. Акси все еще на баттле, не напился Башем, не набушевался. Король победил, да здравствует король!.. И самум смакует на вкус победу, обнажает Баша, сдирает с него кожу, целует до крови, жалит злыми укусами губы, накрывает собой. И только поддаться ему, выгнуться навстречу. Когда настигает стихия – не прячься, бросай венец под ее ноги и встречай. Акси входит в Диза – и тот крепче упирается ладонями в стену. Иначе снесет. Баш проезжается щекой по стене – прохладной, шершавой. На бедрах – испепеляющее солнце империи. Ноги шире, мой король. Король и его солнце. Мышцы на предплечьях вздуваются, стихия не любит слабых. Приходит в город, берет золото, обжигает жаром. Под самумом темно и жарко, от него ведет, кроет с головой. Баш взрыкивает и стонет. С каждым движением прогибаясь все сильнее, подстилаясь, подкладываясь под эту ярость. Отдаваясь неутолимой жажде. Разделяя неистовство огня. У него красивое накаченное тело, которое он лепил, чтобы понравиться Акси. А у того нет особых мышц, бицепсов и трицепсов – он просто худой, жилистый с острыми локтями и шершавой от пробивающейся щетины башкой. Баш чувствует ее, когда Мирон утыкается мокрым лбом ему в лопатки. Он исступленно хочет еще, хочет Акси всего, еще, Акси! И в хороводе огни Берлина, толпа на выдохе, самолет туда-обратно, триумфальные арки, ночь, день, адреналин, баттл, заливистый смех в плечо, зачитанные раунды, Дизастер и Акси. По-прежнему ночь. Калейдоскоп огней за окном. Акси спит, распластавшись лягушонком, лицом вниз. Спит крепко-крепко, сейчас его точно не добудишься. Он собрал все и отдал Дизу, и батарейки иссякли. Энерджайзер упал. Ему нужно подзарядиться. А Баш вдруг не может спать – за океаном, в ЭлЭй, давно день, не время спать, нужно жариться на солнце, подставлять татуировки под его лучи. Но здесь ночь, и все биоритмы к черту. Невозможно заснуть после трех суток драйва, алкоголя, секса, безумия. Баш не может спать. Он светит телефоном под одеялом. Ему нужно запечатлеть этот момент для себя и для всего мира. Поорать, но тихо, чтобы не будить спящего рядом. И он пишет, пытаясь объяснить – я ебнулся окончательно, я в Берлине, я не могу ни спать, ни пить, кажется, все летит к чертям и все начинается заново. Я счастлив.