Heart boom

      У Сангюна всегда при виде Кенты сердце делает кульбит, а руки предательски дрожат.       Чёртов Такада лишь сладко улыбается, звонко смеётся и что-то бормочет ему в ключицы, опаляя своим горячим дыханием, обвалакивая своим едва уловимым запахом клубники. Суета, житейские проблемы отходят на второй план, в голове набатом бьёт его имя, чёртов Такада.       Кента.       Старший смакует имя, на языке чувствуется сласть, как от клубничной карамельки, ими заполнились все его карманы, сумки, а сигареты таинственным образом испарились, словно их и не было. — Соси соси, только не дыми, — Кента смеётся, отвечая на хёнов вопрос, да так сладко, что сам уже бывший курильщик хочет им нехило так затянуться, чувствовать его сладкий запах внутри себя, и окончательно пропасть.       В прочем, он уже давно пропал. И видимо надолго.       Сангюн ворчит, но послушно сосёт, и не только карамельки.       Многие называют их отношения странными. Многие их не понимают, говорят, что они совсем не пара, разные слишком, и продолжится их игра не долго, поебутся пару раз, и выбросят друг друга, как уже использованные средства контрацепции. Кента лишь улыбается, а Сангюн шлёт таких на хуй, прижимая японца к себе.       «Завидуйте молча», говорят они миру. И он завидует, тихо плюясь ядом, стоя в сторонке.       Их отношения и вправду очень странные. Они могут заниматься сексом от рассвета до заката, а могут и не разговаривать целыми днями, забирая половину своих вещей. Без криков, без скандалов, они понимают, что немного устали, и тихо уходят, позже возвращаясь, срывая тоску по друг другу, светя на следующий день багряными цветами засосов везде, где только можно.       После очередного: «привет, я скучал, давно не виделись, детка», Кента аккуратно переворачивается на живот, расссатривая родные родинки на шее, проводя по ним указательным пальчиком, рисуя различные узоры и созвездия. Тёмно-розовые волосы горят в лучах закатного солнца, Кента всё больше похож на клубничку, а сердце Сангюна делает очередной вброс в виде щемящей нежности на границе с диким желанием трахнуть это нерадивое чудо.       А он его и трахает, с нежностью.       Дни сменяются месяцами, запах клубники всё так же застрял в его сердце, оседая и проникая в него настолько глубоко, что стал с ним единым целым, и расставания, даже не долгие, глубоко возмущают все фибры души Кима, заставляя буквально ходить за его личным солнцем по пятам.       Кента лишь заразительно смеётся и называет его дурачком.       Рядом с клубничным мальчком Сангюн действительно ощущает себя немного поехавшим, счастливым безумцем, которого хлебом не корми, дай на Кенту смотреть да пылинки с него сдувать. Друзья называют это: «высшим степенем ебанутости, с капелькой чувств», Сангюн лишь улыбается, мысленно подписываясь под каждым словом. Такада его болезнь и панацея, убивает в сладких пытках, позже воскрешает своей безграничной нежностью и мелодичностью голоса.       Ким сам не знает, когда стал настолько зависим от этого японца, что света белого без него уже не милует. А раз в месяц, всё так же, некоторые вещи исчезают с полок, и пустота заполняет не только их квартирку, но и сердце. Старший просто звонит и просит вернуться обратно. Пусть кричит, бьёт посуду, да хоть по лицу бьёт. Главное что он с ним, живой, настоящий, только руку протяни да успокой, и всё, от злого Кенты нет ничего, да и причина ссоры как-то позабылась сама собой. — Знаешь, Такада, сейчас на моё сердце охерительные скидки, — Сангюн хмыкает, перебирая мягкие пряди в своих тонких пальцах. Он решился на это неделю назад, ни капли не сомневаясь или волнуясь.       На самом деле он уже знал ответ.       Кента счастливо улыбается, рассматривая аккуратное золотое колечко на своём пальце. Оно блестит в лучах заходящего солнца, его муж лежит под тёплым боком, тихо сопя.       У Кенты на сердце целый взрывной скидочный бум.