Двойной американо без сахара

... а Лёва сказал "Мудак ты, Руся!" и позвонил - внезапно! - Лозовскому. А потом подхватил Лилю под руку, запихнул в машину и отвез к Ритке на дачу, где уже через два часа они втроем налакались мартини и коньяку до полной потери ориентации во времени и пространстве, после чего перешли к водным процедурам в виде головомойки от Риткиной мамы, потому что рулить даже своими двоими никто уже был не в состоянии, а совсем одуревшие от потоков нерастраченной бабушкиной любви Маргоша и Игорь свет Львович, стояли на ушах и с успехом ставили в похожую асану старшее поколение. Ритка с запредельной сосредоточенностью угукала в трубку, периодически похрюкивая от рвущегося наружу смеха в Лёвино плечо, Лёва внаглую ржал, беззвучно сотрясаясь всей своей монументальной фигурой. В остатке стыдно было почему-то только Лиле, имевшей в анамнезе разве что Симыча, который последние года три грезил отдельным жилищем и тянул на пятилетних близнецов исключительно количеством придури. Она даже поревела немного в Риту, обвиняя себя в черствости, равнодушии и жестокосердии, чем растрогала последнюю сверх меры. Лёва женских слёз не переносил на дух, поэтому проблему решил радикально - запихнул обеих плакальщиц в бассейн, куда две минуты спустя десантировался сам, поднявшейся волной притопив слегка обеих "матерей-кукушек". Отогревались дружно у костра, обкусывая сочное горячее мясо прямо с шампуров и запивая холодным красным вином. Раскрасневшаяся Лиля громко и с выражением читала наизусть "A Elbereth Gilthoniel..", дирижируя тлеющим прутиком, Лёва, раздувал угли, провозглашая себя богом Гефестом, а потом все втроем тушили Лёвину бороду, в божественную сущность хозяина почему-то не уверовавшую и вспыхнувшую от случайной искры. А позже, когда Рита, завернувшись в плед, уже мирно засопела у Лили на коленях, Лёва вдруг сделался очень грустным и серьезным и молчал все время, пока Лиля говорила, глядя в почти потухший костер, и загадочно мерцающие рубиновые угли отражались в её широко распахнутых и абсолютно сухих глазах.       Лозовский объявился в два часа дня. Прикатил на каком-то совершенно монструозном джипе, оглядел выползшую на звук бледно-зеленую компанию, совершенно не аристократично сплюнул на лужайку, скверно выругался и внезапно извлек из недр своего четырехколесного чудовища Эдика, нежно прижимающего к тощей груди кейс с ноутбуком. Вид у Эдика был совершенно ошалевший, взъерошенный и слегка помятый, будто он всю дорогу ехал в багажнике, а не в шикарном кожаном салоне, сиденье в котором больше смахивало на диван в Лилиной гостиной. Слегка проморгавшись, Эд мрачно глянул на Лозовского, прижал Лилю к себе поверх ноута, выдохнул ей в шею "Соглашайся!" и снова спрятался в недрах джипа. Симыч позвонил под вечер, когда Рита, размахивая глиняной кружкой с ароматным глинтвейном убеждала всех собравшихся, что Лилин кабинет должен находиться даже выше, чем - и да простят ее Ньепс, Дагер и Кодак! -фотостудия, потому что к высокому начальству простому и даже слегка призвездившемуся люду положено возноситься, ибо нефиг. Голос у него был хриплый, смущенный и очень несчастный, и на Лилю опять накатило, и она разрыдалась прямо в трубку, некрасиво размазывая слезы по щекам. От этого Симыч растерялся еще больше и сам чуть не разревелся, но потом они оба взяли себя в руки и пообещали друг другу, что всё равно, несмотря ни на что, и до конца и на всю оставшуюся жизнь. В конце концов, есть вайбер, и скайп, и самолёты тоже летают, и вообще... Руслан больше никогда Лиле не звонил.

***

      Лиля опомнилась только через год, когда тощенький курьер в желтой кепке протянул ей планшет и потребовал у мисс Смирнофф подпись в бланке доставки. Расписалась почти неглядя и на автомате же отпустила пораньше просиявшую Джесс, почти равнодушно вскрыла острым ножом картонную коробку, вдохнула терпкий запах новеньких, только что отпечатанных журналов. А потом запустила в стену органайзером, длинно и с чувством выматерилась, плюхнулась в кресло и разрыдалась, заливая слезами глянцевую обложку. Кэт успокаивала её сначала по телефону, периодически отвлекаясь чтоб послать в дальние дали эмоционирующего на заднем плане Эдика, потом в скайпе почему-то из Берлина, пугая громкой русской речью прогуливающихся по Тиргартену порядочных бюргеров, а потом в кафе "Дворжака" в Карловых Варах, куда их на три дня загнал Лозовский - отмечать выход первого номера TNT, над которым Лиля пахала как проклятая, забывая про еду, сон и здравый смысл.       Первый день выдался алкогольным с подачи неугомонного Эдика, потому что Чехия это Пльзень, и Бехеровка, и будет преступлением, если не, и вообще, грех это самое не, когда есть такой повод, и фотосессия получилась забойная, и если они в ближайшее время не сманят к себе Риту со всем семейством, он лично всех по очереди проклянет на вековечную творческую импотенцию. Лозовский закатывал глаза, Кэт загадочно улыбалась, а Лиле думалось, что ей всего, чёрт возьми, тридцать три, у неё есть свой личный фей, двое шебутных крестников, замечательный почти-сын, и почти целая рок-группа. Пусть не совсем её, но кто, скажите, может похвастаться тем, что может послать в задницу самого Эда из "Стелса"! И оказывается, что можно не дергаться, выгрызая зубами и выдирая ногтями, хватаясь за каждое мало-мальски значимое, лишь бы похвалили-заметили, а задолбаться приятно, когда ноги не держат, дрожат руки, на весах минус восемь кэгэ, но, господи, хорошо-то как..!       На второй день звонит Лёвка и севшим голосом говорит, что у них там всё случилось. И Лиля снова начинает плакать прямо перед кассой в мозеровском магазине, и перепуганная кассирша предлагает ей воды и салфетки, а Кэт тащит в кофейню, больше похожую на рубку звездолёта. Они сидят за столиком, и Лозовский говорит, что Лёва, конечно, снайпер, и два раза по два есть высший пилотаж, и мягко улыбается, передавая довольному как слон Эду третье пирожное. Кэт и Лиля пьют американо без сахара, абсолютно игнорируя десерт.       Второй раз за этот день Лиля впадает в ступор, когда Кэт мягко придерживает ее за локоть, позволяя Эду и Вальдемару загрузиться в одну кабинку фуникулёра. Интервал составляет всего пятнадцать минут и все это время Кэт внимательно наблюдает за растерянной Лилиной физиономией, а когда глаза её ошарашено распахиваются, а щёки вспыхивают ярким румянцем, утыкается ей в плечо и ржет в голос, размазывая тушь и становясь неуловимо похожей на панду. Кэт отбивает короткое сообщение и утягивает Лилю в лабиринты узких улочек старого города. Через четыре часа, обалдевшая и почти ничего не соображающая Лиля выпадает из торгового центра. На ней легкий белый сарафан, проклепанная во всех возможных и невозможны местах косуха и грубые ботинки. Голове непривычно прохладно, потому что волос на затылке и левом виске почти не осталось, и практически белая длинная челка, спадающая на глаза, её с непривычки пугает. И она все смотрит и смотрит в каждую зеркальную витрину, потому что с затянутой в черный деним Кэт впервые чувствует себя на равных. Они бродят по городу до темноты, и надолго зависают возле уличных музыкантов, слушая скрипку, флейту и гитару, и Лиля вдруг залипает на тонких пальцах с черно-красным маникюром, уверенно берущих аккорды. "Ограбленный" Кэт гитарист узнает песню и начинает подпевать, а потом вдруг кто-то из прохожих узнает Кэт и начинается какое-то безумие, на которое та почти не реагирует, допевая песню и глядя только на Лилю.       До гостиницы они добираются далеко заполночь. В гостиной люкса на Кэт налетает взбудораженный инстаграмными новостями Эдик. Лиля отстраненно думает, что если бы в ее редакции все работали так же оперативно, через год TNT поимел бы Rolling Stones на всех доступных поверхностях. Она благодарно кивает Лозовскому, придвинувшему ей чашку чая и в голос смеётся, когда лицо его вытягивается в крайнем изумлении. Эдика замораживает на полушаге, и смеяться начинает уже Кэт.       Перед обратным рейсом они долго гуляют по Дворжаковым садам, и Эдик неловко шутит про мальчики налево, а когда Лозовский, притворно тяжело вздохнув, отворачивается, быстро показывает Кэт большой палец, сияя улыбкой во все тридцать два. Кэт закатывает глаза и мягко улыбается ему. Весь обратный перелет Лиля дремлет в глубоком мягком кресле бизнес класса. Завтра бешеная гонка начнется снова. Звонки, согласования, редакторская колонка на неродном языке, корректура, борьба менталитетов, мнений, точек зрения и концепций, бешеный ритм огромного, никогда не спящего города. Страна больших возможностей, вечно берущая тебя на слабо. На плечо и в пещеру просто потому, что можешь, а не потому, что если не ты, то никто. Это все завтра, а сейчас ей снились тонкие пальцы на гитарных струнах и вкус американо на губах. Лиля летела домой и улыбалась во сне.