Чёрное на чёрном

Пробираясь через буйные заросли, много лет назад бывшие ухоженным садом, Блейз вспоминал Маркуса. Его спокойное лицо, нарочито расслабленную позу. Маркусу было плохо, или Блейз ничего не знал о Маркусе. Разросшиеся кусты наводили на мысль о мачете или крепком словце, от которого выгорит просека до самого крыльца, но мачете у Блейза не было, а колдовать чем-либо разрушительным в чужом, к тому же заброшенном доме стал бы только идиот, так что свои безумные идеи он держал при себе. Шёл медленно, очень внимательно глядя, куда ступает, и аккуратно отдирал от себя колючие стебли. За последнее время он побывал не в одном заброшенном доме. Узнал о магической Британии такое, чего, наверное, никогда не хотел знать. Перетряхнул столько грязного белья, сколько его собственная семья не набрала бы за несколько поколений. Иногда он спрашивал себя: Блейз, чем ты думал, выбирая эту работу? Вопрос, конечно, был риторическим. Ему это нравилось. Разрушитель проклятий — так это называлось в документе, который он получил в министерстве. «Сниму личное, семейное, родовое проклятье. Конфиденциальность в рамках договора гарантирую», — было написано в его рекламном объявлении в «Ежедневном Пророке». Скромная рамочка, чуть вычурный шрифт. Кому надо, заметили. Первый вопрос, который ему задавали все без исключения визитёры, был: «Что означает конфиденциальность в рамках договора?». На самом деле Блейз любил в сотый раз отвечать на него: серьёзный клиент пришёл. Впрочем, как-то так сложилось, что несерьёзные к нему не являлись. Он старался делать вид, что не понимает почему. Само вышло, случайно. То, что он совсем недавно закончил Слизерин и в Ту Ночь не сражался на нужной стороне, конечно, ни при чём. Вовсе не в том дело, что к таким, как он, приходят только совсем отчаявшиеся. Маркус тоже спросил о договоре. С усмешечкой, как будто готовился разделить со старым товарищем удачную шутку. Блейз сердечно улыбнулся в ответ и серьёзно сказал: — Я не знаю, какая именно у тебя проблема, но чтобы её решить, может понадобиться рыться в архивах, задавать неудобные вопросы должностным лицам, запрашивать консультации узкопрофильных экспертов. Если для того, чтобы снять проклятие, мне придётся кому-то рассказать о нём, я это сделаю, если тебе это не причинит слишком много вреда. Такие весы, у которых больше двух чаш. Когда ты расскажешь мне, что у тебя стряслось, мы со всем тщанием составим договор, и он определит грань, переступать которую мне нельзя даже для достижения цели. Точнее, эту грань определишь ты. Моё дело будет чётко её придерживаться. — И насколько подробно мы это всё пропишем? — Да как тебе захочется. Хоть перепиши всё население магической Британии, разбив на две колонки: этим можно давать информацию, этим нельзя, а тем, которые помечены звёздочкой, можно рассказывать только то, что значится в пункте три а. Договор конфиденциальный первого уровня, то есть его можем читать я и ты, в случае тяжбы юрист любой из сторон имеет право читать его только после того, как даст обет неразглашения. Судебное разбирательство, если что, непубличное. Блейз рассказывал всё это каждый раз, но ему не надоедало. К нему приходили измученные, отчаявшиеся, невероятно усталые люди, те, кто не смог справиться с проклятьем сотней других способов. Им не помогли в Мунго, в Отделе Тайн, кто знает где ещё. Случались у него клиенты, родившиеся в семьях, на которых злополучное проклятье лежало уже несколько поколений. Они должны были довериться ему, поверить в него, иначе нечего было и браться за дело. Забота об их безопасности, репутации, защищённости их семьи помогали ему завоевать их доверие — ну и, помимо прочего, когда вместо того, чтобы сразу говорить о главном, начинаешь обсуждать мелочи, это внушает уверенность в успехе, даёт иллюзию, якобы с главной проблемой ты наверняка справишься, раз больше всего тебя беспокоит вот это. Не то чтобы Блейз собирался всерьёз играть в такие игры с Маркусом, но привычная схема работала по тысяче причин. В конце концов, клиент имеет право знать, как именно ему будут помогать, до того, как выдаст все свои тайны постороннему человеку. Увидев среди зарослей дьявольские силки, Блейз очень удивился и замер с поднятой ногой. Маркус мгновенно вылетел из головы, теперь всё внимание Блейза было приковано к проклятым силкам. Он был уверен, что именно здесь и была дорожка, ведущая к воротам, неужели ошибся? Не могло же здесь всё настолько зарасти — или могло? Кто знает, какие проклятья лежат на этом доме? А может, это вообще защита так работает, только теперь её снять некому? Беззвучно ругаясь, Блейз осторожно пересёк опасную зону. Одна из самых неприятных особенностей его работы заключалась в том, что ходить по всяким злачным местам приходилось в одиночку: и ему-то клиенты доверялись с неохотой, а реши он завести себе помощников, и бизнес можно закрывать. Этот дом он уже не любил. Сколько лет тут никто не живёт, десять, меньше? А выглядит всё, как будто в последний раз нога человека здесь ступала аккурат перед рождением Дамблдора. Случайно такие вещи в волшебных усадьбах не происходят. Блейз прищурясь посмотрел на заросшие плющом окна. Злой дом, нехороший. Скорее поговорить и убраться подобру-поздорову. А лучше и не ходить туда... Но нет, не ходить нельзя. «Можно», — шепнул омерзительно честный внутренний голос. Блейз скривился. Придётся заявляться в Хогвартс, говорить с Макгонагалл, та потребует объяснений... Или, ещё веселее, к Поттеру. Нет уж, лучше дьявольские силки и злой холодный дом. Наконец Блейз стоял перед крыльцом и подозрительно его разглядывал. Можно ли сюда наступать или лучше влететь на метле на балкон второго этажа и зайти в дом оттуда? Он поморщился. Не может такого быть, чтобы сюда можно было так просто попасть с воздуха. Нет, лучше крыльцо. Вредноскоп молчал как рыба, но он почти всегда молчал, Блейз таскал его больше для порядка и на случай, если против него кто-нибудь станет злоумышлять. Всякого рода защитные чары не имели ничего лично против него, они просто делали свою работу, не проявляя никакой агрессии, и вредноскоп на них не реагировал. Детекторы проклятий, которыми он обвешался, для этого дома были слишком новомодными. Два из них кричали криком, что здесь куча всего, и там, и вот там, и так до самой границы графства; они не затыкались с того момента, как Блейз вообще ступил на землю Уитлшира. Остальные растерянно пытались понять, вот это проклятье или триста лет назад сильный маг на землю плюнул? А это? Нет, вся эта артефакторика годилась только на свежие чары, со старинными приходилось работать всерьёз, с привлечением нумерологии, астрологии, прорицаний и навыков черчения на земле и прочих поверхностях. Но если он всерьёз начнёт обследовать здесь каждую половицу, застрянет в этом доме на неделю. Блейз вздохнул, на всякий случай обновил защитные и осторожно ступил на крыльцо. Ступени скрипели так, как будто хотели сыграть ему приветственную песнь. Пустоты в них, что ли? В тяжёлой двери с какой-то стати заржавел замок, но Алохомора, на удивление, сработала, и Блейз, держа палочку наготове, вошёл внутрь. Сразу за дверью тянулся длинный тёмный коридор. Не успел Блейз сделал пару осторожных шагов, и прямо посреди коридора, дико завывая, соткалась призрачная женщина. — Кто ты, посмевшийся вторгнуться... — завопила она, но осеклась. — А, ты не вор. Извини, чары прохудились, путают. Проходи. И она растаяла в воздухе. Блейз потряс головой. Такого он ещё не видел. Охранный призрак, распознающий намерения гостя? Ну и затейник был этот Сигнус Блэк, или кто такое выдумал. Когда стало совсем ничего не видно, Блейз зажёг Люмос на конце палочки и имел сомнительное удовольствие разглядывать головы эльфов, вывешенные на стенах. «Какое любопытное семейство, — подумал он. — Обычно гостей встречают портретами предков, а не домовыми эльфами». Ходить по этому дому слишком долго ему не хотелось, мало ли, что за нечисть здесь успела завестись, коль скоро прогоняют отсюда только воров. Но ничего не поделаешь: ни одного портрета, которому можно было бы задать вопрос, он не обнаружил. Пришлось подниматься на второй этаж. Там в коридоре тоже висели сплошные эльфы, и, начав терять терпение, Блейз стал открывать двери. Сам бы он рекомендовал никому не поступать так в старых заброшенных домах, но, в конце концов, он разрушитель проклятий, поймает что-нибудь — сам и справится. В этот день ему определённо везло. На одной из дверей он распознал густое плетение защитных чар и не стал её трогать, а вторая же из тех, которые он открыл, вела в кабинет, по-видимому, главы дома. И всё свободное место на стенах было увешано портретами. Найти нужный оказалось не так уж просто. Помогла любовь того, кто вешал эти портреты, к порядку: на каждой раме имелась табличка с указанием имени и дат жизни изображённого. Прочитав нужное имя, Блейз сперва вежливо постучал палочкой по раме. — Мистер Блэк, простите, мы не могли бы поговорить? Портрет выглядел ужасно. Глядя на него, можно было подумать, что художник решил выделиться так, как никто до него не выделялся, и нарисовал на чёрном фоне волшебника, одетого полностью в чёрное, попросив его накрыть голову плащом. По крайней мере, Блейз не мог разглядеть даже очертаний чего-либо на картине; ведь даже если сам волшебник ушёл, что-то должно было остаться? Стул, стол с фруктами, шляпа на полу? — Мистер Блэк, мне правда неловко вас беспокоить, но вы очень нужны, от вашей помощи зависит жизнь целой семьи. Клянусь, я не позволил бы себе настаивать, если бы причина моего визита не была в самом деле серьёзна. — Он не отзовётся, — сочувственно заявила какая-то дама, висевшая над портретом Финеаса Найджелуса Блэка. — Он давно не отзывается. Уже несколько лет. — С тех пор, как от Блэков никого не осталось, — подал голос молодй человек справа; он опёрся на раму и выглядывал из картины, вытянув шею, чтобы получше видеть Блейза. — Он очень горевал, бегал по портретам, уточнял, правда ли никого... А потом затих. — Леди и джентльмены, может, кто-нибудь знает способ, как до него дозваться? Подскажите, пожалуйста! Мне правда очень нужно. — Я могу попробовать, — с сомнением сказала дама, — но ничего не могу обещать. Блейз торопливо скользнул взглядом по табличке на её раме и взмолился: — Мадам Бельвина, умоляю вас! Если он не послушает вас, то я вообще не представляю, кого послушает. Клянусь, если моё дело выгорит, я из собственного кармана оплачу реставрацию вашего портрета, только помогите мне! — Я попробую, — ещё раз повторила дама и исчезла с портрета. Какое-то время Блейз стоял и молча играл в гляделки с теми Блэками, которые соизволили проснуться. Он устал, но усесться в кресло хозяина дома не рисковал. Ноги пока держат, и отлично. Здесь было полно волшебных книг, стол наверняка забит документами, в том числе с печатями... Самое место для непредвиденных сплетений чар. Наконец на портрете Финеаса Найджелуса что-то шевельнулось. Сначала Блейз подумал, что это хозяин возвращается в картину, но быстро понял, что ошибся: на потускневшем от времени и копоти свечей полотне мелькнул край платья Бельвины. Блейз непонимающе моргнул, но потом до него дошло. Картина не была пуста. Это действительно было чёрное на чёрном, просто волшебник стоял — или сидел, не разберёшь — спиной к зрителю. И заслонял Бельвину. — Мистер Блэк, — подойдя к портрету вплотную, тихо сказал Блейз, — пожалуйста, помогите мне. Вы ведь любили своих детей, верно? Гордились ими, должно быть? Они выросли замечательными людьми, и в этом прежде всего ваша заслуга. Помогите сделать так, чтобы другой человек тоже смог испытывать то же, что и вы. Кроме вас никто не сможет... Чёрная груда на холсте зашевелилась, и к Блейзу развернулся старый и очень недовольный волшебник. Бельвина стрелой вылетела из картины, ворвалась в собственный портрет, картинно упала на стул и, обмахиваясь платочком, сделала большие глаза: дескать, ох, как же он меня измучил! — Что мне за дело до каких-то других волшебников? — резко спросил Финеас Найджелус Блэк. Желчный, злобный старик, которого потревожили ради совершенно неважных ему забот. — Сэр, прошу, выслушайте меня. — Блейзу сейчас было плевать, что на него смотрят другие Блэки. Другой шанс не представится, этот тип не вылезет из своей берлоги ещё раз. — Вы были женаты на Урсуле Флинт, и она родила вам пятерых детей. Умоляю, расскажите, как вы это сделали? — Вам неведомо, как зачинают детей? — Голос Финеаса Найджелуса источал яд. — Мне неведомо, как зачать более одного ребёнка от человека, родившегося в роду Флинтов, сэр. Вы единственный, кто смог это сделать. Мне не у кого больше спросить, ни одного портрета вашей супруги не существует! — Вы думаете, мне об этом не известно? Послушайте, молодой человек, — вы же из Крохделлов, верно? — Да, моя мать происходит из этой семьи, сэр. — Не буду скрывать, я знаю ответ на ваш вопрос. Но позвольте мне в свою очередь спросить вас: что я получу за то, что открою вам секрет? Вы ведь не думаете, что я открою эту тайну бесплатно? Или думаете? — Откровенно говоря, я думал, вы назовёте свою цену. Вот теперь Блейз едва стоял на ногах. Он прекрасно знал, что нужно Финеасу Найджелусу Блэку, это знали все, у кого в доме висел хоть один портрет предка, и этого он дать ему не мог. Никто не мог. Даже братья Певереллы отступились бы. Что он ответит, если старик сейчас произнесёт те самые слова? «Ой, я не думал, что вы захотите именно этого?» Они смотрели друг на друга, казалось, целую вечность. А потом Финеас Найджелус сказал: — Мне ничего не нужно, — и сделал движение, чтобы повернуться спиной. — Но если вам ничего не нужно, — воскликнул Блейз, — почему тогда вы просто не отдадите это знание тому, кому оно жизненно необходимо? Что вам с того, что оно у вас есть? Какую пользу вы получите, не отдав его? — Я не получу вреда, — каркнул старик и всё-таки отвернулся. Блейз чертыхнулся и вышел вон, поняв, что проиграл. Надо было искать другой способ, но какой? История помнила одного-единственного человека, победившего родовое проклятие Флинтов. Возможно, он оставил записи, но за это время они точно не сохранились. Ещё день он бестолково метался, пытаясь понять, что делать, а потом решительно вернулся. Давешняя охранная дева появилась было, но, даже не воздев руки, сказала: — А, это снова ты, — и исчезла. Уже не опасаясь, Блейз взлетел по лестнице на второй этаж и толкнул знакомую дверь. — Леди и джентльмены, — решительно заявил он портретам, — простите мне это вторжение, но я делаю это во благо. Обещаю вам вернуть его в лучшем состоянии, чем сейчас. Леди Бельвина, я помню свои слова. И он начал снимать портрет Финеаса Найджелуса со стены. Остальные Блэки ахнули, а чёрная гора на холсте не пошевелилась, но когда Блейз засовывал портрет в переносной карман, услышал тихий ворчливый голос: — Ну и молодёжь пошла! Что ж, до этого никто и никогда не выводил портреты из депрессии, но раз пришло время, то кто же должен этим заняться, если не единственный в магической Британии сертифицированный разрушитель проклятий? Переносной карман с портретом внутри был тяжёлый как камень. Ругаясь сквозь зубы, Блейз вышел за ворота и немедленно аппарировал. Ходили слухи, что заучка Грейнджер зачаровала подобным образом сумку и таскалась с ней по каким-то лесам вместе с Поттером. Блейз не знал, верить слухам или нет; с одной стороны, эта ненормальная могла, с другой — как-то обидно выходит: или она таскает тяжести как ломовая лошадь, или умеет делать карманы, которые не чувствуют веса сложенных в них вещей. В любом случае завидно. Рабочий кабинет Блейза, он же офис, он же юридический адрес, был, разумеется, в Лондоне. Современный волшебник должен понимать, откуда и куда ветер дует, и не гоняться за старинными полуразвалившимися особняками, из которых одних только боггартов с неделю выгонять надо. Мода на эту рухлядь прошла лет тридцать назад, и слава Мерлину. Простая, неброская обстановка, удобные кресла для клиентов, у стен — пара мягких диванов для неформальных бесед, небольшая приёмная, из которой открывались двери в три крохотные комнатушки, переделанные на самом деле из кладовых. Там не было ничего кроме кресла и крохотного кофейного столика. Клиенты могли подождать в этих каморках, пока он освободится, не сталкиваясь друг с другом. В приёмной сидел невероятно важный домовой эльф. Блейз долго думал, прежде чем нанять его, но потом всё же решил, что эльф — не человек, и клиенты смогут быть уверены, что сам факт их прихода не будет рассказан во время обеденного перерыва всем, кто пожелает слушать. Консерваторы, увидев эльфа, получали ещё одно подтверждение, что Блейз «из своих», сторонники новомодных веяний непременно спрашивали, наёмный ли он работник, и, получив подтверждение, тоже начисляли хозяину кабинета пару очков. Теперь к нехитрой обстановке добавилась странная картина, на которой ничего нельзя было разглядеть. — «Чёрное на чёрном», — любезно пояснял Блейз немногочисленным визитёрам, — известное в прошлом полотно довольно экстравагантного художника. Принесло ему славу, между прочим. Символизирует неразгаданные тайны. Финеас Найджелус не протестовал против того, чтобы изображать якобы знаменитую картину «Чёрное на чёрном». Он вообще никак себя не проявлял. Может, потому, что висел напротив кресла Блейза, и любое его движение было бы немедленно замечено. А может, просто не хотел. Но Блейз упорно считал, что не всё потеряно. Он много думал о том их разговоре и решил, что раз упрямый старик в принципе заговорил о цене, а не попросту послал его далеко и надолго, значит, шанс достучаться до него есть. Тень интереса мелькнула в его глазах, пусть ненадолго. Как расшевелить Финеаса Найджелуса Блэка, Блейз не представлял. Он прочёл об этом старике всё, до чего дотянулся, но так и не смог его понять. Каким человеком он был, то ли никого не интересовало, то ли никто не разобрался. Значит, придётся вести разведку боем. Клиентов у Блейза было немного. В Британии не так много волшебников, и далеко не у каждого имеется беспокоящее его проклятие, с которым никто не в силах справиться. Но те, кому он помог, иногда возвращались — лишний раз сказать «спасибо» или просто поболтать о том, о сём. Откровенничать легче с тем, кому уже рассказал свои самые сокровенные тайны. Таким образом, в неделю к нему заходило человека три, разумеется, по предварительной договорённости, ведь Блейз целый день в кабинете не сидел. И одним из последних посетителей был, конечно, Маркус. Он получал всю информацию об удачах и неудачах работы над своим проклятием; Блейз был с ним намного откровеннее, чем с обычными клиентами. Особым умом Маркус Флинт не блистал, но подыграть на том уровне, который был нужен Блейзу, мог вполне. — Новостей пока нет, извини, — виновато сказал ему Блейз, когда они пожали друг другу руки. Маркус вздохнул и сел в кресло. — Да ничего, мы живём с этим проклятием сто пятьдесят лет, я уж подожду. — А кстати, как тогда появилась Урсула? Род ведь не прервался, значит, у неё был брат? — Был. Там такая лазейка есть, не каждый Флинт может стать отцом или матерью только одного ребёнка, а каждый человек в браке или какой ещё связи с Флинтом может стать отцом или матерью только одного ребёнка. Мать Урсулы умерла через три года после её рождения, и её отец женился второй раз. Родился сын. — Тебе что-то не нравится в этой истории? Ты с такой неохотой рассказываешь... Маркус снова вздохнул, переменил позу. — Да у меня есть нехорошее подозрение, что прапрадед её убил. Жену свою первую. Ну вроде как она родила дочь, ах, род прервётся, надо другую, чтобы правильного ребёнка родила. Он так-то ублюдок был тот ещё. Урсула, как замуж вышла, писала всем подругам такие радостные письма, как будто её враги из плена выпустили. — То есть ты бы скорее дал роду прерваться? — Да о чём ты говоришь вообще, Блейз? Мы под проклятием ходим, помрёт этот единственный ребёнок — и всё. Ну то есть, он всё равно прервётся, так ли уж важно когда? Убивать из-за этого собственную жену, мать своего ребёнка... Может, дело просто в том, что я люблю Кэти, а ему было всё равно. Я же не потому, что у меня дочь, я из-за Кэти... — Расскажи о ней. Получается, проклятье же не на тебе даже, а на ней? — Ну, это тебе виднее. Кэти знала о проклятии, конечно, когда шла за меня. Я ей сказал. Она отмахнулась тогда, сказала: я собираюсь играть в квиддич, зачем мне много детей? А потом... случилось то, что случилось. Кларе было четыре, когда в Бристоле перед матчем «Ос» с «Гарпиями» на стадионе стряслось это, как оно правильно называется... Не помню маггловское слово. Нападение, в общем. Ты читал наверняка. — Читал, — кивнул Блейз. — Вроде как это были какие-то новые последователи Того-Кого-Нельзя-Называть. — По крайней мере, они так себя назвали. Лупили тёмными заклятьями направо и налево, вот Кэти и досталось... Я уже не знаю, куда её отправить, кто сможет это вылечить, чтобы она снова могла летать. Все говорят: нет, мы не можем, мы не можем, тёмные проклятья оставляют следы, и мы ничего не можем поделать, ах, простите. Я понимаю, они правда не могут... А она больше не может летать. У неё в глазах такое... Я не могу, Блейз, я просто не могу смотреть, как она смотрит в небо. Я должен что-то сделать, чтобы она снова смогла быть счастливой, понимаешь? Она заговорила о детях, что так здорово было бы, жаль, что никак... Она так смотрит на Клару, я же вижу, я ей так и сказал: я же вижу, не молчи, поделись со мной. А она говорит: ну чем мне делиться с тобой? Тем, что я до дрожи хочу детей, много, и чтобы они заняли всё моё время? Что хочу, чтобы вокруг меня смеялись детские голоса? Ты ведь не можешь помочь. Блейз, я не знаю, что мне отдать, чтобы она получила то, чего хочет, у меня, наверное, этого нет. — У меня, к сожалению, тоже. Но я это добуду, дружище. — Ну, если не ты, то, наверное, никто. Поговорить Маркус соглашался даже с каким-то мрачным удовольствием. Рассказывал, как они с Кэти живут вместе, рассказывал о своей любви, о том, как прекрасна его жена... Выливал на Блейза и на того, о ком они не говорили, свою боль. Ему это было нужно: если не делиться болью, она разъедает. Он ни разу не сказал Блейзу ни слова о Финеасе Найджелусе. Блейз ждал, что когда они окажутся за пределами его кабинета, Маркус взорвётся, примется ругать несговорчивого старика, но ничего этого не было. Ни слова. Маркус не говорил о портрете вообще, не задавал вопросов, не осуждал, не вспоминал вовсе, словно совершенно о нём забыл. Сам Блейз эту тему тоже не поднимал: понятно же, что если упрямец разговорится, Маркус узнает об этом первым. В третий раз проводив его и вернувшись за свой стол выпить чаю — откровения Маркуса на самом деле изрядно выматывали, делить чужую боль неприятно, — Блейз вдруг понял, что чернота на холсте лежит чуть иначе, чем он привык. Он устало провёл руками по лицу, как будто хотел смыть накопившуюся усталость. — Я не знаю, что делать, — тихо сказал он. — Некоторые старые издания намекают, что проклятия пятой группы можно снять, но ссылаются на манускрипты, которые я не мог найти. Я и названий-то таких не слышал. И никто из моих знакомых не... — Как же низко пала система образования в Британии, — прервал его желчный голос. Финеас Найджелус так и не повернулся, так что Блейз продолжал беседовать с его спиной. — Где же находится тот светоч знаний, к которому нам следует припасть? Клянусь, я изучу всё, до чего доберусь! — Не иронизировать следовало бы вам, юноша, а сокрушаться. Я слушаю ваши разговоры, и мне страшно за современную молодёжь. Вы не знаете основ! Как вы вообще дожили до своих лет? — А я не иронизирую, сэр, я правда мечтаю припасть к этому роднику, вы не представляете насколько. Мне ночами снится, что я залез в чью-то библиотеку и вдруг нашёл нужную мне книгу, и открываю её дрожащими руками. Знаете, я ведь не просто так выбрал именно эту работу. Волшебники не могли быть такими безмозглыми самоубийцами, которыми иногда кажутся; если они придумывали проклятия, значит, подразумевалось, что где-то, если хорошенько поискать, можно найти способ их нейтрализовать. Создавать, а главное — широко использовать оружие, от которого нет никакой защиты, не стал бы никто, ведь сегодня ты проклинаешь, завтра тебя проклянут. И я оказался прав, разумеется. Просто иногда приходится искать очень долго, а кое-что, увы, утеряно насовсем. — Когда-то люди со временем развивались, а вы дичаете, — проворчал Финеас Найджелус. — Ну кому могло вообще прийти в голову, что снять родовое проклятие пятой группы, ещё и второй степени, проще, чем вылечить последствия тёмных боевых? Но нет, решать более простую задачу мы не хотим, лучше приняться за ту, что посложнее. — Так ведь и результат более весомый, разве нет? И главное — это ведь возможно. Мы точно знаем. Вы сняли проклятие со своей жены, и оно не передалось её детям. От возмущения Финеас Найджелус даже развернулся к Блейзу лицом. — Как оно могло им передаться?! Они же не Флинты! — А проклятие пятой группы, к тому же второй степени, точно знает, что написано в их удостоверениях личности? Они рождены от неё, в них течёт её кровь, это же пятая группа, должно было передаться. Вы сняли его с неё, сэр. Полностью. — С неё, — буркнул несносный старик, — не с рода. — Ну, в нашем случае это одно и то же. Флинт же единственный ребёнок... — У него уже есть дочь, мой недалёкий друг. И с ней придётся работать отдельно. — Хорошо, у нас их всего двое. Снимем проклятие с двух человек — и оно снято с рода, ведь больше не останется носителей. — Я смотрю, на словах вы уже всё сделали. А гонорар, поди, не только в мечтах получили? — Увы, только небольшой аванс, сэр. Так всё же, может, подскажете мне, где искать... — Не подскажу. Мой несносный... — он осёкся, помолчал. — Он выбросил, в общем. Всё выбросил, все мои книги. Впрочем, отчасти я его даже понимаю: они покрылись плесенью. Как можно было содержать библиотеку в таком состоянии... Ладно, сейчас это пустая болтовня. Блейз молчал. Теперь была очередь Финеаса Найджелуса Блэка выливать свою боль. Он и хотел побрюзжать о неблагодарных потомках, и, вместе с тем, готов был отдать что угодно, чтобы вернуть любого из них к жизни. Только вот у него, как и Маркуса, не было нужного чего угодно. О том, что Сириус Блэк вынес на свалку всё старьё из дома, знали многие. Блейз был в числе тех, кто костерил его последними словами и хотел бы оказаться в тот момент возле нужной свалки, но судьба распорядилась иначе. — Я им тысячу раз говорил, — ворчал старик, и его подбородок подозрительно дрожал, отчего слова получались невнятными, — всего несколько заклинаний, подновлять раза три в году, и ничего не отсыреет, никакие мыши не заведутся... Но им же было некогда, им всегда было некогда. Находились страшно важные дела, которые на самом деле не имели ровным счётом никакого значения, и это понимали все кроме них... Все, у кого был разум, конечно. «То есть ты», — подумал Блейз, но не сказал ничего. Старик покосился на него и недовольно спросил: — У вас ещё невероятно важные визиты посетителей, которым не с кем поболтать, сегодня планируются? — Нет, сэр. Мы можем говорить свободно, сколько вам вздумается. И кстати, вы не будете столь любезны поделиться теми заклинаниями, которые могут защитить библиотеку? Я в них весьма нуждаюсь. В глазах Финеаса Найджелуса на миг мелькнул интерес, но затем глаза снова потухли. — Вскорости вы всё равно забудете их подновлять, но извольте, научу. Объяснял он крайне бестолково. Блейз посочувствовал его ученикам и понял, почему его не любили, когда он стал директором Хогвартса. Понять эти объяснения мог только знаток того уровня, когда объяснения и не нужны. К счастью, Блейз в чарах почти достиг этого уровня, так что, переспросив пару раз и выслушав множество обвинений в тупоумии, смог наконец правильно наложить и снять весь комплекс правильно. Как он и ожидал, Финеаса Найджелуса это немного раззадорило, и дальше он стал объяснять, не требуя особо сложных реверансов. — Это темнейшие искусства, — сказал без обиняков. — Общий смысл: если проклятие родовое, то оно изначально, с рождения как бы печатью стоит на том слепке человеческого существа, которое принято называть душой. Надо вырезать его из души и удалить. Звучит просто, реализовать сложнее. Чары сложные, ритуалов много, да и последствия... неприятные, скажем так. Например, портретов Урсулы не просто так нигде нет. Они были на самом деле, наши дети по нашей просьбе их уничтожили, потому что Урсула на них не двигалась. Эти проклятия связаны с той же зоной, которая помогает нам оживать на портретах. Не знаю, как толком это назвать, тот, кто мне рассказывал, не называл никак. Если удалить её, портрет остаётся неподвижным навсегда. Мы не хотели, чтобы все знали, что с Урсулой что-то не так, поэтому завещали детям уничтожить портреты. — Вы скучаете по ней? — вырвалось у Блейза. Он прикусил язык, но было поздно. — Очень, — мрачно ответил Финеас Найджелус. — Но она невероятно хотела детей. Настолько сильно, что я согласился коротать век без неё, лишь бы тот краткий миг, который вы называете земной жизнью, она была счастлива. Я тогда тоже был живым и искренне считал, что вечность наступит когда-нибудь потом и к тому же не имеет особого значения. Я ведь буду уже не полноценный человек, а всего лишь слепок личности, рассуждал я. Только мне было невдомёк, что для меня самого не останется ничего, кроме этого слепка, и я стану воспринимать его как ту самую полноценную личность, которой больше нет. Знаете, молодой человек, я ведь уже не могу толком сказать, что было у живого меня такого, чего нет у портрета. Что-то, конечно, было, но моему ограниченному сознанию слепка этого не постичь. Если вы вдруг знаете ответ, не говорите мне. — И в мыслях не было, — серьёзно кивнул Блейз. — Теперь я тоскую без неё... Но у меня ведь не только её нет. У меня не осталось больше никого. Будущего нет, оно закончилось. Осыпется краска с портретов — и история рода закончится. Были Блэки — и нет Блэков. — А Андромеда? — осторожно спросил Блейз. — Она ведь жива. У неё есть внук. — Вы ещё Нарциссу вспомните, — фыркнул Финеас Найджелус. — Их потомки — не Блэки, они наследуют другому роду. Это если не учитывать, что Андромеда к роду не принадлежит, и это не пустые слова. Не только же род от неё отказался, но и она от рода. — Простите, сэр, возможно, я говорю ерунду, но так ли важно, кто кому наследует? Вы горюете о будущем, которого нет, о людях, которых не осталось. Разве так уж важно, какие фамилии они носят? Ведь это кровь вашего рода, будущее вашего рода, разве нет? Не осталось Крохделлов, Макгилланов, Стоунхиллов, но разве их кровь иссякла? Одно дерево сплелось с другим, но умерли ли деревья? Посмотрите, сколько у вас потомков, сэр, с разными фамилиями, это верно, но они ведь ваши потомки! Из-за того, что Драко — Малфой, а Тед — Люпин, вы не перестали быть их прошлым, а они — вашим будущим. — Это всё пустая болтовня, — огрызнулся Финеас Найджелус, но по его тону Блейз понял, что семена упали в благодатную почву, — современная новомодная болтовня. Люди выдумывают себе всё новые и новые дурацкие правила и следуют им так ревностно, словно они проверены веками. Конечно, так легче и приятней — считать, будто всё, что говорили и во что верили раньше, не имеет значения. Но если вы забываете вечные ценности, это не значит, что они перестают быть вечными. Вот, смотрите, вы сейчас готовы землю рыть, чтобы заполучить те знания, которые ваше поколение и пара предшествовавших ему выбросили за ненадобностью. Ой, это нам точно не понадобится!.. Ой, а копии ни у кого не осталось? Так нужно, так нужно! Возражать Блейз не стал. Говорить человеку, глубоко переживающему потерю: «Радуйся тому, что у тебя осталось», он не считал возможным, да и бессмысленно это было. Пройдёт время, и либо Финеас Найджелус перейдёт на эту точку зрения сам, либо его не перетащит туда ничто. Его, Блейза, сейчас интересовал Маркус Флинт и его родовое проклятие. Темнейшие искусства, значит... Как бы в Азкабан за всё это не загреметь. Не то чтобы он принципиально не баловался ничем запрещённым, некоторые тёмные проклятия, например, ничем кроме тёмной магии не снимались, но есть же пределы... Блейз вспомнил Маркуса и вздохнул. Есть пределы. Если о том, что он применял такие заклинания, узнают, никакие былые заслуги его не спасут. Надо осторожнее. — Хорошо, давайте поговорим предметнее, сэр. Как снимается это проклятие? Это был один из самых отвратительных разговоров в жизни Блейза. Его никогда не осыпали таким количеством брани, и, что самое неприятное, через некоторое время он готов был присоединиться к этой брани, не в свой адрес, конечно, а в адрес системы современного образования и тех долбоклюев, по чьему решению масса полезной литературы была бездумно уничтожена. Да, тёмную магию пафосно признали злом и вычеркнули даже намёки на неё из школьной программы, доведя ситуацию до абсурда: рассказывая, как бороться с этим злом, не поясняли толком, в чём оно заключается. Но хотя бы для специалистов могли что-то оставить? Например, тех, кто профессионально занимается чарами? Теперь ведь и диагностировать ничего нельзя. А тёмные маги — Блейзу это было известно совершенно точно и не понаслышке — нужные им чары знали всё равно, зато не имели понятия о том вреде, которому подвергали себя. — Утаивание знаний никогда не приносило пользы, — ворчал Финеас Найджелус, и Блейз горячо с ним соглашался. Вдруг портрет хитро прищурился, унылый вид мигом слетел с него, и Блейз, не веря своим ушам, услышал невероятное предложение: — Ладно, молодой человек, я вижу, вы и правда хотите получить эти знания. Я принесу вам из своей библиотеки. — Из... откуда, простите? — пролепетал Блейз. — О, это большая тайна, не вздумайте никому говорить. Когда началась вся эта вакханалия с тёмной магией, мы, портреты, очень возмущались. Знаете ли, мы в некотором роде — осколки прошлого, и когда его уничтожают, нам... больно, да, наверное, это правильное слово. В общем, мы решили спасти то, что можно спасти. На некоторых портретах есть книжные шкафы, и мы стали таскать туда книги из реального мира... — Как это? Вы можете выходить из картин?! — Да нет, конечно, — раздражённо ответил Финеас Найджелус. Блейз торопливо пробормотал извинения: этот тип явно терпеть не мог, когда его перебивают. — Нам помогали живые. Мы прятали книги, составляли списки и сверяли их, чтобы знать, у кого что есть и какие ещё нужные вещи стоит раздобыть. В основном собирали именно книги, хотя кое у кого скопилась, например, неплохая коллекция артефактов, а двое монахов, чьи имена я вам, уж простите, не стану называть, спрятали под столом, изображённым на их картине, множество тёмных зелий, благо на холсте они не испортятся. Можете мне не рассказывать, — он махнул рукой, — я знаю, что плохо умею объяснять. За долгие годы любимые студенты неоднократно довели это до моего сведения. Так что принесу-ка я вам хорошие учебники и выясню опытным путём, вы действительно тупица или всё же небезнадёжны. Почему-то Блейзу показалось, что он только что получил комплимент. С Маркусом он говорил, уже вооружённый новым знанием. Финеас Найджелус снова изображал «Чёрное на чёрном», но теперь Блейз был уверен: он слушает и за любую ошибку потом выругает своего нерадивого ученика последними словами. Маркус выслушал его внимательно, честно попытался вникнуть в суть процесса и даже в общем понял. — Что ж, — сказал он спокойно, глядя Блейзу прямо в глаза, — думаю, это приемлемо. — Знаешь, я бы на твоём месте посоветовался с ней. Это ей потом вечность без тебя коротать. — У неё будут дети, все кроме Клары. Она же их так хочет. А если мы останемся вместе... Она вечность будет горевать о том, что мы не сделали это, и я вместе с ней. Два старика, не удовлетворённых прожитой жизнью. Зачем это? — И всё же я хочу услышать от неё, что она согласна, — твёрдо сказал Блейз. — И тогда займёмся этим. Мне понадобится с месяц на подготовку. Маркус кивнул. — Кэти будет здесь завтра же. От нас с Кларой что-то нужно? — Полстакана крови от каждого. Больше ничего. А, ещё точную дату рождения для составления максимально точного гороскопа. Ты ведь знаешь про себя, я надеюсь? Маркус снова кивнул. — Вот и хорошо. Тогда жду вас с Кэти завтра. — И с Кларой. Сделаем всё сразу, чего тянуть. — Ты так уверен, что она согласится? — Если не согласится, значит, без Клары. Расплатимся за то, что ты успел сделать, пожмём друг другу руки и расстанемся. Но я уверен. Назавтра Флинты пришли втроём. Трогательная маленькая девочка с глазами Маркуса и милой улыбкой Кэти смотрела немного настороженно, как будто пыталась понять, где от неё прячут игрушки. Потом вдруг вырвала ладошку из руки отца, подбежала к картине и, ткнув в неё пальцем, звонко заявила: — Там дядя сидит! Только он грустный и не хочет говорить. Дядя! Дядя, чего ты грустишь? Ты плачешь? Ему надо помочь, мама, папа! — Не трогай его, Клара, — мягко сказал Блейз, — мы не можем ему помочь сейчас. Девочка посмотрела на него упрямо. — Как не можем? Мы ведь волшебники, мы можем всё! — Но не сейчас. На некоторые вещи нужно время. Например, у тебя не может родиться братик прямо завтра, но это не значит, что он не может родиться вообще. — Не хочу братика, мальчишки противные, — скривилась Клара. — Сестричку хочу. — Хорошо, — серьёзно сказал Маркус, — будет тебе сестричка. Может, и не одна. Но сначала она тоже будет не сахар, маленькая и хныкать будет всё время, как малыш тёти Милли. — Но она же вырастет потом? — с подозрением спросила Клара. — Непременно, — хором заверили её родители. Кэти улыбнулась и добавила: — Станет как ты, а потом как я, только красивее. Кэти выглядела неплохо. Ходила почти не хромая и только слегка кренилась набок. Её левая рука почти не двигалась, поэтому слева постоянно держался муж. Ещё она стала говорить низким голосом, совсем не похожим на тот птичий щебет, который Блейз привык слышать от неё в школе. — Ты услышал то, что хотел? — спросила Кэти, серьёзно глядя ему в глаза. Она была так спокойна, что Блейз заподозрил бы магическое воздействие, если бы не умел отслеживать его наверняка. — Нет, — ответил он. — Я хочу слышать дословно такие слова: «Я знаю, что если проклятие будет снято, мой муж и моя дочь никогда не оживут на портретах, и согласна с этим». — Я знаю, что если проклятие будет снято, мой муж и моя дочь никогда не оживут на портретах, и согласна с этим, — послушно повторила Кэти. — А ещё я знаю, что это темнейшие искусства и о них лучше не распространяться. Мне не нравится, что другого способа нет, но раз это так... Я только надеюсь, что на что-то гадкое они не пойдут. — Именно этот ритуал? Нет, он предназначен исключительно для разрушения старинных родовых проклятий. Тем, что делается для его проведения, даже в лоб никому не зарядить. Кэти, я должен тебе сказать. Есть способ залечить по меньшей мере некоторые из твоих повреждений, но он... как бы тебе сказать... Гарантия не стопроцентная. Хуже не будет, просто может не сработать. — Знаешь, нет. — Кэти не колебалась, даже не взглянула на напрягшегося было мужа. — Я всё понимаю и благодарна тебе, но... Слишком много тёмной магии, если ты понимаешь, о чём я. Я ведь была в числе тех, кто... защищал Хогвартс, я видела, что случается, когда её становится слишком много. Не хочу никак задеть тебя лично, просто пытаюсь иметь с этой стороной жизни как можно меньше дела. Мне это не мешает жить... Колдомедики говорят, родить тоже не должно помешать. Маркус любит меня и такой, я себя тоже устраиваю. Это можно пережить, а тёмная магия ради карьеры... Я не хочу. Блейз кивнул. — Понял тебя. В конце концов, каждый человек имеет право на свои причуды. Эти были хотя бы понятны в свете последних событий. Когда он брал кровь у Клары, она старательно смотрела в сторону. — Бояться крови не стыдно, — назидательным тоном пояснила она, — нужно просто её избегать. — Совершенно верно, — подтвердил Блейз. — Если когда-нибудь тебе будет очень нужно смотреть на кровь, ты это сделаешь, а по пустякам зачем расстраиваться? — Если нужно, сделаю. — Девочка серьёзно кивнула. — Когда мама ножом порезалась, я ей рану зажимала, пока она палочку искала. Кэти смущённо улыбнулась одними губами. — Правую руку порезала сильно, — пояснила она. — Пока левой смогла взять палочку и сделать что нужно... Спасибо, Клара рядом оказалась. Она у меня умница. — Потом пришёл папа, и я плакала, — призналась Клара. — Но плакать не стыдно. Стыдно было бы маме не помочь. — Если бы ты не помогла, — резко сказал Маркус, — значит, не смогла бы. Не смочь не стыдно, стыдно не попытаться, когда действительно нужно. Клара вздохнула. — Я бы переживала, если бы не смогла. — Я понимаю, солнышко, — Маркус обнял её, погладил по голове, и Блейз подумал, что нежничающий Флинт внезапно выглядит очень естественно. — Ты сильная, ты справилась. Кэти улыбалась, глядя на них. Блейз закончил набирать кровь и быстро закрыл ранку заклинанием. — Вот и всё, — сказал он, — можете идти домой. Я свяжусь, когда всё будет готово. Придёте ещё разок, проведу над вами недлинный ритуал, четыре заклинания и несколько дурацких пассов руками над артефактами. Примерно через две-три недели. — Блейз, — вдруг негромко произнёс Маркус, — а ты случайно не знаешь, профессор Снейп тоже... избавлялся от какого-то родового проклятия? — Не знаю, — честно покачал головой Блейз, — но думаю, что это не исключено. Когда Флинты ушли, Блейз поднял руку с палочкой, чтобы наколдовать куб для хранения крови, но услышал голос Финеаса Найджелуса: — Не надо. Дай сюда. Старик протягивал руку, и она торчала из картины, как будто сквозь стену пытался пройти призрак. — Вы спрячете кровь в картине? — И сделаю нужное зелье, если ты дашь мне ингредиенты. Ну что ты смотришь на меня? Представляешь, что будет, если к тебе нагрянут какие-нибудь авроры, а ты тёмное зелье варишь на крови ребёнка? — А они это распознают? — Несомненно. Вот я стану его варить, покажу тебе, там тьмой несёт от него так, что не ошибёшься. Тьмой несло в буквальном смысле. От котла, где варилось зелье, — Финеас Найджелус расчистил в углу холста место для горелки — во все стороны шёл тёмный пар. Старик поднял котёл и вытащил из картины; Блейз немало удивился, взяв его в руки. — Это любой предмет можно так из картины передать? — Любой. А ещё через портрет можно проводить, как через коридор. Ты погляди, погляди. Блейз смотрел на котёл, и у него на коже волоски вставали дыбом. Это был не пар, а чистая тьма, окутывавшая полуготовое зелье. Он такого ещё никогда не видел. — Давай сюда, — скомандовал Финеас Найджелус, требовательно протянув руку. — Его нельзя снимать с огня дольше, чем на пару минут. Блейз торопливо отдал котёл и глядел, как старик прилаживает его на место. Энергии в Финеасе Найджелусе было хоть отбавляй: он следил за зельем, рассказывал, как делать нужные артефакты, листал книги, разыскивая позабытые детали, и сам горел, словно огонь под котлом. Иногда Блейз невольно задумывался: а что станет с ним потом, когда они снимут с Флинтов проклятие? Снова сядет спиной к миру живых и погрузится в воспоминания о тех, кого не вернуть? Истинный Блэк, если верить тому, что Блейз слышал и читал. Деятельный сверх всякой меры, когда у него есть цель, а когда нет — безоглядно отдающийся тоске. За что его не любили? Не любили же, Блейз читал. Пришлось напрячься, чтобы вспомнить. Ах да, за чванство. Он слишком тыкал всем в глаза своим происхождением, я, дескать, из древнейшего и благороднейшего семейства, а вы, любезнейшие, кто такие, потомки прислуги моих предков? Знайте своё место! «Потомки прислуги его предков» справедливо полагали, что он чванится тем, в чём нет его заслуги, а это не заслуживает уважения. Так, выказывают почтение, потому что так положено, а в душе посмеиваются и за спиной зубоскалят. Странное дело, но портрет подобным образом не высказывался, хотя уж кто-кто, а предки Блейза действительно прислуживали предкам Финеаса Найджелуса. Но он за всё это время так ни разу и не услышал про древнейшее и благороднейшее семейство. Возможно, Финеас Найджелус и избегал разговоров о Блэках, потому что они причиняли ему боль, но если ты по жизни человек надменный, скрыть это в долгом общении трудно, Блейз знал по себе. Не было надменности в этом старике. Ворчливость — да, недовольство непонятливостью молодого помощника — да, но надменность... Да, у него были сильные стороны, и он хорошо знал себе цену, не более того. Он так же спокойно говорил: «Я хорошо варю зелья», как и: «Я в нумерологии не силён, посчитай ты». Почему-то в такие минуты Блейз чувствовал себя так, как будто ему отвалили миллион: ишь ты, признал, что он на что-то годен. Глупо на самом деле. Ведь он, Блейз, тоже знал себе цену. Что для него признание человека, который умер за шестьдесят лет до его рождения? Почему ему так хотелось, чтобы Финеас Найджелус Блэк уважал его? Он долго думал и в итоге решил, что дело в том, что он сам зауважал Финеаса Найджелуса. Человека, который потерял всё, но взял себя в руки ради счастья других, совершенно посторонних ему людей. Настолько хорошо взял себя в руки, что загорелся этой целью и теперь искренне старался сделать всё наилучшим образом. Они оба старались. Цель объединяла, и по мере того, как они шли к ней, между ними возникала странная связь — связь соратников. — Всё получается, — вместо приветствия говорил Финеас Найджелус, когда Блейз утром приходил в кабинет. — Зелье почти готово, настаиваться будет три дня. Или: — У тебя заготовка на артефакт перестаивается, бестолочь ты этакая! Испортишь же всё, ну где тебя носит, я тут с утра по раме бегаю! Или: — Слушай, у зелья на крови ребёнка не такая консистенция, как у зелья на крови взрослого, я всё проверил, сварено правильно, надо записать и обмозговать, интересный эффект! Услышав от столетнего старца «обмозговать», Блейз, ещё не до конца проснувшийся, растерялся и выпалил: — А я читал, что вы чванливый тип, кичившийся своим происхождением и не называвший окружающих иначе чем «эй, любезный». Всё врут, да? Он пребольно прикусил язык, но было уже поздно. Финеас Найджелус чуть дёрнулся и на миг закаменел лицом. Потом расслабился, явно усилием воли, и сказал с очаровательной, явно искусственной улыбкой: — Нет, отчего же. Видишь ли, меня, как и всех людей на свете, окружало множество глупцов. Их всегда немало, это нормально. Дети и их мелочные проблемы, не стоящие выеденного яйца, взрослые, не нашедшие себе места в жизни и оттого просто прожигающие её... Все они требуют себе кусочек тебя, твоего времени, твоего душевного тепла. Если идти у них на поводу, ты и сам начнёшь прожигать жизнь впустую, потому что твои дни станут проходить в удовлетворении их глупых потребностей. Поэтому от них надо отгородиться, надеть такую маску, чтобы они попросту отстали от тебя. Надутое чванство подходит. — А потом они поверили, — понимающе сказал Блейз, — и вам стало обидно. Но было уже поздно. — Можно и так сказать, — сухо подтвердил Финеас Найджелус. — Простите, сэр. Я не хотел вас задеть. Просто, согласитесь, вы не похожи на тот образ, который рисуют воспоминания ваших современников. Я был, кхм, в недоумении. Финеас Найджелус пожал плечами. — Ты показался мне человеком, с которым можно приятно провести время, а не бегать от его назойливого внимания. — Мне правда приятно это слышать, сэр. — Ты ведь тоже непрост. Я слушаю, как ты говоришь с людьми; ты вытягиваешь из них информацию, но никогда не раскрываешься в ответ. — Они приходят говорить о своих проблемах, а не обо мне. — Тем не менее, это похоже на очень обычное для тебя поведение. Много ли знают о тебе твои приятели? Не близкие друзья, а именно приятели. Блейз неопределённо хмыкнул. — Думаю, некоторую общую информацию. Я понял вас, сэр. — Это радует. Да, вот ещё что; пока тебя не было, являлась некая зарёванная девица. Это клиентка или твоя брошенная возлюбленная? — Клиентка. — А чего морщишься? Брошенная возлюбленная — неприятная особа? — У меня нет брошенных возлюбленных. Простите, сэр, а как вы узнали?.. Финеас Найджелус кривовато улыбнулся и продемонстрировал Блейзу нечто, весьма похожее на устройство из магазина Уизли. — При помощи этого приспособления я вижу сквозь стену. Иногда это бывает забавно, когда здесь никого нет и мне скучно. Итак, брошенных возлюбленных у тебя нет, действующих тоже, почему ты игнорируешь личную жизнь? Обычно это несвойственно людям твоего возраста. О, ты опять морщишься! Что с тобой не так, рассказывай, я ведь уже понял, что здесь какая-то тайна. — Вам известен смысл слова «тактичность», сэр? — Разумеется, оно означает, что люди воспитанные не должны задавать мне неприятных вопросов. Так всё-таки? — Моя мать была замужем семь раз, — неохотно пояснил Блейз. — Семь мужей — семь трупов. Я у неё единственный сын, сэр. Я, вне всякого сомнения, чёрный вдовец. Финеас Найджелус присвистнул. — У кого-то из родни было? — Нет, мать — первая носительница. Семейное, судя по всему, четвёртая группа. Думаю, третья категория. — Сапожник без сапог, значит? — Я бы выразился иначе, сэр. Я набираю квалификацию, чтобы справиться с этим. Четвёртая группа коварна... — Ай, можешь мне не объяснять. Я бы, например, не взялся с тебя это снимать. Слишком сложно. — Но вы знаете как? Принцип? — Я знаю, как работают с четвёртой группой, но не именно с этим. Только всякие дурацкие сплетни слыхал, которые к науке отношения не имеют. То есть ты именно поэтому выбрал свою... профессию? — Ну да, — Блейз щёлкнул пальцами, попросил у эльфа кофе. — Два кофе! — поспешно крикнул Финеас Найджелус. — Мне с корицей, и два сахара. — Хорошо, сэр, — с достоинством пискнул эльф, махнул ушами и исчез. — Подумать только, сертифицированный разрушитель проклятий, — хмыкнул Финеас Найджелус, усевшись в кресло и закинув ногу на ногу. — А как вас сертифицируют? — Вы думаете, кто-то знает? Я такой первый. — Но сертификат же тебе как-то выдали, как? Блейз рассмеялся. — О, моё требование министерских весьма озадачило. Видите ли, вся волшебная частная практика подлежит обязательному сертифицированию, но проблема в том, что порядок не разработан даже для частных детективов, так что каждый раз министерству приходится выдумывать что-нибудь новенькое. По счастью, со мной было несложно разобраться. Выдали мне проклятие, которое никак не могли снять, я с ним справился, мне дали сертификат. — Дай подумаю, вечный дождь? — Нет, Деву с прошением. Ту самую, которая шастала по третьему этажу и требовала у всех подряд её принять и разрешить её вопрос... — Изложенный в прошении, где никто не мог разобрать ни слова, я помню. Но это нечестно, она где-то третьей категории! — Думаете, они об этом знают? Финеас Найджелус картинно застонал, приложив ладонь ко лбу тыльной стороной, и оба засмеялись. Эльф с важным видом притащил поднос с двумя чашками кофе, одну передал в портрет. — Ридди, что за посетительница приходила? — Мисс Элоиза Стиммер, сэр. По её словам, её прокляли безбрачием. Блейз закатил глаза. К нему приходило немало молодых ведьм и волшебников, свято уверенных, что раз они до сих пор (то есть годам к двадцати) не нашли свою вечную и единственную любовь, значит, их прокляли. — Когда она явится снова? — Я посмотрел в ваше расписание, сэр, и мы договорились на сегодня, на три часа дня. — Хорошо, спасибо, Ридди. Думаю, я быстро с ней разберусь, — сказал он Финеасу Найджелусу. Тот, на удивление, скептически покачал головой. — Я бы на твоём месте не был так уверен. На ней что-то есть. Через стену я не разгляжу, конечно, но... Понимаешь, пока она сидела в том шкафу, который ты называешь комнатой, успела сломать дверную ручку, собственный каблук и разбить чашку, которую принёс ей твой эльф. — Ну, поглядим. В любом случае, если она была заплакана, значит, проклятие свеженькое. — Несомненно. Блейз понемногу начинал чувствовать себя не единственным хозяином этого кабинета. Когда он говорил с клиентами, их разговоры слышал ещё один человек, всегда безмолвный, но хорошо запоминающий детали. Порой от этого возникало ощущение неловкости, но чаще его присутствие придавало Блейзу уверенности. Мисс Элоиза Стиммер оказалась невысокой хрупкой девушкой с русыми волосами и совершенно отвратительным проклятием, наложенным, вне всякого сомнения, неким мужчиной. Она сбивчиво говорила, комкая в руках платок, а Блейз отмечал про себя: говорит только о замужестве, больше ничего вокруг себя не замечает, смахнула со стола чернильницу и не обратила на этого никакого внимания... Судя по всему, до получения проклятия мисс Стиммер имела неплохие карьерные перспективы в отделе магических игр и спорта, но теперь она совершенно не могла думать о работе. Всё было ясно как день — кроме одного: совершенной растерянности Финеаса Найджелуса, когда посетительница ушла. Оказывается, в его времена этой категории проклятий вовсе не существовало, или, может, её не умели выделять. Блейз, немного стыдясь своей радости от внезапного превосходства, объяснял, как это работает, как снимается, а Финеас Найджелус озадаченно кивал. — Подумать только, — пробормотал он наконец, — вы, оказывается, не только дичаете. Шестая категория первой группы... Знаешь, в наше время считали, что в каждой группе может быть только пять категорий, и это неслучайно. Пять по пять, понимаешь? Симметрия. Проклятия вообще довольно упорядоченны... — Кто знает, может, их шесть на шесть вообще, — пожал плечами Блейз. — Но тогда шестая группа — это проклятия, ложащиеся на весь род людской? — Или на каких-то определённых людей. Например, на всех авроров, или всех пекарей, или всех блондинов с синими глазами. Я таких не встречал, но это ведь ничего не значит. В теории проклясть всех пекарей можно. Или всех блондинов с синими глазами. — Мерлин и Моргана! Надеюсь, никто никогда не станет этого делать. Блейз покачал головой. — Иногда мне кажется, что когда-то, году примерно в двадцатом, кто-то проклял всех слизеринцев, и проклятие держалось несколько десятков лет. Надеюсь, это вздор. Или оно снято наконец. Простите, сэр, это неприятная тема, я понимаю. Финеас Найджелус поджал губы. — Возможно, ты и прав. Это было похоже на всеобщее помешательство, когда вроде бы правильные слова выворачивались наизнанку, им придавался совершенно иной смысл... Разумные люди вели себя как малые дети и не видели очевидного. Да что там говорить, долгое время и я сам не видел очевидного. Я, конечно, уже был портретом тогда, но... Он не договорил. — Надеюсь, мы это всё выдумали, сэр. Не хотелось бы, чтобы такое оказалось правдой. — Рано или поздно мы об этом узнаем. Итак, как снимать проклятие с мисс Стиммер, ты знаешь, это радует. Больше работы на ближайшее время у нас нет? Блейз посмотрел на него прищурясь. Старик сказал «у нас». Он и впрямь так чувствует, похоже. Они теперь команда. Надолго ли? Хорошо бы, чтобы надолго. Не хотелось снова часами пялиться в сгорбленную спину. Да и вообще, приятно было мысленно повесить себе медаль: «Развеял хандру мёртвого типа, восемьдесят лет проторчавшего в раме». — Пока нет, сэр. Только закончить все приготовления и провести ритуал с Флинтами. — Отлично, тогда давай займёмся их артефактами. Время есть, но чем раньше начнём, тем лучше получится. Артефакты надо было зарядить при помощи определённого комплекса заклинаний, даже произносить которые Блейзу было страшно. Тьма клубилась внутри защитного круга, пока он делал это, а в груди ворочалась знакомая глухая тоска. Закончив, Блейз мрачно сжевал плитку шоколада. Он не любил тёмную магию, от неё болела голова, а если предварительно плотно не поесть, начинало тошнить. Финеас Найджелус проворчал что-то о хлипкой молодёжи, но вдаваться в подробности не стал. — Не всем быть великими тёмными волшебниками, — огрызнулся Блейз. — И слава Мерлину. — А ты здравомыслящий человек, — ухмыльнулся Финеас Найджелус. — В моё время все мечтали именно об этом. Покорить тьму, приблизиться к истинному величию... — В том, чтобы бездумно бежать за всеми, нет истинного величия. — А ты мне нравишься! — внезапно воскликнул Финеас Найджелус. — Знаешь, в своё время я сказал родне почти то же самое. Меня не поняли, но воспротивиться не смогли. — Воспротивиться? Чему? — О, я в своё время проявлял характер, словно мне всё ещё было шестнадцать. Выстроил дом в маггловском районе, обставил его «под магглов»... Газовые рожки, окна, как было модно тогда... Меня осуждали, шипели, мол, Блэк пал так низко, надо поставить его на место. Но где находится моё место, достаточно хорошо знал только я сам. А дом, кстати, пригодился потом. Он снова погрустнел, но быстро встряхнулся. — Итак, зелье у меня готово полностью, схожу поищу ещё в книгах кое-что. И Финеас Найджелус исчез с портрета, устремившись в недра своей таинственной библиотеки. Блейз подозревал, что она находится за спиной его хогвартского портрета: легче всего было представить на фоне стеллажей с книгами именно директора Хогвартса. Вот ведь хитрец! Сначала сокрушался о том, что Сириус Блэк его заплесневелые книги выкинул, а потом выяснилось, что сокровища всё это время были при нём. Блейз не обижался; в конце концов, рассказывать о таком кому попало опасно. А если выдаст, и все портреты обойдут авроры с инспекцией? Блейз не особо представлял, как такое можно сделать технически, но авроры наверняка придумают. О ритуале, до которого оставалось не так уж много времени, он старался не думать. Такое количество тьмы его пугало не на шутку, и он искренне надеялся, что в дальнейшем ему не придётся слишком часто иметь дело с проклятиями подобного толка. То, что случилось с Элоизой Стиммер, конечно, скучнее, но сейчас Блейз предпочёл бы скуку. Элоизу, разумеется, проклял кто-то из коллег, это было настолько очевидно, что Блейз подивился, почему ей не помогли в Мунго. Попросил у Ридди список сотрудников отдела магических игр и спорта, а потом долго сидел за столом, уставившись в принесённый эльфом лист пергамента, и решал в уме задачу на догадливость: идти в аврорат или погодить? Потом бросил взгляд на картину — рама была пуста, — поднялся с места и, недовольно покачав головой, всё же пошёл к камину. Повезло: на месте дежурного сидел Поттер. Блейз сам не знал, почему воспринял это как везение, по идее, ему должно было быть всё равно, к кому обратиться. Но этот внушал хотя бы минимальное доверие. — Прости, что ты сказал? — переспросил Поттер, поправляя очки. В его глазах плескалось недоумение. — Я сказал, сотрудники святого Мунго нарушают магический контракт. — Но это невозможно! Аврорат никогда не был местом, в которое Блейз мечтал попасть. Он не был ни тёмным магом, ни Пожирателем Смерти, но жить в Слизерине, быть слизеринцем для него означало отчасти находиться по другую сторону баррикад от авроров. Поэтому сейчас он чувствовал себя неловко и оттого говорил резко. — Вот и выясни, как они это делают. Возможно, всё зашло ещё дальше и контракты фальшивые. Но недавно в Мунго обратилась ведьма, которой не помогли не потому, что не знали как, а потому, что покрывали правонарушителя. — Подробности? Поттеру было, похоже, решительно всё равно, Забини к нему пришёл, Малфой или оба Лестрейнджа собственными персонами. Посетитель сообщает о преступлении, может ведь случиться и такое, что он говорит правду, не так ли? Остальное несущественно. Блейзу нравился такой подход к делу. — Некто Лантониус Мелби, сотрудник отделения проклятий Мунго, — отец Джонатана Мелби, работающего в отделе магических игр и спорта. Джонатан наложил проклятие, Лантониус заявил, что не в силах его снять. Но оно обычное, первая группа, шестая категория, их учат с такими справляться. — Откуда у тебя эта информация? — Извини, не могу ответить. Тайна клиента. Но я уверен, если ты проверишь магические контракты и... — Я понял, — перебил Поттер. — А с клиентом поговори. Если он сам согласится с нами сотрудничать, нам будет легче. — Поговорю. Думаю, наказать виновника вполне в интересах моего клиента. Просто мне показалось, что дело достаточно серьёзное, чтобы сообщить немедля. Знаешь ли, нарушение магического контракта в корыстных целях — не шутка. — Мы проверим, — серьёзно кивнул Поттер. Кажется, он собирался напомнить об ответственности за клевету, но не стал. Блейз почему-то ждал, что Финеас Найджелус начнёт ругать его за визит в аврорат, но тот не сказал ничего. Точнее, сказал: кивнул и рассеянно буркнул: — Поговори с ней, поговори, это безобразие. Я тебе правильный мел принёс, с той картины, «Дурак и пентаграмма». Картина, предмет всеобщих насмешек на протяжении уже более чем сотни лет, конечно, называлась иначе. «Кто-то там вызывает демона», а может быть, «Тёмный маг придуривается», Блейз не знал. Сколько он себя помнил, студенты Хогвартса спорили, почему на холсте всё сделано настолько неправильно: художник безнадёжно плохо учился или детям запретили показывать настоящую тёмную магию. Пентаграмма была кривая, надписи у лучей перевраны, отсутствовал круг, в который её следовало вписать, а волшебник, подписывавший последний луч задом наперёд, неправильно держал свободную руку и наступал башмаком на недавно нарисованную линию. Висело сие произведение искусства в заброшенном коридоре, но каждый студент хоть раз его видел и слушал лекцию старших с перечислением ошибок. — О, на этой прекрасной картине есть хоть что-то правильное? — оживился Блейз. Финеас Найджелус поморщился. — Там хватает правильного, но оно зарисовано верхним слоем. Негоже учить студентов подобным вещам. Я этот мел потом обратно верну, нечего ему делать в мире живых. Блейз ничего не ответил. Мел на ощупь был самый обычный, твёрдый, прохладный. Блейз предпочитал не думать о предстоящем ритуале, но получалось плохо. То, что они делали, были отчаянно неправильно, не стоило вообще касаться этих материй, он не чувствовал в себе сил сдержать ту жуткую мощь, к которой обращался, но менять что-то было уже поздно. Он ввязался, теперь только идти до конца и надеяться, что всё обойдётся. Немного успокаивало, что Финеас Найджелус относился к происходящему как к рутине, в конце концов, он ведь это уже делал. Правда, тогда он был жив... Вздохнув, Блейз убрал мел в специальный футляр для артефактов и достал другой, попроще. На сегодня у него была назначена Элоиза Стиммер. — Что это? — удивлённо спросила она, зайдя в кабинет точно в назначенное время. На миг Блейзу показалось, что он увидел прежнюю мисс Стиммер — подозрительную, всегда готовую к неожиданностям. — Защитный круг. В него вписан треугольник, вот его центральная точка. Именно здесь вы должны стоять. Я встану вот сюда, внутри круга, но снаружи треугольника, и сниму с вас проклятие. Прежде чем войти в круг, снимите с себя всё металлическое, если оно на вас есть. Он предупреждал заранее, но воздействие этой пакости очень сильно затуманивало разум. — Нет-нет, я помню, — она занервничала, сняла с плеча сумочку и уронила её мимо кресла, нагнулась подобрать, сшибла со столика вазу с цветами. — Ох, простите... Всё металлическое, что я не смогла оставить дома, здесь, в сумочке. Ключи, деньги... — Оставьте, не надо ничего подбирать. Сейчас удачное время для проведения ритуала, давайте им воспользуемся. — И я наконец смогу выйти замуж, — всхлипнула Элоиза и, едва не стерев линии, встала наконец в треугольник. Она совершенно не замечала, что с ней творится. Только внезапное невнимание мужчин её беспокоило, хотя раньше — Блейз навёл справки — она и те немногие заигрывания, которые имели место в её жизни, находила слишком навязчивыми. Теперь же ей казалось, что её забывчивость, неуклюжесть, неспособность понять до конца рабочие задачи — пустяки, что всё это случается с ней не чаще, чем раньше, и лишь отсутствие возлюбленного составляет настоящую проблему. Завистник, наложивший проклятие, перестарался, и одиночество настолько тяготило бедняжку, что она заподозрила неладное. Что ж, делаешь дело — делай его хорошо или потом не жалуйся. Блейз взмахнул палочкой и начал плести чары. Когда проклятие спало, он узнал об этом сразу: взгляд Элоизы Стиммер изменился, стал цепким и недоверчивым. Опустив глаза, Блейз убедился: защитный круг чуть светился. Сработало, и теперь остатки разорванного проклятия нейтрализовывались магией круга. — Стойте на месте, мисс Стиммер, — предостерёг он. — Нужно, чтобы ритуал завершился полностью, иначе вы можете пострадать. — Вы ведь объясните мне, мистер Забини, что именно со мной случилось? — спросила она. — Разумеется. На вас было наложено проклятие первой группы, шестой категории, вам это о чём-то говорит? — Нет, расскажите подробнее, пожалуйста. — Конечно, но через пару минут. Я должен следить, чтобы всё прошло как следует. Ридди! Принеси нам и мисс Стиммер чаю. Ведь чаю, мисс? — Да, если можно, с двумя ложечками сахару. — Ридди, ты слышал. Вот, глядите, круг перестаёт светиться. Когда свечение прекратится полностью, он рассыплется, и мы с вами сможем сойти с места. — Рассыплется? — удивлённо переспросила Элоиза. — Непрерывная линия превратится в мелкую крошку. Много-много меловой пыли. Вы увидите. Не беспокойтесь, ждать совсем недолго. Ридди притащил поднос, и вскоре они с Элоизой уже сидели на диване, держа в руках чашки с чаем. Блейз не стал испытывать терпение клиентки и начал объяснять сразу же. — На сегодняшний день известно пять групп проклятий. Первая группа — личные, которые можно наложить простым заклинанием. Всякие сглазы и школьные пакости — отсюда, однако они относятся к первой и второй категории, начиная с третьей это уже серьёзные вещи, которые снимают в Мунго. У вас шестая, самая тяжёлая. Тем не менее, в Мунго должны справиться и с ней, так что у меня есть нехорошее подозрение. Вы знаете, я бы советовал вам обратиться в аврорат. Кто в Мунго вас принимал? — Мистер Теннесси, такой седой благообразный... — Простите, мисс Стиммер, мистеру Теннесси двадцать шесть лет. Боюсь, это был другой человек, назвавшийся его именем. Я настоятельно рекомендую вам обратиться в аврорат. Если я прав, то этот колдомедик знал, что вы прокляты, и желал, чтобы так и оставалось дальше. — Вот как... — Элоиза Стиммер задумалась, и Блейз хорошо понял наложившего проклятие засранца. Это была хищница, сожрёт конкурента и не подавится, а уж обиду-то не спустит и подавно. — Мистер Забини, могу я попросить вас о небольшом одолжении? Расскажите мне об остальных группах проклятий. Мой интерес не праздный, я потом поясню, зачем мне это. — Извольте. Вторая группа — тоже личные проклятия, однако накладываемые более сложно, нежели одним заклинанием. Это комплекс заклинаний, артефакты, ритуалы, способов масса. Первая и вторая группы разделены только потому, что таких проклятий очень много, обычно же критерий отнесения к той или иной группе — круг затрагиваемых людей. Так, третья группа — это когда прокляли нескольких человек. Вот этих троих, или его и его жену, или тех мальчишек за последней партой, которые бросают мне в спину какую-то пакость. Четвёртая группа — семейные проклятия, например, прокляли всех братьев, или отца и всех его детей, или всех, кто родится от этой женщины. И наконец пятая — проклятия родовые, которые передаются из поколения в поколение, с ними рождаются и умирают, передавая их по наследству. Некоторые проклятия четвёртой группы со временем могут как бы переходить в пятую, если обстоятельства сложатся так, что они унаследуются следующими поколениями. Внутри каждой группы есть категории — от самых простых до самых сложных. Первая категория практически любой группы снимается в Мунго или, например, в аврорате. А вот дальше — как повезёт. — А неснимаемые проклятия бывают? — Конечно. К счастью, их не так много. — Я сказала, что вопрос не праздный... Видите ли, мистер Забини, у меня не так давно был разговор с мистером Симмонсом, это мой непосредственный начальник. Он предложил мне очень хорошую должность, очень. Вообще говоря, мы все думали, что он сам её займёт, поэтому я выразила удивление, и тогда он сказал, что на нём лежит проклятие, он не может занимать должности выше определённого уровня, иначе его ждёт неминуемая смерть. Я хотела бы узнать... — Она поколебалась, но потом решительно закончила: — Я хотела бы узнать точно, правду ли он говорит или здесь есть какой-то подвох. Блейз задумчиво кивнул. — Вообще такие проклятия возможны, но пока я не увижу мистера Симмонса, боюсь, ничего не смогу сказать вам точно. Поговорите с ним, возможно, он захочет попробовать избавиться от своей проблемы. В конце концов, если на самом деле никакого проклятия не существует, он станет выдумывать причины отклонить ваше предложение, и вы это, несомненно, заметите. — У вас есть какие-то специальные средства, которые распознают проклятия? Блейзу определённо нравилась эта женщина. Она не склонна была доверять ему даже после того, как он ей помог. — Есть, и главное из них — мои знания и мой опыт. Артефакты-детекторы можно запутать и обмануть, человека тоже, но опытный человек с артефактами в руках ошибается редко. Как видите, я точно определил, что именно случилось с вами, хотя даже вы сами не могли дать мне всей информации. — Если вы точно определили, что со мной случилось, может, скажете, кто это сделал? — Откровенно говоря, я подозреваю Джонатана Мелби или кого-то из его близких друзей. Она ощутимо вздрогнула. Какое-то время оба молчали, а затем Элоиза медленно произнесла: — Да, пожалуй, вы правы, мне стоит обратиться в аврорат. Напомните, пожалуйста, сколько я вам должна, я запамятовала, а свой экземпляр контракта забыла дома. С этим проклятием я стала ужасно рассеянной. Блейз поднялся и молча отдал ей свой договор. Она ещё раз внимательно его прочла, кивнула. — Всё разумно, спасибо, что не воспользовались моим... состоянием. Это он даже комментировать не стал. Обманывать клиентку, чтобы она увидела это, как только проклятие будет снято? Такую глупость способен совершить только тот, кто на самом деле снимать ничего не планирует. Отсчитав деньги, Элоиза Стиммер присовокупила к ним ещё некоторое количество слов благодарности и удалилась. Глядя ей вслед, Блейз подумал, что она вряд ли когда-либо ещё появится у него. Слишком сильная женщина, ей будет неприятно вспоминать, что он видел её... такой. Впрочем, если она приведёт ему клиента, будет тоже неплохо. Рама всё ещё была пуста, и Блейз внезапно поймал себя на том, что волнуется. С чего бы? Что может случиться с тем, кто умер восемьдесят лет назад? Но воображение уже рисовало ему какие-то безумные картины невероятных неприятностей, в которые может попасть портрет, и он нервничал вместо того, чтобы составлять финансовый отчёт для выплаты налогов. Когда в раме наконец появился Финеас Найджелус, Блейз едва не выскочил из-за стола. — Что-то случилось? — спросил старик с таким видом, как будто отходил всего на пару минут. — Да нет, просто вас долго не было, сэр. Я подумал, может, что-то пошло не так... — В некотором роде. Я не нашёл интересующую меня книгу, точнее, книгу-то нашёл, но там не было ответов на мои вопросы. Ну да ничего, поищу позже. Кажется, я пропустил визит мисс Стиммер? — Да, сэр, пропустили. Она благополучно избавилась от своей проблемы и ушла. Возможно, приведёт ещё одного клиента, это будет весьма кстати. Финеас Найджелус усмехнулся. — Да уж, у тебя, должно быть, не так уж много работы. — Один новый клиент в неделю — удача, сэр. Не могу сказать, что меня это так уж расстраивает. Не хотел бы я жить среди волшебников, которые только тем и заняты, что насылают друг на друга проклятия. — Что ж, ты прав, ты прав. Когда у тебя Флинты? Я всё время забываю даты. — Послезавтра, сэр. Финеас Найджелус прищурился. — Нервничаешь? — Не то слово. Всё-таки темнейшие искусства... Ну не моё это! Я плохо в этом ориентируюсь и вообще... Понимаете, сэр, я не считаю, что любой человек может так вот играючи совладать с тёмной магией, просто взять и попользоваться, не та это сила, с которой можно играть. Я беру без спросу то, что мне не принадлежит, и меня это пугает. Финеас Найджелус посмотрел на него с интересом. — Ты прав, конечно. И то, что ты так к этому относишься, весьма радует. Я уверен, у тебя всё получится. — Хорошо бы я был в этом уверен, сэр. — Ты увидишь, — он отмахнулся. — Я помогу, само собой, чем смогу. Но ты готов. Блейз не ответил. Спорить не хотелось, да и не нужно это было. В свои силы нужно верить, а не с жаром доказывать, что они недостаточны. Финеас Найджелус уселся в своё кресло с книгой в руках и погрузился в чтение; на обложке было написано: «Брачные обычаи и окружающие их проклятия», и Блейз вдруг понял, что именно он ищет, и внезапно ощутил не то признательность, не то просто радость. Порыв сказать старику сотню тёплых слов Блейз подавил и, не мешая ему читать, всё же вернулся к отчёту. За час до прихода Флинтов Блейз велел эльфу любых визитёров назначать на завтра, запер дверь кабинета и принялся чертить на полу пентаграмму. Памятуя о картине с дураком, он старательно не наступал на уже нарисованные линии, отчего передвигался, как огромный краб, опираясь ещё и на свободную руку, которую нельзя было сгибать иначе, чем двумя дозволенными способами. Страшно неудобно это, оказывается, — совершать темномагические ритуалы. «Правильный» мел довольно быстро нагрелся в пальцах, но перехватить его поудобнее было нельзя, его вообще нельзя было отрывать от пола, и Блейз яростно пыхтел, пытаясь ничего не испортить. Мышцы напряжённо гудели, колено совершенно некстати начало щёлкать, но он всё же довёл дело до конца. Пентаграмма, вписанная в круг, получилась вполне годной. — Снаружи её обходи, — командовал Финеас Найджелус, — иначе точно на линии наступишь. Да, надписи придётся делать вверх ногами, зато они получатся. В трактатах пишут, что надо изнутри, но ты их не слушай, они бахвалятся впустую, да и всё. Я говорил с парой десятков человек, которые при жизни эти пентаграммы рисовали, и все признавались, что писали снаружи. Почему об этих тонкостях нельзя было рассказать заранее, Блейз не знал. Послушно рисовал руны вверх ногами, стараясь ничего не напутать, и чувствовал себя болваном, взявшимся читать лекции по высшим зельям или вести практикум по ядам и противоядиям. Защитный круг Блейз осторожно полил — почти смазал — сваренным Финеасом Найджелусом зельем, остатком вымыл руки. Когда Флинты аппарировали точно в обозначенный для этого контур, молча кивнул им и жестом указал на круг. Лищние слова говорить было нельзя. Многое было нельзя: пить в течение часа перед ритуалом, нести на себе серебро, целоваться... Определённо, тёмные маги живут в мире, полном ограничений. Может, они поэтому такие злые? Клара была очень тихая и, кажется, напуганная. Маркус гладил её по голове; оба молчали. Они встали в круг, в самый центр пентаграммы — её размер был рассчитан на то, чтобы полностью вместить тень Клары, это давало девочке дополнительную защиту. Блейз взял в руки палочку и начал колдовать. Комплекс заклинаний ложился на Флинтов сетью, и Блейз видел, как эта сеть крепнет, наливается, невидимыми нитями вцепляется в пентаграмму... От нагретого пола поднималась тёмная дымка. Блейз стоял между лучами пентаграммы и, не отвлекаясь ни на что, колдовал. Напротив, опершись одной рукой на раму, стоял Финеас Найджелус и пристально смотрел на него своими неимоверно чёрными глазами. Почему-то от этого взгляда, в котором было напряжённое беспокойство, становилось легче. Тьма душила. Не в прямом смысле, ухватив за горло, но дышать становилось всё тяжелее. Хотелось кашлять, но Блейз держался, хрипло произнося нужные заклинания. Иногда ему казалось, что у него замёрзнут или онемеют губы, но он быстро выбрасывал это из головы. Эффект страха перед тёмной магией, обычное дело, уж кто-кто, а слизеринец знал об этом очень хорошо. Когда он учился на седьмом курсе, его избавил от этой пакости покойный Крэбб. Посмотрел прищурясь и сказал, растягивая слова — передразнивал Драко: — Даже я это могу. А ты просто обмираешь от мысли, что ты такой плохой мальчик и делаешь плохое. Смешно. Не будь дураком. Его издевательский тон отчаянно разозлил тогда Блейза, и он решительно сделал всё правильно. Крэбб удовлетворённо кивнул и потерял к нему интерес. Гойл потом рассказывал, что он интересовался этим страхом перед тьмой, приставал ко всем, кто его проявлял, пытался понять, как и почему его испытывают, и случайно научился прогонять. Говорил каждому то, что помогало переступить через этот невидимый барьер. Но прошло время, и барьер воздвигся снова. И преодолевать его нужно было не на той ерунде, с которой они начинали тогда. Слабенькие чары на крови Блейз и сейчас делал не моргнув глазом. Темнейший ритуал — это практически непростительные. Смог бы он сейчас наложить на кого-нибудь Круциатус? От одной мысли по хребту пробежал холодок. Блейз посмотрел в глаза Кларе, которая стояла смирно, и на обоих её плечах лежали руки отца, и ясно понял: Круциатус — нет. Империус на того, кто, например, стал бы мучить этого ребёнка, — да запросто. Их учили, в конце концов. «Это тьма, — подумал он, — вокруг тебя слишком много тьмы, парень, и она влияет на тебя. Не отвлекайся». Сеть заклинаний почти светилась, отбрасывая призрачные тени на лица стоявших внутри пентаграммы людей. Пройдут годы, и мы все станем портретами, а их не будет с нами. Мы станем ходить друг к другу в гости, вспоминать прошлое, подобно всем старикам, и говорить о Маркусе Флинте, которого знали, когда были живы. Потом его образ постепенно сотрётся из наших нарисованных голов, мы станем всё чаще говорить о более насущных проблемах, и он исчезнет совсем, растворится в неверной дымке наших воспоминаний. Мы потеряем его навсегда — но, возможно, будем глядеть на множество его потомков, которые не смогли бы родиться, останься он с нами. Может быть, ради таких целей и правда можно использовать темнейшие искусства? — Нельзя, — тихо сказал Финеас Найджелус с картины, словно услышал его мысли, — всё равно нельзя. Но мы, люди, так часто делаем запретное. Почему бы не в этот раз? Тебе ведь хочется, верно? Ему не хотелось. Тьма ему никогда не нравилась, и сейчас тоже. Но он не видел другого пути. Он не мог оставить Маркуса без помощи, вот и всё. Это была ошибка, он знал точно. Когда-нибудь ему придётся отвечать за неё. Тёмная магия — не игрушки. Но ведь и без того за жизнь у каждого человека накапливается длинный список поступков, за которые приходится отвечать. Здесь он хотя бы выбрал сам. Тело то бросало в жар, то било ознобом. Рука с палочкой послушно выводила нужные фигуры, и сеть постепенно превращалась в некое подобие слюдяного купола. Блейз договорил последнее заклинание до конца — и купол с громким звоном разлетелся на острые осколки. Некоторые из них задели Блейза, оцарапали до крови. Клара испуганно зажмурилась, но не пискнула. Маркус всё так же стоял, положив ей руки на плечи, задумчивый, погружённый в себя. В ушах у Блейза противно звенело. Лучи пентаграммы резко вспыхнули — и всё прекратилось. Линии, которые Блейз так долго рисовал, исчезли, как будто их никогда не было. Осколки, лежащие на полу, истаяли тёмным паром. Финеас Найджелус отошёл от рамы и облегчённо прикрыл глаза. — Всё, — сказал Блейз и наконец закашлялся. — Я совсем ничего не чувствую, — растерянно произнёс Маркус. — Так и должно быть. Это совсем маленькая часть, и её не отрезали, а как будто соскоблили немного. На тебе никак не должно отразиться. И на Кларе тоже. Это что-то вроде технической зоны. В древних книгах пишут, что у магглов её вовсе нет, поэтому портреты с ними не оживают в принципе, но я не знаю, может, врут. Маггловские умники примерно в то же время, говорят, утверждали, что у женщин нет души. Слушай, Маркус, прости, но мне надо отойти от... этого. Вы ведь доберётесь домой сами? Клара, ты в порядке? — Да, — храбро кивнула девочка. — Вот и хорошо. Извини, приятель, мне надо просто немного посидеть, ноги не держат. — Помощь нужна? — Нет, точно нет, спасибо. Идите, Кэти наверняка волнуется. Маркус не стал настаивать. Подхватил Клару на руки, отошёл на всякий случай в угол и оттуда дезаппарировал. Блейз хотел было добраться до кресла, но Финеас Найджелус решительно протянул руку: — Сюда иди. Тебе легче станет, я знаю как, иди скорее. Блейз на подгибающихся ногах подошёл к картине, неуверенно потрогал холст. — За руку меня возьми сначала, бестолочь, — раздражённо сказал Финеас Найджелус, и Блейз просто сделал что велят. Ухватился за призрачную руку, пальцы прошли сквозь неё, но потом мир завертелся перед глазами, и вот уже вторая рука, та, что лежала на поверхности холста, провалилась внутрь, а Блейза крепко ухватили за предплечье и куда-то потащили. Глаза закрылись сами собой, и он упал, больно обо что-то ушибившись. Разбудили его приглушённые голоса. Он лежал, кажется, на полу, а над ним вели беседу. — ...пора завтракать. — Твоему хозяину надо отдохнуть, и это важнее. — Хозяин Блейз приказал Ридди следить за своим распорядком дня. — Сейчас это ему навредит, оставь его в покое. — Ридди не обязан слушаться мёртвых волшебников! Возмущение в голосе эльфа вызвало у Блейза невольную улыбку. — Не ругайтесь, горячие парни, — заплетающимся языком произнёс он, — я и рад бы позавтракать, но у меня совершенно нет аппетита. Ридди, напомни мне о распорядке дня через часик. — Хорошо, хозяин Блейз, — с достоинством произнёс эльф и удалился. Блейз действительно лежал на полу — в картине. Под головой у него была какая-то сложенная парчовая тряпка. Рядом высилась стопка книг, в стороне примостился котёл и рядом с ним — погасшая горелка, чуть дальше один на другой громоздились деревянные ящики, по всей видимости, с вином. Пространство, невидимое из «мира живых», было ужасно захламлено. — Ты уже в порядке? — спросил Финеас Найджелус, подойдя к нему. Теперь он казался совершенно живым, настоящим, вовсе не нарисованным. Блейз бессовестно рассматривал его, понимая, что другая такая возможность если и представится, то не скоро. Финеас Найджелус Блэк не менее жадно рассматривал его в ответ. Блейзу даже стало немного неуютно под его взглядом. Сейчас, когда они находились так близко, Финеас Найджелус не казался стариком, скорее зрелым мужчиной, ну подумаешь, лицо испещрено морщинами. Это был физически крепкий человек, чьи волосы лишь тронула седина, хотя они уже и начали выцветать и казались тёмно-серыми. Он опустился на колени рядом с Блейзом, и тот увидел то, что раньше портрету удавалось скрывать: что одна рука у Финеаса Найджелуса двигается чуть хуже другой, похоже, под одеждой он скрывал не один шрам. — Здесь, внутри, легче отходить от тьмы. — Финеас Найджелус поправил его импровизированную подушку, хотя в этом не было никакой нужды. — Об этом мало кто знает, а то бы все так отсиживались. Здесь время застывает, а где нет его течения, все эти тёмные штучки имеют намного меньше власти над человеком. Не волнуйся, долго я тебя не задержу. — Я долго спал? — Спал? — он хохотнул. — Ты провалялся в беспамятстве часов двадцать по вашему времени. Это ничего, нормально для таких, как ты. Ты ведь не тёмный маг, в конце концов. — Чем-нибудь мне это приключение ещё обязательно аукнется, как пить дать аукнется. — Не думаю. Ты всё сделал правильно, никто не должен узнать... А, я понял, о чём ты. Думаешь, этот ритуал повлияет на тебя больше, чем тот год в Хогвартсе? Блейз отвёл глаза. — Надо мне было послушаться мать и не ехать доучиваться. — Но ты не послушался. Тебе не кажется, что снявши голову, по волосам не плачут? — Наверное, вы правы, сэр. Но мне всё равно неуютно. Как будто я лишний раз переступил черту. Ладно, это пустая болтовня. Здесь можно заняться чем-нибудь интересным? — Разумеется! Вино, книги, целое квиддичное поле, на котором можно полетать... — Я не помню картину с квиддичным полем. — А что заставляет тебя считать, что ты видел все картины в мире? Ещё можно отправиться на пляж, или погулять по ночному кладбищу, или встретить рассвет в Альпах... — Хм. И долго ли живой человек может находиться в этой благословенной нереальности? — Увы, это будет весьма кратковременный отпуск. Так куда мы отправимся, когда твой несносный эльф запихает в тебя завтрак? Блейз всерьёз задумался. — В Альпы, — наконец решил он. — Никогда там не был. Кажется, он сорвал какой-то рубильник и включил особый Блэк-режим. Финеас Найджелус вёл себя так, как будто это он отправился в долгожданный отпуск и всерьёз решил развлекаться, пока не упадёт от усталости. Внутри него словно бы имелась пружина, или негасимый огонь, который освещал и его самого, и всё вокруг. В скором времени Блейз стал замечать различия между этим миром и реальным: горы были слишком правильной формы, снег — слишком чистым, волны и облака — слишком одинаковыми, но это не мешало ему ни купаться в тёплой воде, ни лежать на песке, греясь в солнечных лучах, ни играть в снежки с Финеасом Найджелусом, бегавшим на удивление проворно. В конце концов, ему не так важно было, настоящий ли здесь мир, — он знал, что нет. А вот хорошенько отдохнуть хотелось неимоверно. Сидя наконец у какого-то неведомого ему камина, укутавшись в клетчатый плед, Блейз смотрел, как на лице Финеаса Найджелуса красиво — слишком красиво, ну да Моргана с ним! — играли отблески огня, и никак не мог взять в толк, что этот человек должен был делать, чтобы окружающие считали его заносчивым пустозвоном, недостойным уважения. Он умер восемьдесят лет назад, но вместе с тем он был таким невероятно живым, порывистым, горячим, — в ничуть не меньшей степени, чем любой из друзей Блейза. А говорят, что в портрете остаётся лишь слепок души, нечто самое заметное, яркое, что легко воспроизвести. Каким же человеком был Финеас Найджелус Блэк, если его бледная тень — такая? — Я хотел бы узнать, — тихо сказал Блейз и вдруг понял, что произнёс это вслух. — Что узнать? — отозвался Финеас Найджелус и лениво потянулся за кувшином с вином. Блейз смутился. — Вас. Простите, сэр, глупость сказал. Рука, почти коснувшаяся кувшина, замерла, потом всё же двинулась дальше. — Я понимаю. Я, наверное, сам хотел бы. Мне кажется, что я помню всё, что я такой же... Это не так. Я знаю об этом, читал в книгах, другие говорили. Информация проверена, просто недоступна моему пониманию. Будешь вино? — Буду. Оно потрясающее. — Это с моих виноградников. Дураки те, кто называет английское вино кислятиной. Просто надо уметь его делать, вот и всё. Кто не умел, у тех получалась кислятина. Так вот, про узнать... Я тут пытался узнать кое-что, но, откровенно говоря, не преуспел. — Да, вы искали, как можно снять проклятие чёрной вдовы. Они серьёзно посмотрели в глаза друг другу. — Я так предсказуем? — Вовсе нет. Просто я умею читать гаэльские руны. На обложке была надпись. Финеас Найджелус слегка покраснел. — Я должен был догадаться. Ты же из Крохделлов, они всегда были сведущи в рунах. И имели привычку давать своим детям отличное образование. — Да ладно, сэр, вы привыкли, что на вас не больно-то обращают внимание, как на большинство портретов. Итак, вы ничего не нашли. — Ничего существенного. Только одну глупость, пустую побасенку... Наверное, она вовсе не стоит внимания, но я всё-таки расскажу. На всякий случай. Мало ли, вдруг тебя это наведёт на умную мысль. В общем, — он вдруг отвёл глаза, — есть дурацкая сплетня, мол, для того, чтобы снять это проклятие, чёрный вдовец должен заключить брак с мертвецом. Есть несколько сказок, в которых проклятые женятся на всяких инфери и выходят замуж за привидения. Естественно, ритуал произвольный, никто не будет всерьёз регистрировать брак с инфери. Но я тут подумал... Это ерунда, конечно, но это ведь ни к чему тебя на самом деле не обязывает. А я, в конце концов, умер, давно и окончательно. И почему бы не попробовать, это же не... Так, я повторяюсь. — И что же в этих сказках случалось после такой... свадьбы? — Да ничего такого, проклятие разрушалось. Замыкалось само на себе и слетало из-за невозможности исполниться. А человек заключал уже настоящий брак, с живым. — А мертвец куда девался? — Ну что значит куда девался? Никуда. В прах не рассыпался, если ты об этом. Проклятие ему ничего не могло сделать. — То есть, например, ваш портрет не превратится в одночасье в портрет мёртвого Финеаса Найджелуса Блэка? — с подозрением спросил Блейз. В его голове лихорадочно метались мысли. Идея сама по себе была очень неплохой. Это могло сработать, зря он так пренебрежительно отзывался о столь нетривиальном способе. Поставить проклятие в условия, когда оно технически не может исполниться, — один из традиционных путей его разрушить, особенно когда речь идёт о четвёртой или пятой группе. Вопрос был в другом, но чётко сформулировать его Блейз пока не мог. Нечёткая формулировка звучала примерно так: он не хотел делать это за счёт Финеаса Найджелуса Блэка. Не хотел использовать этого человека как инструмент, средство. Хотя это ведь и не так уж обязательно — использовать... — Вы знаете, сэр, это ведь и правда может сработать, — сказал он и улыбнулся. — Особенно учитывая, что я, кажется, искренне не хочу с вами расставаться в ближайшие, допустим, лет триста. Или сколько там портреты без должного ухода не осыпаются. — Что-то мне подсказывает, за твоими портретами найдётся кому ухаживать. Финеас Найджелус ободряюще улыбнулся, но в его глазах определённо пряталась печаль. — За нашими, сэр, — поправил Блейз, — за нашими. У нас ведь, в конце концов, будет толпа счастливых клиентов. — Точно, — согласился Финеас Найджелус и решительно поднялся с места. Это было самое необычное заключение брака, какое Блейз только мог себе представить. Они отыскали какой-то романтичный берег, где наговорили друг другу совершенно искренних комплиментов и поклялись в том, что отныне будут считать друг друга законными супругами. Потом Блейз, уже изрядно захмелевший, потребовал омелу и разврат, и Финеас Найджелус честно оттащил его под омелу, где они долго и со вкусом целовались. У него оказались крепкие объятия и жадные губы, и Блейз точно знал, что это приключение должно закончиться чем-нибудь совершенно безумным, но его новоиспечённый муж разбирался в своей картинной реальности несколько лучше, так что перед глазами у Блейза снова всё завертелось, и он внезапно обнаружил себя на полу собственного кабинета. Финеас Найджелус стоял возле рамы и смеялся. — Проспись, прежде чем бесчинствовать! — заявил он. — Эй! — Блейз поднялся на ноги. — Вы меня из картины выпихнули! Это нечестно! — Честно, честно, потом спасибо скажешь. Хватит с тебя, нагулялся, спать пора. После чего он попросту развернулся и ушёл. Куда-нибудь в Альпы, или к египетским пирамидам, или на лужайку к единорогам. Засранец. Ну и ладно. Раз так, Блейз тоже уйдёт. Домой. А этот... останется тут один. Вместе со своими Альпами и пирамидами. И может обниматься с полярными медведями сколько влезет. Или перецеловать всех монахов с «Застолья», которое висит в Хогвартсе. Или... В ушах нарастал противный писк. Блейз сделал несколько шагов по направлению к двери — и что-то со звоном лопнуло, какая-то натянутая струна. Звук отдался эхом, в голове загудело, словно какой-то бешеный звонарь заполошно забил в огромный колокол. В глазах потемнело, потом снова прояснилось. Что-то щёлкнуло — и всё стихло. Так ничего и не поняв, Блейз решительно отправился домой и завалился спать. Наутро он обнаружил на наволочке кровь. Похоже, ночью она пошла у него из носа. Голова не болела, просто часы безжалостно информировали его, что он проспал одиннадцать часов. Умывшись и наскоро позавтракав, Блейз отправился на работу. Недавние события постепенно укладывались в голове, и у него созрел план. Прежде всего Блейз достал все свои детекторы проклятий, которые обычно показывали что попало. Он списывал это на неумелых артефакторов и разное время создания детекторов, в конце концов, прибор, сделанный сто лет назад, имеет право быть менее точным, чем созданный в прошлом году. Все детекторы как по команде показали нулевой фон. Блейз откинулся на кресле и застонал. Идиот, какой же он был идиот! Знал ведь, что проклятие лежит на нём самом, и не понимал, что происходит. Четвёртая группа, пока ни разу не реализованное, он ведь не был женат, но готовое ударить, как только он сделает эту глупость... Конечно, по-разному настроенные детекторы реагировали на него по-разному. И главное, он ведь мог просчитать всё это, специалист называется! Интересно всё-таки, что оно на самом деле спало. Развеялось. Признало заключённый брак настоящим, хотя он, во-первых, с мертвецом, а во-вторых, с мужчиной. Как так? Ведь если просто сказать: «Я заявляю, что вот этот живой человек — мой супруг», это не сработает. Надо бы разобраться, почему... Стоп. Ну конечно! Магия дословна и формальна. Процедура для заключения брака с живым человеком есть, с мертвецом — нету. Это как с его сертификатом: какой порядок придумают министерские чиновники, такой и будет считаться правильным, потому что другого нет. Нет процедуры? Значит, браком будет то, что считают браком стороны. То есть они в тот момент и правда считали, что заключают брак. Оба. Относились к этому как к браку. Интересно, Финеас Найджелус поэтому его напоил? Чтобы раззадорить? Заставить воспринять это как приключение? Да наверняка. Хотелось подойти к портрету, стукнуть по раме, рявкнуть: «А ну признавайся!». Но ничего подобного Блейз делать не стал. Подумал ещё немного, повспоминал Альпы, неведомый пляж, омелу... Ну, держись, дорогой супруг. Я знаю, чем отвечу на твои игры. У меня и свои собственные имеются. Финеас Найджелус появился ближе к вечеру. Опёрся, по своему обыкновению, на раму, деловито спросил: — Ну как? — Пока никак, сегодня никто не приходил, а что? — Не прикидывайся бестолочью! Проклятие как? — Слетело, судя по всему. Очень растерялось, что не может ни к кому прицепиться, и прицепилось само к себе. Исход, как обычно, смертельный. Самозаавадилось наше проклятие. Финеас Найджелус улыбнулся. — Вот и отлично. Надеюсь, теперь ты перестанешь все вечера просиживать в кабинете? Блейз поднял на него непонимающие глаза. — В каком смысле? — Ты и правда бестолочь! Проклятие снято, пора налаживать личную жизнь. Блейз сверкнул глазами и хищно улыбнулся. — Действительно, у меня ведь теперь есть законный супруг и все курорты мира. И не надо делать такое лицо, сэр, — он выделил последнее слово. — Я тут подумал, знаете, и решил, что пока не хочу никаких других браков, меня вполне устраивает существующий. Вы отличный товарищ, верный рабочий партнёр и заботливый друг. Зачем мне, право, кто-то ещё? И к тому же, теперь вы не сможете стенать по поводу того, что все Блэки закончились. Вы, дорогой друг, только вчера собственными руками создали ещё одного. И, клянусь, я сделаю всё, чтобы из меня вышел достойный Блэк. Финеас Найджелус посмотрел на него немного растерянно, но потом рассмеялся. — А ты хорош! Зубы недурственно показываешь. Ну что ж, хочешь поиграть в эту игру — я не возражаю. — Никаких игр, что вы. Я серьёзен, как никогда. Мне, знаете ли, понравилось. Альпы, море, вино из ваших виноградников... Романтика! Мы ведь с вами действительно подружились, это вы, я надеюсь, не станете отрицать? А после того отпуска, который вы мне с таким энтузиазмом устроили, я понял, что с большим удовольствием перейду на новый уровень, как это модно называть в любовных романчиках. Вы особенный человек, сэр. Местами совершенно безумный, истинный Блэк, бросаетесь в омут не задумываясь. Местами — неожиданно нежный и заботящийся о деталях. Вы мне нравитесь, чёрт возьми. Мне нравится, что с вами можно быть собой, не опасаясь, что меня неправильно поймут. И я хочу, чтобы из этого выросло нечто большее. Не я и вы, два человека, которым хорошо вместе, а то самое «мы», мне, как я ранее полагал, недоступное. Вы сделали его доступным — что ж, я хочу получить его непосредственно от вас. Вы не против, я надеюсь? Финеас Найджелус набрал в рот воздуха, словно собирался так же многословно и пламенно возразить, но вдруг сдулся и просто сказал, чуть покраснев: — Нет, я не против. Это здорово, если ты тоже этого хочешь. — Мне определённо нравится слово «тоже». — Умеешь подмечать главное, стервец! — И давно это у вас началось, сэр? — Что именно, влюблённость в одного юного и недостаточно разумного молодого человека? Недавно. Когда я зелье варил. А что, это имеет значение? — Интересно, это нормально, когда в законного супруга хочется швырнуть чем-нибудь тяжёлым? — Совершенно ненормально, разумеется. Но случается сплошь и рядом. Блейзу хотелось смеяться. Наверное, отходняк от снятого проклятия. Или, может, впечатления от приключений по ту сторону картинной рамы. Или это на него так действует один ехидный старикан, скончавшийся восемьдесят лет назад. — Хозяин Блейз, — Ридди возник прямо перед его столом, тряхнул ушами, — пришёл мистер Глориус Симмонс, хозяин Блейз изволит его принять? — Да, пригласи его сюда. Блейз уселся поудобнее и приготовился слушать. Мистер Симмонс оказался мужчиной средних лет, очень небольшого роста, худощавым и плешивым. Не утруждая себя особо долгими приветствиями, он перешёл к делу. — Проклятие, наложенное на мою семью, — пояснял он, глядя на Блейза цепким взглядом маленьких, глубоко посаженных глаз, — не даёт возможности никому из нас подниматься по карьерной лестнице выше определённого уровня, который задан очень чётко: не более трёх ступеней. Как только мы принимаем предложение о дальнейшем продвижении, смерть становится неминуемой. Прецеденты, к сожалению, были. Мой дед был вынужден взять на себя командование отрядом в опасной ситуации — и погиб через три дня. Моего дядю повысили невзирая на его протесты. Он немедленно подал в отставку, однако был найден бездыханным раньше, чем его прошение успели рассмотреть. Если вы действительно сможете мне помочь, я не пожалею денег, мистер Забини. Блейз подумал, что ведь как-то надо будет объяснить шокированной общественности, что у него новая фамилия... Или не надо? Уж больно она громкая. Они двое знают, а остальным и не надо. — Мы можем вам помочь, мистер Симмонс. Я уже имел дело с похожим проклятием, оно, правда, было личным, но для специалиста вроде меня это не так уж важно. Давайте обсудим условия договора, и мы с партнёром начнём работать. Они склонились над пергаментом, но Блейз время от времени кидал взгляд на портрет. Там стоял Финеас Найджелус, привычно опираясь на раму здоровой рукой, и мягко улыбался. У него в глазах явно светилось предвкушение: нового дела, а может, и нового вечера вместе. Блейз опустил ресницы и чуть улыбнулся краешками губ. Подумать только, ещё несколько дней назад он был уверен, что романтические отношения — не для него. Как же всё-таки хорошо, что Финеас Найджелус развеял это ужасное заблуждение. — Не спешите, мистер Симмонс. Если хотите, возьмите проект договора с собой, изучите получше. Человечек отмахнулся. — Вздор, я министерский работник и провёл с подобными бумажками полжизни. Да, меня всё устраивает. Я не собираюсь делать из своего проклятия особой тайны, в конце концов, моей репутации оно не навредит никак, когда будет снято. — Хорошо, тогда давайте подпишем его и начнём работать. Вы знаете что-то о том, когда и как это проклятие было получено? — Я принёс все записи об этом, которые сохранились в семье. — Отлично, они весьма пригодятся. Можно, например, провести вечер где-нибудь на лугу, среди разнотравья. Или на вересковой пустоши. Или... — Спасибо большое, мистер Симмонс. Я сначала сам разузнаю всё об этом проклятии, а потом свяжусь с вами, чтобы задать конкретные вопросы, хорошо? Нет, луга всё-таки лучше. Летние, чтобы можно было валяться без рубашки. Или какой-нибудь в меру уютный замок. — Блейз, о чём ты задумался? Он встрепенулся. — Да о вас же, дражайший супруг, о чём ещё мне думать? У нас, как-никак, медовый месяц. Определённо, когда проклятие самоуничтожилось, в Блейзе починилось что-то сломанное, и теперь он был серьёзно настроен провести испытания внезапно заработавшей системы по всем правилам. И начать, пожалуй, прямо сейчас.