Сияние жизни

Открыв глаза, Синдзи не сразу сообразил, где он: стальные стены узкой комнаты, иллюминатор, усиленная дверь со скругленными краями… Отчаянно моргая спросонья, он почувствовал слабую вибрацию помещения и все вспомнил. Он на «Ясиме», флагмане флота «NERV». Бывший американский линкор «Висконсин», корабль, возглавивший огромный конвой, который вышел вчера из портов острова Гавайи и двинулся к берегам Атомных земель. «Да уж, — зевнул Синдзи, вспоминая, — последний день в Хило оказался потерян. Даже с домом толком не простился». Он умылся, включил радио и снова упал на койку: торопиться, как всегда, было некуда. Серый потолок каюты, забранная в решетку лампа — тюрьма как есть. Икари прислушался: из динамика доносился канзас-джаз Каунта Бэйси, и Синдзи замер, привычно пытаясь вслушаться в причудливую мелодию, понять ее, проникнуть в ту крохотную среду, где она зародилась, одну среди прочих маленьких традиций сгинувшего континента… Лязгнул запор двери, и он лениво повернул голову, с трудом выдирая душу из цепких переливов музыки: озираясь, в каюту вошел Кенске и широко ухмыльнулся:  — Доброе тебе, Икари! Синдзи вяло поднял руку в приветственном жесте, призывая помолчать, и похлопал по койке рядом с собой: мол, устраивайся. Шикарнейшая импровизация достигла пика, сладострастно содрогаясь под пальцами пианиста, и тихо скончалась с эдаким саксофонным вывертом, будто бы прося помнить о ней. Икари тяжело вздохнул, когда дурман музыки был мгновенно развеян бодрым голосом диктора.  — Эй, Икари! — обиженно сказал Айда, и Синдзи вздрогнул, вспомнив, что впустил этого болтуна.  — Чего тебе? — неприязненно осведомился он.  — Скучно… — с надеждой сказал Кенске, заискивающе улыбнувшись.  — Да я, как видишь, тоже не веселюсь.  — Вижу. Так, может, в сеги? Синдзи ухмыльнулся:  — Когда ж ты свою самурайщину забросишь? Кенске воинственно поправил очки и недобро взглянул на него, на что Икари ответил самой безмятежной улыбкой: дразнить любителя рыцарских традиций было так забавно. К сожалению, гость решил не нарываться:  — Как хочешь. Может, тогда сходим на верхнюю палубу?  — Вот скажи мне, Кенске, — разочаровано протянул Икари, не теряя надежды на хорошую перепалку, — неужели тебе нечем заняться на таком огромном корабле? Айда беспечно пожал плечами, то ли и впрямь не замечая подколки, то ли делая вид:  — Нет, нечем. На «Токио-3» я войду в команду майора Кацураги, а здесь всюду вежливо предлагают наслаждаться плаваньем.  — Кацураги? О, брат, да тебе не повезло, — сказал Синдзи, вставая и критически осматривая состояние своей форменной куртки.  — А кто это? Ты его знаешь? — заинтересовался Кенске. — Говорят, настоящий тактический гений! Икари сделал сочувственное лицо:  — Знаю немного. Старый пень, страшный, как Гитлер перед смертью. Обожает измываться над подчиненными и все такое. С трудом подавив ухмылку при виде расстроенной физиономии Кенске, Синдзи направился к двери:  — Так ты идешь или нет? Я есть хочу.  — Да-да! Конечно, иду. Слушай, Икари… Синдзи лязгнул дверью, осмотрелся, припоминая, куда двигаться.  — Чего тебе?  — Ну… Это, все спросить хочу. Ты с Ибуки тогда, на балконе… «Ах, ты ж, гадство. Я все думал, когда оно всплывет».  — Айда, — проникновенно сказал Синдзи. — Девушка напилась, размякла. Кенске оживился и, семеня рядом с ним, одобрительно скалился. Икари тоскливо вздохнул: «В другой раз объясню. Черт, как же в животе бурчит-то». Набег на офицерский камбуз закончился волевой победой удостоверения «пилота Микадо» над дисциплиной коков и графиком приема пищи. Синдзи вяло ковырял рагу, а уплетающий за обе щеки Кенске ухитрялся в процессе еще и трепаться, перескакивая с темы на тему: -… А я вот читал, что Сталин вроде как не сам умер, и даже кто-то из подозреваемых в Райх, кажется, сбежал, но историю замяли. Еще бы, союзники теперь… Синдзи слушал глупые байки и думал о том, что в положении подопытной крысы есть свои преимущества: по крайней мере, интерес к дохлым политическим фигурам минимален — так, знать для общей эрудиции. «Вот от тех же Геббельса или Маленкова, по крайней мере, зависит, как меня использует Хирохито: как каток для мутантов или как просто очень большой танк в Сибири или в Европе. А остальное — суета». Он поднялся, вспомнил вечно забывавшую о завтраках Рей и, конфисковав немного снеди, побрел прочь, сопровождаемый неунывающим Кенске:  — А это для Аянами, да? Слушай, а ты…  — Э, Айда.  — Что?  — Двигай на нос, мы скоро придем. Айда понимающе кивнул и тут же отстал. Синдзи даже слегка пожалел о тоне своего разговора с ним: «Пожалуй, единственный из всей лейтенантской компании, кто не хихикает, когда я упоминаю Аянами. Неужели понимает что-то?» Ныряя сквозь очередную переборку, он увидел, как из дверей каюты Рей выходит доктор Канаме, и напрягся. Завидев его, доктор, милый толстячок, напоминающий Синдзи китайского хотея, приветливо махнул рукой и покатился навстречу:  — Здравствуй, Икари. Сигаретка будет?  — Легкие берегу, доктор.  — Лучше бы печень берег, — погрозил пальцем Канаме. — Вот допросишься, подниму на медкомиссии вопрос о запрете выпивки, вспомнишь меня, Икари! Синдзи ухмыльнулся: эта игра с самым симпатичным из наблюдающих за пилотами медиков никогда ему не надоедала.  — Доктор, не беритесь за невозможное. Мне нельзя менять среду. А вдруг моя «А-10» загнется без регулярных крошечных вливаний? Пока изучите вопрос, пока истыкаете меня иголками…  — Ну, тебя, Икари, — засмеялся доктор и показал большим пальцем себе за спину. — К ней?  — Да, — сделался серьезным Синдзи. — Как она?  — Все в норме. Ткани заживают, как надо, завтра-послезавтра снимем уже бинты. Синдзи кивнул. Канаме хлопнул его по плечу, улыбнулся и укатился по коридору.  — Икари? Девушка сидела на койке с пакетиком таблеток в руках и повернула лицо к двери, услышав шаги. Синдзи подошел и опустился рядом с ней:  — Как себя чувствуешь?  — Нормально. Икари отобрал у нее лекарства, достал завернутые в бумагу подсушенные хлебцы и баночку джема. Рей едва заметно принюхалась, и Синдзи ухмыльнулся:  — Ага. Именно. Почему есть не пошла?  — Я не знаю куда. Синдзи с мрачным удовольствием представил, как отвешивает сам себе по морде. «И еще раз. И еще. И по уху, по уху, меломан херов…» Рей попала на корабль вчера. Рей никогда никого не спросит, кроме него. Никто не догадается заговорить с Рей о завтраке. Даже врачи.  — Это, Аянами…  — Не страшно. «Ага. Сам бы, небось, орал, как недокормленный младенец…» Синдзи передал ей приготовленный бутерброд и принялся за следующий. Судя по тому, как оперативно Рей сжевала поданное, она действительно проголодалась («Урод безголовый…»). Когда с питанием было покончено, Синдзи облегченно вздохнул, видя умиротворенное лицо девушки, и временно прекратил самоуничижение:  — Аянами. Пойдем дышать воздухом, — твердо сказал он. — Две минуты на сборы. Рей кивнула, и Икари вышел, прикрыв за собой дверь. Подпирая стенку в коридоре, он прикидывал, как из офицерских кают быстрее выбраться на основную палубу. От раздумий отвлекли двое капитан-лейтенантов, которые, завидев его, перешли едва ли не на строевой шаг и по-европейски приложили руки к козырькам. Синдзи поприветствовал их в ответ и изумленно проводил взглядом: «Хм… Меня начинают узнавать?» Лязгнула дверь.  — Икари?  — Здесь я. Пойдем? И они пошли. Океан, самонадеянно попираемый жалкими скорлупками флота, был великолепен. Солнце щедро одаривало каждую волну чарующими вспышками, воды со спокойной уверенностью принимали этот дар. Океан не блестел, не играл, не восхищал, не поражал — он был.  — Аянами, Икари! Кенске обнаружился на самом носу в компании двоих смутно знакомых мичманов. Синдзи вздохнул и направился к троице, придерживая локоть Рей. Мичманы с благоговением уставились на них, и Икари попытался вообразить, что им тут Айда нарассказывал. «Будут сейчас о великой чести петь — начну хамить», — угрюмо пообещал он себе. Впрочем, обмен приветствиями прошел на удивление спокойно, младшие офицеры представились, выразили почтение, сделали этикетные комплименты Аянами и с вежливыми поклонами испарились.  — Представляете, что творится? Всего через пять дней на месте будем, и это с двумя супер-транспортами в конвое! — сообщил потрясенный Кенске. — Вот это скорость!  — Да уж, удивительно, — сказал Икари с иронией. — А я думал, что реакторы и турбины на «Мисиму» и «Вацушиту» ставили просто для красоты… Так сказать, для освоения бюджета. Айда заржал:  — Да оно-то понятно, но я не представляю, как может вообще двигаться корабль, в который можно загрузить столько танков, артиллерии и припасов. А потом еще сверху привалить все это вашими ЕВАми.  — Ну так оглянись, — флегматично предложил Синдзи. Прямо за флагманом в составе конвоя шли две упомянутые горы металла. Дедвейт каждой — что-то около ста пятидесяти тысяч тонн, краны для автономной загрузки и разгрузки и атомный реактор на борту… «Вторая, кстати, попытка установки такой силовой части, — вспомнил Синдзи, — после райховской „Фрейи“. Кенске еще что-то бубнил о возможностях транспортов, но ему уже было все равно. Взгляд привычно вцепился в небо. Синдзи всегда казалось, что не небо отражается в океане, а совсем наоборот — небесная твердь, как зеркало, вмещает в себе Землю. Дурацкая фантазия. Глупая, детская. Она не отпускала его уже много лет. Много долгих лет, пережевывая глазами тьму под забинтованными веками, он пытался представить себе небо разных уголков мира. Какое оно — небо уничтоженной Центральной Европы? А небеса африканских пустынь? И неужели над льдами висит такая же сводящая с ума голубизна, как над просторами Тихого океана?  — А? — механически отозвался Синдзи, понимая, что его о чем-то спросили.  — Не выспался, что ли? — недовольно спросил Айда. — Говорю, вон Судзухара и Хораки тоже на променад вышли, бездельники. А вот Ибуки с Хьюгой попали в оборот, вроде их в штаб забрали. Икари пожал плечами: ясное дело, картограф и офицер связи на флоте без работы не останутся. При упоминании о Майе в душе что-то поскреблось. Что-то, подозрительно напоминающее угрызения совести: „Так и не поговорил с ней больше…“ Между тем, Тодзи и Хикари присоединились к ним, и стало снова жарко. Синдзи вяло поддакивал, кивал головой, отмалчивался и вообще всячески изображал, как ему скучно: набор этих граждан был крайне увлекателен на пьянках их клуба, но до безобразия уныл в попытках вести светские разговоры. Икари занялся придумыванием какой-нибудь вопиющей бестактности, но его выручила умница Рей. Почувствовав, видимо, его настроение, она взяла его за руку, и без слов двинулась вдоль борта, ориентируясь по леерам.  — Ну, это, пора нам, — помахал Синдзи свободной рукой. — До встречи в кают-компании! Все срочно сделали ехидно-понимающие улыбки, но Икари был так счастлив слинять, что даже не стал кипятиться по этому поводу. Когда они отошли почти к первой орудийной башне, Рей нарушила молчание:  — Так лучше? Синдзи в ответ просто сжал крепче ее ладонь: уж тут слова явно излишни. Рей облокотилась на ограждение и опустила лицо вниз, будто глядя туда, где океанские волны закручивались тяжелыми жгутами, обтекая корпус стальной громады. Синдзи просто стоял рядом, наслаждаясь покоем: палуба была почти пуста, мимо изредка пробегали по своим делам матросы, а чудовищная эскадра, вытянувшаяся за флагманом, вселяла странное чувство причастности к чему-то огромному, величественному. „Интересная мысль“, -­ подумал он.  — Знаешь, Аянами, позади нас большой флот, наши ЕВЫ, миллионы тонн стали, оружия, топлива… А мы стоим тут, и мне кажется, будто мы на вершине горы. Жуткой и страшной, но красивой… Выражение лица девушки не изменилось, но Синдзи точно знал, что она слушает и тоже пытается представить эту картину: ветер, низкие облака, хищные скалы там, внизу… На какую-то секунду ему даже показалось, что ее бледное лицо отразило восторг, но призрак сразу пропал.  — Альпинисты часто разбиваются при спуске с такой горы, Икари. Синдзи обижено моргнул.  — Ты вредная, Аянами. Рей ничего не ответила. Так они и простояли в молчании до самого обеда. Следующий день ничем не отличался от предыдущего, разве что с самого утра Синдзи и Айда мерили коридор под каютой Рей, ожидая, пока девушка проснется. Медосмотр, прогулка, обед, молчание, перепалки с доктором Канаме и лейтенантами… Синдзи заскучал, и даже поддался на уговоры Кенске сыграть в сеги. Поражение еще больше подняло градус уныния, и Синдзи всерьез начал планировать операцию по разграблению опечатанного багажа, где хранились его пластинки и проигрыватель. От реализации плана и неминуемого выговора его спас Аоба, тайком раздобывший где-то несколько бутылок саке. Посреди ночи его разбудил вежливый, но громкий стук в дверь. Голова немедленно ответила созвучным железным звоном. С трудом найдя брюки, Синдзи поспешил к двери, и, открыв ее, с изумлением обнаружил вестового и неаккуратно — явно в спешке — одетую Рей.  — Господин младший лейтенант, прошу прощения, госпожа старший сержант попросила…  — Стоп. Спасибо, — сказал Синдзи, зевнул и протянул руку девушке. Заметив, как вестовой принюхивается к специфическому запаху из каюты, он показал ему кулак и закрыл дверь, отрезая льющийся из коридора свет. Девушка прошла к койке и села. Синдзи сквозь густой полумрак всмотрелся в ее движения и, холодея, щелкнул выключателем. Рей дрожала всем телом, зябко обхватив плечи руками, а дышала она буквально короткими судорогами. Широко раздувались ноздри, губы ушли в тонкую черточку.  — Аянами, что с тобой? Она молчала, собственно, и вопрос был глуп. Синдзи уже видел такое несколько раз. Он подошел, сел рядом и буквально вжал в себя холодную, как осколок льда, девушку. Рей не переставала дрожать, ее острый локоть, плечо, сведенные спазмом мышцы больно впивались в тело Икари, но он не шевельнулся: так надо. „Терпи, дурак… — сцепил он зубы, когда рука с судорожной силой толкнула его в живот. — Терпи…“ Сложно сказать чего тут было больше — боли или жути, которую излучала охваченная приступом Рей, — но выносить второе намного сложнее. Мучительно выгнув спину, она потянула носом воздух и со слабым стоном, наконец, обмякла в его руках. Со смесью тревоги и облегчения Синдзи всматривался в бледное лицо, пытаясь понять ее состояние, и злился на бинты: „Черт же возьми, ну почему я не могу увидеть ее глаза?..“  — Все? — спросил он, немного отстраняясь. Рей кивнула, выравнивая дыхание. „Не раскисать… Не раскисать… Не раскисать…“ — повторял Синдзи, чудовищными усилиями подавляя жалость, которая рвалась наружу при виде этой обжигающе страшной слабости. Аянами была всегда спокойна, собрана, всегда уверена в своих тихих и незаметных действиях, и нечастые приступы ее полной беззащитности — три раза за почти уже год знакомства — неизменно производили тягостное впечатление на него. Да, они всегда искали общества друг друга, преодолевая жуткие фантомные эмоции после тестов на синхронизацию „А-10“, но эти ее припадки — что-то запредельное.  — Останешься?  — Да, — тихо, но с отчетливой хрипотцой ответила она.  — Ложись. Он пошел выключить свет, невольно вслушиваясь в шуршание ткани позади. У выключателя пришлось задержаться и постоять, изучая простой и грубовато собранный тумблер: с одеждой Рей справлялась очень долго. Наконец, слабо застонали пружины, и Синдзи рискнул обернуться. Аянами скрылась под одеялом и вопросительно приподняла голову над подушкой.  — Выспался, — буркнул Синдзи, запинывая поглубже мысли о том, как еще можно успокоить девушку.  — Я тебя смущаю? „Эта ее жуткая прозорливость порой так достает… Какого дьявола просто не отключиться после такого?“  — Нет, Аянами, — вслух ответил он. — Думаю, тебе стоит поспать. Рей помолчала, а потом вдруг неожиданно мягко позвала его:  — Икари, можно тебя попросить?  — О чем? — напрягся он.  — Сними, пожалуйста, с меня бинты. А вот это уже было на грани фола. „Учитывая ее характер, это почти как ‚раздень меня‘…“ Понимание того, что одежды на ней под простынями и так нет, крепости духу вовсе не добавило. „Ну и чего ты ждешь? Не напрягайся, Син-кун, принимай благодарность…“ — ухмыльнулся внутри кто-то очень знакомый. Впрочем, у простого молодого паренька, которому этот голос принадлежал, не было шансов против пилота „Типа-01“. „Она сейчас пришла ко мне как к другу. И мне тоже нужен друг.“ Синдзи осторожно нащупал в темноте узел, развязал его и, придерживая голову Рей, начал снимать бинты.  — Ты уверена? — переспросил он, вглядываясь в последние слои марли.  — Да. Раны зажили. Синдзи кивнул. Пара движений руки — и в темноте замерцали глаза девушки. Она высвободила из-под одеяла руки и осторожно коснулась век, а потом посмотрела на него.  — Спасибо, Икари.  — Аянами… Зачем тебе это понадобилось? Рей помолчала.  — Страшно в темноте. „Вот и нечего грязные мечты разводить, — с невеселой иронией подумал Синдзи. — Если Аянами вдруг решит тебя соблазнить, она так прямо и скажет“.  — Понятно.  — Икари?  — Что?  — Ты хочешь знать, почему со мной это происходит? Синдзи вздрогнул.  — Нет, Аянами. Не хочу.  — Почему? „Она не удивлена и не разочарована. Значит, я прав, и ей тоже не слишком приятно раскрываться. Просто хотела рассказать только из чувства благодарности… Нужна мне такая благодарность…“ Икари скрипнул зубами:  — Аянами, хочешь отблагодарить меня?  — Да.  — Хорошо. Тогда выслушай меня. Заодно поймешь, почему я не хочу заставлять тебя рассказывать твою историю. Аянами повернула голову:  — Не понимаю. Если ты считаешь, что наши истории похожи…  — Сейчас поймешь. Синдзи помолчал, чувствуя, как поджимает сердце жуть — та самая, которая сочилась из каждой конвульсии приступа Рей.  — Понимаешь, в первый же выход на „Типе-01“ меня отправили в бой. Собственно, боем это назвать не выйдет. В резню, если быть точным. Пак-Хао. „Солдатам, рассыпавшимся цепью по уже отработанным минометами улицам, тяжело было оценить общую картину в городке. Но отличный обзор с высоты семидесятиметровой ЕВЫ позволял однозначно сказать, что никаким мятежом тут не пахнет. А пахнет большой кровью и голодом — типичный голодный бунт и два-три урода с оружием, которые начали грабежи и расстреляли подъехавший отряд кемпей-тая. Собственно, дальнейшее несложно было предсказать. Единственное, чего он пока не понимал — так это того, что тут, в голодающем прибрежном китайском городке, делает атомный дредноут, экипированный полным боекомплектом. Вопрос решился скоро и весьма просто.  — Младший лейтенант Икари.  — Да, доктор Акаги.  — Приступить к отработке городских кварталов.  — Доктор Акаги, визуально не могу подтвердить наличие тяжелого воору…  — Младший лейтенант Икари, вы поняли приказ?  — Так точно, доктор Акаги. Холодея и все еще надеясь на отмену этой жути, Синдзи пощелкал тумблерами и открыл люки левого пулеметного пилона.  — Отставить. Двухэтажное здание, северо-северо-восток. Две ракеты ‚Тип-06‘ Синдзи включил увеличение и обмер: за стеной развороченного миной кабинета жались двое гражданских, еще какое-то тусклое движение мелькнуло на втором этаже.  — Икари?  — Слушаюсь. Лязгнули захваты подачи, и с правого пилона сорвались одна за другой две ракеты, точно ложась на цель. Усиленный фугасный заряд разорвал поврежденную постройку изнутри.  — Цель уничтожена, — мертвым голосом сказал он.  — Принято. Теперь манипуляторами уничтожь два одноэтажных здания возле первой цели. Заградительный огонь из пулеметов, радиус — двести метров.  — Слушаюсь. Башенки трехствольных пулеметов ожили, приподнялись над гнездами и переключились на подачу зажигательных патронов. Последнее, что услышал Синдзи, еще осознавая себя, был приказ перейти на полную синхронизацию ‚А-10‘. -…А потом… Потом по броне щелкнула пуля. Винтовочная, что ли. Ну, ты знаешь это ощущение. Тебя же обстреливали на тестах? Рей кивнула. Синдзи перевел дыхание. Картинка все еще стояла перед глазами, но он потряс головой и закончил:  — И, в общем, я впал в ярость. Словно взбесился — растратил весь боекомплект, а когда он закончился — голыми руками… То есть… Манипуляторами… Он сбился: именно так и начался тот кошмар. С непонимания того, где заканчивается он, а где начинается ЕВА. Где тело Синдзи Икари, а где броня ‚Типа-01‘…  — Знаешь, я, как сейчас уже понимаю, был странно спокоен после этого всего. Два дня под транквилизаторами — не в счет. Но вот неделю спустя накрыло уже по-настоящему, когда меня в бинтах выписали из госпиталя. Самый жуткий сон… ‚Каждая уходящая ракета — как отрывающийся кусок собственной плоти. Каждый огнеметный залп — изматывающий, саднящий кашель, с кровью, с кусками легких. Пулеметные очереди горят зудом глубоко под кожей, заставляя ходить ходуном мышцы шеи и плеч. Чей это сон? Его? ‚Типа-01‘? Тех сотен людей, которые полегли в голодном городишке?“  — Я проснулся, и пожалел о том, что это сделал. Потому что ощутил то же, что и ты. Синдзи почувствовал капельку холодного пота, неуверенно замершую где-то между лопатками, и вздохнул: слабая надежда на избавление от страха угасла. Он сидел, прислонившись к спинке койки, и смотрел вниз, в блестящие во тьме глаза своей странной подруги. Рей завозилась, обхватила его талию обеими руками и коротким рывком заставила лечь.  — К тебе это больше не возвращалось? — спросила она.  — Нет.  — Это хорошо. Он вздохнул:  — Но я все равно все помню, Аянами.  — Это тоже хорошо.  — Аянами?! Девушка отвернулась к стене:  — Кроме всего прочего это означает, что у нас одна судьба. Синдзи сглотнул, глядя на ее плечо:  — Ты…  — Спасибо, что рассказал это. Я чувствую, что тоже открылась тебе. Спасибо, Икари. Он невесело улыбнулся: да, у него тоже создалось такое впечатление. Одна боль на двоих, видимо, заставляет чувствовать одинаково.