Сияние жизни

Синдзи с усилием разодрал веки и поднял голову, понимая, что лежит. Перед глазами висела осточертевшая сероватая взвесь. Следующий приступ активности ощущений сообщил ему, что он сам раздет до пояса, что под ним — горячий камень, а туманная влага противно холодит грудь. Слабая боль, будто отмахал смену — нет, не меньше суток! — в ЕВЕ, царапалась в теле, так что Синдзи чувствовал весь болезненно вздутый объем своей «рабочей» мускулатуры. Он приподнялся, морщась от тянущей рези в мышцах живота, и осмотрелся. Ноздреватый камень, мгла, скрученный пучок ржавой арматуры, торчащий из обломка балки невдалеке… Синдзи вскочил, пронзенный пониманием. В нескольких метрах под высоким камнем, на котором он стоял, вытекала из тумана и утекала в туман река-призрак, и русло ее было выстлано изразцами. «И в третий раз…» — подумал он и крикнул:  — НАГИСА! Голос врезался в туман, прошел немного в вязкой взвеси и затих.  — Чего кричишь? Икари обернулся, вздрагивая от сопровождающей движения боли. Позади него стоял беловолосый парень, облаченный в неизменный костюм разведчика «NERV». Каору улыбнулся и приветливо помахал рукой:  — Вот я. Так что за крик? Синдзи смотрел на него и думал о том, что время, прошедшее с момента исчезновения старшего сержанта, обернулось страшной пропастью. Дрожь от прикосновений Рей, метания во снах, тысячи вопросов к сумасшедшему волшебнику остались по ту сторону бездонного рва, но здесь и сейчас были новые вопросы.  — Что я здесь делаю? Каору осмотрелся и нахмурился:  — Понятия не имею. Полагаю, ты сюда пришел. Сам, без меня. Синдзи внимательно посмотрел на него и кивнул: поразительно точно и так же бесполезно. «Ну что же, перейдем к более содержательным темам».  — Хорошо, я хочу спросить…  — Хорошо? — Каору склонил голову набок и прищурился. — Ты принял это? Ты веришь в это?  — Во что — в это?  — В это место. В эту реальность. Ты принял ее, не задавая вопросов, — почти восторженно сказал красноглазый парень и шлепнулся на камень. — Ты… Что-то понял, Синдзи-кун? Синдзи задумался: мысли были просты, вразумительны и понятны. Если он здесь, то это место реально. Если он попал сюда, то должен быть выход. Если… то… Он кивнул:  — Да, я не вижу смысла говорить об этом месте, Нагиса. Если мы можем поговорить только здесь, то так тому и быть.  — Понимаю, — протянул Каору, подбирая ноги. — То есть, ты решил поговорить, и сам нашел путь сюда… «Поговорить?.. Да, я хотел с ним поговорить… И, наверное, хочу и сейчас».  — Полагаю, мне не надо спрашивать, стал ли ты одним со своим оружием. Синдзи вздрогнул: в его голове взрывом взметнулся ворох сжатых образов, принадлежавших новому существу — металлическому телу с его разумом. Холод игл, нечеловеческое восприятие, не требующее шкал и датчиков, ощущение новых органов, послушных его воле, чувство безграничной холодной мощи…  — Так-так… Он поднял глаза и посмотрел на обескураженного, но довольного Каору. Тот взлохматил волосы и сказал:  — Ты подошел к тому моменту, когда я могу передать тебе приказ отца… К моменту, когда я, наконец, стану совсем свободен… Каору вскочил и крутнулся, с криком широко разведя руки:  — Он готов! Синдзи выжидающе смотрел на него, и Каору быстро успокоился, с восхищением цокнул языком:  — Ах, какая выдержка… Ты и впрямь лучший, Синдзи-кун!  — Лучший?  — Слушай же приказ своего отца, Икари Синдзи, — торжественно сказал Каору, протягивая ему руку, — Твой отец повелевает тебе… Тебе… Нагиса запнулся, и Синдзи с недоумением увидел, как тот дергает лицом, словно что-то мешает ему говорить, и понял, что это, только за мгновение до взрыва хохота. Беловолосый согнулся пополам и булькал сквозь смех:  — Ой… Не… ха-хаха-ха… Не могу… «Идиотизм». Каору вдруг выпрямился и потянул носом воздух:  — О… даже так? Ну что же, тогда без пафоса. Синдзи-кун, ты должен стать богом. «Богом? Ну, надо же…» Синдзи стоял, чувствуя холод тумана, и не ощущал более ничего: он знал, что Нагиса серьезен; знал, что дальше будет почти наверняка кошмарный путь, на который выставил его отец; что даже если «бог» — это всего лишь метафора, его ждет только новое изменение…  — А ты и впрямь готов, Синдзи-кун…  — Готов к чему? — спросил Синдзи. — У приказа есть уточнение?  — О, да. И ты сделал один… Нет, почти два шага к нему.  — Слушаю.  — «Слушаю…» — недовольно передразнил Каору. — Ну давай, смотри, не растеряй энтузиазм по дороге. Каору прошелся взад-вперед по неровной площадке, подышал в туман, глядя перед собой невидящими глазами, и тихо сказал:  — Синдзи-кун, ты хочешь победы над этим всем? «Над пустошью. Над мутантами. Над Атомными землями. После победы — новый мир, пусть невозможный, но ведь он и спрашивает о моем желании, не о факте. Ах да, он сумасшедший…»  — Да, хочу.  — Хорошо. А что дальше?  — Дальше?  — Да, Синдзи-кун, что будет дальше? После победы? «Дальше… Три сверхдержавы со своими интересами. Нет больше общего врага, есть неосвоенные земли с ресурсами».  — Дальше — еще одна война, Каору. Возможно, ядерная. Нагиса кивнул:  — Да. Хорошо, а потом? «Потом? Новый мир — страшный, похожий на эти пустоши. Пустоши, где кипит… Война».  — Потом тоже будет война, Каору.  — Да. Даже если люди отправят себя в каменный век, они пойдут по новому циклу: племя на племя, народ на народ. За технологии, за пастбища, за женщину, за сокровище… «Война…»  — Люди, Синдзи-кун, не прекратят своей глупой забавы, даже поигрывая ядерной бомбой, даже понимая, что дальше жалкому большинству выживших придется воевать камнями. Потому что война… Война вечна. Он кивнул в ответ.  — Да. Но что мне до того?  — Тебе? Ты это остановишь. Навсегда. Каору смотрел на него спокойно и без издевки, даже с каким-то настороженным интересом.  — Почему?  — Потому что войну можно закончить, только создав живого бога, обреченного восставать против войны. Вот представь: идет себе племя… Или нет, полный отряд ополчения, самураи, знамена плещут… Нет, не то: вот идут… В общем, — оборвал себя Каору, — плевать кто, главное, представь, — идут. Воевать. Сосед заелся, в жиру купается, или территория у него слишком большая, или нефти много с ураном вперемешку… Нагиса ухмылялся, кривя лицом. Перед ним словно проходили все эти отряды, неся с собой, гоня перед собой, оставляя позади страшное слово — «война». Синдзи слушал, чувствуя глухие удары своего сердца.  — Да… И вот представь, что едва учуяв этот запах — запах войны — восстает несокрушимая маши… Сущность… И все, нету завоевателей. Как думаешь, сколько времени понадобится, чтобы люди поняли, что воевать вредно? Синдзи пожал плечами: абсурд разговора приятно дразнил его спокойное восприятие.  — Немного.  — Немного, верно. Но есть подвох…  — Есть, конечно, — прервал его Синдзи, понимая. — Едва эта сущность умрет, как разгорятся войны во славу бога — начнут выяснять, кто вернее верного, кто чтит его заветы. А там и…  — Вот! Нагиса поднял палец и улыбнулся:  — Ты молодец, ты обезумел почти. Правда, так ведь проще, когда тебя не сковывает все это: «не может быть», «ты бредишь», «это хрень»?.. Да, я отвлекся… Ага, то есть, значит, наш новый бог должен быть бессмертен, быть с людьми всегда. Просто, скажи?  — Еще он должен быть всеведущ, — добавил Синдзи. «Интересно, мы всерьез обсуждаем, или это некая проверка?»  — Именно, но это как раз ерунда, это просто. Нагиса уселся вновь на камень и жестом предложил ему сесть напротив. Синдзи, подергиваясь от боли в ноющих мышцах, сел и вопросительно посмотрел на красноглазого безумца.  — Синдзи-кун, сливаясь со своим «Типом», ты достигаешь первой ступени: получается несокрушимое мыслящее существо. Синдзи ощутил холод в груди, понимая, что это и в самом деле часть приказа. Память вновь взорвалась воспоминанием о последнем сражении, в котором он впервые осуществил то, чего боялся все эти годы — стал «Типом-01» в полном смысле этого слова. «Нет… Не так… Было создано новое существо…»  — Далеко не бессмертное. Даже если «Тип-01» может работать тысячи лет…  — Верно. Это как засунуть душонку в скелет и сказать: «живи!» Тебе нужна еще плоть…  — Даже помимо этой загадочной «плоти», — возразил Синдзи, — есть другая проблема: меня можно разбомбить, сжечь, применить то же ядерное оружие…  — Это тоже решит плоть, Синдзи-кун.  — Решит?  — Да. Она в конце твоего пути. В конце «Прорыва», и именно это — цель всей многоходовой комбинации Гендо Икари, — с удовольствием сказал Каору. — То, что находится там, даст тебе всеведение, бессмертие и… Непреодолимое желание бороться с войной. Синдзи склонил голову: «Отец… Приказ найти то, что остановит войну навсегда. Приказ стать тем, кто остановит войну навсегда…»  — Есть кое-что еще, — сказал Каору, и Синдзи понял, что Нагиса внимательно следит за его лицом.  — Еще?  — Да. Вторая ступень. Бог должен быть один. Ты готов к этому? «Рей… Аска…»  — Понимаешь, — сказал Нагиса нараспев, — ты изначально, даже до того, как впервые соединился с машиной, стал одинок. Как никто иной. Но вдобавок машина кроила твой разум, оттачивая это одиночество, совершенствуя его. Она обрезала тебя со всех сторон, отдалила от людей, заперла в себе, отрубила руки, ноги… Но ты упорно подгонял под себя костыли. Почему — не знаю. Забился разум, отзываясь на каждое слово юродивого. Синдзи сжал кулаки, глядел ему в глаза и понимал, что терпению, непоколебимой способности слушать и спокойно воспринимать абсурд приходит конец. -… Ты нашел опору в Аянами, в пропойцах-лейтенантах… Да-да, в них тоже, хоть и куда меньше… Ты сознательно отдалял себя от своей уникальности, искал давно утраченные конечности — вслепую, в темноте, среди бамбуковых пил… Синдзи слушал удары своего сердца: «Она — опора… Она — опора… Она — опора…» -… А жизнь… Жизнь вышибала из-под тебя твои костыли. Ты потерял Аянами, но, увы, не смог бы жить без нее, и мне пришлось создать протез твоего протеза… «Больно… Больно как… Почему?»  — Ты возненавидел себя, эту куклу, почти оттолкнул ее, — и это был путь к выздоровлению! То есть, к… Ну, понимаешь, да? Но вновь все пошло не так! Каору ударил кулаком по ладони и закатил глаза.  — Ты слишком хорошо понимал ее, и она стала неотъемлемой частью тебя… Черт побери, ее, мою дочь, теперь невозможно убить! «Невозможно…» Перед глазами Синдзи с грохотом раскрылась картинка: Рей на его руках, кровь на куртке, дырочка от пули, наверняка пронзившей ее грудь… «Как же я мог забыть? Как?»  — Но ты и это одолел… Предал ее, поддался сомнениям, пошел по кривой дорожке… Да, ты с легкостью расстрелял дружка, вообразившего, что может быть рай в пустыне, ты почти смирился с машиной, стал холоден, начал проникаться ею… Еще немного, и, приняв новую Аянами, ты бы отдалился от нее… «Сны… Решимость и спокойствие в ЕВЕ…» Каору поводил языком по губам и усмехнулся:  — Ты подхватил, походя, еще один протез. Эту рыжую. Что-то она значит для тебя. Синдзи вспомнил бой, вспомнил, как его, объединенного с машиной, резал на части каждый всхлип Сорью.  — С другой стороны, — сказал Каору безмятежно. — Именно она, я так понимаю, подтолкнула тебя к машине. Но все же она угроза твоему одиночеству. Знаешь, так бывает. И подталкивает, и оттаскивает… Она поддерживала в тебе жизнь, пока ты маялся дурью из-за Аянами, и ты хочешь быть с ней. Хочешь объездить ее? Вряд ли это главное. Скорее… Она твоя жажда жизни. Да-да, жажда жизни! Покой и жажда — какие надежные костыли! Иронично: спасая ее, ты едва не сжег истинного себя — свой «Тип». Подставил под пилу голову, пытаясь вытащить из огня протез. Каору замолчал и покусал губы, глядя на него. Сердце Синдзи едва не ломало изнутри грудную клетку, и он опустил голову: вся его жизнь плясала под дудку безумца — прошлое, настоящее и даже будущее, абсурдное, вечное будущее.  — Избавься от костылей, Синдзи-кун, до того, как придешь к плоти бога. Икари поднял глаза: Каору стоял на краю площадки, готовясь спрыгнуть с искореженной статуи.  — Погоди. Как ты создал Рей? Каору хихикнул:  — Родил. Дал ей часть от своего тела и семя твоего разума. Синдзи почувствовал, как внутри вскипает отголосок ярости последнего боя. Красные глаза юродивого вдруг приблизились, и в них на мгновение полыхнул страх. Перед Синдзи словно запылало облако из алых точек, и оно сгустилось, готовое ринуться к Нагисе.  — Нет! Видение рассеялось. Нагиса тяжело дышал, подергивал плечом, но и это наваждение тоже быстро сгинуло, и беловолосый с улыбкой обронил:  — Не сейчас… Божонок… Повисло молчание. Синдзи пытался понять, что произошло, и перебрал свои ощущения: ярость, желание прекратить издевательство, желание остановить этого сумасшедшего, желание убить его, убить… Желание почему-то воображалось именно красными точками, огоньками, способными ворваться в чужой разум. «Так уже было?..»  — Да… Божонок… Ты что-то спросил? — спокойно спросил Каору, вытряхивая Синдзи из раздумий.  — Как ты создал ее?  — Я дал ей немного той плоти, до которой тебе нужно дойти. Вырастил ее, опираясь на твое видение этого человека. Вылепил. Она — почти чистая жизнь, замутненная лишь твоими желаниями. Аж самому жаль… Нагиса слабо улыбнулся и кивнул на прощание, выметая взмахом своей седой копны все вопросы из головы Икари:  — Просыпайся, Синдзи-кун, и готовься стать богом. Уже скоро.  — Что скоро? ЧТО? Каору прыгнул, Синдзи вскочил, кинулся за ним, но мир вокруг стремительно холодел, подергиваясь морозной дымкой, сковывающей туман. По льдистой паволоке пошли трещины, и звонкое пение раскола взломало видение. Ослепительный свет впился в глаза больнее, чем синхронизирующие иглы, и Синдзи сжал веки, слыша только грохот сердца, еще живущего чудовищно правдоподобным видением. Он выдохнул невольно задержанную порцию воздуха и предпринял вторую попытку разглядеть мир.  — О, Икари, очнулся? «Голос доктора Канаме. Я в больнице».  — Доктор? Голос вышел хриплым и сухим, он закашлялся и открыл, наконец, глаза. Над ним склонился улыбающийся толстяк, и хлынул свет фонарика, вновь ослепляя. Синдзи застонал, и вдруг замер: теплые тонкие пальцы легли на его руку, шершавая ладонь огладила кожу и исчезла, оставив призрак уюта. Синдзи вздрогнул. «Протез протеза».  — Что… Кх-ха… К пересохшим губам приникла трубка, и он с наслаждением втянул в себя теплой воды, насыщенной чем-то лекарственным. Синдзи кашлял, пока доктор вновь разодрал ему веки и проверял зрачки слепящим бликом.  — Что… С Сорью?..  — Она в соседней палате, — сказала Рей. — Ожоги рук, живота. Еще была вывихнута рука. Синдзи облизнул губы, и Рей снова подала ему трубку. Пока Синдзи глотал суспензию, в локтевой сустав впилась игла, и он опустил взгляд: доктор кинул в лоток звякнувший шприц и теперь тер место укола ваткой, мыча какую-то жизнерадостную мелодию.  — Сколько меня… не было? — он поднес руку к лицу и ощупал пальцами веки. Свежие шрамы.  — Четыре дня, — сказал Канаме и всадил еще одну иглу, теперь уже в ногу. — Ты наглотался отравленного воздуха, в крови гемоглобина было меньше, чем в моем халате, и вообще, тебя как из концлагеря приволокли… Синдзи посмотрел на девушку. Рей внимательно глядела ему в глаза, и на бледных щеках слабо, едва заметно розовел румянец. «Она мне рада…»  — Погодите… — прохрипел он, вздрогнув от очередного удара иглы. — Четыре дня? Мы стояли на месте?..  — Да, стояли, — сказал Канаме. — Один день…  — Но…  — Аянами вела твою ЕВУ, после того, как ее слегка подлатали. Синдзи снова посмотрел на девушку и с удивлением понял, что ревнует. «Вот бы еще разобраться, кого и к кому… » Он сел в кровати, буквально ломая застывшие мышцы, а Канаме снял трубку привинченного к стене внутреннего телефона:  — Рубка? Икари очнулся. Выслушав ответ, доктор помахал Синдзи рукой и вышел.  — Рей…  — Икари… Я… «Протез… Лишь протез…» Девушка убрала локон со щеки и вдруг неловко обняла его.  — Аянами… Девушка напряглась, услышав фамилию, и Синдзи отстранился: Рей посмотрела на него, а потом вдруг встала и пошла к двери. Лист металла с лязгом ушел в сторону, и навстречу ей вошли трое: Кагитару, Акаги и сержант разведки, держащий руку на открытой кобуре. Синдзи непонимающе уставился на эту делегацию, и вдруг с изумлением обнаружил, что руки доктора скованы наручниками.  — Аянами, выйди, пожалуйста, — сказал Кагитару, видя, что девушка замерла у них на пути. Синдзи обратил внимание, что Рей смотрела только на Акаги.  — Есть, — ответила Рей и покинула палату.  — Во-первых, — садясь, сказал капитан, когда за ней закрылась дверь, — хочу прояснить ситуацию. Временно «Прорывом» командую я. Полковник Кацураги передала мне эту должность в связи со своей болезнью. «Она все же больна… Но почему…» Кагитару посмотрел на Синдзи, ожидая его реакцию, не дождался и продолжил:  — Доктор Акаги взята под стражу за попытку захватить командование операцией в свои руки…  — Простите, не понимаю, — прервал его Синдзи, глядя на безразличную ко всему Акаги. Капитан поднял взгляд на женщину и спокойно сказал:  — Доктор поставила под сомнение необходимость эвакуировать пилота Сорью с поля боя. Синдзи с интересом посмотрел на Акаги и прислушался к себе: очень хотелось услышать подробности, но какая-то его часть требовала сиюсекундной расправы, желательно жестокой и продолжительной. Он задумался, погружаясь все глубже в незнакомые мысли, словно в незнакомую реку. Не гнев, не раздражение, не ненависть, не «как она могла», не «ах она сука». В его разуме вставали образы суда, приговора и наказания, и ему надо было быть и судьей и исполнителем приговора…  — Икари. Он поднял взгляд: Кагитару, оказывается, уже вышел, а сержант — очевидно, конвоир Акаги — подпирал стенку, с профессионально-безразличным видом изучая серый потолок. Доктор сидела на кровати и пристально смотрела ему в глаза. Синдзи сфокусировал взгляд:  — Что вы хотели, доктор? Акаги кивнула:  — Ну, наконец. Я хотела звать Канаме. Мне нужны ответы на вопросы.  — А не много ли хотите? Сощурившись, женщина слабо дернула уголком рта:  — Не обольщайся. «Взята под стражу» — это еще не «уволена с должности главы проекта». Так что отвечай. Синдзи кивнул:  — Слушаю.  — Как ты убил Ангела? «Интересно… Хотел бы я знать ответ на этот вопрос». Поле зрения послушно поплыло, приноравливаясь к восприятию, дикому даже для его опыта синхронизации, и в этом поле зрения были его руки, окруженные синим сиянием, были струи разрядов, было облако из крохотных алых точек, которое вобрало его… «Мое желание. Мой разум. Мою волю к победе». Синдзи часто заморгал, и чем четче становилась картинка в его памяти, тем отчетливее он понимал, что произошло. -…Сержант, крикните доктора! — громко сказала Акаги, и Синдзи вздрогнул.  — Не надо, — он прокашлялся. — Я что, опять…  — Да. Ты словно отключился, — сказала напряженным голосом доктор, отстраняясь от него. — Что с тобой?..  — Я синхронизировался с Ангелом. Приказал ему умереть. Брови Акаги изогнулись:  — Ты… Как?  — В тот момент я полностью был ЕВОЙ. И уничтожил врага своей волей. Доктор потянулась в карман скованными руками и с нечитаемой дикой гримасой принялась там копаться. Сержант отлип от стены, бесцеремонно выудил из ее халата сигареты и зажигалку. Акаги кивнула, словно кукла, и прикурила, глядя в пустоту. Икари изучал это отрешенное лицо и улавливал тонкие нотки триумфа, понимания, напряженного расчета. «Надоело».  — Доктор, после подумаете.  — А?  — Кагитару сказал, что полковник больна. Что с ней? Акаги очнулась окончательно, бросила на него странный взгляд, задумалась и встала:  — Идем.  — Куда?  — К ней.  — Я хотел бы увидеть…  — Сорью не умрет. А полковник Кацураги вполне может. В течение суток. Синдзи сел и спустил ноги с кровати:  — Хорошо. Позовите Рей. Мне надо одеться. Акаги вздрогнула при упоминании девушки, но все же кивнула и вышла в сопровождении сержанта. Синдзи склонился над коленями, давя пульсирующую боль, и услышал, как снова открылась дверь.  — Рей? Ты поможешь мне?  — Да. «Глупый вопрос. Ненужный ответ». * * *  — Ее можно разбудить?  — Да. Синдзи смотрел на высохшее, все еще красивое лицо полковника и не мог вызвать в себе ничего, напоминающего жалость, хотя женщина, вне сомнения, умирала. Кацураги тяжело и хрипло дышала, ее правая рука покоилась под горлом, словно спящая пыталась сдержать что-то рвущееся на волю из ее груди.  — Что с ней?  — Карциносаркома легкого. Лучевого происхождения, само собой. «Рак. Смертельно…» Синдзи не требовалось знать ни стадию, ни подробности. Все подробности синей жилкой бились на шее Мисато-сан — почему-то именно эта жилка казалась безумно важной.  — Она за последние пять лет только раз покидала Атомные земли. Когда за вами вылетела, — зачем-то сказала Акаги, и Синдзи уловил в ее голосе тоску.  — Выйдите, доктор. К его удивлению, повторять не пришлось: сзади лязгнула дверь, и он остался наедине с человеком, с которым его связывали глупые метания, надежда на доверие да смерть любимой.  — Мисато-сан… Мисато-сан, проснитесь. Женщина вздохнула, тяжело закашлялась и открыла глаза. Синдзи смотрел на это медленное движение век, и чувствовал, что даже это незначительное действие требует огромных усилий.  — Синдзи-кун… Пересыпанный битым стеклом голос потерся о его слух.  — Мисато-сан, я хочу спросить… Женщина слабо улыбнулась:  — Не хочешь. Ты ведь понимаешь все, да?  — Да. Кацураги посмотрела в потолок и хрипло с усилием вдохнула.  — Такие дела, Синдзи-кун. Даже стреляться противно. Командир так… Кхха… Не может.  — Вы хотите умереть?  — Нет. Я не хочу умереть так. Он кивнул: Кацураги не заслуживала такой смерти. « — Она проиграла своей судьбе… — подумал Синдзи и тут же услышал спокойный ответ:  — Нет, она лишь не выиграла у нее.  — Значит, проиграла. Войну нельзя выиграть человеку. Он всегда что-то теряет: или жизнь или себя». Икари вновь кивнул себе и вдруг понял, что снова что-то прослушал. -… десять лет. И я пахала, как проклятая, не понимая ничего. А вся моя ценность — как можно ближе подвести к твоей цели тебя. Так что моя судьба — бензобак твоей ЕВЫ… Кхха… Хотя нет, ЕВА атомная… Мисато-сан закрыла глаза.  — Твоя… Рей. Синдзи вздрогнул и вслушался в ее горячечный бред.  — Она даже умереть не может. Рей… Аска… Интересно, на каком километре до финиша они все же… Сдохнут… Икари спросил:  — Мисато-сан, скажите, почему вы решили, что нужно спасти Сорью?  — Убегая от себя, мы проигрываем. Сразу, — неожиданно твердо сказала полковник. — Не убегая, проигрываем чуть позже. Ты пока не проиграл, но без Аски убежишь, не задумываясь, как и без Рей… Впрочем… Женщина закашлялась, а перед Синдзи кривым зеркалом вставал его разговор с Нагисой: «Как иронично. Она хотела, чтобы меня кто-то держал на пути к моей цели, а мне как раз нужно избавиться от всех помощников…»  — Вы хотели, чтобы я не убежал?  — Да. Ты должен дойти.  — Куда? Кацураги нахмурилась.  — Хорнадо дель Муэрте… Полигон Манхэттенского проекта… Это… Слыхал? Синдзи помотал головой: ему это ни о чем не говорило. «Неужели… Она не знает настоящей цели?» Мисато-сан внимательно смотрела на него и разочарованно сказала:  — А… Я думала, хоть ты знаешь, за каким хреном ты должен туда попасть…  — Именно… Я?  — Ты. Мы все — твое топливо… Конкретно я — отработанное… Топливо. Она закрыла глаза и забылась сном. Синдзи смотрел на осунувшееся лицо и видел человека, который на пороге смерти думал о миссии, которую всем сердцем ненавидел. «И не мне вам говорить, что есть долг», — вспомнил он свои слова.