Сияние жизни

Сотрудники «Асахира Ваффенверке» этим теплым летним утром были весьма озадачены поздним появлением на работе майора Видельманн. Госпожа начальник службы безопасности изволила опаздывать в день поистине судьбоносный — через несколько часов должно было состояться торжественное собрание, на котором немецко-японский оружейный концерн объявлял о своем вхождении в «Мицубиси». Хмурая Эрика Видельманн шагала по оживленным коридорам компании, отмахивалась от дежурных, изредка кивая знакомым, и все написанное у нее на лице настроение разительно противоречило праздничному духу, царящему в главном офисе. Впрочем, улыбчивая и довольная жизнью фрау Эрика многим показалась бы еще менее естественной. Госпожа майор открыла дверь своего офиса, услала прочь секретаря и села в кресло. До небольшой встречи, предваряющей торжественное заседание, оставалось несколько минут. Видельманн с интересом провела рукой по пачке докладов, посмотрела в выпуклый экран телевизора, как в зеркало, потерла щеки.  — Tausend Teufel, старая кляча… — произнесла она и пошла к двери. Малый конференц-зал уже был наполнен, на повестке дня — всего один вопрос: развертывание производства стратегического вооружения в нужных для «Мицубиси» направлениях. Совет директоров не спеша рассаживался, обсуждая новые мощности госзаказа, возрастающие возможности экспорта оружия в готовую к пожару Африку… Майор задержалась в дверях, вздохнула и уверенным шагом пошла к центру помещения, ловя изумленные взгляды.  — Госпожа… Видельманн, прошу прощения, что… Остановившись у стола президиума, женщина сложила руки перед грудью и вспыхнула. Помещение, стремительно налившееся красным светом, взорвалось криками ужаса: мгновенно подскочившая температура съеживала бумагу и пластик, расплавленная синтетика липла к телам людей, и прежде чем поглотить зал целиком, огонь обнажил сияющий силуэт рыжеволосой девушки. Верхний этаж «Асахира Ваффенверке» прекратил свое существование. * * * Рей оторвалась от книжки и прислушалась. Теплый треск дров в камине, поскрипывание старых балок, громкий стук больших часов — и над всем этим нарастающий свист. У входных дверей звонко ахнуло, и в невидимых горах за окном ожило эхо. Рей вернулась к чтению.  — Ух, холодина у нас, — донесся голос, и через секунду двери распахнулись, гоня по дому волну пахнущего снегом воздуха. — И опять у порога снег не чищен.  — Аска, закрой дверь, — сказал Рей. Послышалась возня, и в соседнее кресло у камина рухнула Сорью во всей красе: взъерошенная рыжая грива, теплая рубаха и длинная юбка. Сунув руки практически в огонь, она сказала:  — Хорошо как… Рей кивнула и закрыла книгу, тоже глядя в огонь. В домике воцарилась тишина, которую стрелки часов размеренно делили на части.  — Как охота? Аска кивнула.  — Нормально. Опять пришлось взрываться. Вновь стало тихо. Рей наклонилась вперед и сунула в камин небольшое полено. Огонь с трудолюбивым урчанием принялся за лакомство, а девушка ногой смела ближе к поленнице осыпавшуюся с деревяшки труху.  — Слушай, Рей… А как ты ощущаешь голод?  — Обычно сглатываю слюну чаще. Иногда в животе… Аска поморгала, недоумевая, а потом расхохоталась:  — Ну ты даешь! Я… — она прекратила улыбаться и тихо закончила. — Я о другом голоде. Рей пожала плечами:  — Как и ты. Мы уже говорили об этом. Начинает выворачивать наизнанку, чувствуешь будущую боль людей… Всех людей.  — Хватит. Голубоволосая девушка послушно замолчала и кивнула головой, вновь открывая книгу. Хмурая Аска сказала:  — Я просто надеялась, что что-то изменилось. Ты пробовала терпеть, а не сразу лететь на охоту?  — Пробовала. Читала о Каире? Сорью кивнула и встала, направляясь к холодильнику.  — Будешь что-нибудь?  — Нет. Я ела до твоего прилета. Покопавшись в недрах дребезжащего агрегата, Сорью соорудила холодный бутерброд и вернулась в кресло, бурча о необходимости спускаться в селение за продуктами. Рей смотрела в книгу, едва понимая смысл написанного, хотя до возвращения Аски это был очень интересный роман.  — Аска… Можно задать вопрос? Рыжая прекратила жевать и озадаченно посмотрела на нее, после чего буркнула с набитым ртом:  — Давай.  — Ты не о чем не жалеешь? Аска застонала и едва не подавилась.  — Знаешь, в прежнем варианте ты мне нравилась больше, — сказала, наконец, она. — Нет сомнений, нет колебаний — все ради Синдзи… Заметив, как вздрогнула Рей при упоминании Икари, рыжая ухмыльнулась:  — Ну, конечно. Фиг ты жалеешь о тысячах человек, которые могли принести войну в этот мир. И к боли тебе не привыкать. А вот то, что его нет рядом — это да, это драма.  — А ты не жалеешь? Сорью замолчала и посмотрела в огонь, после чего твердо сказала:  — Все имеет свою цену. Если чтобы остаться в живых мы должны принять это, оно того стоит.  — Стоит ли?  — Стоит, Tausend Teufel! Ты же спасаешь жизни, Рей, — видя, что собеседница собирается возразить, она добавила. — Ну, хорошо, отбираешь, но Ангелу в тебе виднее, кто может породить ужасные войны с куда большими жертвами. Чем тебе не благородная цель жизни? Да еще и вечной жизни? Рей кивнула, но Аска недовольно поморщилась:  — Да-да, согласись со мной, сделай мне одолжение. Но пойми же ты, наконец…  — Сегодня его день рождения. Аска замерла.  — Да?  — А еще сегодня у генерала Кацураги родилась дочь. За окном просыпался ночной буран, постукивая в стекла на втором этаже. В красных глазах Рей отражался жар камина, и Аска невольно засмотрелась на этот танец взаимных отражений алого в алом.  — Ты… ты и правда можешь все так чувствовать? — тихо спросила она. — И его… Тоже?  — Да.  — И он…  — Он не хочет, чтобы мы его нашли. Аска кивнула:  — Еще бы. Я в него стреляла, идиота… Рей повернула голову к ней:  — Аска… Причем здесь это?  — Да. Ты права, — сказала Аска. — Не при чем. Я бы на его месте еще погрубее с нами попрощалась. Алые глаза встретились с ослепительно голубыми и вспыхнули. « — Мир меняется вокруг, совершает ошибки, и только для нас троих ничего не будет иначе.  — Мы разделили с ним его судьбу, а вышло так, что обокрали.  — Да, и себя, и его. Он стал, кем хотел, но при этом остался человеком.  — Мы влезли в его битву с судьбой, в его мир… И стали теми, кем стали, все трое». Рей кивнула и сказала, наконец, вслух:  — Именно. Вот я и спрашиваю: ты не жалеешь? Аска с недоумением на лице подобрала с юбки упавший кусочек хлеба и сунула в рот.  — Нет, Рей. А ты?  — Нет.  — Так о чем разговор? — весело сказала Аска. — Вот любишь ты ныть и маяться…  — Ты тоже любишь, Аска. Сорью взялась за перила лестницы и сказала:  — А как же. А еще я люблю ждать этого идиота. Ты бы предпочла никого не ждать? Мы встретимся, как встретились, будучи пилотами. Подобное к подобному, Рей. Подобное к подобному.  — Да.  — Что — да? Неужели ты думаешь, что ему легче? Мы разделили бремя Ангела, и ему, как и нам, безумно тяжело.  — Дело даже не только в этом. Мы помешали ему потерять человеческое. И из-за этого он так и не смог нас простить.  — Ты нытик, Рей. Я думаю, что из-за этого мы еще встретимся. Рей открыла книгу и полистала ее, ничего не ответив. Под ногами рыжей заскрипели ступени, послышалась возня наверху, шорохи и стуки шкафчиков. За окнами властвовала настоящая горная ночь: ветер, мощный снежный заряд, который назавтра наверняка скроет тропинку, непроглядная тьма — и ни одной живой души на мили вокруг. Рей смотрела на ровные строки, и видела сквозь них грустную улыбку далекого-далекого человека. Видение начало исчезать, подергиваться пеплом, как догорающие в камине дрова, и взамен пришли жуткие картины боли и крови, чужого страдания под сыплющимися с неба бомбами. Образы были нечеткими, но Рей знала, что к утру они обретут объем и станут жалами впиваться в мозг, причиняя такие мучения, что вдруг станет ясно, кто за это в ответе, кто грозит миру войной, какое событие надо остановить… Но это будет лишь утром. Она представила далекую усталую улыбку и забылась тревожным сном. «Прости нас за победу, Икари».