Камелия

Гет
R
Завершён
51
Пэйринг и персонажи:
Размер:
48 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
51 Нравится 13 Отзывы 13 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Примечания:
      В закутке, в котором находился Цубаки, было крайне холодно. Сооружение, поделенное на небольшие сектора, располагалось в полуподвальном блоке здания и предназначалось как раз для содержания пленников, хотя больше всего оно походило на подпольную лабораторию, о которой никто не должен был знать: бледно-голубой кафель льдисто бликовал, почти в каждом уголке стены стояли шкафы и столешницы, в которых содержались медицинские инструменты, пространство, овеянное запахом медикаментов, спирта, формальдегида и его собственной крови, имело в центре больничную койку, обтянутую кожей — главным атрибутом комнаты, которым пользовались его мучители. Иногда Цубаки чувствовал помимо этого запах крыс, однако работники С3 следили за тем, чтобы в помещение не проник ни один грызун. Кажется, это был уже его запах — ведь он являлся подопытной крысой в человеческих руках. Заключённый вампир исступлённо забился, пытаясь вырваться по привычке или хотя бы отдёрнуть руку, но тугие фиксаторы толщиной с палец, сделанные из хромированной стали, надёжно удерживали его на месте.       Цубаки плохо помнил, что с ним происходило. Часть воспоминаний словно выпала из памяти, а другая была чересчур призрачной, чтобы он мог хоть что-то понять из этих обрывков. С того дня, как вампир стал пленником С3, он ничего толком не соображал. Среди всех чувств отчётливо и ярко отобразилась, въевшись в каждый участок кожи, на которой были экспериментальные жгущие раны и порезы, лишь ненависть. Глубокая, всепоглощающая ненависть к людям, которые отняли у него свободу. Каждый раз, когда мимо него сновал Цуюки Шухей, наблюдающий с деловитым видом за его состоянием, ему хотелось сломать свои оковы и наброситься на молодого человека, разорвав его в клочья. Этот высокомерный пронзительный взгляд сквозь толщу стекла очков было невыносимо ощущать на себе — всё нутро жгло от возмущения.       «Учитель, если бы Вы только были здесь…» — обессилено разглядывая потолок, мысленно взывал о помощи сервамп Уныния единственному существу, которому было не наплевать на его судьбу.       Вампиру казалось, что он превратился в сосуд сплошного страдания. Туго привязанные руки затекли, в желудке образовалась воронка тошноты, раны, не успевшие зажить, болезненно зудели, горло пересохло и жгло сухостью, как если бы он был под пеклом пустынного солнца. Когда дверь со скрипом отворилась, Цубаки поморщился и крепко зажмурил глаза, когда их резануло резким свечением — его глаза со временем привыкли к тьме и теперь остро реагировали на самый малейший проблеск света. В комнату вошёл Цуюки, важно расхаживающий вокруг сервампа, бросая на него беглые взгляды и записывая что-то в блокнот. Цубаки тихо рыкнул, раздувая гневно ноздри — один вид человека, мучившего его, заставлял его плавиться в огне злобы и ненависти. Он снова оценивающе разглядывая вампира, делая заметки о его состоянии, и скользил таким холодным и надменным взглядом по нему, что по телу Цубаки пришлась нервная дрожь. Он бы ни за что не посмел даже взглянуть в его сторону, будь сервамп на свободе, а не на привязи, как пёс, вроде тех, что работали на шатена. Один из них часто навещал его, называя Цубаки приторным голосом «Лисичка-чан», и всё время близко склонялся к нему, дразня и рассказывая нелепые вещи. Дни, проведённые в С3, были для него настоящим адом, который невозможно было описать словами. Для рассказа не хватало даже криков, какие запечатались в этой тесной каморке, ставшей омерзительной клеткой для Цубаки.       — Внешне всё как обычно, ничего не изменилось. Как ты себя чувствуешь? — буднично обронил Шухей, будто интересуясь не состоянием полумёртвого вампира, а болеющего безобидной простудой приятеля.       От его обращения Цубаки скривился, словно проглотил кислый лимон, и демонстративно промолчал, буравя молодого человека презрительным взглядом. Шухей устало вздохнул, убрав ручку в грудной карман на белоснежной форме С3.       — Не хочешь говорить? Ты ведёшь себя как избалованный ребёнок. Тебе же будет лучше, если ты согласишься сотрудничать с нами, — поставив очки, предупредил шатен, бегло оглядев заключённого.       Цубаки оскалился, делая подобие зловещей улыбки, и насмешливо ответил:       — Что такое? Охотник разочаровался в своих собачках и решил от безысходности попросить помощи у лисы? Ха-ха-ха! — сервамп Уныния надрывно расхохотался; в смехе отпечаталась горечь, прикрытая издевательской насмешкой, чересчур притянутой, из-за чего Шухей закатил глаза — брюнет плохо скрывал свою боль, а эта жалкая попытка разыграть уверенность в себе звучала по-детски нелепо. Цубаки замолк, резко опустив потяжелевшую голову; в виски ударила болезненная пульсация, а смеяться уже не было сил. — Совсем не интересно… — и звучало это так горько, так жалобно, что нарисовавшаяся кривая усмешка сервампа дрогнула от собственной беспомощности.       — Что ж, если тебе нравится вести себя подобно клоуну, продолжай, — холодно бросил он через спину, удаляясь за дверь, и бросил напоследок. — Но тебе это не поможет выбраться наружу. И даже не поможет облегчить боль. Ты делаешь себе только хуже.       Когда тяжёлая дверь со скрипом закрылась за молодым человеком, Цубаки фыркнул:       — Тебе тоже не станет легче, если ты выместишь свою ненависть к вампирам только на меня. Нас ещё много… Ты ещё не видел старшего брата, — он зловеще ухмыльнулся и, вспомнив о ненавистным «Сонном Дьяволе», его зрачки расширились от бешенства, пока в вену вампира не ввели длинную толстую иглу.       — Пора ещё кое-что протестировать, — раздался над ухом ехидный голос ассистента Цуюки.       Цубаки хотел вцепиться в горло этому юнцу, но внезапная тяжесть в теле не позволила ему даже пошевелить пальцем. Перед глазами всё растекалось, расплывалось, он видел лишь зыбкие силуэты перед собой. Даже человек в белом халате, склонившийся над ним, казался бесформенным бледным пятном. Руку пекло, боль то и дело простреливала его до кончиков пальцев. Вокруг него рокотала речь других подоспевших прихвостней С3, и всё это воедино сливалось, напоминая гудение разъярённых ос. Кто-то схватил его за волосы, вынудив задрать голову и издать приглушённый рык, и насильно сунули меж его бледных губ тонкую трубку, имеющую привкус спирта. Цубаки в ужасе широко распахнул глаза и задёргался в конвульсиях, когда в рот брызнуло нечто отвратительное и густое. Он даже не мог понять, на что это походило, но вкус этого вещества был тошнотворным и вызывал соответствующие ощущения.       — Тихо-тихо, лисёнок, осталось совсем немного. Мы просто проверим реакцию твоего организма и оставим в покое. Может быть, — пропел женский елейный голос.        Тошнота в желудке усилилась, скрутившись тугим огромным комком. Цубаки ненавидел их. Всех до единого. Одни их голоса наполняли его глубокой горячей неприязнью. Но всё, что оставалось делать пленнику — терпеть их пытки и глумливые слова, сопротивляясь последними силами воли. В моменты, когда над ним проводили эксперименты, он искренне желал умереть. Но что-то всегда останавливало его: либо сама сущность вампира, стойко переносящая почти любые невзгоды, либо мысли о единственном человеке, который подарил ему смысл жизни.       «Я делаю это ради Вас, Учитель… Вы ведь любили меня? Я ведь не одинок? Тогда я буду и дальше бороться за мир, который бы Вы хотели увидеть…» — с надеждой подумал Цубаки, прежде чем закрыть тяжёлые веки, оставив ассистентам полную свободу действий над своим онемевшим телом.

***

      — П-подождите, Шухей-сан, Вы слишком быстрый!       Вслед за стремительно шагающим по коридору шатеном бежала, неуклюже спотыкаясь, молодая девушка, держащая в дрожащих руках стопку важных документов, намертво вцепившись в них, словно от бумажек зависела её жизнь. Цуюки даже не внимал её просьбам подождать и по-прежнему направлялся в нужное место в своём привычном темпе, пока миниатюрная блондинка, как хвостик, неслась за ним так, будто за ней гнались дикие голодные звери, пыхтя и тяжело дыша. Молодой человек остановился в дверном проёме и юная особа, не успев притормозить, уткнулась лицом в его прямую спину. Отшатнувшись, она жалобно простонала и, поморщившись, потёрла пальцем переносицу, жалуясь на боль. Цуюки повернулся к ней лицом и его кофейные глаза, сверкнувшие льдом, встретились с её малахитовыми — испуганными и наивными, как у несмышлённого дитя.       — Будь расторопней, Ханако, — его ледяной тон пронзил девушку, съёжившуюся перед ним, подобно загнанному в угол зверьку. Она стушевалась и виновато отвела от начальника взгляд, а затем резко приободрилась.       — Да ладно Вам, Шухей-сан! — оживлённо воскликнула блондинка и слегка, почти неощутимо хлопнула ладонью Цуюки по плечу, желая разрядить атмосферу. — Вы же не на гонках, чтобы так бежать. Или всё-таки записались на участие и теперь тренируетесь в тайне от всех?       Шухей, не оценив шутку подчинённой, обвёл её мрачным взглядом, как если бы она сказала что-то лишнее в адрес его личности. Под буравящим взглядом шатена Ханако потеряла жизнерадостный настрой и снова испуганно сжалась, неловко сминая пальцами края собственной блузки.       — Ты уже неделю работаешь здесь, но так и не взялась за ум, — с его уст последовал тяжёлый вздох, от которого юная особа ощутила стыдливый жар на щеках. — Пора бы уже понять, что С3 — это общество взрослых, которое требует от тебя ответственности. Неужели это так сложно?       — П-простите… — Ханако быстро опустила голову в извиняющемся жесте и приложила прохладные ладони к горящим щекам, нетерпеливо сминая их, желая поскорее избавиться от румянца.       — Мне не нужны твои извинения, — холодно отрезал шатен. — И называй меня Цуюки-сан. Я не разрешал тебе обращаться ко мне по имени.       — Кстати, Шухей-сан, — она снова намеренно проигнорировала его просьбу об обращении, на что молодой человек закатил глаза; эта прямолинейная девчонка, чаще всего зависимая от своих удобств, была неисправима в своей непосредственной натуре, — куда мне сложить эти бумаги?       — Не бумаги, а документы, — раздражённо поправил её Цуюки. — Не говори о чём-то важном так небрежно.       — Можно подумать, Вы идёте с ними на свидание, — хихикнула блондинка, но тут же замолкла под неизменно холодным взглядом Шухея. — Я х-хотела сказать, что сейчас же обустрою для них все удобства на Вашем столе! Можете не беспокоиться за свои бумаж… документы! Эти ч-чудесные, важные и очень красивые документы будут в целости и сохранности! Вам поставить романтические свечки? Ой, то есть… Я хотела сказать, что уже ухожу! — запинаясь и нервно улыбаясь, пропищала девушка, едва не выронив из рук свою ношу, и, словив угрожающий взгляд Цуюки, она снова крепко прижала бумаги к груди и поспешила удалиться из поля зрения начальника.       «Проблемная девчонка…» — фыркнул Шухей, смотря ей в след, и вернулся к своим делам.       Нобухико неслась со всех ног, метаясь взглядом на каждую мелькающую дверь; узкий коридор предстал бесконечным лабиринтом, в котором она должна была найти нужную комнату. Ещё не успев привыкнуть к рабочим условиям, ассистентка всё также, как и в первый день, изучала по-новому рабочее место и не смотрела под ноги, боясь пропустить нужную табличку на двери. Запутавшись в ногах, она рухнула на пол, выронив все документы. Некоторые из них приземлились подле её тела, а другие, скользнув, проехались дальше.       — Сейчас же вернитесь на место, непоседы! — пробормотала зеленоглазка, не обратив внимание на свой конфуз, и как ни в чём не бывало поднялась на ноги, собирая бумаги с пола. — Хм, а где ещё один листок? — почесав указательным пальцем макушку цвета восходящего солнца, задумчиво спросила она у самой себя, растерянно озираясь по округе. — Шухей-сан лишит меня зарплаты и повесит на этих же бумагах. Но если выбирать между ними, то первый вариант расстраивает меня больше, — уныло протянула она, устало склонившись и повесив руки, мысленно считая последнюю сумму своих наличных.       Бродя по коридору ещё несколько минут в поисках недостающего документа, она наконец-то наткнулась на него возле одной из двери, радостно захлопала в ладоши, подбежала к листку и, подняв его, принялась шутливо отчитывать неодушевлённые предмет, тыкая в него пальцем:       — Вот где ты был, негодник! Нельзя так пугать взрослых! Шухей-сан бы сейчас… — Нобухико, неожиданно замолкнув, замерла и перевела любопытный взор на ту самую дверь, у которой она нашла документ.       Девушка впервые наткнулась на неё; обычно все они были подписаны, чтобы работники не путались, но данный объект остался без таблички. Сначала это насторожило Нобухико, но уже через несколько минут в ней взыграла её по-детски любознательная натура, готовая к приключениям. Она исходила из самых глубин и её отростки, пустившие корни в почву желаний блондинки, взяли над ней вверх, заставив ту поддаться импульсу и накрыть ладонью дверную ручку, обещающую открыть особенные секреты.       — Ху-ху-ху, а вдруг это тайная комната Шухея-сана, в которой он уединяется в свободное время и просматривает неприличные журналы? — тихо засмеялась она, прикрыв другой ладошкой рот. — Всем ведь мужчинам свойственно иногда делать такое.       Прежде чем войти в дверь, Ханако подозрительно сузила глаза и огляделась. Не найдя свидетелей, она подкралась и вошла в дверь, быстро захлопнув её за собой, и прижалась, уперевшись в неё руками, к ней с обратной стороны, прислушиваясь краем уха к происходящему за ней. Убедившись, что она осталась незамеченной, блондинка облегчённо выдохнула и принялась исследовать незнакомое помещение. Щёлкнул рубильник и комнату овеяло тусклым светом. Стойкий запах медикаментов и спирта тут же ударил ей в ноздри, и блондинка, поморщившись, помахала перед собой рукой, пытаясь отогнать от себя вонь. Повсюду стояли серебряные столешницы, на которых были инструменты, предназначенные для оперирования. На полу валялись использованные комочки ваты, увлажнённые мерзко пахнущим веществом и кровью. Нобухико стало не по себе от вида комнаты.       «Не так я представляла себя место, где Шухей-сан может расслабиться. Может, у него какой-то извращённый фетиш? У гениев ведь всегда творится что-то страшное и ненормальное в голове» — предположила блондинка, пытаясь успокоить бешеное биение сердца, вспугнутое ужасающим зрелищем, больше напоминающим сцену из фильма ужасов.       Задумавшись, она случайно задела огромные ножницы и те упали со звоном на пол. Подпрыгнув на месте, Ханако издала облегчённый вздох, осознав, что шум начался из-за её врождённой неуклюжести. Но, взглянув на ножницы, она снова оцепенела; острие с крохотными острыми зубчиками тоже было покрыто ещё свежей кровью. Девушка зажала рот, подавляя рвотный рефлекс.       «Да что тут происходит?» — не скрывая паники, обеспокоенно думала она, чувствуя головокружение и плохое предчувствие.       Совладав с ужасом, она твёрдо настроила себя на изучение этого места. Происходящее здесь постепенно начало наводить на неё недобрые догадки, но, несмотря на ледяной страх, Ханако была готова идти до конца, если это только поможет ей раскрыть все тайны организации, в которой она состоит. Оглядевшись более внимательно, она неожиданно остолбенела. Ноги девушки, сделавшись ватными, затряслись в области коленей, глаза широко распахнулись, всё тело задрожало, а рот, не переставая, открывался и закрывался в попытке вытащить подходящие слова.       — Боже мой! — обескураженно воскликнула она и подбежала к молодому черноволосому человеку, лежавшему в углу.       Он был в смирительной рубашке, но при всём этом его дополнительно обмотали ещё тремя ремянями, которые находились на шее, груди и ногах, стягивая тщедушное тело парня, голова была опущена, весь он был обклеен электродами, но само оборудование, проверяющее состояние организма пациента, было отключено. Брюнет не двигался, не дышал, был весь белым, как чистейший снег, и походил на изысканный труп. Нобухико хотелось закричать от ужаса, но, вспомнив о том, что её услышат, она вовремя прикрыла открывшийся рот похолодевшими ладонями. Ей стало дурно от увиденного, ноги, вернувшись к прежнему состоянию, норовили сбежать из зловещего места и из самой организации. Но её глубинный альтруизм не позволил оставить пострадавшего в последний момент. Даже если он мёртв, он должен быть похоронен в подпольной лаборатории. Это ужасно, чудовищно, бесчеловечно… Пока девушка, превозмогая леденящий ужас, двигалась к парню, она с трудом сдерживала рвущиеся наружу слёзы испуга и разочарования. Всё это время она работала на людей, которые проводили жестокие эксперименты над другими… Пока она улыбалась, веселилась, дразнила начальника и проводила перерывы на обед с мастерицей Нобель, где-то в другой комнате кто-то надрывно кричал, а она не слышала. Осознание происходящего медленно накрывало её свинцовым покрывалом, укутывая гневом, безысходностью и отчаянием. Ханако уже не могла сдержаться — слёзы, одна сейчас другой, молниеносно стекали по её щекам, как капли беспощадного дождя. Чем ближе она становилась к молодому человеку, тем страшнее ей становилось, тем сильнее полоснул по сердцу озноб страха, тем чётче становился внутренний голос, призывающий сбежать из этой пыточной камеры.       «Боже… Как так можно…?» — всхлипывая, думала она, кусая от волнения губы, глядя затравленно-жалостливым взглядом на пленника.       — Ты… ты в порядке…? — осторожно подала она дрогнувший голос, желая убедиться, жив заключённый или нет. — Боже, бедный человек… Что они с ним делали?       — Ты назвала меня человеком?!       Внезапно комнату разразил надрывный смех. Нобухико отскочила от парня, который, резко подняв голову, засмеялся во весь голос, обнажив белоснежный жемчуг зубов с двумя длинными клыками, подобным рыцарским клинкам, готовым вонзиться в жертву и вытеснить из её груди душераздирающий крик. Ханако, не отрываясь, смотрела поражённым взглядом на ожившего человека.       «Человека ли…?» — эта мысль, засевшая в корке мозга, вызвала головную боль и призвала многочисленные комки, застрявшие в девичьем горле.       — Ты назвала вампира человеком… Хах… — брюнет, сотрясаясь, продолжал смеяться, и с каждой секундой его смех стихал, пока он не выдал уже безучастным голосом. — Как скучно…        — Ч-что? — Ханако подумала, что ей почудилось услышанное, и вместо того, чтобы переспросить, она осведомилась о совсем другом. — Ты… Т-ты живой? Всё… хорошо? — медленно спрашивала она, пытаясь за отведённое для себя время прийти в себя и переваривать произошедшее.       — Ещё лучше! — снова расхохотался молодой человек. — Додуматься спросить у вампира, который уже давно помер, живой ли он… Ха-ха-ха! — брюнет запрокинул голову, издавая безумный хохот; собственный гогот закладывал уши. Блондинка, обескураженно смотря на пленника, попятилась назад.       «Он потерял рассудок? Так на него повлияли эксперименты в С3? Бесчеловечные ублюдки! Разве можно быть такими…»       Нобухико не успела закончить мысль, как на неё уставились два ярко-алых, как кровь, глаза. Такого насыщенного красного цвета попросту не существовало в природе. Зеленоглазая смотрела в упор на них, не находя слов и даже действий. Они приковали её к месту, как демоническое наваждение, и вынудили хватать урывками воздух. Было в них что-то по-магически притягательное и по-дьявольски отталкивающее. И нечто невероятно тяжёлое. Неизвестный груз, отражённый в его пустом взгляде, заставил покрыться светлую, как грецкий орех, кожу девушки обильными мурашками.       — Ты новенькая собачка С3? Для гончей выглядишь жалко, — скривив губы в сардонической усмешке, сказал Цубаки, буравя нарушительницу своего спокойствия мрачным взглядом. — Что тебе понадобилось от меня? Надо мной уже достаточно поиздевались и я получил заслуженный отдых. Или ты хочешь потешить своё самолюбие в одиночестве? — с напускным ехидством поинтересовался вампир, разглядывая исподлобья названную гостью.       — Н-нет, нет! — судорожно начала оправдываться она. — Я пришла спасти тебя! Я не знала, что С3 держит кого-то в плену, честное слово! Я… Я сделаю всё, чтобы освободить тебя. Подожди немного, я сейчас найду способ…       Ханако стала торопливо озираться вокруг, ища хоть что-нибудь, что могло бы помочь пленнику, но паника, овладевшая её разумом, позволяла лишь бездействовать и бороться с ворохом неразборчивых мыслей вместо того, чтобы опробовать риск. Наблюдая за нервными метаниями девушки, словно попавшей в капкан, Цубаки натянуто расхохоталась, введя блондинку в ещё больший ступор. Воздух толчками вырвался из его горла; смех едва не удушил вампира.       — Давно мне не было так… — в перерывах между смехом бормотал он, пока не оборвался на апатичной ноте, — скучно. Кто ты вообще такая?       — Сейчас это не важно! — Ханако, растерянная и выбитая из колеи, почти закричала на него, но тут же стыдливо притихла. — Я попробую вытащить тебя отсюда… Только не дёргайся, ладно?       Поджав до боли губы, чтобы усмирить внутри себя бьющийся страх, Нобухико нерешительно припала руками к чёрным проводам электродов и попыталась выдернуть их. Но паника, снова завладев остальными чувствами, приказала отступить. Осознание собственной беспомощности прошибло холодным потом. Ханако задрожала, её руки, которые она отстранила и прижала к груди, затряслись, как в лихорадке. Слёзы хлынули с новой силой, блондинка, шумно всхлипывая, прижала ладони к покрасневшим опухшим глазам, которые саднило и болезненно пощипывало, будто кто-то брызнул ей в зрачки лимонной кислотой. Цубаки слышал, как сквозь шмыганье носом она жалостливо бормотала себе под нос о том, какая она слабая и что она запуталась. Он непонимающе поднял бровь, ощутив укол безграничного удивления. Эта особа не была похожа на других работников, которые, видя пойманного и беззащитного вампира, с одержимостью разглядывали его, как товар на аукционе, трогали его, глумились над ним, издевались, с особым трепетом проводя эксперименты с его выносливым телом, действуя не по приказу Шухея, а по собственной воли, получая удовольствие от результатов. Обиженный и раненный людьми, он не мог найти в себе силы поверить ей. Цубаки ощущал в ней подвох и это ощущение, разрастаясь и пуская корни в сознание, вынудило его истерически засмеяться над её плохой игрой в хорошего и особенного человека. Мимолётное чувство надежды и неясного трепета сдуло ветром логики; нет, она, работая на С3, не может быть невинной. Здесь нет места для таких людей. Это пекло ада, куда попадают только прогнившие души людей, подсобящих главному чистокровному дьяволу — Тайши Тоуме.       — Зачем ты вошла сюда без разрешения? — тишину комнаты разрезал строгий голос Цуюки, пепелящего взглядом подчинённую. — Уведите её, — он кивнул двум ассистентам, стоявшим за его спиной, в сторону блондинки.       — Нет, подождите! — она, находясь во власти двух парней, схвативших её за локти, начала рьяно сопротивляться, когда её буквально грубо поволокли, как ненужную вещь, к выходу из отсека. — Шухей-сан, Вы должны мне всё объяснить! — кричала она, отчаянно мотая головой.       Но физическая сила парней, превосходящая её, выволокла одним порывистым движением девушку за дверь, которая тут же закрылась за ней с неприятным лязгом. Оставшись наедине с Цубаки, шатен направил на него пренебрежительным взгляд.       — Давил на жалость? — буднично обронил Шухей, делая очередные записи в блокноте. — Для вампира это низко, не считаешь?       Хлёстко, как оплеуха, несмотря на напускно бесцветный тон Цуюки; сервампу не нужно было быть проницательным, чтобы услышать в ледяном голосе глубоко засевшую ноту безграничного презрения и глубинного ехидства, сравнимого только с ядом кобры. Ядовитый плевок попал прямо по гордости Цубаки, но его лицо не выразило возмущения. Вместо этого оно напряглось небрежной ухмылкой, хотя для того, чтобы не вцепиться в горло оппоненту и не задушить его ремнями, которые сейчас ограничивали свободу вампира, понадобилась вся сила воли, оставшаяся у брюнета.       — А ты решил устроить разнообразие и послал ко мне эту новую дворняжку? Да только она отвратительно строит из себя Божьего агнеца. Если ты думал, что я начну сотрудничать с С3 благодаря её мнимой сострадательности, то ты проиграл. Мне никогда ещё не было так скучно, — Цубаки сощурился, издевательски оскалился, обнажив два выпирающих клыка, и с вызовом посмотрел прямо в расширившиеся от скрытой злобы зрачки Шухея.       Провокация усилием воли осталась без внимания; Цуюки опустил взгляд, скрывая за толщей очков напряжение во взгляде, и устремился к выходу, бросив напоследок:       — Сопротивления ничего не дадут тебе. До окончательного сломления осталось недолго. Вампирам не место в нашем мире.       Цубаки знал, что сейчас Цуюки, стоя за дверью, содрогается от кипящей в сердце ненависти. Его отца убил вампир и теперь он жаждет мести. Уязвимость врага, ощутимая на расстоянии, заставила заразиться сервампа злорадным смехом. Но уже через несколько секунд, вспомнив о своей слабости, он замолк, повесил голову и уставился пустым взглядом в пол. «Совсем не интересно» — с горечью, осевшей пеплом на языке, безнадёжно думает вампир. А Шухей, сжимая кулаки до побеления костяшек, идёт вперёд, и каждый шаг отдаётся тяжестью и кривым оскалом на лице. Ханако прижали к стене, как сошедшего с ума пациента, но, видя мимо проходящего начальника, даже не удосужившего её взглядом, она чувствует, как внутри разрастается и множится злость, которая заставила воспрянуть её дух. Словно получив второе дыхание, Нобухико дёрнулась так сильно, что её руки выскользнули из схватки ассистентов, и она рванула со всей мочи к Цуюки, вынудив его остаться на месте мёртвой хваткой, сцеплённой на его запястье.       — Что это значит, Шухей-сан?! — надрывно кричала она, заливаясь слезами, и всё сильнее тянула на себя его руку так, что молодому человеку стало нестерпимо больно. — Почему Вы держите в плену человека?!       — Он не человек, — сухо отвечает шатен и, когда обескураженный взгляд блондинки упёрся в его лицо, он вытащил одним рывком руку из её расслабленных пальцев. — Вампир.       — Вампир…? — удивлённо сорвалось с девичьего языка, и слёзы застыли на месте. — Я знала об их существовании, но о том, что С3 проводят над ними эксперименты… Почему? Зачем? — поражённо лепетала девушка, умоляя дать ответы на свои вопросы.       — Зачем тебе это знать? — устало осведомился Шухей, буравя подчинённую тяжёлым взглядом. — Твоя работа заключается в сборе документов, а не в бесполезных распросах. Занимайся своей работой и не лезь не в свои дела.       Ханако показалось, что ей дали звонкую пощёчину, и она по инерции приложила ладонь к щеке. Удара не было, но она чувствовала под пальцами жар. И этот жар расплылся по всему телу, как раскалённая лава. Весь её мир раскололся на мелкие осколки, рухнув прямо к её ногам, без возможности снова собраться воедино. Её трясло, как при высокой температуре, и яд безысходности подкатил к горлу, вырвав из него судорожный крик:       — Так нельзя! — кулаки сжались с такой силой, что пульсирующие от яростного возбуждения вены на руках вздулись и почти вылезли наружу. — Кто дал Вам право распоряжаться их жизнью? Они тоже живые существа! Не Вы их создали, а Бог, который посчитал нужным, чтобы они сосуществовали вместе с нами в одном мире. А Вы ещё и проводите над ними чудовищные эксперименты… Да как такое вообще возможно?! Вы…       — Ты хоть знаешь, что они из себя представляют? — пренебрежительно прервал её Цуюки, раздражённо опустив брови. — Они дикари, которые убивают людей. Любой из нас может стать их жертвой. Он сервамп — тот, кто создаёт вампиров, и мы поймали его для того, чтобы он не угрожал человечеству. Эксперименты даны на то, чтобы проверить, что может сломить вампиров. Хотя, учитывая, что он высшего класса, его будет трудно изучить — слишком стойкий.       — Вы говорите о нём, как о вещи! — не унималась Ханако, живущая своей философией. — Зачем сразу применять насилие? С вампирами можно договориться, я уверена! Я всегда была против войны и готова отстаивать свою точку зрения. Вы же учёные! Создайте какой-нибудь препарат, который избавит их от необходимости убивать людей. Не надо так над ним издеваться!       — Ты до безобразия глупа, — ледяным, пронизывающих тоном отрезал шатен, сверкнув озлобленным взглядом; детские тирады этой наивной девчонки ему порядком надоели до такой степени, что он едва не потерял контроль над своей чашей гнева, которая начала закипать и энергично бурлить, выплёскивая содержимое. — Не лезь не в свои дела. С3 лучше знает, как решить проблему с вампирами. Своё детское мировоззрение оставь при себе. Пора уже повзрослеть. Ты же хочешь спасти свою мать от смерти?       Хитрый блеск в его глазах пронзил ядовитой стрелой сердце блондинки; он надавил на её уязвимое место, и её броня разом рухнула на землю, оставив Ханако обнажённой и беззащитной. У неё больше не осталось аргументов. Будто кто-то ударил её со всей силы по затылку и лишил памяти, а когда она очнулась, все мысли свелись лишь к родному человеку, ради которого она устроилась на эту работу, желая заработать средств на лекарства. Нобухико мелко задрожала, залилась слезами и обхватила себя обеими руками, пытаясь совладать с тем, чтобы не упасть в обморок от навалившихся на неё бед. Колючий взгляд Шухея обуял зимним холодом. Внутри всё перевернулось вверх дном. Дыхание стало сбивчивым, будто она совершила пробежку на огромной площадке. Ханако стало дурно от того, что её начальник, к которому она проявляла лояльность, оказался подлым человеком, способным оказать на неё подобное давление. Ей казалось, что даже её враг не смог коснуться этой темы. Но, как оказалось позже, тем врагом, который смог это сделать, оказался её близкий. Зеленоглазая пошатнулась, как хмельная, ощутив головокружение от накатывающих эмоций, разом разрушивший её мир.       — Мне не хотелось поднимать эту тему, Ханако, но ты не оставила мне выбора, — голос звенел неискренним сочувствием. — Где ты ещё найдёшь такую лёгкую работу, где тебе будут платить большие деньги? Пока ты будешь начищать в каком-нибудь магазине обувь, куда тебя только возьмут, твою мать отойдёт в другой мир, а ты заработаешь только жалкие копейки, которые даже не потратишь на хлеб. Здесь у тебя хотя бы есть шанс. Если не хочешь упустить его, держи рот на замке и забудь об этом вампире. Не заикайся больше о нём и я не уволю тебя. Тебе всё понятно?       Слова Цуюки обжигали хуже раскалённого клейма. Нобухико поёжилась, всхлипнула и поникла; плечи осунулись, глаза перестали сверкать, стали пустыми, как если бы на них оказалось бельмо. Слёзы горячими струйками хлынули из глаз, пытаясь облегчить агонию, но лишь усилили её. Онемевшая, потерянная, безрадостная и обречённая, Ханако, как марионетка на нитках Шухея, пробормотала, как по приказу:       — Да, Цуюки-сан…

***

      Всё было на своих местах: строгий и требовательный Шухей, энергичная Нобель, пытающаяся поднять всем настроение, рутинная работа и куча бумаг, которые пыталась разобрать Ханако. С виду всё казалось привычным: тот же коридор, те же лица, то же настроение на каждый день… Однако Нобухико знала, что ничего не станет прежним. Мир отныне выглядел теперь совсем по-другому: небо отныне казалось вечно серым и рыхлым, как плесень на хлебе, и гнил он так, будто за пепельными облаками лежал покойник, а на людях в С3 были искажённые маски — не их прежние лица, когда-то радовавшие Ханако, а плохие театральные маски, чьи трещины открывали вид на их истинную сущность. Нобель всё время скакала вокруг блондинки, пытаясь рассказать о своём новом изобретении, но Ханако была в своём мире — совсем отрешённая, безразличная ко всему, пропускающая мимо ушей каждое слово подруги. Идя по коридору, Нобухико невольно вспоминала о той злосчастной двери, за которой находился пленённый вампир. Его лицо преследовало её, как кошмарный сон, навеянный злым демоном. Худое, измождённое существо, затравленно забившееся в угол, воспалённые глаза, затянутые мутной пеленой непролитых слёз, тёмно-фиолетовые синяки под ними, бескровные губы, спутанные волосы, небрежно висящие на лице.       «Что он сейчас делает? Как себя чувствует? О чём думает? Как часто проводят над ним эксперименты? Могло бы ему стать лучше, если бы кто-то навещал его, попытался заговорить с ним?» — вопросы, один за другим, прыгали в голове, вызывая пульсирующую боль в висках и зудящее беспокойство в сердце.       — Ладно, Хана-чан, пойду заваривать кофе Локи-куну, — пролепетала её собеседница, торопливо бегущая в свой кабинет. — Кофе ведь не долго заваривается? Надеюсь, не переборщу, как тогда, — она махнула на прощание рукой подруге, которая оставила без внимания данный жест, и скрылась за белой дверью, чей хлопок привёл Ханако в сознание.       Она остановилась возле кабинета Цуюки, замерла и вгляделась в табличку с его именем. Зеленоглазая поймала себя на печальной мысли, что уже не сможет больше воспринимать Шухея, как уважаемого начальника и возможного друга, как Изуна, которая так часто говорит о нём непосредственные вещи, всегда умилявших впечатлительную Нобухико. Она больше не называла его озорным тоном «Шухей-сан». Отныне между ними возвёлся барьер, не пропускающий сквозь себя нить беззаботного общения; формальность стала её ответом на раскрывшуюся перед ней тайной. Шухей вышел из своего кабинета, встретившись взглядом с подчинённой — теперь они оба пронзали друг друга недоверием, холодом и разочарованием. Изменения не оставили никаких следов в сердце Цуюки, а Ханако каждый раз поджимала губы, подавляя отчаянный плач и противоречивую грубость.       — Отнеси эти документы в шестой отсек, — он передал ей стопку бумаг, которую девушка, опустив взор в пол, приняла с нерешительностью, с дрожью в руках и голосе.       — Да, Цуюки-сан, — безучастно слетело с девичьих уст, оставив послевкусие неразделённой грусти, и быстро растворилось в воздухе неторопливым топотом невысоких сапог.       С каждой секундой, приближаясь к нужному месту, блондинка сокрушённо ловила себя на одной ужасной мысли: как же быстро может измениться человек, чей красочный мир пал хрупкими осколками под тяжестью противоположной реальности. Она заметила, что больше не цеплялась за документы, не говорила так долго и без перерыва, что потом болело горло, не проявляла привычную себе неряшливость. Она словно слилась с настоящей атмосферой, которая находилась по ту сторону розовых очков, которые были всё это время на ней, как защита от внешнего мира, и стала такой, какой хотело видеть её начальство: покорной, немногословной, точной в движениях, аккуратной и безэмоциональной. Она стала взрослой. Больше всего Ханако боялась стать такой, потому что взрослые в её представлении были бездушными личностями, помешанными на своей работе. Она готова была сойти с ума от горя, когда почувствовала, что стала именно такой.       Нет, не всё было потеряно. В сердце слабо тлела тяга проявить сентиментальность. Что-то, как потусторонняя сила, влекло её к той самой двери. Безучастный взгляд упрямо цеплялся к тому самому месту и преобразовался снова в живой — искрящийся любопытством и сочувствием. Нобухико пыталась сопротивляться внутреннему зову, но человечность оказалась сильнее; небрежно бросив документы на стол, она стремительно, как гулкий ветер, рванула вперёд, так, словно её кто-то насильно тянул вперёд. Но, оказавшись возле зловещего отсека, блондинка засомневалась; что она скажет ему, как он посмотрит на неё? Рука, взметнувшаяся на миг вверх, плавно опустилась обратно, замерла в нерешительности и задрожала, как на морозе. Ханако сглотнула ком в горле, едва протиснувшийся в желудок, и прислонилась ухом к холодной стали. Внутри царила тишина, как на кладбище, и это навело ещё больший ужас на девушку.       — Привет, — негромко начала она так, чтобы заключённый смог её услышать, а лишние уши не подслушать.       «О, чёрт! Так ли мне стоило начинать диалог? Просто так поздороваться с пленником, который столько всего пережил… Да ты вверх гениальности, Ханако! И что он теперь подумает о тебе? Надо было начать разговор по-другому!» — она прислонила руки, сжатые в кулаки, к двери, тихо заскребла ногтями по стали и заскрипела зубами, чувствуя себя неимоверно глупой. «Может, он даже и не ответит…» — уныло повесив голову, пробормотала самой себе Нобухико, уткнувшись лбом в пустую стеклянную раму, где должна была быть табличка с названием кабинета.       — Что тебе понадобилось от меня, дворняжка? Тебе послал Шухей? Или, быть может, ваш главный поводырь — Таиши Тоума? — донёсся по ту сторону недружелюбный, едкий вопрос, от которого Ханако стыдливо поёжилась.       — Нет, это не так… Я… Мх… — блондинка удручённо выдохнула, не найдя оправданий и нужных слов, и стихла под издевательскую усмешку Цубаки.       Она никогда прежде не испытывала такого бессилия. Оно давило на плечи, пережимало горло и переплавлялось в телесную боль. Отпихнуть это было невозможно, даже как-то подавить было непосильной задачей. Время теперь текло иначе — оно загустело, стало вязким и неповоротливым, внутри его потока Ханако ощущала себя ничтожно беспомощной, бесполезной и жалкой букашкой. Она была пустой и казалась в потоке лёгкой ореховой скорлупкой, подхваченной бурным течением. Мир за его пределами размывался, будто оплетённый паутиной, она не видела привычной россыпи энергии, которым когда-то было заполнено пространство вокруг неё, подтолкнувшее её к общению с сервампом. Если несколько минут назад Нобухико чувствовала себя так, будто от неё зависит многое в этом мире, то сейчас она ощущала себя всего лишь крохотной песчинкой, которую в скором времени развеет, как пепел, отчаяние реальности. Она прижалась одной щекой к ледяной двери, пытаясь отрезвить себя холодом, а рукой дала себе лёгкую пощёчину по другой. Бесполезно; мысли по-прежнему текли сквозь неё.       — Мне жаль, что ты оказался здесь, — только и смогла вымолвить она, как крик души, но тут же пожалела о сказанном. Любое слово, адресованное пленнику, казалось бессмысленным и нелепым, лишённым всякой логичности.       — И что? — голос вампира звенел безразличием. — Я должен сейчас пасть ниц к твоим ногам за то, что ты проявила ко мне сострадание? Мне не нужна чья-то жалость. Особенно от человека. Рано или поздно я сотру вас всех с земли.       — И я пойму тебя… — неосознанно вырвалось у Ханако, и уже дальнейшие слова она начала произносить на автомате. — Я могу понять твою ненависть к людям. Они лишили тебя свободы и, возможно, всего, что было тебе дорого. Они боятся того, что не похоже на них, воспринимают это за угрозу. То же самое и с вампирами. А ведь ты не виноват, что родился таким. Глупые… Они очень глупые и тщеславные! Да, я тоже человек, но я не могу спокойно смотреть на то, как страдают другие. Я стараюсь понять их и вижу, что мы в чём-то похожи, что мы могли бы решить всё мирным путём… Вот почему я была против экспериментов. Мне кажется, если бы они только попытались найти с тобой общий язык, мы бы все смогли прийти к лучшему выходу из этой ситуации и обойтись без жертв, — с жаром пробормотала она всё, что лежало у неё на сердце, и замолкла, прерывисто дыша. — Цуюки-сан говорит, что вампиры — жестокие и бессердечные существа, которые не смогут ужиться в одном мире с людьми. Он даже не хочет слышать, что можно создать какую-нибудь капсулу с искусственной кровью, например, чтобы вампиры не убивали людей и питались ею…       — Ха-ха-ха-ха-ха!       — Ч-что? — Ханако обомлела, услышав внутри громкий смех сервампа, и растерялась. — Что я сказала такого?       — Капсула с искусственной кровью! Ха! — Цубаки чувствовал, что сейчас подавится смехом, становилось даже тяжело дышать, но он всё равно продолжал надрывно хохотать, как сумасшедший. На миг ему даже показалось, что стены возле него начали сотрясаться от эха разносимого им истеричного смеха, и ему пришлось прерваться, чтобы заодно отдышаться и прокашляться; горло саднило от смеха, голос начал хрипеть, как у старика. — Скучно. Ты хоть сама слышишь, о чём говоришь? Вампирам не нужна искусственная кровь, они могут насытиться только настоящей, — серьёзно сказал он, просверлив дверь, за которой была девушка, мрачным взглядом.       — Тогда… тогда мы найдём доноров! — не теряя надежды, импульсивно, чуть ли не крича, воскликнула зеленоглазая. — Найдём тех, кому не жалко отдать свою кровь голодающим вампирам. Так мы найдём компромисс и сможем ужиться вместе.       — Ха-ха! Ещё лучше! — Цубаки снова разрывался от хохота. — Ах, ну и скукотища с тобой. Доноры… Хах… Слишком скучно. Должно быть, ты перечитала какую-нибудь фантастическую мангу и теперь разбрасываешься идиотскими фразами оттуда, пытаясь состроить из себя пафосного героя. Совсем не интересно.       — Это не так! — пылко возразила она, задетая жестокими словами сервампа. Ей захотелось немедленно войти в дверь, рассказать ему обо всех переживаниях, доказать, что есть хорошие люди, но… ручка не поддавалась. Ханако несколько раз дёрнула её и запоздало поняла с горечью, что дверь заперта Цуюки. — Я искренне хочу помочь тебе! Я вообще не хочу, чтобы между людьми и вампирами была война! — попыталась она докричаться до брюнета, но тот оставался скептичным к её словам, считая это детским капризом.       — Ты поможешь мне, если уйдёшь отсюда. С тобой скучно, — угрюмо оборвал её вампир, устав от гневных тирад со стороны девицы.       «Помочь? Что ещё придумают эти жалкие людишки, чтобы заставить меня стать податливой зверюшкой С3?» — Цубаки горько усмехнулся; лицо накрыло покрывало глубокой печали и задумчивости. Руки, прикованные в этот раз к спинке стула, крепко сжались в кулак так, что отросшие ногти задели кожу, глубоко вошли в неё, как тонкая игла, которой ему проткнули сегодня вену на тыльной стороне ладони, и оставили несколько красных следов. Боль напоминала о том, что с ним сотворили люди, вторила эхом, что он не должен никому доверять. Сегодняшний эксперимент только подтвердил это: в него воткнули несколько длинных ножей, чтобы проверить скорость регенерации; оружие с чавканьем, поражая суставы и сухожилия, вошла в податливую плоть. Было много крови. До потери сознания Цубаки был уверен, что мог набрать ванну из собственной крови. До сих пор он не мог отойти и покорно ждал, когда затянулся глубокие дыры, в которых уже запеклась алая жидкость. «Учитель, я ни за что не поверю этим высокомерным людям. Я знаю, что они не стоят этого. Ведь только Вы сможете позаботиться обо мне, верно?» — к горлу Цубаки подкатил горький ком, каждый глоток отдавался болью. Он ощутил жалость к самому себе, почувствовав, как глаза начинает застилать прозрачная влага.       Молчание завернуло Ханако в плотный кокон. Ей было стыдно за своё жестокое, бесчувственное безмолвие, но слова больше не находились. Нобухико развернулась, прильнула спиной к двери с такой порывистостью, что заболел позвоночник, но она не обратила на это внимания и, не отрываясь, скользнула вниз, как капля росы, скатывающаяся по стебелькам цветов. Она обвила обеими руками колени и стала покачиваться из стороны в сторону, подобно маятнику, пытаясь собраться с мыслями. Она ощущала, что и сама на грани того, чтобы зарыдать от своего бессилия. Ханако часто заморгала, пытаясь смахнуть с пушистых ресниц слёзы.       «А если… если я просто попробую отвлечь его другой темой? Поможет ли это? Я ведь больше ничего не могу сделать. Я бесполезна. Только и могу что нести всякую чушь. Но вдруг она хоть как-то подбодрит его?» — размышляла она, пытаясь разглядеть сквозь заволокшую пелену пространство перед собой.       — Как тебя зовут? — голос Нобухико звучал скорбно, как бы она ни старалась придать ему иное звучание.       Сервамп ощущал в себе нечто странное, хотя не мог дать этому логичное объяснение; её интерес настораживал и одновременно вызывал другое чувство — ответное любопытство, противоречущее его грубым словам. Ему было непонятно, почему она так интересуется им, почему задаёт вопросы не по теме, почему пытается внушить ему, что она не такая, как все. Это вызывало смех и множество вопросов. Но вампир не позволил себе поддаться искушению, всё ещё продолжая прятаться в своей привычной раковине. Он позволял ей подходить ближе к себе, как кобра, ожидающая подходящего момента для решительного броска, и в точно такой же манере он был готов укусить её на случай, если она окажется такой же, как Шухей и его приспешники.       — Цубаки. И что? — безэмоционально ответил он.       Только в этот раз Нобухико смогла лучше услышать его голос, переслушать его в своей голове, как в повторяющейся мелодии, и ощутить в груди прыжок собственного сердца. Она охнула от неожиданности, по-прежнему чувствуя, как орган, странно реагирующий на чарующий голос вампира, наращивает темп. Она проявила откровение в своих мыслях, сказав, что его голос очень красивый, как у какой-нибудь певчей птицы, и на этой ноте в груди разлилось странное тепло.       — Как камелия? Моя мама любит эти цветы, — она почему-то радостно улыбнулась, ощутив внутри себя лёгкость; он шёл хоть на какой-то контакт и это уже взбодрило Нобухико, потерявшую всякую надежду. Девушка подловила пальцем упавшую слезу, небрежно смахнула её и продолжила; её голос дрожал, но уже не так сильно, как прежде. — Красиво. А меня зовут Ханако. Если соединить наши имена, получится «Цветочная камелия». Мило, правда?       — Это был какой-то каламбур? Тогда прозвучало очень скучно, — устало пробормотал вампир, однако на его губах, вопреки сказанному, нарисовалась тень улыбки. Вместе с тем внутри его пробил озноб удивления от того, что он, кажется, был готов искренне рассмеяться, а не натянуто, как ему было привычно. Нутро затрепещало от мысли, что его мир начинает искажаться в неизвестном направлении.       Ханако задержала дыхание; она больше не ощущала холода, исходящего от его слов, и мысль об этом начала греть, требуя осторожности, которая помогла бы ей удержать шаткий мост их начатого разговора.       — Я читала в твоём досье, что ты любишь мороженое с зелёным чаем. Это правда? — робко спросила она, так плотно прижавшись ухом к двери, словно боясь пропустить хоть одно сказанное слово.       Цубаки промолчал, окунувшись в воспоминания о беззаботном времяпровождении, когда он мог позволить себе в любой момент купить приевшуюся сладость. Его Учитель, трепля сервампа по голове, часто угощал его таким мороженым. На другие вкусы у него не было средств, поэтому он покупал ему со вкусом зелёного чая. Поначалу Цубаки морщился и кривился, жалуясь учителю на странный вкус, но, увидев его снисходительную улыбку, очарованный сервамп решился распробовать угощение, чтобы угодить мужчине. Со временем мороженое с зелёным чаем стала неотъемлемой частью в жизни вампира и единственным напоминанием об учителе.       — Да. Мне не хватало его… — Цубаки неосознанно пустился в ностальгию, обмякнув под её воздействием, словно его железная броня дала брешь.       — Тогда я обязательно куплю его для тебя! — заявила Нобухико полным решимости голосом, поднявшись на ноги.       Брюнет, углублённый в собственные раздумья, ничего не ответил. Его лицо затуманилось, как если бы его окутала невесомая прозрачная вуаль. Ханако не напрягало воцарившееся молчание между ними; она ясно чувствовала, что теперь в нём есть нечто умиротворяющее, словно, несмотря на барьеры, между ними протянулась тонкая нить доверия. Она знала, что если приложить усилия, слабые узелки станут крепче. Шестым чувством Хана ощущала, что всё будет хорошо. От этой мысли она впервые за всё время, которое ей приходилось проводить в переживаниях, искренне и широко улыбнулась, приложив ладонь к двери; как же ей хотелось, чтобы Цубаки за той дверью тоже приложил ладонь в то же место, что и она, и они почувствовали по ту сторону сквозь холодную сталь тепло друг друга. Идиллию прервал голос Шухея, который искал свою потерявшуюся подчинённую. О, если бы она только могла продлить этот миг… Ханако с болью сжала кулак, подавляя разочарование, грозящее вырваться в удар по стене.       — Спасибо за то, что поговорил со мной, Цубаки. Я знаю, что была не достойна этого, но ты всё равно… Ах, просто большое спасибо! — она не знала, что лучше ему сказать и говорила невпопад, эмоционально, жестикулируя, сбиваясь на полуслове. — Я… Я сделаю всё, чтобы тебе было не так плохо здесь… Клянусь. Ты можешь верить мне. Я ни за что не причиню тебе боль, — с жаром и торопливостью лепетала она, пытаясь успеть договорить. — А сейчас мне пора. Я приду ещё, Цубаки, и принесут тебе твоё любимое мороженое. Цубаки… — Ханако мечтательно произнесла его имя, пробуя на вкус; оно плавно и мягко садились на губы, как сладкий мёд. — У тебя правда очень красивое имя. И его значение тоже красиво. Твои родители дали тебе хорошее имя.       Цубаки вскинул голову на отдаляющиеся шаги, и впервые, ощутив трепетное движение в сердце от её слов, ему захотелось, чтобы она осталась. И сказала ещё что-нибудь тёплое о его Создателе, который стал для него отцом. Эти слова разом повторялись в голове о оседали на сердце тягучей сладостью. Энергия набирающими оборот кольцами распространялась по телу. Внутри блуждали волнение, тревога и предвкушение чего-то, о чём сервамп ещё не знал, но ожидание этого отзывались приятными спазмами. Глаза вампира округлились при осознании того, какое опасное направление обрели его мысли, забредя в дебри сентиментальности, вызванной, к его ужасу, человеком. Брюнет мотнул тяжёлой головой; боль в висках снова усилилась, он ощутил, как руки на привязи снова затекли, но при этом к нему вернулся прежний порядок размышлений. Да, так ему было легче — быть загнанным и недоверчивым в угол чёрным лисом, который кусался и подымал на дыбы изящный угольный мех, шипя на каждого, кто посмеет ворваться в его закрытый ото всех внутренний мир.       Он снова сделался печальным и озлобленным на всех. И мысли об этой девушке вскоре утекли из головы, оставив лишь слабый след, который Цубаки пытался стереть другими размышлениями. Так будет лучше. Всё равно скоро к нему придут другие люди и ещё раз докажут, что он для них — всего лишь подопытная крыса. Так и случилось, когда дверь со скрипом отворилась, впустив внутрь режущий глаза проблеск света и ясный крысиный запах, которым пропитался сервамп.

***

      Гладкая и мраморно-бледная кожа Цубаки вздулась ожоговыми пузырями от святой воды, которую ему брызнули на некоторые участки тела для проверки реакции, и лопалась, сходя пластами; влажные раны сочились желтоватой сукровицей и пузырящейся тёмной кровью. К горлу вампира подкатил раскалённым комом истошный крик, когда ассистенты Шухея под его зоркий взгляд, начали орудовать скальпелем, принявшись отрезать податливые кусочки обожжённой кожи брюнета. Боль была настолько острой, что скоба во рту Цубаки погнулась под его давлением, порезала край его языка и пустила в глотку острый медный привкус крови. Собственная багровая влага не утоляла голод, а лишь щипала рот яростнее щёлочи и, падая вниз, нещадно царапала стенки желудка. Несколько образцов тонкой кожи, под которой остались алые кляксы, отправились в стеклянную банку для изучения других работников. Когда операция закончилась, Цубаки резко опустил потяжелевшую голову вниз, пытаясь восстановить сбитое дыхание. Постепенно кожа сохла, морщилась и темнела, облачая руки и ноги сервампа в обугленные перчатки. Шухей осмотрел кусок кожи, зацепив её щипцами, и, опустив обратно в банку, буднично выдал:       — Нам нужно ещё больше образцов. Займитесь этим. И не жалейте воду — всё равно он восстановится, когда мы дадим ему крови. Только не переборщите с этим, иначе снова вырвется на свободу.       Ассистенты разом послушно кивнули и снова взялись за инструменты; прозрачные перчатки работников, напоминающие на ощупь лакричные тянучки, почти полностью запятнались кровью вампира. Цубаки шумно рыкнул, гневно раздувая ноздри; мало того, что обливали его святой водой, разделывали как свинью на скотобойню, так ещё и напомнили о неудачном побеге, когда его пригвоздила к стене электрическими палками ручные церберы Шухея. Он снова ощутил, как в тот день, как ток проник болезненной вибрацией в его тело, задел каждую клеточку, каждый нерв, заставив его онеметь забрызгать пол кровью. Тогда он с трудом отошёл от удара; пальцы постоянно кололо, тело дёргалось, как в предсмертных судорогах, зрачки бешено вращались, а сердце то останавливалось, то резко билось с такой силой, что грудная клетка болела и, как ему показалось, трещала, как сломанная кость.       В следующую секунду перед глазами сервампа полыхнуло ослепительно белым; яркий свет болезненно резанул глаза, отчего Цубаки пришлось крепко зажмурить их и выдавить из себя вымученный крик. На кожу снова брызнули водой и та, поддавшись эффекту, стремительно вздулась и лопнула, брызнув кровью и жёлто-розовой жидкостью. Скальпель проник под обожжённую кожу на плече и срезал лоснящуюся плёнку. Вампир дёрнулся, из-за чего засохшая корка на прошлых порезах потрескалась и начала обильно кровить. Тёмно-вишнёвая, почти чёрная кровь, тягучая, как патока, стекала по его оголённой груди, падала на руки безжалостным ассистентам Цуюки и не застывала, о чём он мысленно просил, возведя глаза, которые застилала мутная пелена, к потолку, на котором плясали языки пламени. Скрипела сталь, удерживающая лодыжки сервампа, и брюнет почувствовал, как они, содранные в кровь, потяжелели; если бы он сейчас попытался сбежать из этой пыточной камеры, он бы устало рухнул на холодный кафель и потерял сознание. Цубаки содрогался, ощущая ледяные изучающие прикосновения людей, и ему казалось, что их грязные пальцы проникли в его внутренности. Желчь подкатила к горлу вампира, ошпарила корень языка и он хрипло закашлял, пытаясь совладать с приступом рвоты. Электроды, прикрепленные к нему, сначала пищали, а затем почти и вовсе стихли. Цуюки направил на панель настороженный взгляд.       — Он теряет сознание. Дайте ему кровь.       Двое молодых людей схватили его за волосы; грубо, порывисто, отчего голова Цубаки мгновенно поднялась вверх по чужому приказу. Рот Цубаки машинально открылся, когда в нос ударил запах крови, наполнился вязкой слюной, а желудок связался в узел, требуя пищи. Клыки мучительно заныли, умоляя быстрее ощутить спасительную влагу, но та не спешила падать на высунутый язык. Ассистенты, будто издеваясь, медлили с кормёжкой, пока Шухей, раздражённо топая ногой, не поторопил их с подачей. В рот сервампа впихнули трубку и кровь настолько быстро полилась из неё, что брюнет не успел отреагировать и подавился; алая влага попала на шею, неприятно щекоча кожу, и предательски медленно стекала вниз. Цубаки заскрипел зубами и, плюнув на всё, с алчностью вытянул губы, глотая кровь и нетерпеливо урча.       — Совсем как зверь, — презрительно скривился Цуюки, наблюдая за пленником, при этом неотрывно делая заметки в блокнот. — Если бы ты согласился сотрудничать с нами, тебе не пришлось бы так низко падать.       — Но зверя всегда можно приручить, — донёсся чей-то хриплый, властный голос, разразившийся своими резкими нотками пространство вокруг Цубаки, который на момент полной слабости ощутил себя в ваакумной коробке.       Таиши Тоума раздвинул губы в надменной ухмылке, смотря на пленника так, будто тот был дешёвым товаром, который мужчина подобрал из жалости, чтобы с ним поигрались его низшие вечно скучающие слуги. Таиши ступал медленно, топот его сапог был настолько громким и отчётливым, что у Цубаки зазвенело в ушах, и мгновение, когда тот надвигался на него, мучительно замедлилось, как в заевшей помехами съёмке.       — Господин Таиши? — Цуюки настороженно позвал начальника, когда тот возвысился над заключённым, но Тоума демонстративно проигнорировал его слова.       Черноволосый мужчина, чья тонкая седая прядь поблёскивала прозрачной проволокой в слабом освещении, вырвал трубку из его рта и, обхватив подбородок вампира двумя пальцами, потянул его вниз. Челюсть Цубаки заныла и непроизвольно открылась; паутинка слюны растянулась между клыками и нижним рядом ровных маленьких зубов. Тоума прижал собственную руку ко рту, обхватил зубами перчатку кремового цвета, облачающую его широкую ладонь, и потянул её зубами, избавившись от ненужной вещи. Обнажённая рука потянулась к раскрытому рту вампира, указательный палец оказался возле клыка сервампа, опробовав подушечкой остроту. Кожа лопнула практически сразу, и тёмная, почти чёрная кровь, обогнала фалангу и опустилась на язык Цубаки. Вампир поморщился, жалея, что не может выплюнуть его кровь. Она как назло ещё долго таяла в его рецепторах, вызывая рвотные позывы, но изрыгнуть содержимое не получалось — наружу выходил лишь сухой кашель. Таиши, довольный своей проверкой, засунул обратно катетер в рот сервампа, отчего тот подавился и закашлялся, обтёр окровавленную руку проспиртованной салфеткой и щёлкнул пальцем. Несколько молодых людей, толкая друг друга, как голодная толпа свиней, поняв сигнал, подняли брошенную перчатку и вернули её владельцу. Они шумно рокотали, как надоедливые мухи, и крутились вокруг главной шишки С3, пытаясь удовлетворить его прихоти. Мужчина лишь обвёл их скучающим взглядом и обратился к Шухею деловым тоном:       — Разве вы не проводили эксперименты с его зубами? Они по-прежнему острые. Я думал, после того, как ты засунешь ему металлическую палку, он перестанет кусаться.       — Его клыки погнулись, но через некоторое время снова стали прежними. Мы ничего не можем с этим сделать, — для доказательств шатен открыл свой блокнот, показав старую запись начальнику об этом эксперименте, на что Таиши неудовлетворённо хмыкнул.       Цубаки помнил, как ему насильно запихали в рот толстую металлическую палку, чтобы посмотреть, насколько крепки окажутся его зубы. Заполненная изнутри кровью, она дурманила, побуждала его прогрызться внутрь и наполнить глоткой, как красным вином, жидкостью, текущую в венах живых существ. Помнил, как болела челюсть, как она заполнялась вязкой слюной, а затем и вовсе онемела. Помнил, как вцепился в палку от безысходности с такой силой, что из глаз посыпались искры, а из груди вырвался протяжный стон. Ему показалось на миг, что клыки потрескались от перенапряжения, потому что он отчётливо слышал хруст. И как только она погнулась, а он потерял в бессилии сознание, у него вытащили эту трубу и всадили в живот электрический прибор, который мгновенно вытащил его из сладкого сна.       — Видимо, этого зверя возможно приручить только кнутом, — ядовито усмехнулся Таиши, напоследок бросив порицательный взгляд на заключённого.       Цубаки прикрыл веки и нервно задышал; как же ему хотелось загрызть до смерти этого высокомерного ублюдка, да только фиксаторы продолжали удерживать его на месте. Он попытался отдёрнуть руку, но та прилипла к месту и начала зудеть; кожа, на которую попали капли святой воды, разъелась и превратилась в расплавленный сыр, который тянулся за ней и обнажал чуть ли не до костей руку. Пришлось мысленно заныть от того, как внутри прострелило чем-то горячим, а затем терпеть поглощающий звеняющий холод, и оставить эту затею. Сейчас он наслаждался временной приятной истомой, растекающейся кровью по венам. Но удовольствие быстро закончилось; трубку неожиданно вырвали изо рта, но не успели убрать, и остатки крови осели неряшливыми пятнами на щеках Цубаки. Он попытался с жадностью собрать её кончиком языка, но ничего не получалсь. Каждая попытка оказывалась неудачной, а язык в конце концов заныл от перенапряжения, грозясь онеметь от изнеможения. Голова сервампа уныло повисла, на губах нарисовался вымученный оскал. Кровь спасла от смерти, но не от ран, которые катастрофически медленно затягивались. Как только кожа начала срастаться, стало ещё больнее, будто кто-то разрывал его изнутри, а затем сшивал обратно, как испорченную плюшевую игрушку.       — На сегодня всё, — безапиляционно объявил Шухей, — мы получили достаточно образцов. Уходим. Позову сюда другого работника, чтобы он убрал здесь беспорядок.       Цубаки морщился, слыша удаляющийся топот ног, и одновременно ликовал — наконец-то его страдания кончились на сегодня. По крайней мере на некоторое время. Сервампа трясло, ему с трудом удавалось дышать. Кровь подсыхала, въедалась в нездорово-красную, будто вспухнувшую, кожу. Желудок всё ещё сворачивался спиралью, умоляя о недостающей добавке, и уныло завывал, как одинокий волк на полную луну. Отросшие чёрные пряди, мокрые от пота и крови, лезли в глаза. Цубаки вскинул голову, силясь отбросить спутанные волосы, которые упрямо льнули к его напряжённому лицу, и вздрогнул, когда пряди отвели в сторону на удивление ласковым жестом. Сервамп собрал всю силу в кулак и отпрянул, как только ему позволило положение, подняв взгляд. Перед ним, опустившись на колени, сидела Ханако — он узнал её даже несмотря на пелену, сквозь которую ясно просачивалось золото её волос.       — Ты такой красивый… — каким-то мечтательным голосом выдохнула она, поглаживая пальцами его гладкий лоб, а в её зрачках полыхнули искры блаженства.       Странно было после всего пережитого получить хоть какую-то ласку; раненный зверь внутри него готов был кусаться, недоверчиво защищаясь от возможного врага. Цубаки вовремя мотнул головой, отгоняя от себя очередное прикосновение девушки, прежде чем его рот сомкнулся бы на её ладони, как месть за собственные страдания. Ханако, осознав неуместно вырвавшуюся мысль, и сама отпрянула, будто её обожгло, стушевалась и притихла, как мышь, не решаясь снова взглянуть на заключённого сервампа. Цубаки хохотнул; хрипло, безрадостно, снова защищаясь, но тут же умолк, вновь вжавшись спиной к стене.       — Как скучно. У тебя отвратительное чувство юмора. Назвать меня красивым сейчас? Это вверх самых идиотских шуток, — криво усмехаясь, сказал он слабым, осипшим голосом.       — Прости… — виновато пробормотала светловолосая, искренне ощущая внутри себя укол вины, который непрерывно колыхался в её груди, в области которой почему-то так быстро забилось сердце. — Возможно, это звучало очень глупо, но… это то, о чём я думаю. Я говорю то, что лежит на моём сердце. И порой я не задумываюсь о том, как это звучит, — она опустила в смущении голову, но затем буквально тут же подняла её и выпалила с жаром, приложив к грудной клетке обе ладони, как в молитвенном жесте. — Но я правда считаю тебя очень красивым, каким бы ты не был! Если человек красив от природы, его не испортят даже… раны, — осторожно заметила она, краснея от собственных прямолинейных слов, которые ей не удавалось контролировать. Ханако была уверена, что сейчас провалится сквозь землю. И она была готова добровольно зарыться в самую глубь, лишь бы не видеть осуждающе-насмешливый взгляд сервампа.       Цубаки ошеломлённо моргнул; она смотрела ему в глаза, а ощущалось, что прямо в душу, и так прямо высказывала свои мысли, что ему становилось не по себе. Он никогда прежде не встречал таких людей, в которых не было ни грамма лжи. Он мог запросто разглядеть их чёрную ауру, покарёженную душу, но в Ханако не было ничего подобного. Цубаки задался вопросом: а разве такое возможно? Люди всегда представлялись ему одинако лживыми существами с корыстными целями, но она не соответствовала его представлениями и, сломав его прежние стереотипы, оставила в его душе непонятный осадок. Он оцепенел от изумления словами девушки и собственной реакцией на них. Разум не хотел мириться с мыслью, что она и в самом деле может оказаться другой, но всё вело именно к этому.       — Обычно люди могут только лгать… Но ты выглядишь честной. Даже слишком, — это всё, что он смог выдавить из себя, всё ещё находясь в некой прострации.       — Я стараюсь говорить только правду, — призналась смущённо Ханако, наконец-то успокоившись от его слов. — Это плохо?       Цубаки промолчал. Тогда Ханако начала невольно блуждать взглядом по его телу, испещрённого порезами. Она старалась не смотреть на его чудовищные раны, боясь задеть больную тему сервампа, но свежая кровь на некоторых участках кожи так и приковывала к себе её обеспокоенный, сострадательный взгляд. Не сумев сдержать в себе инстинкт, Нобухико взяла со столешницы чистую тряпицу, пахнущую перечной мятой, и аккуратно очертила ею линию скул и подбородка Цубаки, который в изумлении поднял на неё взгляд, полный ошеломления и вопросов.       — Пожалуйста, не отталкивай меня. Тебе будет гораздо лучше, если я помогу, — взмолилась она; голос девушки показался Цубаки в этот момент нежнее любой изысканной мелодии, созданной флейтой, он исходил из хрустальной глубины, и сервамп неожиданно для себя замер в ожидании, принимая с немой благодарностью чужую заботу.       Прикосновения походили на материнскую ласку. Цубаки не знал, что это такое, он знал только нежность Учителя, но и та была редкой, больше в какой-то озорной форме, как поощрение шалости. Поглаживания Ханако были такими робкими, ласковыми, что вампиру показалось на миг, что его всегда холодная, как водная гладь океана, кожа прогрелась и превратилась в один сгусток солнечного тепла. Его обдало жаром, как при температуре, начало колоть внутри маленькими иглами, но уколы оказались отнюдь не болезненными. Они просто обращали всё в непривычный жар, от которого всё внутри село и покрывались золотой плёнкой. Даже его затуманенный взор стал ясным, и Цубаки увидел, как девушка робко нависла над ним, ощутил её ниспавшие пряди на своей груди, — они приятно щекотали и отливали жидким золотом, — почувствовал её призрачный запах ромашек. Соприкосновение ударило обоих током; оба дёрнулись, встретившись глазами, и девушка покраснела, в то время как Цубаки оставался бледным, но взволнованным.       — Я… закончила, — неловко, будто стыдясь своей помощи, произнесла она, оборвав затянувшуюся тишину.       Брюнет вырвался из сладкого наваждения и, тряхнув головой, опустил взор обратно в пол, боясь смотреть ей в глаза; она то ли ангел, то ли демон, который сбивал с толку Цубаки и одурманивал его обманчиво осла дикими речами, пытаясь свести вампира с выбранного пути. На лице молодого человека появилась кривая ухмылка; нет, он не поверит ей. Нельзя поддаваться. Она же человек…       — Сколько тебе за это платят? — сервамп едко усмехнулся.       Вопрос прозвучал грубо, насмешливо, отчего Ханако стало некомфортно, но, чтобы не терять настрой, она повернула всё в шутку:       — Скажем так, на лечение радикулита не очень хватает, как видишь, — она демонстративно наклонилась вперёд, и в её спине послышался лёгкий хруст.       — Радикулит? Ха-ха! — брюнет вытаращил глаза, заливаясь громким хохотом, а затем также неожиданно притих, выдав в своей привычной меланхоличный манере. — Скучно. Могла бы что-нибудь получше придумать. Совсем не умеешь шутить?       — Я стараюсь! — обиженно буркнула блондинка, внезапно расслабившись. — Я хочу вызвать у тебя искренний смех. Ведь ты так красиво смеёшься, а если это будет по-настоящему, думаю, твой смех будет звучать ещё красивее.       — Перестань делать мне такие избитые комплименты, — Цубаки неожиданно помрачнел, ощутив внутри мёртвого сердца очередной укол. Подобные реакции в организме приводили его в раздражение. — Мне это совсем не интересно.       — Я говорю то, что думаю, — Нобухико проникла, но не показала этого внешне; на её светлом и ясном лице по-прежнему расцветала, подобно бутону бледно-розовой астры, безмятежная улыбка. — Ещё я слышала, что сервампы могут превращаться в животных. Ты лис? Так тебя называет Цуюки-сан.       — И что?       — Ничего… — Ханако стушевалась, думая, что лучше сказать. — Просто я подумала, что было бы здорово уметь превращаться в животных. Ты можешь творить всякие глупости, но никто ничего не скажет тебе, потому что у тебя милая мордашка. Я бы ничего не сказала милому лису и даже прикрыла бы его, взяв вину за его преступления на себя.       — И сидела бы, например, за решёткой вместо него? — Цубаки иронично усмехнулся. — Неужели тобой так легко манипулировать? Ты странный человек.       — Просто я не могу сопротивляться влиянию таких милых существ, — смущённо призналась зеленоглазая. — А могу ли я когда-нибудь увидеть тебя в образе лиса? — её глаза возбуждённо засияли.       — Зачем это тебе? — с напускным безразличием спросил вампир, однако внутри него что-то непонятно дрогнуло.       — Нуу… — Нобухико замялась в неловкости, не найдя особенную причину; ей просто хотелось увидеть его таким без особой на то нужды. Неясное любопытство, которое так мучительно разгоралось в её натуре. — Ах, это неважно! — она густо покраснела, но по-прежнему тепло улыбалась. — Прости за мою назойливость. Просто… я люблю лис.       Цубаки не понимал её непосредственности, а Ханако пыталась скрыть глубокую печаль за радостью; она действовала по философии, которая гласила, что частая улыбка без причины заразит другого человека и внушит ему повод для счастья. Но сердце продолжало болеть, глядя на ловушку, в которой сидел вампир. Он был похож на грызуна, пойманного в мышеловку. Его измождённый вид оставлял желать лучшего, но при этом Ханако всё равно могла разглядеть в нём красоту. Если бы его только лучше кормили, он был бы…       — Я знаю! — внезапно воскликнула особа и, начав рассеянно рыться в медицинских инструментах, нашла через некоторое время трубку для передачи еды пленнику. — Цуюки-сан оставляет тебя всегда голодным. А эти раны… — она жалостливо оглядела каждый порез, чувствуя его боль, как свою; тело девушки сдалось внутри в тугой комок, стоило ей ощутить на себе каждую рану. — Они быстрее затянутся, если я дам тебе немного крови.       Вампир не мог найти слов; ошеломление сковали его, лишило умения разговаривать, глаза непроизвольно округлились, а в зрачках застыло безграничное, даже безумное удивление. Мысли то сбивались в кучу, то разлетались, как стая напуганных птиц. Цубаки не знал, что нужно было делать со столь неожиданным жестом, как реагировать; сначала она заботливо смысла с него кровь, а теперь ещё и хочет покормить, как бездомного котёнка — сервамп чувствовал, что сойдёт с ума от непредсказуемости этого человека, который упрямо ломал его стереотипы.       — Пожалуйста, открой рот. Я не сделаю тебе больно.       Она говорила это с такой улыбкой, что у вампира всё защемило внутри. Это было крайне странно, но он, подобно прирученной лисе, был готов влиять от радости хвостом и полностью подчиняться ей. Неожиданно навалилась необходимость прервать этот процесс, уединиться от неё, да хоть снова оказаться на операционном столе и позволить ассистентами Шухея расчленять своё тело, лишь бы оборвать нежеланное скольжение к неизвестным чувствам. Цубаки ненавидел людей, и ненависть к каждому из них была его защитой, враждебность — личной бронёй. Но с появлением этой девчонки всё покатилось к лису под хвост; как будто кто-то подкрался сзади к нему и резко содрал кожу, а он под действием шока и адреналина не успел оценить размах навалившейся боли. Что ж, если смятение в его душе было болью, то очень приятной. И вместе с тем с не привычки пугающей.       Пока он находился в оцепенении, девушка самостоятельно при открыла его рот: почти невесомо обхватила пальцами скулы, совсем слабо, боясь причинить ему боль, надавила, и губы Цубаки самостоятельно раздвинулись, пуская внутрь осторожно движущуюся трубку. Кровь усилиями Ханы лилась медленно, так, что сервамп мог не спешить и полностью наслаждаться трапезой.       Цубаки не припоминал, чтобы с ним раньше случалось нечто подобное, столь неотвратимое и безумное. Он терялся в своих взбаламученных порывах, словно его без предупреждения толкнули с обрыва — без страховки и парашюта. В воздухе читал терпкий запах крови и женских цветочных духов, которые постепенно начали испаряться под давлением резкого букета из медицинских препаратов. В пучине всех остальных раздумий Цубаки уловил себя на неизбежной мысли: ему нравится её запах. Нравится запах своего врага. И сам человек тоже творил с ним нечто неладное. За это хотелось то ли осушить до смерти, то ли кинуться в её объятья, как избитому и напуганному псу. Время замерло, растворились в пространстве. Там, где случайно соприкасались их кожа, рождались трепетно-сладостные вспышки. Мягкоё, чуть ускоренное дыхание Ханако, как летний бриз, скользило по виску Цубаки, вызывая какую-то заманчивую тягу. Сервамп даже сумел уловить себя на мысли, что ему стало вдруг необычайно грустно, когда девушка отстранилась и убрала опустевшую трубку с расстроенным видом. Он же даже не заметил в потоке времени, как его раны начали затягиваться, как от кровавых дыр не осталось и следа, да только по-прежнему оставалось слабость в теле, но на неё Цубаки уже не обращал внимания. Он заинтересовался: так ли себя чувствуют его братья и сестра в облике животных, когда люди проявляют к ним заботу? Было бы с ним то же самое, если бы он обратился в лиса, чтобы заключить контракт с этой девушкой? Цубаки повертел головой, отгоняя лишние мысли; он ни за что не станет чьим-то сервампом. Даже если ему понравились эти прикосновение, даже если кожа снова будет ныть по ласке.       — Знаешь, а я ведь всё-таки купила тебе то мороженое. Его было очень трудно достать, серьёзно, — бормотала покрасневшая Ханако, достав из сумки на плече купленную сладость.       Цубаки неверяще захлопал глазами, то опуская взгляд на мороженое, то поднимая. Он не верил в происходящее. Казалось, Нобухико Ханако уже не сможет ничем его удивить, но в её арсенале было ещё множество вещей, которые приводили вампира в глубокое изумление. Она заботливо понесла к его губам бледно-зелёное мороженое, и Цубаки рефлекторно высунул язык, с жадностью слизывая давно забытое угощение. Он доверился. Как бы зверь внутри него ни противился, он был приручен человеком. Мысль об этом раздражала, но гораздо больше — оставляла приятное послевкусие зелёного чая.       — Зачем ты всё это делаешь? — с искренним любопытством спросил Цубаки; в этот раз без сарказма, едкости, насмешки и недоверия, к которому так привыкла блондинка. Ханако даже растерялась от его непривычного серьёзного тона.       — Хочу помочь тебе, — грустно выдохнула она, вспоминая о жестоких словах Шухея про вампиров, и за правила прядь за ухо. — Правда. Мне очень жаль тебя. Я чувствую себя виноватой в том, что ты сидишь здесь, потому что я продолжаю и дальше работать на эту организацию. Я обещала Цуюки-сану закрыть глаза на происходящее, лишь бы остаться в С3; служащим платят здесь большие деньги, а я как раз коплю на лечение больной матери… Из-за всего этого я считаю себя виноватой перед тобой. Но у меня нет другого выхода. Я больше нигде не смогу заработать столько денег за кратчайший срок! — навзрыд пролепетала она, сжимая кулаки до побеления костяшек, и опустилась голову на согнутые колени, скрывая покрасневшее и опухшее от слёз лицо, вместе с тем стыдясь посмотреть в глаза пленнику. — Я стараюсь хоть как-то искупить свою вину перед тобой. Но я делаю это искренне. Я искренне хочу хоть немного облегчить твою боль…       Цубаки впервые не знал, что ответить. Он просто опустил голову, скрыв за длинной чёлкой глаза, и неопределённо вздохнул. Её слёзы задели особые струны в его душе. Он не посмел назвать это жалостью, даже не хотел считать это пониманием, но… Ему показалось, что они стали ближе. Что не только он был перевязан по руки и ноги, но и она сама.       — Ты когда-нибудь пробовала такое мороженое? — неожиданно для себя заговорил сервамп. Он поджал губы, пытаясь контролировать слова, вылетающие из них, но те не подчинялись его власти.       — Нет, — вытерев слёзы рукавом рубашки, ответила Ханако, непроизвольно улыбнувшись на его инициативу. — Оно вкусное?       — Ну, у людей не только отвратительное чувство юмора, но ещё и вкус, — небрежно отшутился вампир, подавляя почему-то широко растягивающиеся уголки губ. — Но можешь попробовать и сказать о своих ощущениях.       Слёзы на глазах застыли сами собой. Блондинка улыбалась: широко, ясно, радостно. Почти совсем счастливо. Глаза, прежде покрытые пеленой, засветились ярче солнца.       — Тебе оно очень нравится, да? Если хочешь, я могу взять тебе в следующий раз две порции, — предложила с мягкой улыбкой Нобухико.       — Правда? — вопрос с уст сервампа прозвучал по-детски наивно, отчего сердце Ханако бешено забилось.       — П-правда… — дрогнувшим голосом ответила она, щупая пальцами грудную клетку, под которой сердце пыталось выдолбить себе дорогу наружу.       Тело связала дрожь, которая больше не имела отношения ни к холоду, ни к душевным страданиям. Ханако знала: с этого момента их связала хрупкая нить доверия. И она сделает всё, чтобы уберечь её от злых планов С3.

***

      С того самого дня Ханако постоянно выпархивала из комнаты Цубаки; она проводила очистку его ран, задавала ему вопросы, он разговаривал с ней, смотрел без презрения и отвращения, со смехом в глазах, а она удерживала ладонью сердцебиение, вспоминая каждый с ним разговор. Она ощущала трепет в груди и гордилась собой; она выполнила свою цель, смогла склонить его на свою сторону, уменьшив страдания вампира, внушила ему доверие. Но забота, с которой Ханако спешила к брюнету, уже давно носила иной характер, о чём девушка даже не подозревала. Мир с ним снова заиграл новыми красками и не казался таким угрюмым, как прежде, несмотря на некоторую скрытность Цубаки. Ханако думала с одержимостью о том, что сможет удерживать их связь, и не заботилась о том, как горят с ним её щёки, как становится хорошо от его смеха, как тело приятно горит от мелодии его бархатистого голоса.       — Ханако, приготовь половые тряпки. Сегодня будет много работы в лабораторной, — строгий голос Шухея отвлёк Нобухико от метательного полёта в фантазиях; вспугнутая девушка вздрогнула, её невидящий взор оживился и вопросительного уставился на начальника.       — Что такое?       — Не задавай лишних вопросов. Принимайся за работу и не отвлекай меня, пока не позову, — тон Цуюки был, как показалось девушке, был ледянее айсберга, а взгляд как всегда колюч.       Как только он скрылся за дверью, Ханако ощутила, как надвигается нечто плохое, подобно злому року. Шестое чувство подсказывало, что её ждёт беда, но никаких обоснований и даже подозрений на то не было. Она просто чувствовала, как что-что внутри неприятно играет на её нервах, затягивает их в тугой узел и резко распускает, из-за чего те трусятся и ударяются о беспокойное сердце. Зеленоглазая не могла объяснить себе, что за хаос творится в её душе, но даже рассуждая об этом, она не могла спокойно сидеть на месте; особа ходила кругами, тяжело шагая, словно на её сапогах был свинцовый груз, губы дрожали, а взгляд метался из стороны в сторону, подобно грызуну в клетке. Не выдержав, она последовала за Цуюки, выбежав из своего кабинета так быстро, будто за ней гналась стая чертей. Остановиться ей позволил только силуэт подруги, которая несла в руках инструменты для Шухея. Ханако подбежала к ней и, повинуясь адреналину, вцепилась в её руку мёртвой хваткой, повернув к себе синеглазку с такой силой, что та испуганно вытаращила глаза, разглядывая с первобытным ужасом подругу, не узнавая в ней прежнюю мягкую девушку.       — Тинкер, что Цуюки-сан собирается делать в лабораторной? — Ханако спросила это с какой-то одержимость, будто в неё вселился бес, управляющий её телом.       — Локи-кун сказал, что сервамп Уныния опасен и что его нужно устранить. Больше я ничего не знаю. А что ты…       Ответа было достаточно для того, чтобы Ханако бросила всё и рванула вперёд, удерживая кисть Изуны так сильно, что у той посинела рука. Зрачки блондинки бешено горели. Мастерица едва перебирала ногами, пытаясь поспеть за подругой. Она впервые видела её такой возбуждённой и новые изменения Нобухико настораживали светловолосую. Ханако остановилась возле двери личного кабинета Шухея и, приоткрыв её, она заглянула в щелку; шатен обвёл мимолётным взглядом досье Цубаки, а затем вытащил из шкафчика чёрный, как уголь, пистолет, перечитывая в нём пули. Следом за пушкой из его ладоней выпало ещё несколько бронзовых пуль, звенящих на столе — больше нормы, которой требовал столь миниатюрный пистолет. Самые худшие подозрения прорвались в душу Ханако шипящей змеёй.       — Хана-чан, что случилось? — заметив, как побледнела подруга, обеспокоенность спросила Изуна.       Ханако предупреждающие зашипела на мастерицу, призывая её к молчанию, и та покорно затихла. Нобухико, не отпуская её руку, повела девушку подальше от логова Цуюки, чтобы он не сумел услышать их разговор. Прижавшись спиной к стене, она тяжело задышала, едва сдерживая порыв горько разрыдаться.       — Я не хочу, чтобы он убивал Цубаки. Я… — признание, неотступно приближающееся к горлу, поразило Ханако. — Я люблю его…       Нобель широко распахнула глаза, едва не выдавив из себя визг, если бы её руки не перекочевали вовремя ко рту, закрыв его и не выпустив ни единого звука. Нобухико и сама была удивлена; она никогда не задумывалась о природе своих чувств к Цубаки, но признание вырвалось наружу без её прихоти. Даже если бы она зашила рот, слова всё равно нашли бы вход и вырвались наружу, разнесясь по всему миру. У неё не было времени анализировать или размышлять о своих чувствах, но сердце подсказывало, что она должна принять их. Она ощутила прилив вдохновения, уверенно произнося это в голове, но вместе с тем окрыляющую радость накрыла неизбежная безысходность…       Ханако трясло; от неё зависела жизнь возлюбленного, но она боялась предпринять хоть что-то ответственное, в голову прокладывались видения о фатальном исходе. Собственная нерешительность угнетала, вводила в состояние агонии, с которой она не могла справиться. Озноб, охвативший тело Ханы, морально уничтожал её. Хотелось просто сбежать и не видеть, что произойдёт дальше. Хотелось зарыдать от безысходности, но глаза горели сухостью. Собственный страх медленно отправлял, и даже утешения Изуны не помогли ей успокоиться хоть на минуту; взять себя в руки оказалось непосильной задачей. В висках грохотала кровь. Она массировала их пальцами, мысленно прикидывая план побега.       «Нет! Я не дам им убить Цубаки!»       На этой мысли Ханако почувствовала, как нутро заполняет неизвестная энергия; её природа была непонятна девушке, но та приняла её с благодарностью и без остатка, чувствуя, что её источник положительный и от него зависит многое в её жизни. Энергия пульсировала в каждом участке, пробуждая в ней словно другую личность. Будто та всегда находилась внутри блондинки, но освободилась только с момента полного отчаяния, чтобы вытащить её из передряги. Приняв до конца эту энергию, Ханако ощутила себя вновь рождённой: смелой, полной решимости и отчаянной. Отныне былой страх не представлял для неё преграды. Она видела перед собой лик Цубаки и, думая о нём всё чаще, набиралась новых сил. План не нужен был — она действовала по импульсу, пока тот ещё ярко горел в ней. Неслась со всей мочи к нужному месту и открыла с ноги податливую дверь под изумлённый взгляд Нобель. Пелена слёз больше не накрывала её глаза — Ханако смахнула призрачную влагу с длинных ресниц и двинулась вперёд к прикованному сервампу. Изуна отшатнулась, впервые увидев перед собой пленника в таком состоянии, а Нобухико действовала быстро, не задумываясь.       — Они хотят убить тебя, — прошептала девушка, выдернув каждый электрод из его тела, и приложила руку к одному из фиксаторов. — Я не позволю этому случиться.       Цубаки замер после услышанного, медленно переваривая факт.       — Ты… — он не нашёл нужных слов и просто поражённо смотрел на то, как хрупкая особа пыталась с остервенелостью вырвать с корнем фиксатор.       — Я освобожу тебя! — твёрдо заявила она, хмуря брови; Цубаки не узнавал в ней миловидную и пугливую Ханако. Эта девушка походила только на истинного воина, способного свернуть горы и остановить здорового вампира. — Я была не права! Я так беспокоилась о матери, что позабыла о морали. Я не должна зарабатывать деньги таким грязным путём, пока другие страдают из-за моей деятельности. Это неправильно. Я всё время шла по неправильному пути, заставляя страдать близких. Мама тоже не хотела бы, чтобы я добилась цели ценой чужой жизни…       Пока Ханако, сбивчиво дыша, говорила это, на глаза хлынули горячие слёзы. Она осознала свои ошибки и, пережив их заново другим взглядом, была готова провалиться сквозь землю.       «Не сейчас»       Ханако вцепилась ногтями в фиксатор и попыталась вырвать его. Сила была настолько велика, что несколько ногтей, щёлкнув, сломались, оставив кровавый след на пальцах. Девушка зажмурилась и стиснула зубы, стойко терпя физическую боль; она не сдастся, не в этот раз. Хана была готова бороться до последнего за жизнь возлюбленного, и кровь на руках волновала её в последнюю очередь. Цубаки, не в силах что-либо вымолвить, молча смотрел на её бесполезные труды. Изуна взволнован, но рокотала, но Ханако не слушала её. Ослабнув, она отпустила фиксатор и упала назад. От падения её спасли руки Нобель, успевшие подхватить её за локти. Нобухико устала дышала, раздувала ноздри, ловя тяжёлый сейчас воздух, и пыталась утихомирить сердце, готовое выскочить от перенагрузок.       — Нобель, я не могу оставить его здесь… — слёзно прошептала Ханако; её руки тряслись, а вместе с ними дрожал и тонкий голос. Изуна с сожалением смотрела на кровь подруги, капающую на пол, её нервы не выдержали.       — У меня есть один инструмент, который поможет ослабить фиксатор. Так что я помогу тебе! — решительно заявила синеглазая, вытащив из специальной сумки нечто похожее на огромные щипцы.       Поставив Нобухико на ватные ноги, она подступила к пленнику и захватила щипцами один фиксатор. Хана замерла в мучительном ожидании, наблюдая за тем, как Нобель выкладывала все силы для того, чтобы расшатать и растянуть фиксатор. На светлом лбу девушки проступила капля пота, она начала выдыхаться и упёрлась для полного удобства ногой в близ стоящее кресло. Первый фиксатор был с трудом растянут на небольшое расстояние, и Цубаки мог двигать рукой. Изуна взялась за второй, ухватившись ещё крепче, и почти с первого раза справилась со своей задачей.       — Что теперь? — нетерпливо спросила Ханако.       — Дело остаётся за ним, — спокойно ответила мастерица, вопреки напряжённому виду, и вытерла пот со лба, который стёк к виску. Она убрала несколько влажных, потемневших прядей за ухо. — Ему придётся приложить все усилия для того, чтобы окончательно расшатать фиксатор и выпустить оттуда руку. Но, учитывая его потрёпанный вид, это будет трудная задача.       — Что я могу сделать для него? Как мне помочь? — не унималась возбуждённая Ханако, в чьих жилах бурлил дикий адреналин.       — Хана-чан, ты ничего не сможешь сделать. Хотя… — Нобель задумалась. — Ты можешь стать его ивом. Сервамп станет сильнее за счёт крови и воли своего хозяина.       — Ивом? — переспросила блондинка. Цубаки в этот момент нервно дёрнулся.       — Дай ему свою кровь и имя — тогда он станет твоим слугой, — терпеливо объяснила Изуна. — Тебе лучше поторопиться, Хана-чан. Локи-кун скоро придёт сюда.       Ханако замерла в нескольких сантиметрах от Цубаки, всматриваясь в его лицо; он был напряжён, как никогда прежде, интуиция подсказала, что это вызвано далеко не известием о планах С3. Начатый разговор о заключении договора с сервампом заставило побелеть и без того бледную кожу вампира до цвета мела. В глазах не отразилось ничего; лишь глубокая пустота, которая крайне насторожила Нобухико. Взволнованная Нобель подтолкнула вперёд подругу, боясь опоздать. Оказавшись лицом к лицу с брюнетом, Хана ощутила внезапную дрожь в теле; Цубаки теперь казался каким-то чужим и отстранённым. Она боялась даже повторить план и просто стояла на месте, нервно сминая пальцами складки на рубашке.       — Цубаки, я… — начала девушка, но тут же затихла, напуганная его напряжённым видом.       — Я не стану твоим сервампом, — бросил вампир бесцветным голосом, смотря проникновенным в душу взглядом на зеленоглазую.       «Ведь у меня уже есть имя, Учитель. Я не изменю его»       Ответ прозвучал с непоколебимой твёрдостью, отчего светловолосая ощутила неприятный укол в сердце; неужели ему настолько противна мысль, что они всегда будут вместе? Слёзы начали непроизвольно застилать глаза. Раненное сердце пропустило удар, не раздумывая о других причинах такого жестокого решения. Цубаки смотрел на неё с сожалением; впервые что-то внутри него болезненно зашевелилось при виде удручённого вида человека. Мысль ошеломила с такой силой, что он уже не думал о своей возможной смерти.       — Что тогда делать, Хана-чан? — продолжала торопить её Изуна, то и дело оглядываясь на дверь.       — А если… если я просто дам ему свою кровь без всякого контракта? Получится ли? — с надеждой спросила блондинка, на что Цубаки, подняв голову, посмотрел на неё с удивлением и… благоговением.       Нобель не успела ничего ответить, как по ту сторону послышался мощный удар; дверь затряслась, петельки дрогнули. Изуна и Ханако испуганно прижались к друг другу, подобно замёрзшим птицам, а сервамп Уныния направил в источник шума обречённый взгляд. Серия ударов вызывала устрашающий грохот, от которого закладывало уши. Нобухико, впав в состояние паники, посмотрела на Цубаки, безнадёжно ища у него поддержку. Диалог их переплетённых взглядов закончился тем, что Хана, остервенело сжав кулаки, взяла себя в руки.       «Давай, ты справишься, Ханако! Кто, если не ты? Вся надежда на тебя. Не подведи!»       Она шла решительной походкой к молодому человеку, изумив его своим необычайно серьёзным взглядом; даже её светлые глаза под цвет листвы потемнели почти до черноты. Цубаки смотрел на блондинку вопросительных взглядом, ожидая от неё нечто непредсказуемое, и чутьё не подвело его; Ханако прокусила зубами внутреннюю сторону щеки и, набрав из раны больше крови в рот, приблизилась к нему, впившись резким и порывистым движением в сухие губы сервампа. От удивления Цубаки открыл рот, и девичья кровь хлынула на его язык, ошпарив корень острейшими ощущениями. Возбуждённый вкусом живительной влаги, он, не контролируя свои действия, вытянул навстречу макушку, углубляя поцелуй. Ханако застонала, не ожидая подобного выпада, и растерялась, неумело отвечая на движения его губ, но тут же заставила себя усилием воли успокоиться и вернуться к прежнему темпу. Однако ей было сложно совладать с порывистостью голодного вампира, который грубо сминал её уста, надавливая на них клыками так, что кожа лопалась и слабо кровоточила, терялась, когда он касался её нёба, боялась подключить к операции собственный язык, в то время как сервамп водил своим по всей полости её рта. Медный привкус внутри будто жалил. Девушка зажмурила до боли глаза; волнение от первого поцелуя, который она представляла себя совершенно по-другому, показывало пальцы, которыми она впилась в исхудавшие плечи Цубаки. Румянец мучительно обжигал щёки. На ресницах появилась влага; Ханако не знала, плачет она от счастья или от ошеломляющего смущения, но ей не удавалось совладать с эмоциями, заполнивших всю её грудь. Казалось, будто она расширилась и впускала в себя гораздо больше воздуха, чем требовалось, а девушка не успевала принимать его. Парализованная и поражённая поцелуем, она позволила Цубаки взять инициативу в свои руки. Единственное, на что она осмелилась — коснуться кончиком пальца его волос, прилипших к щекам, да и эта попытка обожгла невероятным смущением, ударила током. Время замерло в каком-то сладостном предвкушении, не пропуская сквозь себя посторонние звуки. С каждой секундой лицо Цубаки менялось; на щеках исчезли впадины, синяки под глазами будто слились с цветом кожи, потресканные губы приобрели бледно-розовый оттенок и стали мягкими, отчего Ханако, ощутив их преображение на своих, вздрогнула от переизбытка чувств, распирающих душу изнутри. Сердце грозилось разорвать грудную клетку и выскочить прямо в руки вампиру, которое отныне и навсегда, как была уверена влюблённая до безумств особа, принадлежало ему.       После ещё одного удара дверь слетела с петель, рухнув на пол, и подняло клубок пыли; это послужило сигналом для обоих молодых людей, увлечённых поцелуем. Собрав языком последнюю каплю крови, Ханако, решившись, стремительно опустила её на язык Цубаки, дотронувшись кончиком его. Сервамп оторвался от девичьих губ, задрав голову, и разъединил связывающую их кровавую паутинку слюны. Торжествующей смех вырвался из груди, как освобождённая из клетки птица. Он ощущал, как жидкая энергия заполняет каждую клетку его тела, и чувствовал, как в нём рождается новый вампир, прежде не знавший об уровне своей полной силы. Взгляд Нобухико затуманился, голова нещадно кружилась и ничего не соображала, всё ещё находясь во власти трепетных ощущений от взаимодействия.       — Какого чёрта тут происходит?! — взбешёно спросил ворвавшийся Шухей. — Ханако, предательница!       Цуюки вытащил из кармана брюк пистолет, прицелив его на девушку, стоящей перед сервамом, рассчитывая задеть их обоих.       — Локи-кун, не надо! — в отчаянии закричала Нобель, ринувшись к парню.       Пуля сумела вылететь с характерным звуком из дула, прежде чем мастерица, обхватив обеими руками тело Шухея, опрокинула его вместе с собой на пол. Цубаки напряг мышцы на руках и стремительно вытащил их из плена, как если бы руки прошли сквозь них, сломав оба фиксатора, которые упали с жалким треском. Молниеносно среагировал на нападение, он ринулся вперёд, как выпущенная из тетивы стрела. Ханако закрыла глаза, приготовившись встретиться со смертью, но руки, охватившие её стан, подняли тело девушки с такой лёгкостью, будто она не весила ничего, и унесли её подальше от пули, со звоном отскочившей от стены. Когда Ханако медленно распахнула веки, её сердце забилось чаще; она была уверена после слов Цубаки о нежелании быть её сервампом, что тому безразлична её судьба, но крепкие объятья, в которых было тепло, спокойно и безопасно, говорили о другом.       — Ты спас меня… — робко и смущённо прошептала она, адресуя эту фразу больше себе, чтобы убедиться в реальности происходящего.       — Ты обещала купить мне ещё много мороженого с зелёным чаем, поэтому я не мог позволить умереть тебе, — уголки губ Цубаки при поднялись в лёгкой улыбке, и блондинке показалось на миг, что она растаяла. Несмотря на холод, исходивший от него, ей было невыносимо жарко. Опасность отошла на второй план, как только её зачаровала улыбка вампира.       — Ханако, ты заплатишь за это! — Шухей процедил это сквозь зубы, выделяя каждое слово.       Нобель прижала к себе сильнее молодого человека, пытаясь задержать его, чтобы тот не сумел снова схватить оружие. «Бегите!» — читалось в её взгляде и напутствующая улыбка, ставшая сигналом для действий. Ханако кивнула ей в знак благодарность и позволила Цубаки двигаться дальше.       — Лиса всё-таки сбежала, — преподнёс, как сухой факт, возникший обладатель холодного голоса. — Тогда я снова поймаю её в капкан.       Таиши Тоуме хватило долю секунды, чтобы прицелиться точно в лоб сервампу и зажать спусковой крючок. Ханако испуганно завопила, но Цубаки, крепче сжавший её в своих руках, отскочил в сторону, и пуля со свистом рассекла воздух. Ухмылка по-прежнему сопутствовала мужчине и, вытащив из кармана ещё одну пушку, он произвёл многосерийную атаку; шквал пуль обрушился на пару, Цубаки отскакивал от стен, совершал сложные перевороты, едва уворачиваясь от свинцового дождя. Одна из пуль, летевшая прямо в его лицо, оставила лёгкий порез на щеке, когда он вовремя отвёл в сторону лицо. Цубаки рыкнул; злость опалила кипящей лавой, и на момент затмения ею пропустил очередной выстрел. Таиши удалось всадить пулю в плечо сервампа. Ханако закричала, а ослабленный Цубаки пошатнулся, не выдержав, выронил ношу. Нобухико глухо простонала, когда крестец заныл от боли, но, как только зубы были терпеливо стиснуты, она стала думать лишь об одном — о жизни Цубаки.       — Жаль, что для убийства сервампа недостаточно одной пули, — посетовал с издевательской ухмылкой мужчина, направив оба дула в грудь вампира.       Цубаки жалел, что сил было недостаточно для того, чтобы убить этого человека. Он сказал ему те же самые слова в момент их первой встречи, когда тот прострелил ему бок и после остального града пуль отправил на эксперименты. Таиши не стал дожидаться, когда сервамп придёт в себя, и открыл огонь; пули резво летели в цель, но промахивались — вампир, несмотря на рану, ловко уворачивался, всерьёз намереваясь не проигрывать бывшему мучителю. Пустые гильзы звонко падали на пол, из разгорячённого дула шёл пепельный дым. Цубаки совершил в прыжке быстрый кувырок, избежав ещё несколько пуль; те отскакивали от металла, в который они попадали, как камни от стены. Таиши с невозмутимым видом непрерывно нажимал на спуск, уже особо не прицеливаясь; пули, одна за другой, летели быстро и везде — какая-нибудь из них точно должна была задеть сервампа. Но он, перекатываясь и совершая сальто, избегал встречи в самый последний момент, оставляя Тоуму в плачевном положении. Он растрачивал пули впустую, и через пару секунд это отразилось тем, что в одной пушка осталась последняя. Цубаки победном ухмыльнулся, тяжело дыша.       — Теперь ты будешь не таким порывистым? — вампир провокационно провёл ладонью по раненному плечу, где на этом месте доселе зияла дыра, остался только небольшой шрам как от пореза кухонным ножом.       — У меня есть ещё пару фокусов в запасе, — самоуверенно усмехнулся Таиши, направив дуло в сторону беззащитной Ханако. Та дрогнула и побледнела, уставившись испуганными, полными дичайшего ужаса, глазами на пистолет. Вместе с ней напрягся и ухмыляющийся Цубаки, утратив прежний весёлый настрой. — Что, если я убью твою подружку?       Цубаки овладела первобытная злость; он не ощущал подобной с тех пор, как погиб Учитель. Зрачки бешено вращались чёрно-красным, как уголь. Он чувствовал, как под кожей сокращаются мышцы. Гнев обещал подарить разрушительную силу, но вместо неё сервамп ощущал себя беспомощным, обнажённым и опустевшим. Но вампир не позволил овладеть собой слабостью и тут же кинулся в бой, не прорабатывая стратегию. Губы Таиши накрыла широкая ухмылка; он ждал именно этого от пленника. В то время когда Цубаки, превратив одну руку в огромную чёрную лапу, замахнулся для удара, чтобы полоснуть когтём по горлу мужчины, Тоума лениво уклонился и быстро сменил свою цель, выстрельнув в грудь вампира, когда тот раскинул руки, сделавшись уязвимым. Кровавая палитра окрасила льдисто-голубые стены. Животная ярость сыграла злую шутку с брюнетом, а Тоума действовал с расчётом ювелирного мастера, что легло ему на руку. Ханако вопила что-то нечленораздельно; её сердце болезненно трепыхнулось и вспыхнуло пучком глубоких терзаний. Мир девушки трещал по швам. Позволив себе ошибочно поверить в успех, она наткнулась на новое препятствие. Таиши ударил ногой по корпусу Цубаки, отправив того в полёт; ударная волна остановила вампира возле стены. Мужчина незамедлительно подошёл к лежащему, избитому вампиру, который слабо трепыхался в попытках подняться на ноги, одновременно удерживая рукой кровотечение. Таиши упёрся ступнёй о грудь сервампа и одним толчком свалил его с ног, надавив носком сапога на грудь молодого человека. Кровь хлюпнула в горле вампира и вырвалась наружу, потекла по подбородка, упала на сдавленную грудь и преобразовалась в одну тёмно-алую кляксу.       — Не ты ли говорил, что ненавидишь людей? Что за противоречие, Цубаки? — с усмешкой процедил темноволосый мужчина.       Давление на грудь стало сильнее. Казалось, грудная клетка не выдержит мощного напора, затрещит по швам и раскроется, как кровавый цветок. Рёбра начали потихоньку хрустеть, а дыхание Цубаки ослабело, пока не стало прерываться на сухой кашель; изо рта брызгала слюна, смешанная с кровью. Цубаки вцепился когтистой рукой в сапог Таиши и усилием отодрал от себя ногу. Но та быстро опустилась обратно, перекочевав в этот раз на горло, перекрыв кислород. У сервампа закатились от боли глаза; охватившая его агония была невыносима. Испытывая ужас за жизнь возлюбленного, Ханако ринулась вперёд, схватив лежащий пистолет возле Цуюки. Она, превозмогая дикую дрожь, направила дуло в лоб Таиши.       — Отпусти Цубаки, иначе я выстрелю!       Ханако окатило жаром. Кровь пульсировала в венах. Тоума просверлил её недоверчивым взглядом, а затем вдруг беззаботно рассмеялся, не меняя положения; однако нога, сдавливающая горло сервампа, ослабила напор, благодаря чему Цубаки стал урывками хватать воздух, как оголодавший в пустыне путник.       — Будет интересно посмотреть, как тихоня вроде тебя сделает это. Слабо верится.       Тоума раскинул руки, представляя Ханако полную возможность осуществить свой замысел. Покорность мужчины представлялась опасной уловкой, от которой у девушки прошлись мурашки по коже. Она шире расставила ноги, приняв более удобное положение, и глубоко вздохнула. Воздух в помещении казался слишком горячим, он сворачивался удавкой на шее, не позволяя взять себя в руки.       «Просто нажми на курок и тогда ты спасёшь Цубаки. Но он… он ведь тоже человек… А я не имею права лишать кого-то жизни. Я не Бог. Я — никто. Но если я не сделаю это, то Цубаки…» — вопреки предостерегающим мыслям, тело девушки задеревенело. Ужасающие картины, мелькавшие перед ней, окончательно выбили её из колеи.       — Мне долго ещё ждать? — с напускной усталостью осведомился мужчина. — Давай, я же чистокровный злодей. Я достоин смерти, разве нет?       Кусая губы, блондинка сделала полшага в его сторону. Внутри трепыхалось искушение привести угрозу в исполнение, но решительность трусливо ускользала, несмотря на его жестокие провокации. Рука, сжимающая рукоять пистолета, быстро затекла. Пальцы и лёгкие горели, как в огне. Ханако порывисто выдохнула и начала медленно осознавать, что не сможет выстрелить в человека, каким бы плохим он не был. Только не она. Девушка не способна на убийства. Она готова рискнуть своей жизнью ради спасения любимого, но только не чужой — для неё это было выше сил. Тоума торжествующе улыбнулся, не сомневаясь в слабахарактерности этой девчонки. Но он не учёл того, что под ним находился сильный вампир, который воспользовался его расслабленностью.       Цубаки отбросил одним рывком ногу Тоумы от себя, замахнулся собственной в лежачем положении, совершив подножку, и встал на ноги. Черноволосый мужчина избежал внезапной атаки, но не успел отреагировать на следующий выпад. Острие когтей Цубаки распороло низ пиджака мужчины и чиркнуло по брюкам; вокруг прорехи тут же образовалось тёмное пятно. Когтистые пальцы потянулись вперёд и сомкнулись на его шее, сжав её с такой силой, что Тоума закатил глаза. Кадык саднило от боли, он не мог даже сглотнуть.       — Не надо, Цубаки! —  в панике закричала Ханако; её всю затрясло от мысли, что она сможет стать свидетельницей преступления «Неприглашённого». — Прошу, не делай этого!       Но в глазах Цубаки была яростная пелена. Он ослеп от ненависти и сильнее сдавливал горло трепыхающегося мужчины. На высоком лбу Таиши проступили пульсирующие вены и испарина пота. Белые, как кость, глаза нервно дёргались. Нобухико без сомнений бросила оружие и подбежала к сервампу, впилась пальцами в его свободную руку и начала судорожно умолять:       — Пожалуйста, Цубаки, не надо! Ты не должен убивать людей! Умоляю! Он того не стоит! Оставь его в покое, не надо больше крови! Ради меня, Цубаки, сделай это ради меня!       Сквозь создавшейся вокруг него вакуум прорезался звук девичьего голоса. Цубаки плохо что-либо слышал и уж тем более не разбирал слов, но почему-то он ощутил нутром, что должен остановиться. Мутная пелена слезла с глаз, опьяняющая тяга к битве утихла, уступив место трезвости разума. Ненависть к Таиши Тоуме всё ещё бурлила в нём, но желание убивать ослабло. Рука, которую сжимала Ханако, онемела и больше не рвалась проявлять насилие, как бы Цубаки не настаивал себя на это. Зверь внутри него превращался в безобидное животное, умиротворённое искренней лаской. Огонь в зрачках покорно потух, и на смену гнева пришла апатия, как если бы Цубаки устал от длительной борьбы и позволил себе отдохнуть. Сервамп с безразличием и небрежностью, как тряпичную куклу, отбросил тело Таиши. Мужчина откашливался, потирая пальцами саднящее горло, но его взгляд, несмотря на пережитое, оставался надменным и гордым, как у льва.       — Пойдём домой, — Ханако, успокаивая его, обвила руками напряжённую спину сервампа. Он был холоден, как лёд, но это не останавливало её. Она готова была обнимать его хоть вечность, если бы это помогло хоть немного согреть его изнутри.       Цубаки чувствовал себя необычайно умиротворённым в объятьях девушки, будто всю злость сдуло ветром, оставив лёгкость на душе, с какой парили влюблённые бабочки по небу. Мысленно он попадался тому шквалу эмоций, который рождали в нём прикосновения этого человека. Но внешне он не позволял себе выставлять напоказ откровение и оставался несколько отчуждённым. Лишь учащённое дыхание выдавало его, но девушка, дыша ещё громче и сбивчевей, не снимала чужому.       — Я обязательно уничтожу тебя потом, — буквально пропел «Неприглашённый» с натянутой улыбкой, не смотря в глаза Тоуме, чтобы снова не пробудить в себе чистую ярость. — А сейчас меня ждёт свобода.       Брюнет подхватил на руки Ханако; та посмотрела на него затуманенным взором, красная хуже спелого помидора, и смотрела так преданно, что у Цубаки сжалось сердце, будто вновь ожив. Он шумно выдохнул, пытаясь подавить странное ощущение, но взгляд упрямо притягивался к её глазам, заставляя снова и снова переживать это волнение, как в первый раз. Впервые на его устах наконец-то появилась спокойная, воодушевляющая улыбка, от которого Нобухико сжалась и замерла в предвкушении.       — Не спеши с выводами, — зловеще прохрипел Таиши, пряча за спиной запасной глок, норовясь вытащить его в подходящий момент.       Цубаки проигнорировал его слова и, развернувшись на пятках, направился к выходу. Шухей, шокированно наблюдающий за происходящим, воскликнул:       — Господин Таиши, они уходят!       Мужчина уверенно усмехнулся и, вытащив со скоростью света глок, прицелился в пару. Ханако взвизгнула, услышав громогласный выстрел, и крепко зажмурила глаза, обвив шею Цубаки с такой силой, что тому стало тяжело дышать. Внезапная прохлада вечернего воздуха заставила её удивлённо распахнуть веки. Она с изумлением заметила, что они больше не находятся в толще душного хлорного смрада, а стояли на улице; конкретно — на крыше соседнего здания с каменными блоками, испещрёнными молодёжным искусством — стрит-артом. Ханако нерешительно взглянула на здание С3, где появилась огромная дыра, из которой до сих пор обваливались зацементированные кирпичи, кружась в вихре сизого дыма. Побег Цубаки оказался настолько быстрым, что девушка не успела осознать происходящее. Лишь через пару секунд, оглядев себя, она заметила на складках одежды маленькие кусочки стены и что её некогда белая рубашка, которую не назовёшь такой даже с долей оптимизма, окрасилась в грязно-серый. Обноски Цубаки, в которые его нарядили работники С3, оказались тоже в пыли и наполовину порваны; торчащие клочки одежды развивались на лёгком ветру и, несмотря на неэстетичность внешнего вида, на стройном теле Цубаки, которое Ханако наконец-то сумела разглядеть в спокойной обстановке, смотрелось красиво, почти идеально. На щеках девушки заиграл яркий, жгучий румянец. Мысленно она расхваливала вечернюю погоду, которая предоставила возможность хоть немного охладиться от охватывающего жара.       — Цубаки, что будет дальше? — осторожно задала Ханако волнующий её вопрос, когда скачущее сердце встало на место по её приказу, сосредоточившись на более серьёзных и важных вещах. Однако, даже находясь на волоске от смерти, она бы наверняка продолжила думать о том, как он прекрасен.       — Я буду менять мир так, как хотел этого Учитель, — ответил он без раздумий, глядя в бархатную синеву неба.       — А я? — опустошённо и растерянно обронила девушка, больше обращаясь к самой себе. — Куда я теперь пойду? Где заработаю столько денег на лечение матери? Я не жалею о содеянном, но теперь мне станет труднее жить.       — Не было бы такому праведному человеку, как ты, жить гораздо тяжелее, если бы на твоих плечах был груз преступлений? — сардонически усмехнулся вампир, а затем вдруг рассмеялся; не глухо, как прежде, а с ноткой непринуждённости. — Ты интересный экземпляр, Ханако. Спасла вампира, когда могла заработать кучу денег на его смерти, которая бы облегчила жизнь другим людям по всему миру… Ты всегда говорила об альтруистичных вещах, но сама предала свои взгляды, сохранив жизнь мне в обмен на жизнь других, а ведь я очень плохой человек.       — Это не так, — неожиданно твёрдо ответила она, мотнув головой и нахмурив брови. — Человек, который хочет изменить мир, не может быть плохим.       — А знаешь ли ты, каким методом я хочу изменить его?       — Хорошим, — уверено и одновременно наивно, как ребёнок, ответила она, одарив удивлённого сервампа необычайно мягкой улыбкой, обволакивающей теплом холод в его душе. — Потому что я буду рядом с тобой и наставлю тебя на верный путь.       — Ха-ха-ха! — раздался громкий смех посреди цементной площадки, и ночные птицы, сидящие на дымоходных трубах и вентиляционных блоках, большинство из которых были выдернуты под корень, испуганно взлетели ввысь, оставив своё излюбленное место. — Скучно. Кто сказал, что я возьму тебя с собой? Человеку не место с вампиром.       Он поставил её обратно на ноги, сделавшись снова отстранённым и холодным. Взгляд, направленный на небо, даже не метнулся в сторону огорчённой девушки, чьи плечи тоскливо осунулись. Цубаки подошёл к самому краю крыши, вбирая в лёгкие давно забытый свежий воздух. Он не хотел думать о совместном будущем с девчонкой — это было проблемной и не нужно ему. Он и без того мучился от странных чувств, которые одолевали его в присутствии юной особы, не хватало того, чтобы бесполезная привязанность стала помехой в его главной цели. Брюнет старался упрямо оттолкнуть импульсы, влекущих к ней, и стереть из шкатулки памяти воспоминания об их разговорах. Но Ханако, к его досаде, была слишком настойчива. Она хоть и была напугана высотой, но уверенно двигалась вперёд, стараясь не смотреть на столь далёкий асфальт. Воображение предательски подкидывало кошмарные картины того, как она оступилась и полетела вниз, раскрасив своими внутренностями серую дорогу. Шумно сглотнув, она продолжила идти дальше, мысленно жалуясь на сложность характера Цубаки. Но, каким бы он ни был, она полюбила его. И была готова следовать за ним по пятам, как верная собака.       — Это глупый стереотип! — воскликнула она, не задумываясь над смыслом своих слов. — Почему это человек не может быть с вампиром? Я готова следовать за тобой и показывать прекрасные стороны мира. Вдвоём мы быстрее изменим мир и нам будет интересней вместе. Я хочу быть рядом с тобой… как друг, Цубаки. Я привязалась к тебе, — искренне ответила светловолосая, опустив стыдливо глаза. — Я тоже хочу изменить тебя и этот мир. Пусть моё место будет у тебя под боком.       Цубаки, сначала опешивший, издал ироничный смешок, скрывая за усмешкой трепетание сердца. Не сейчас. Он не мог позволить этой девчонке взять над собой контроль, несмотря на то, что всё нутро тянулось к ней, как к магниту.       — А ещё… — она перебирала в голове возможные варианты и остановилась на самом удачном, — я буду каждый день покупать тебе твоё любимое мороженое.        — По две порции? — машинально спросил «Неприглашённый», загоревшись энтузиазмом. Предательство собственных взглядов и решений, принятых несколько секунд назад, поразило и вызвало нелепый смех внутри.       — Если будешь хорошо себя вести, то даже по три, — пообещала она, едва сдерживая внутри рвущуюся улыбку, предвкушающую согласие.       «Что ж, видимо, у меня нет выбора, Учитель» — горько усмехнулся он самому себе, но в сердце, вопреки мыслям, теплела надежда на действительно интересное будущее.

***

      — Почему ты решила выбрать именно такую деятельность для заработка денег? — скучающе спросил Цубаки; он сидел на камне и тоскливо наблюдал за тем, как мимо него пролетали разноцветные стрекозы, воркующих между собой на озёрной глади.       — Мне нравится рыбалка. Почему бы не совместить приятное с полезным? — беззаботно ответила Ханако, пожимая плечами.       Почти сразу после инцидента Нобухико настояла на том, чтобы они провели время в расслабляющей обстановке. Но Цубаки не мог предположить, что под отдыхом она подразумевала столь ненавистную ему рыбалку. Сервамп откровенно скучал и безучастно рассматривал природный пейзаж, окруживший их со всех сторон; поляна, усеянная короткими зелёно-жёлтыми травинками, оказалась отдалённым уголком от цивилизации, что уже радовало молодого человека. Они отправились сюда с уходом солнца, как только первые закатные лучи, напоминающие по цвету свежий апельсин, спрятались за горизонт, за чернеющими вдали деревьями. Сервамп настаивал на том, что ему не интересно наблюдать за разворачивающейся картиной, но заинтригованный взгляд говорил совсем о другом. На самом деле в нём, как в маленьком зверьке, пробудились необузданной любопытство, следящее за странными действиями человека, совсем чуждыми для него. Он делал вид, что отвлекает себя от все поглощающей тоски наблюдением за речными насекомыми, но даже появляющаяся рябь на воде от их игр не привлекала его внимание; ни один фактор не мог отвлечь его от увлечённой слежки за человеческой девушкой, за которой он почему-то решил следовать и даже потакать ей в некоторых прихотях. Странно было ощущать умиротворение от такой скучной, ничем не примечательной вещи, как наблюдение за кем-то. Совсем не интересно, думалось Цубаки, а зрачки протестующе сверкали каким-то неясным ожиданием чего-то увлекательного от неё.       Ханако впервые собрала свои длинные волосы под цвет золотых слиткой в высокий хвост. Цубаки считал, что ей не идёт такой образ, учитывая её неуклюжесть. Обычно её волосы были чуть растрёпаны, чёлка, направленная за ухо, часто опускалась обратно, наполовину закрывая левый глаз, но именно эта неряшливость по-немного начала очаровывать сервампа. Он не понимал, что люди находили прекрасного в чём-то идеальном, ведь всё изысканное было скучным. Ханако соответствовала всем его требованиям, о которых он задумался на долгожданной свободе, и поэтому он оставался лоялен к ней; засматривался на неё изучающим, как у кошки, охотящейся на птиц, взглядом, подпирая рукой подбородок, анализировал её действия и пытался прочитать девичьи мысли, хотя он был уверен, что там витают одни глупости и нелепые мечты. Но именно всё то, над чем он был готов глумливо хихикнуть, оставляли его неравнодушным. С ней он не хотел убивать — время летело быстро и, увлечённый её болтовнёй, сервамп терял интерес к холоднокровным битвам.       — Рыбалка — это очень скучное занятие, — Цубаки сорвал с ближайшего кустарника маленький листок, покрутил его в пальцах, разглядывая незамысловатые узоры зелени. — И очень лёгкое. Просто расставь везде удочки и поочерёдно вылавливай рыбу. Что в этом интересного? — флегматично вопросил он, а сам, отодвинув листок с обзора, смотрел с хитрой улыбкой на блондинку; ещё страннее было чувствовать, что он не был её сервампом, а всё равно следовал за ней, как если бы она тянула его за цепь, связавшую их.       — Ты просто ещё не пробовал это. Как только ты поймаешь свою первую рыбу, ты захочешь рыбачить ещё, — настояла Ханако, отвлекаясь на разговор с сервампом.       На миг, забыв о своём увлечении, она залюбовалась им; он выглядел так изящно в своём новом одеянии, что ей не хватало воздуха. Чёрная юката обнажала его ключицы, и Ханако почувствовала, что, беззастенчиво смотря на них, как её щёки порозовели, а губы смущённо задрожали. На ещё один краткий миг их взгляды соприкаснулись; обоим стало тесно в своей оболочке. Но если Цубаки чувствовал умеренную неловкость, то Нобухико готова была расплавиться в огне чувств, которые ухватили её с головой, ударив хмельной силой. Она никогда не пробовала алкоголь, но была уверена, что при виде Цубаки в её жилах начинала течь не кровь, а дурманящая жидкость.       Когда блуждающий взгляд Ханако внезапно остановился на чувственных губах Цубаки, девушка вздрогнула, как от удара молнии; в голову хлынули ослепительно вспышкой воспоминания об их поцелуе. Она моргнула, пытаясь убрать перед собой возникший слишком близко образ Цубаки. Она отчётливо видела перед собой его лицо, приоткрытые губы, чуть вытянутые вперёд, и пятна крови на складках уст. Ханако сделала бы всё, чтобы изменить атмосферу их первого поцелуя. Чарующее озеро, поблёскивающее в закатных отблесках, и заигрывающие между собой чайки, величественно читающих над их головами, было идеальным местом для того, чтобы претворить это волшебство в жизнь. Она провела пальцем по своим губам, пытаясь восстановить физическую тяжесть от его губ, и томно выдохнула. Сердце будто мчалось галопом, дыхание участилось, внизу живота свернулась сладкая спираль. Она не пыталась сбросить с себя вуаль эйфории, в которой купалась, поддавшись гипнозу сервампа, и смотрела на него с нескрываемым обожанием, как окончательно влюблённая рабыня. Цубаки, заметив на себе её неотрывный, мечтательный взгляд, ощутил лёгкий жар в теле и хохотнул, отвлекая себя от внезапного пылания.       — Ты покраснела и смотришь на меня так, будто сейчас прожжёшь во мне дыру. К тебе пришли в голову непристойные мысли? — с насмешкой осведомился он и, запрокинув голову, помахал листком возле своей шеи. На Ханако это подействовало, как на кота, получившего дозу кошачьей мяты.       Сервамп Уныния чувствовал себя комфортно в её восхищении. Но если трепет в девичьей груди таскал самолюбие, то движения в своей слегка настораживали.       — Вовсе нет! — уверенно ответила Ханако, обидевшись на грубое замечание Цубаки. То, что она мечтала вновь ощутить его губы на своих, девушка отнесла к самому чистому и невинному желанию. А недомогания, происходящие внизу живота, остались без определённого ответа — Нобухико не знала из своей неопытности, к чему это можно отнести, но ощущения не приносили дискомфорт. — Я подумала о том, что тебе идёт новый наряд. Хотя можно было выбрать и поскромнее, — стушевалась девушка, скользя пытливым взглядом по оголённым ключицам и груди вампира.       — Жеманность такому, как я, не к лицу. Я ценю свободу и удобства, не заботясь о мнении окружающих. И у меня нет чувства стеснения, — беззаботно отмахнулся молодой человек.       — Это я уже поняла, — наигранно-обидчиво фыркнула Ханако, снова повернувшись к воде.       Вокруг была тишина, удочка не дёргалась, под толщей прозрачного озера не виднелись даже мельтешащие рыбьи хвосты или мальки. Тогда Ханако снова повернулась к вампиру, беззастенчиво разглядывая его и ощущая, как лёгкие ширятся от счастья. Девушка пропустила, когда крючок под водой стал кто-то усиленно дёргать, будто стараясь намеренно привлечь внимание девушки. Когда удочку резко потянули вниз, она выскользнула из ладоней блондинки, и та, чтобы успеть ухватиться за неё, начала судорожно махать руками. Попытка привела к тому, что Хана оступилась на бугорке и прокатилась кубарем вниз, упав прямо в воду. К счастью, она попала только на берег, где вода могла похвастаться глубиной с почти иссохнувшую лужу, но брызги поднялись так высоко, что намочили почти всю её одежду. Волосы потемнели и потяжелели, неприятно липнули к лицу, одежда сильно обтянула тело, не позволяя ему почти дышать. Ханако хотелось пожаловаться на судьбу, но смех её спутника отвлёк от досадного чувства. Цубаки схватился за живот и безудержно смеялся в своей обычной манере. На эксцентричность сервампа девушка реагировала уже с невозмутимостью и, радостно улыбнувшись, мысленно предсказала его дальнейшую фразу.       — До чего же ты неуклюжая. Даже слон в посудной лавке будет не таким жалким, — прикрыв рот длинным рукавом юкаты, сказал со смешком «Неприглашённый».       — О? — Ханако открыла от удивления рот, пропустив мимо ушей оскорбление вампира. — Ты даже не скажешь, что тебе скучно?       Цубаки замер, поражённый изменениями в своей натуре. Внутренний голос начал бить тревогу, что между ними уже давно разворачивается нечто необычное, нечто большее, чем просто выгодный обоим союз. И хоть Ханако была бесхитростным ребёнком, слепо следующим за Цубаки, сам же «Неприглашённый» был с ней ради выгоды — ему было не так скучно путешествовать по миру. Но с каждой секундой он всё явственней видел, как между ними разворачиваются чувства, но не хотел это признавать. Её магия действовала на него так сильно, так навязчиво, что заполнили всё его внутреннее пространство светом и теплом. Ему даже удалось впервые искренне рассмеяться с ней, а ведь ощущение настоящего смеха давно было забыто со смертью Учителя. Брюнету было так хорошо, что становилось страшно. Но он улыбался. Вопреки всем предрассудкам и мыслям о том, что он должен увильнуть от этих неправильных чувств, он улыбался, почти кокетливо бормоча:       — Просто забылся. В следующий раз, когда ты снова упадёшь в воду, обязательно скажу. Впрочем, твоё фиаско было не таким уж и скучным.       Юная особа по-детски надула щёки, прикусив нижнюю губу; обида, вызванная беззастенчиво насмешкой брюнета, мимолётно захлестнула её, почти через секунду сменившись милосердием. Ханако не могла долго злиться на Цубаки, особенно в момент, когда ей удалось вызвать у него искренний смех. К щекам прилила кровь, окрасив их в пунцовый цвет, но девушка быстро сбросила с себя оцепенение.       — Как насчёт того, чтобы самому попробовать? — Ханако наступила брови, дерзко бросая ему вызов. — Ты же лис, а они — прирождённые охотники. Так что выловить для тебя пару рыбок будет сущим пустяком, да? Просто закинь хвост в воду, как приманку, и жди.       — Ха-ха-ха! Хвост как приманка? — Цубаки давился смехом, держась за живот, и усилием воли пытался удержаться на ватных ногах, чтобы не завалиться спиной на землю, катаясь по ней от хохота. — Скучно. Ты просто хочешь увидеть меня в моём зверином облике, — догадался Цубаки, сделавшись снова меланхоличным.       — И это тоже. Я заслужила от тебя награду за все свои страдания. Сделаешь это для меня?       — Никогда, — дразняще пропел сервамп, кружась вокруг сидящей и мокрой девушки; настроение почему-то неожиданно поднялось, приняв обзорные нотки. Теперь он действительно был похож на молодого игрового лиса, который пользовался своим обаянием, чтобы обхитрить наивного человека. — Разве тебе недостаточно любоваться моим человеческим обликом?       Цубаки предельно эротичным движением откинул со лба длинную чёлку, зачесав её назад и обнажив гладкий фарфоровый лоб, и провокационно, соблазнительно ухмыляясь, приподнял двумя пальцами ткань юкаты в области груди, изображая, что ему вдруг стало жарко. У Ханако внутри всё резко упало, а затем поднялось и завертелось. Кровь забурлила, как лава в жерла вулкана, ударяя в голову и проносясь под мышцами особым жаром. Стеснённым лёгким не хватало воздуха. Цубаки походил на демона-инкуба, искушённого в женском восхищении, который решил из чувства самолюбия поиграться с невинной девушкой, чтобы завоевать лёгкую похвалу. Нобухико, поддавшись на уловку, обожествляла его в своих мыслях, называя невероятным и завораживающим. И вместе с тем она проклинала его за то, что он так бесстыдно пользовался её чувствами лишь для того, чтобы удовлетворить свои особые прихоти. Как только вампир, добившись своей цели, ехидно хихикнул, светловолосая отрезвела, как от щелчка пальцев после гипнотического сеанса, и нахмурилась с напускной злобой так, что на её лбу появились морщинки.       — Я хочу увидеть животный, — настаивающе выдохнула блондинка, скрестив руки на груди. — А как выглядят другие сервампы? В каких животных они превращаются?       — А какие тебя интересуют? — безучастно спросил «Неприглашённый», напряжённый темой о своих братьях и сестре.       Ему стало не по себе от мысли, что кто-то ещё из его «родственников» познакомится с девушкой. От картины, где она приветливо пожимает им руки и восторженно лепетает об их трансформации, ему стало не по себе. Что-то внутри кольнуло неосознанной им ревностью. Ему было невыносимо думать о том, что Ханако может проявить ещё к кому-то свою добродушность. Душа при этих мыслях плавилась в огне злости. Особенно угнетала мысль о…       — Нууу, мне нравятся кошки, например…       Не успела Ханако договорить, как Цубаки оборвал её речь угрюмым взглядом.       — Мой старший брат может превращаться в кота… — протянул вампир пустым голосом, но на губах нарисовалась безумная улыбка.       — О, тогда я хочу увидеться с ним! — радостно захлопала в ладоши Ханако, весело припрыгивая, и промолвила напускно ворчливым тоном. — Может, хоть он не будет такой врединой и покажет мне, как сервампы превращаются в животных.       Цубаки повернулся к ней спиной, сгорбился и затрясся от негодования. Упоминание об убийце Создателя опустило вампира в бездну физически ощутимых терзаний. Яд безысходности отравил душу, обрывки воспоминаний, как огни, вспыхивали и быстро потухали, но оставляли за собой глубокий след, заново вскрывая старые шрамы. Ханако утратила прежнее веселье и сделалась мрачной, как небо, затянутое угрюмыми тучами.       — Ц-Цубаки…? — зеленоглазая пугливо и неуверенно позвала его по имени, словно сомневаясь, он ли стоит сейчас перед ней. — Я что-то не то сказала?       — Это он убил Учителя… — голос любимого дрогнул, а вместе с ним дрогнула и обеспокоенная Ханако.       Она не знала, какие принести утешения вампиру. Даже несмотря на то, что его страдания зеркально отражались внутри неё, Нобухико не знала, как залечить его рану. Это казалось невозможным. Ненависть Цубаки была настолько глубокой, что въелась в кожу, как засохшая кровь. Лицо Ханако затуманилось от печали, став похожим на призрачную вуаль. Но и сидеть сложа руки у неё тоже не получалось. Она поднялась на ноги и начала ступать вперёд, не обращая внимания тяжесть из-за влажной одежды и на то, как скользят мокрые подошвы кроссовок. С момента их знакомства она всё время удивлялась своей чудовищной решимости, какая раньше была не присуща её робкой натуре. Но подобные изменения вдохновляли её, она не противилась им, а принимала её с благодарностью, стараясь оправдать ожидания того, кто поспособствовал её новому характеру.       Тонкие, чуткие пальцы вспорхнули, бережно и ласково коснулись бледной щеки Цубаки. Тот обернулся, ответив на ласку удивлённым взглядом, Ханако же взамен подарила ему слабую, подбадривающую улыбку, обещающую ему защиту от невзгод. Дух вампира, который стенал от жажды мщения, уменьшился, став ничтожно маленьким перед зеленоглазой, и послушно успокоился. Ханако, удерживая слёзы от унылого вида сервампа, приподнялась на цыпочки и прильнула лбом к его лбу, закрыв глаза. Цубаки не отстранился; он стоял на месте, позволяя теплу её рук охватывать себя, несмотря на холодную влагу на коже после воды, и постепенно успокаивался. Чужое тепло убаюкивало давнюю злобу.       — Мне жаль, — виновато произнесла она, чертя незамысловатые узоры пальцами на его скулах.       Недавно он бы презрительно усмехнулся на эти жалкие слова, но теперь их было достаточно для того, чтобы забыть на время о своих раскрывшихся ранах. И Цубаки понял: он ни за что не отпустит Ханако, не отдаст её своим братьям. Мысль о контракте стала приемлемой, но другие мысли об Учителе всё ещё заставляли его колебаться. Поддавшись порыву, он просто сжал её в своих руках, больше ни о чём не думая. Впервые голова не была чем-то заполнена, а блажённо пустовала от беспокойных мыслей. Нобухико уткнулась носом в его плечо, едва улавливая воздух, но не решилась что-то возразить — боялась прервать создавшуюся идиллию. Сердце яростно трепетало, причиняя и боль, и радость. Блондинке пришлось зажмуриться, чтобы не застонать в голос. Хотелось в ответ обвить руками его стан, прижаться так сильно, чтобы раствориться в нём, но смущение, взыгравшее в ней, остановило от безумной затеи.       — Тебе холодно? — он спросил это спокойно, без каких-либо эмоций, но Ханако почему-то задрожала в его объятьях.       Было так легко поверить, что она нужна ему, что она особенная, ценная для него. С этим существом девушка полнилась чувством эйфории, которая заполняла её до краёв. Ей ещё ни с кем не было так хорошо. От счастья наворачивались слёзы, но она сдерживала их до последних сил, боясь обеспокоить вампира. Уголки губ поднимались в глупой, но безмерно радостной улыбке, глаза блестели не то от непролитых слёз, не то от сладости первой любви.       — Есть немного. Из-за тебя ведь упала.       — Ха-ха-ха! А вот это уже действительно скучно, — несмотря на контекст, он проговорил это сквозь улыбку. — Я всего лишь спокойно сидел на камне и смертельно скучал из-за твоей рыбалки. В чём же я виноват? Или таким образом в тебе взыграла эгоистичная человеческая натура, которая вечно ищет виновника своих конфузов?       — Нет, — спокойно ответила она, прижавшись крепче к вампиру, и при следующих словах её голос дрогнул. — Просто засмотрелась на тебя. Ты очень красивый.       Она так часто говорила об этом, что Цубаки привык к подобным комплиментам и принимал это как данность. Но сегодня внутри что-то щёлкнуло, изменив палитру ощущений. Ему хотелось что-то неловко пролепетать, но слова застряли в гортани. В тесных объятьях мир будто изменился, изменив и привычный ход его мыслей и действий. Впрочем, именно в хрупком моменте тишины сплеталось всё волшебство и нерукотворная чистота вечера. Спустя минуту он поймал себя на том, что смотрит, не моргая, на небо и, завороженный пережитым чувством неги, тонет в его исключительной синеве.       — Ты действительно удивительный экземпляр, Ханако, — на одном выдохе произнёс он и, нагнувшись, провёл кончиком носа по её шее. Сегодня она пахла жасмином.       Чувствительная кожа светловолосый покрылась обильными мурашками. Сердце пропустило мощный удар, отозвавшийся грохотом в ушах. Тело окатило жаром. Из уст вырвался рваный вздох и последовал под воздействием эмоций вопрос, который был для неё как намёк о чувствах:       — Тогда почему я не могу быть твоим ивом?       Брюнет знал ответ на этот вопрос, но не хотел озвучивать вслух. Ему было стыдно перед Учителем за то, что он изменил своим взглядам и позволил себе подпустить слишком близко человека, который едва не затмил ему взор на месть за его смерть. Романтика момента была утеряна, смыта его печальными воспоминаниями, и Цубаки отстранился, вызвав у Ханако разочарованный вздох. Он замер, изучающе разглядывая её лицо: доселе безмятежное, оно побледнело, утратило прежний шарм живости, походило на скучный серый пейзаж. Но её глаза по-прежнему отражали маленькую искру надежды, упрямо сияющую в глубине зрачков. Даже если бы Цубаки попытался нагрубить ей, чтобы она больше не поднимала больную для него тему, у него бы не получилось — отныне его терзала совесть за её незаслуженные страдания, а сердце жалостливо щемило, призывая к проявлению хотя бы мимолётной нежности, когда-то чуждой ему. Цубаки считал, что не умеет быть ласковым; он был запуганным лисом, одичавшим после людской жестокости. Поэтому он проявил натянутую игривость, чтобы хоть как-то сгладить острые углы в их разговоре.       — Боюсь, с таким проблемным ивом я быстрее встречу свой конец.       Ханако обиженно надула щёки и сделалась похожей, по его мнению, на болотную жабу. От собственного сравнения Цубаки засмеялся. Ему стало легче. Своей непосредственностью девушка успокаивала его. И, несмотря на все сомнения и размышления о том, что их связь неправильная, Цубаки хотел ещё немного побыть с ней и посмотреть, как ещё может удивить его это странное существо. Нобухико, несмотря на мимолётную обиду и тревогу, потаённую в недрах души, смягчилась в улыбке. Она была готова на всё, лишь бы продлить миг его смеха. Пусть он насмехается, не замечает её чувств, дразнит — главное, что ему комфортно. Ханако любила его. Любила так сильно, что едва не разрывалась от неразделённых чувств. Но вместе с тем теплела от мысли, что он всё равно рядом с ним и чувствует себя беззаботным именно с ним. Ради этого она готова была молчать о своих чувствах, лишь бы не обременять его на лишние мысли.

***

      Цубаки исчез на несколько дней, сказав, что у него имеются дела. Ханако не сумела остановить его; впрочем, она, терзаемая стеснением и неуверенностью в себе, даже не пыталась. Обеспокоенное сердце стенало от разлуки, а внутренние комплексы твердили, что их связи пришёл конец; ни весточки, ни слова, ни знакомой тени рядом — всё говорило ей о том, что он забыл о ней. Оба они, находясь на расстоянии друг от друга, не представляли, какие идентичные переживания творятся в их душах. Цубаки, вопреки противоречиям, мысленно находился рядом с ней. А она, обессиленно прижимаясь к стене, не ощущала позади его прижатой к себе спины. Ханако решила отвлечь себя частыми походами в больницу к матери. Но и там были неутешительные новости.       — Она теряет зрение и слух, — сообщил поникшим голосом врач.       — Как?! — Ханако не верила своим ушам. Почва будто ушла из-под ног. — И ничего нельзя сделать?       — Боюсь, что нет. Лекарство уже поздно давать. Ей осталось недолго. Постарайтесь скрасить её последние дни своим присутствием. Она часто говорит о вас.       — Я знаю… — дрожащим от слёз голосом прошептала девушка, опустившись на колени возле больничной кровати, на которой бездвижно лежала женщина.       Врач понимающие кивнул и оставил их наедине. Ханако вымученно смотрела на лицо матери, не узнавая некогда задорную женщину, от которой она унаследовала характер; лицо белое, как у мертвеца, повсюду проглядывают вены, глаза были почти на выкате, чёрные, будто неряшливо намазанные тенями, исхудавшее тело, сквозь которое отчётливо виднелись торчащие кости, на тыльной стороне ладони вздулись синяки от уколов, а кислородная маска будто прироста к лицу. Ханако так долго не видела из-за навалившихся событий родного человека, что ужаснулась при виде изменений, которые сотворили беспощадные время и болезнь. Обессиленно положив голову на её колени, она беззвучно зарыдала. В один миг Ханако ощутила, что болезнь матери высосала из неё все краски и соки, и она, ослабнув, тоже начала слепнуть. Слёзы щипали глаза, горечь продирала изнутри горло; сначала Цубаки, а теперь ещё и мама… Сердце, обильно кровоточа, едва смогло смириться с таким жестоким приговором. Она сдала в руках её ледяную ладонь, переплела свои пальцы с её и пообещала самой себе:       — Я обязательно проведу с тобой весь день, родная. Я не оставлю тебя одну. Ты не умрёшь в одиночестве. А знаешь, я схожу в магазин и куплю тебе мандарины. Ты ведь так любишь их…       Оглушённая и онемевшая, девушка поднялась на ноги, покачнулась от шока и направилась прочь из палаты, роняя по пути остаток слёз, который казался ей бесконечным. Ханако не могла смириться с подобным приговором; ей было слишком тяжело, она была слишком слабой, чтобы жить с этим. Хотелось исчезнуть из мира, лишь бы не переживать ближайшую агонию и депрессию. Моральная боль стала главенствующим чувством. Она прошла мимо магазина, не в силах смотреть на любимые фрукты матери, зная, что в скором времени она больше не сможет прикоснуться к ним и снова трогательно чихнуть, отрывая кожурки налитого соком плода. Слёзы застилали, как завеса в театре, горящие глаза блондинки. Она бежала, закрыв опухшие глаза, рассталкивая толпу проходящих мимо неё людей, которые жаловались на её невоспитанность. Даже когда кто-то ответно успел задеть её плечом, а она упала, ободрав о торчащий камень локоть до крови, она не обратила внимания на боль, поднялась на ноги, как робот, и бежала дальше со скоростью пушечного ядра. Добралась до безлюдной поляны, рассталкивала ветки деревьев, глухо стонала, когда те мстительно хлестали её по щекам, как кнутом, и, вытирая рубиновые струйки с порезов, наконец-то устало упала на колени, совершенно выдохнувшись от пробежки. Ханако сжала кожу на груди, словно желая протиснуть под неё пальцы, чтобы вырвать сердце, и, дав полную волю эмоциям, надрывно закричала так, что птицы, окружившие хороводом деревья, испуганно разлетелись, шумно взмахивая крыльями, издавая хлопки. Ханако осталась совершенно одна посреди ясной поляны и тихо рыдала, как только голос сорвался и охрип. Она ощущала, как мертвеет изнутри, но ничего не могла сделать с этим ужасающим ощущением.       — Ты одна, — послышался чей-то голос позади неё; Ханако задрожала, ощутив, как позвоночник покрылся ледяной коркой, и подняла расширившиеся от ужаса глаза. — Куда же делся твой защитник?       Таиши Тоума сделал шаг вперёд, раздавив подошвой только что распустившийся цветок, и гадко ухмыльнулся. Ханако, вопреки звенящему ужасу, смело повернулась к мужчине лицом и совершенно спокойно ответила:       — Его больше нет в Токио. Он сказал, что хочет путешествовать по миру в одиночестве. В конце концов, — на моменте, когда она вспомнила о словах сервампа на крыше, голос Ханако дрогнул, — вампир не может быть с человеком. Это полный абсурд.       — И я должен в это поверить? — Таиши, размяв плечи, приглушённо хохотнул.       — У Вас нет другого выбора, — к своему удивлению, Нобухико приговорила это ледяным тоном. Внезапно навалившаяся апатия, перекрывая прежнюю эмоциональность, изменила её, казалось бы, от и до. Даже правящий в спектре эмоций страх стал отходить на второй план. Эмоции вымерли в Ханако с учётом нынешних событий.       — Тогда и у тебя нет его, — насмешливый тон черноволосого мужчины сменился на мрачный, а лицо исказилось гримасой отвращения.       Ханако даже не дрогнула, когда дуло вынутого им со сверхчеловеческой скоростью пистолетов нацелилось на неё. Она стояла на месте, как окаменевшая фигура, и терпеливо ждала выстрела, как сладостного бичевания. Ей было страшно лишь пару коротких секунд. Затем, когда жизнь пронеслась перед глазами обрывочными кадрами, она осознала, что готова к смерти. Смерть стала для неё не жестоким приговором, а единственным спасением из сложившейся ситуации. Она была не готова жить в мире, где нет её родных сердцу людей. Ханако была ещё не приспособленным ребёнком, который рано или поздно лишился жизни без поддержки родителей. Поэтому она без колебаний приняла на себя удар, несмотря на естественную дрожь тела. Выстрел, один-единственный, которого хватило ей для того, чтобы свалиться с ног, на время оглушил её. Сначала Ханако ничего не поняла; шок парализовало её, сделав нечувствительной на пару минут. Затем происходящее начало медленно проясняться, и Ханако скривилась, увидев торчащую пулю рядом с ещё бьющимся сердцем и ощутив медленно растекающуюся по всему телу адскую боль. Кровь нещадно текла, как багровый ручей, из раны, окрашивая чистую одежду и зелень в алый. Дыхание почти сразу затруднились проталкиваться в лёгкие. Ей оставалось недолго. Ханако всхлипнула, осознав, что смерть на самом деле страшна. Пока она, ещё живая, стояла на месте, ей было не так страшно и она готова была с достоинством принять свою участь. Но теперь… Теперь её пробил озноб. Слёзы, как маленький водопад, текли из глаз. И всё же…       Она понимала, что так ей будет лучше. Она терпеливо прикрыла веки, поморщилась, когда те защипало, и начала считать секунды.       — Эту рану ещё можно вылечить. Только скажи мне, где находится Цубаки, и я отведу тебя в С3, чтобы тобой занялись лучшие доктора, — безэмоционально предупредил Таиши, встав перед её глазами; он смотрел на девушку, как на ненужную вещь, как на жалкого таракана, которого он сможет уничтожить только наступив на него ногой, как в случае с цветком, от которого остались лишь обезображенные, рваные, истоптанные в грязи, мятые лепестки, похожие на крохотные выдернутые наружу органы.       — Мне это не нужно, — уверенно ответила девушка, совладав с паникой.       — Тогда умри в мучениях, — глаза мужчины, упёртые в неё, как заточенная пика, пылали презрением. Слова, как грубый плевок, затерялись в воздухе вместе с тяжёлыми шагами удаляющегося мужчины, оставляя послевкусие безысходности.       Ханако всю насквозь пропитывало чувство, будто всё, что происходило с ней до этого, произошло не с ней и ничего на самом деле не было. Будто она только родилась и увидела мир перед собой — совершенно чуждый, незнакомый, пугающий. Голова кружилась точно также, как и вернувшиеся на поляну птицы над её головой, которые оказали на фоне полученного солнца маленькими чёрными самолётиками. Ей казалось, что она находится под каким-либо наркотиком, который окружил её мир, заставлял меркнуть, то снова светить ей, меняя его с каждой секундой и усиливая головокружение до уколов в висках. Уши заложило, звук просачивался крайне слабо, доносился откуда-то издалека, словно из другого измерения. Ей и самой начало казаться, что она сейчас находится не здесь, даже не лежит, а парит, хотя тело чувствовалось тяжёлым. Ещё один звук донёсся из неизвестного направления, звуча приглушённо и непонятно. Ханако медлённо, как в сонном состоянии, поочерёдно моргала, пытаясь разглядеть сквозь воцарившуюся муть в глазах хоть что-то ясное. Но уже через пару секунд на веки легла тяжесть и она сомкнула их.       — Надо же, в какую ты передрягу попала.       — Цубаки…? — машинально пробормотали её губы, хотя Ханако ничего толком не могла сообразить.       Она с трудом разлепила веки, сузила глаза, пытаясь вглядеться в пространство перед собой. Всё разплывалось, как на карусели, выглядело, как мутное пятно на стекле. Но среди всего этого хаоса Ханако смогла, хоть и не сразу, но разглядеть Цубаки. Это было похоже на волшебство; сначала его тёмная фигура была также размыта, а затем, как только он приблизился к ней, он стал выглядеть яснее, ярко выделяясь на фоне смешанных между собой пятен. Несмотря на распространяющаяся по всему телу боль, Ханако радостно улыбнулась.       — Я думала, что ты забыл обо мне.       — О твоей глупой натуре невозможно забыть, — усмехнулся он, совершенно не смущаясь вида её раненного тела; девушке стало от этого не по себе, ей стало грустно. — Даже смертельную рану заработать успела, — он сказал это так беззаботно, как если бы Ханако оставила незначительный порез на пальце, что девушке стало больно. В груди.       — Неужели тебе безразлично, что я умираю? — дрогнувшим голосом спросила она, направив на него пустой взгляд.       — Я не волнуюсь насчёт этого. Через пару минут, когда твоё сердце остановится, я смогу дать тебе свою кровь и таким образом ты станешь моим подклассом, — невозмутимо объяснил Цубаки, по-прежнему расслабленно улыбаясь. — Я не оставлю тебя и не предам, даже если ты предашь меня.       — Значит, я всё-таки небезразлична тебе… — устало прошептала самой себе блондинка, приподняв уголки губ. — Я рада…       Вопреки накрывающей слабости, Ханако чувствовала себя как никогда живой. Она медленно моргала, стараясь не закрыть глаза, чтобы успеть запечатлеть образ Цубаки. Она неотрывно смотрела на него, так глубоко заглядывала в его душу, что от этого всё тело звенело и пело, готовое взорваться тысячами солнечных лучей. Она холодела, но почему-то по-прежнему ощущала нечто горячее в груди. Нобухико была уверена, что любовь к Цубаки наделяет её сверхсилой, продолжая поддерживать её сердцебиение. Мысль о том, что он готов быть с ней вечность, укутала безграничны счастьем. И как было печально осознавать, что этот момент продлится недолго. Она всмотрелась в глаза Цубаки, а которых сверкала уверенность в завтрашнем дне; что станет с ним, когда она скажет о своём решении? Сердце сжалось от представления с такой силой, что из глаз хлынули слёзы.       — Почему ты плачешь? Боишься стать вампиром? Это не такой уж и болезненный процесс, как ты думаешь. И моя кровь совсем не ужасная на вкус, — отшутился сервамп, качая головой.       Ханако охватил мучительный озноб, сметающий стужей былое проявление радости, при мысли о том, что она сейчас сотрёт редкую улыбку Цубаки. Внутри образовалась бездонная дыра, как если бы ей вырвали сердце, не заполнив ничем пустующую полость. Она ощущала только свинцовую тяжесть по всему телу, но особенно — на языке, которому предстояло разрубить связь между ними.       — Цубаки, я не могу стать вампиром, — медленно, словно усилием складывая большие, угловатые фразы в тесную деревянную коробочку, безэмоционально обронила она       Брюнет засмеялся, и смех через несколько секунд оборвался, расползаясь старым мохеровым шарфом на горле, опрокинув обратно в тишину. Он долго, пристально и сосредоточенно смотрит на Ханако; в подобном положении она выглядит ещё более беспомощно, чем обычно, и от этого Цубаки хочется прижать её к себе и защитить от недугов внешнего мира, хочется дать ей надежду и спрятать от чужих глаз. Он чувствовал неуместное умиротворение, пристально разглядывая её белеющее лицо, потому что он знал, что совсем скоро она будет всегда рядом с ним. Цубаки решил перестать бороться с чувствами; борьба, в которой он всё время проигрывал своей слабости, оказалась бесполезной. Единственным спасением стало принять эти чувства. И хоть в мыслях он изобразил досаду от своего выбора, его душа воодушевлённо пела, готовясь проявлять первые неумелые попытки сближения.       — Скучно. Это была неудачная шутка. Могла бы попытаться хотя бы научиться ради меня. А теперь…       — Я не шучу… — прерывает она его глухим, сиплым и дрожащим голосом, морщась от неимоверной боли в груди.       Ханако захлестнуло отвращение к самой себе, к жестоким словам, которые вырвались из её сухих, мёртвенно-бледных бледных губ. Жизнь покидала её с каждой секундой, но гораздо больший страх девушка испытывала перед реакцией Цубаки. Ей хотелось увидеть перед смертью его лицо, но, с другой стороны, боль в его глазах стала самым большим для неё испытанием, гораздо хуже, чем сама смерть. Девичьи кулаки сжимались и разжимались с яростной дрожью.       — Что? — сервамп огорошенно моргнул, как от шлепка; его радостная улыбка искривилась.       — Моя мама скоро умрёт. Я думала, что смогу провести с ней её последние часы, но… я оказалась слаба. Я не выдержу этого. И уж тем более не выдержку бремени после того, как обращусь в вампира. Я не смогу спокойно смотреть на то, как умирают другие люди, пока я спокойно живу, ни о чём не беспокоясь. Не смогу слушать их мечты, заранее зная, что они не успеют исполниться, ведь человеческая жизнь очень коротка. Не смогу наблюдать за мучениями родных, оставаясь спокойной от того, что вампирам не страшны болезни. Такая жизнь не для меня. Я слишком морально слаба, чтобы выдержать испытания, которые лягут на мои плечи…       — Нет, — резко оборвал её Цубаки бесцветным голосом. — Ты сильная. Ты могла бы…       — Не могла бы, — навзрыд прошептала Ханако, ощущая тысячу болезненных уколов вины перед сервампом. — Я не такая… Я не смогу пережить это. Я не хочу видеть смерть других людей…       Цубаки опустил голову, закрыв ниспавшими прядями потухший, убитый взгляд. Когда дорога, сотканная из страданий, оказалась позади, он поверил, что его будущее без Учителя сможет стать ясным, а не туманным. Но теперь всё резко оборвалось и обрушилось огромным валуном вниз, разбив вдребезги его надежды.       — Цубаки, дни, проведённые с тобой, были самыми лучшими для меня… — вымолвила она, не зная, как утешить его, и протянула навстречу к нему ладонь, представляя, как нежно и в последний раз поглаживает его по голове.       Цубаки, не помня себя в тот момент, машинально приблизился к ней, присел на колени и положил ладонь на её. Кожа девушки оказалась холоднее его собственной, её обжигающий холод привёл в чувство вампира, погружённого в вязкий транс. Смотреть в её глаза уже не получалось, — было и без того слишком больно, — поэтому он отвернулся, глядя безжизненным взглядом на землю.       — Знаешь, мне бы очень хотелось увидеть тебя в образе лиса… — призналась она с вымученной улыбкой, сжав пальцами его ладонь.       Блондинка виновато потупила взгляд, считая, что причиняет вампиру боль своей хваткой; она казалась ей стальной, потому что вложила все силы в своеобразное объятье. Но Цубаки едва ощущал её прикосновения — физические силы в ней почти полностью иссякли, что заставило сервампа зажмурить глаза, подёрнутые влажной пеленой; осталось совсем недолго… Цубаки буквально ощущал, как кровоточит и трескается на части его сердце, подобно хрупкому хрусталю. Но, сцепив зубы, он, не поднимая головы, послушно совершил трансформацию; перед ним появился крупный клубок дыма, завеса которого полностью окутала собой его тело, словно заключив в большой ящик. Ханако медленно-медленно моргала, пытаясь сбросить хо я бы частичку темноты, которая стала падать на глаза. Она ощутила, что на её ладони оказалось нечто маленькое и невероятно мягкое. Дым, рассеившись, открыл обзор на появившегося перед ней маленького чёрного лиса. Его алые глаза-пуговки смотрели на неё печально и тяжело. Но Нобухико не замечала, что скрыто в его взгляде; она просто счастливо улыбнулась, сжимая в руке его крохотную угольную лапку, поглаживая пальцами короткий, пушистый мех. Она глубоко жалела, что смерть наступила так быстро, не дав ей достаточно времени, чтобы насладиться этим мгновением. Жалела, что так и не успела признаться в своих чувствах. Но Ханако была рада, что это наконец-то произошло. Рада, что, умирая, она увидела Цубаки и до последней секунды своей жизни держала любимого за руку и ощутила невесомый поцелуй в кончик носа, куда прислонился к ней влажный чёрный нос лиса.       — Ты такой… красивый… В любом своём облике… — полушёпотом проговорили, медленно и едва раскрываясь, её бескровные губы. — Знаешь, Цубаки… если бы я стала твоим ивом, бы не меняла твоё имя. Ведь его… дал тебе Учитель, а он был дорог тебе…       Ханако умерла счастливой; на её изысканном бледном лице застыла блажённая, влюблённая улыбка. Исчезла из этого мира, не успев ощутить омывающие кровь на щеке горькие слёзы чёрного лиса, тоскливо опустившего пушистую макушку на её голову, вдыхая ещё живой аромат цветов с её волос. Цубаки дрожал, как под ливнем, жалея о том, что не решился стать её сервампом и не спел защитить. Одинокий лис вскинул голову, смотря в бескрайнее небо, ставшее мрачно-серым, и уныло заскулил.

***

       — Кем вы приходитесь Нобухико Мито? — осведомился врач, складывая записи о пациентах в жёлткую папку, мельком наблюдая за новым посетителем.       — Близкий друг её семьи, — ответил, прокашлявшись, гость. — Могу ли я войти? Мне очень нужно увидеться с госпожой Нобухико.       — Только ненадолго, — раздражённо прокряхтел мужчина, сдавшись под напором гостя.       Цубаки прошествовал к нужной палате и задержал дыхание; женщина, точная копия Ханако, неподвижно, как иссохший труп, лежала на койке, ни дёргаясь, ни дыша. Вампир ощутил странный укол в области груди; ему стало не по себе, стало… страшно. И больно. Болезненный вид этой женщины наполнил Цубаки неясной печалью. Руки мелко задрожали, покрылись россыпью мурашек. Брюнет неловко переминается с ноги на ногу, стоит, как вкопанный, и не знает, что делать дальше. Внезапно кислородная маска затуманилась изнутри; женщина судорожно задышала, словно пробудившись от кошмарного сна. Её слабый, сиплый и совсем тоненьктй голос, подобный Ханако, тоскливо шепчет имя дочери. Цубаки закусио губы, прижал ладонь к груди, ощутив внезапный болезненный толчок. Он делает первый нерешительный шаг в её сторону, а сам не поднимает голову, смотря на пол.       — Ханако? Это ты? — спрашивает женщина по имени Мито, вводя руками по воздуху, словно пытаясь что-то нащупать.       Когда её глаза распахиваются, сервамп видит, что они покрыты бледно-бирюзовой плёнкой. Цубаки, вздрогнув, вспомнил, что женщина слепа и ничего не слышит. Вот почему она продолжала сквозь боль радостно улыбаться и звать Ханако, не внимая тому, что говорит ей молодой человек.       — Я ждала тебя. Боялась, что ты не придёшь… Мне осталось совсем недолго, ты знаешь? — бормотала Мито, сжимая одной рукой простынь. Другой она по-прежнему водила по воздуху, пока не наткнулась на руку Цубаки. Тот вздрогнул, ощутив ледяные пальцы на своей кисти; кожа ещё живой женщины была холоднее, чем у него — мертвеца.       От её прикосновения в сознание вампира врываются, как тысяча ослепительных, но необратимо блекнувших на фоне мрачной реальности вспышек. Перед ним встаёт смеющееся лицо Ханако, её сияющие малахитовые глаза, пронизанные преданностью собаки и безграничной любовью, родная душе вампиру небрежность во внешнем виде. Тысяча фрагментов взбаломученной памяти обрушиваются на него сокрушённой лавиной смешанных чувств, когда он прикрывает восплённые веки. Лёгкие жжёт от частого дыхания, как жжёт ладонь, которую сжимала в своих хрупких пальцах женщина, разительно похожая на Ханако. Его сгибает пополам, словно кто-то вспорол ему живот. Цубаки хочется поскорее сбежать из этого адского места, но ноги держат на месте; он ещё не закончил здесь свои дела. Цветок, хранимый в кармане юкаты, оказывается в его руках. Не отпуская руку Мито, покорно терпя её мучительную хватку, он кладёт алую камелию в её свободную раскрытую ладонь. Женщина изучающе сминает предмет в своей руке, невидяще взирая на стену, и улыбается уголком губ.       — Что это за цветок? Может, камелия…? Ты ведь так мечтала принести мне её… Такой красивый цветок. О, Ханако, мне…       Женщина обрывает фразу, заходясь судорожным кашлем. Цубаки обеспокоенно смотрит на неё, не зная, как помочь. Впервые ему было тяжело смотреть на постороннего человека. Губы дрожали в мольбе о том, чтобы всё это закончилось, но из уст ничего не вышло. Он молчал, сглатывая слова, и продолжал дрожать. Цубаки чувствовал себя совершенно беспомощным, оголённым, сидящим на безжалостном холоде, где нет ни звуков, ни людей. Когда кашель прекратился, сервамп ощутил слабое облегчение, как если бы приступ начался у него.       — Ханако, мне бы… не хотелось, чтобы ты… видела, как я умираю… Спасибо, что нашла в себе силы прийти… ко мне… Мне было это важно.       Мито, едва двигая губами, затихла. Тишина внутри вампира угрожающе растрёскивалась, раскалывалась на мириады хрустальных пылинок под гудящим натиском эмоций, которые готовили разорвать его на куски. Пальцы женщины обмякли и он смог легко освободить свою ладонь; рука Мито упала на одеяло, глаза закрылись, подверженные усталостью. Она просто уснула, прижав к бьющемуся сердцу, как дорогой подарок, красную камелию. И Цубаки, заставляя двигаться себя усилием воли, направился к оборудованию, которое поддерживало её жизнь. Брюнет сомкнул веки и механически вырубили розетку. Диаграмма, показывающая умеренные скачки, запищала, демонстрируя ровные полоски. Цубаки печально воззарился на женщину, на лице которой сохранилась расслабленная, миролюбивая улыбка. Впервые брюнет едва решился на убийство человека. Обычно он не испытывал угрызения совести, но в этот раз что-то пыталась сковать в тиски его сердце, пытаясь оживить его. Впрочем, Цубаки и без того казалось, что он стал живым и пронёс всю панораму мук, которая только представляется человеку. Отныне, выбираясь через окно третьего этажа больницы, Цубаки не хотел переживать нечто подобное. Он больше не хотел чувствовать себя человеком. Счастья в человеческом мире слишком хрупкое и легко рушимое. Сервамп, ловко преземлившись на ноги, как пантера, зашагал вперёд, не разбирая дороги. Пустой взор алых глаз, подобный искре от пламени, устремился в ясные плывущие облака.       «Прости, Ханако. Видимо, у меня не получится создать мир твоим методом без тебя. Я буду действовать так, как сказал Учитель. Я изменю мир ради него. И ради тебя».       Цубаки, отбросив мысли, остановился возле лесной поляны. Деревья, чьи ветви печально осунулись, пропускали сквозь кроны грустную песнь ветра. Он заметил вдали чей-то мужской силуэт, опустившифся на колени. Его рука взметнулась, наставив дуло пистолета к виску.       «Безысходность? Мы так похожи…» — Цубаки грустно усмехнулся, подавляя приступ разрыдаться, и натянул беззаботную улыбку. «Скучно. Впрочем, это ведь то, что может нас объединить. Я подарю ему новую жизнь и вместе мы изменим этот мир. Ничего другого мне не остаётся, верно, Учитель? Я не смогу справиться один».       Сервамп Уныния направился к будущему союзнику, напоследок размышляя о своём первом друге. Он не позволит другим людям, утратившим надежду, так просто умереть. Они, потерянные и одинокие, будут отныне принадлежать ему. И он ни за что не предаст их, даже если они предадут его. Потому что Цубаки знает, что такое одиночество, и знает, какого терять того, кто изменил твой внутренний мир и мнение о людях, которых он теперь был готов взять под своё крыло. Теперь «Неприглашённый» больше не допустит, чтобы его близкие погибли.       Вампир вдыхает цветочный аромат лета и прикасается к холодным губам, чувствуя, как те становятся горячими при усиливающемся запахе — ему чудится, что он видит перед собой призрачную златовласую девушку, чья маленькая ладонь вспархивает вверх, касается его скул, двигается к затылку и, притягивая к себе с застенчивой улыбкой, робким касанием накрывает его губы своими. Цубаки поддаётся навстречу эфемерным ощущениям и усмехается со светлой печалью, видя перед собой лишь рассеивающуюся пыльцу цветов. Он не чувствует себя опустошённым — позади него двигается хрупкий девичий силуэт, создавший в его мире атмосферу необходимости собственного существования и уверенности в пока ещё туманном будущем.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.