Драгоценность

— Не умеешь ты ценить то, что имеешь, — пробурчал Наклз, устраиваясь на лестнице Алтаря и глядя в небо. Руж на эти слова фыркнула и голову гордо вверх подняла, будто бы давала всем видом ехидне понять, что он наивный глупец и вообще не прав. — Ты так говоришь, потому что лучше ничего не видел. Вот будь у тебя кровать или хотя бы матрас, я бы посмотрела, как ты спишь на ступеньках. Честное слово, Наки, ты будто бы вообще не хочешь доставлять себе удовольствие, даже в мелочах. А это приятно. — Гедонистка. — О нет, я просто беру от жизни то, что хочу. Почему бы и нет, если она даёт возможность? — Но кое-что у тебя взять не получается, — с хитрой ухмылкой протянул парень, косо глянув на мышку, и та мигом изменилась в лице. Гордость куда-то пропала, и Руж скрестила руки на груди, кажется, обидевшись, только не совсем ясно, на кого именно была направлена её обида — на жизнь или на Наклза? Девушка вообще терялась в догадках касательно того, что же ехидна имел ввиду. Конечно, он мог намекать на то, какой он роскошный хранитель Мастер Изумруда, на то, что только из-за него она еще не стащила камень и не получила всего, что хочет. Вероятнее всего, так и было. Только вот Руж упорно хотелось верить, что его слова имели немного другой смысл. Летучая мышь была бы куда более рада знать, что он себя подразумевает. И это было бы жестокой и колющей правдой. Руж никогда не была против флирта с ним, и ей нравилось безумно смущать Наклза, так, чтобы он начинал кулаками размахивать, калеча разве что только воздух (иногда возможно себя). Еще ей нравилось умудряться целовать его в щёку, смотреть, как он краснеет, пытаясь оттереть след от помады, но размазывая тем самым его еще больше. Дурачок. Только вот дурачок, который ей нравится. Нравится больше, чем лучший друг, Руж это давно поняла, только вот первого шага всё равно ждала от него. Потому что он не давал ей никаких намёков об ответных чувствах. Грубые, иногда даже обидные, шутки — были, колкости — были, драки (а они ведь еще даже не женаты, чтобы драться) — были. Но ничего из того, что помогло бы Руж разобраться, не было. Краснея от её поцелуев, Наклз все равно умудрялся её проклинать. «Чертовка». Интересное прозвище, и летучая мышь ничего против не имела. Только вместо всего этого веселья, круговорота обыденных и стандартных взаимоотношений, ей бы хотелось, чтобы ехидна сделал хотя бы небольщой, крохотный шажок к ней ближе. Чтобы он дал ей хоть какую-то надежду. Или разрезал все нити. За ней дело не станет. — Всё равно жёстко лежать на ступеньках. Дом бы хоть себе построил. Сторожку какую-нибудь. — Так тоже будет тяжко за Мастер Изумрудом смотреть. — О Боги, построй дом НАД Мастер Изумрудом! — Тогда не будет видно этого. Наклз провёл рукой по воздуху, заставляя девушку поднять голову вверх, в небо. Они видели его, пожалуй, немного по-разному. Наклз думал о том, что это красиво, правда красиво, пытался найти парочку созвездий, только вот в силу того, что он не знал никаких, попытки были тщетны. А вот в голове Руж картинка рисовалась совсем другая. Звезды, будто бы маленькие драгоценности, рассыпаны по синему бархату неба, и луна как большой золотой диск сияла. «Или жемчужина! — думала девушка. — Очень большая жемчужина». — Вот самая настоящая драгоценность, — важно заключил Наклз, заложив руки за голову. — Будь это драгоценностями, я бы каждую звёздочку с неба украла, — едва ли не пропела Руж, представляя, насколько бы была богата. Но она прекрасно знала, что ехидна говорит не о материальной драгоценности. И была с ним абсолютно согласна. Просто дразнить его весело. — И тебе не оставила бы ни одной. — Клептоманка. — Нет, я просто очень люблю драгоценности. И тебя. У девушки сердце в груди замерло, сказала все-таки. Парень сначала завис, будто обмозговывал то, что мышка ему выдала, а потом рассмеялся, привстав на локтях. — Я знаю, не можешь же ты только ради этого большого камня прилетать, воровка! Руж уголком губ улыбнулась, в своём стиле таинственно и очаровательно. — Смотри, как бы я не украла твоё сердце, Наки. — Попробуй! Ехидна снова рассмеялся, будто Руж сказала какую-то страшную нелепость, а девушка поднялась и отряхнула комбинезон, борясь с щемящим чувством в груди, таким тяжёлым, словно сердце хрустальное на самом деле, и в нём появилась трещина. — Дурак, — заключила летучая мышь. И, расправив крылья, как всегда элегантно поднялась в воздух, сетуя на то, что главное сокровище, которым ей хочется владеть, до сих пор остаётся таким неприступным.