Первая жертва войны — истина Филипп Сноуден, 1916
— Азкабан, 7 сентября 2014 года, 10:14 утра. Присутствующие: Гермиона Грейнджер, допрашивающая от имени Визенгамота, и Драко Малфой, подозреваемый в военных преступлениях и преступлениях против человечества, допрашиваемый под Веритасерумом. У Малфоя всё ещё оставалась капля зелья на губе после того, как он проглотил содержимое флакона. Выпив, он бросил его на стол перед ними, будто одного из своих павших врагов. Это было лишнее. Драко облизнул губы. Гермиона отвела взгляд от розового кончика его языка. — Побереги силы, Грейнджер. Все мы в курсе, что я виновен. — Малфой не мог солгать, но оба они знали, что он достаточно силён, чтобы не дать себе сболтнуть лишнего. Если ей нужны ответы, то она должна задавать правильные вопросы. — В отличие от тебя, я считаю, что всем должны быть предоставлены основные человеческие права. Включая право считаться невиновным до тех пор, пока причастность к незаконным действиям не будет доказана.— Гермиона не потрудилась скрыть своё презрение. Малфой развалился на стуле напротив неё, как будто он был владельцем этого места, нога его опиралась на стол, лениво покачивая тело вперёд-назад на задних ножках мебели. Рука Гермионы зачесалась от желания ударить его, чтобы убрал свои лапы со стола, но Грейнджер лишь сжала ладонь в кулак. — Милая речь, но мы оба знаем, что ты стала свидетельницей многих моих преступлений. Как по мне, твои драгоценные правила звучат в этой ситуации немного фальшиво, прошу прощения, — произнёс Малфой, и Грейнджер стала ненавидеть его чуть больше за то, что он намекал на то, что она не даст ему права на справедливое слушание. — К сожалению, круг людей, не затронутых твоей пресловутой карьерой, довольно мал. Ты должен быть благодарен за то, что здесь сейчас нахожусь я, учитывая то, что другие допрашивающие грозились сделать, оказавшись с тобой наедине. — О, я очень благодарен, поверь мне, — протянул он с флегматичной улыбкой, будто насмехаясь над ней. Гермиона уже собралась ответить на колкость, но вспомнила, что она здесь для того, чтобы допросить его, а не обмениваться взаимными оскорблениями. — Уорвик, 17 июня 1996 года. Я полагаю, это твоё посвящение в Пожиратели Смерти. Есть что добавить? — Она разложила кучу фотографий на стол между ними, в ожидании его реакции. Её не было. Он просто поднял одну из фотографий и рассмотрел, перевернул, даже встряхнул снимок. И как только Гермиона собралась начинать расспрашивать его, Малфой наконец заговорил. — Так любопытно, согласись, маггловские фотографии вообще не двигаются. Глянь, здесь на заднем плане есть мужчина, но он просто стоит. Указательный палец Гермионы приземлился на центр фотографии — туловище, настолько вымазанное в крови, что нужно было вглядываться в снимок, чтобы понять, что это была обнажённая кожа жертвы, а не один из предметов одежды. — Это тело Марии Терезы Джованелли, и все, что ты можешь сказать — пожаловаться на то, что фотография не двигается? — Её голос дрогнул от гнева. — 1996, — задумался Малфой, проигнорировав её возглас. — Так, давай посмотрим, мне было шестнадцать. Шестнадцать лет, Грейнджер. — Тогда он обернул свой взор на неё, и гнев в его глазах чуть не заставил Гермиону вздрогнуть. Был ли он направлен на неё или на взрослых, которые тогда позволяли ему находиться на собственном попечении, она понятия не имела. — Напомни-ка мне, какой там возраст совершеннолетия? Они оба натворили дел, о которых сожалели, прежде чем им исполнилось семнадцать. Спустя столько лет Гермиона все еще не могла определиться, чья же в этом была вина.***
— И тогда мы поняли, что Орден напал на наш след... — Так вот почему вы прятались в амбаре! Всё это время я никак не могла понять зачем. — Гермиона хорошо помнила этот день. Они были рядом с Уоркуортом, на самом краю графства Нортамберленд, и густой туман, надвигающийся со стороны моря, превратил сражение в игру в прятки среди полей и песчаных дюн. — Затем, всё, что нам оставалось сделать, это — аппарировать обратно в Мэнор. — Мы провели пять часов, ожидая, когда вы, наконец, выйдете. Лёжа на холодной сырой земле, спешу добавить! — Прошло два дня, прежде чем Гермиона смогла принять горячую ванну, чтобы снова как следует согреться. Запах влажной шерсти окутывал её, как облако, куда бы она ни пошла. — Вот вам мой совет, никогда не доверяйте Поттеру накладывать антиаппарационные чары. — Его насмешливый взгляд встретился с её глазами, и Гермиона невольно изогнула губы в улыбке. Она повторяла Гарри, должно быть, сотни раз... ...Гермиона слишком легко забыла, что ни Гарри, ни Невилл, ни ещё кто-либо из её друзей, не сидит по другую сторону этого стола. — Было ли это до или после того, как вы решили устроить кровавое побоище на Хэллоуин в Хогсмиде? — выплюнула ведьма, чтобы компенсировать свою оплошность, однако, похоже, на Малфоя это не особо повлияло. — Мы же так хорошо ладили, Грейнджер. Тебе обязательно нужно было всё испортить?***
— Тогда, поговорим о твоей матери. Кто убил её? — Это был не я, так что, полагаю, этот вопрос выходит за рамки твоего следствия. — Малфой вертел в руках единственную вещь в своём распоряжении (высокую жестяную кружку с водой), проявляя полнейшее безразличие к их диалогу, но Гермиона заметила, как он сжал кулаки, как только она подняла тему его матери. — Я буду судьей на заседании по этому делу. — Гермиона Грейнджер — судья, присяжная и палач. Есть ли хоть какие-то ограничения у твоих талантов? — Отвечай на вопрос, Малфой. Он поставил локти на стол и наклонился вперёд, устроив заостренный подбородок на сложенных кистях рук. — Я очень рад, что мы можем поговорить об этом, Грейнджер. Гермиона, — поправил себя Драко, и она стиснула зубы, ощетинившись от гнева. — Очень неразумно держать такие вещи в себе. Он глядел на неё с таким невинным лицом, что при любом удобном случае, он мог бы извлечь из этого выгоду — с таким выражением ему бы точно поверили. — Я не знаю — вот тебе честный ответ, — произнёс Малфой. — Попробуй ещё раз. Или ты действительно думаешь, что я поверю в это? — Ты можешь верить во всё, что пожелаешь. Я говорю правду. Ты прекрасно знаешь, что я не могу солгать. Ох, точно. Конечно... — Ты был правой рукой Волдеморта на протяжении многих лет. Хочешь сказать, что за это время ты не смог узнать, кто убил твою собственную мать? — вновь спросила Гермиона. — Дело было не в желании узнать, Грейнджер. Поверь мне. — Что-то такое мелькнуло в его взгляде, отчего Гермиону передёрнуло. Она пережила войну, сражаясь на таком большом количестве арен боевых действий, что их невозможно сосчитать. Она видела больше крови, чем считала возможным для человека увидеть за всю жизнь. Но она не хотела знать, какими способами Драко Малфой пытался узнать правду о кончине своей матери.***
Гермиона вздрогнула и тут же проснулась. Она всё ещё не могла привыкнуть к своему временному пристанищу в тюрьме, и однообразный серый дневной свет из узкого окна всегда заставал ее врасплох. В эти дни Азкабан был близок к несокрушимости. Во время войны крепость переходила от одной стороны к другой, и каждый раз добавлялись новые меры безопасности. В радиусе десяти миль аппарация была неосуществима, а каминные сети были закрыты с тех пор, как Орден занял здание Министерства в 1999 году. Несмотря ни на что, она всё же хотела съездить домой в Лондон. Всего на день. Изоляция, лишь с Малфоем в качестве собеседника, начинала выводить её из равновесия. Она часто пересекалась с тюремными охранниками, но те вели себя будто безымянные тени: видимо, после мятежа в 2002 году пенитенциарная политика запрещала им даже разговаривать с ней. Тем, кто защищал Азкабан, когда весь волшебный мир отчаянно взывал о помощи людям, оставалось не так уж и много вариантов, находясь вне клеток. Единственной связью Гермионы с внешним миром были письма и записи допросов, которые она каждый вечер послушно отправляла. В её комнате появлялась еда и напитки без вмешательства человека, казалось бы. «Похоже на то, что мир вытирает об меня руки», — подумала Гермиона, глядя на потрескавшийся потолок. Почувствовав прилив сил, ведьма спрыгнула с постели и, чтобы рассеять уныние, отогнала от себя эти мысли. Она будет делать то, зачем сюда и приехала, а затем вернётся домой. К миру и покою. Они так долго пробыли на войне, что Гермиона даже не могла вспомнить, какого это — чувствовать себя в безопасности. Были празднования, головокружительные, почти дикие всплески облегчения, что всё наконец закончилось; но она отправилась в Азкабан почти до того, как чернила успели обсохнуть на мирном договоре. Драко Малфой предал своего господина и положил конец войне. Гарри убил Волдеморта, но без Малфоя они бы всё равно продолжали вести войну на истощение, не видя ей конца. Для неё до сих пор оставалось загадкой, зачем он сделал это. Здесь, на их встречах, Драко был не таким, каким когда-то казался в школе. Было похоже на то, что он потерял свою колючесть в тот момент, когда смог добраться до истинной власти. Теперь его было почти невозможно задеть. Он разрушил её ожидания, с готовностью признавая все свои преступления — не было никаких попыток оправдаться, как и не было неумолкаемых разговоров о чистоте крови. Несмотря на это, слова Малфоя показали ей, как его детство, погрязшее в предрассудках, привело его туда, где он сейчас, так же неотвратимо, как и дружба Гермионы с Гарри убедила её в собственной лояльности. Тогда они оба были ещё очень юны. Ей стало интересно, как бы развивалась их жизнь, не будь никогда войны. Ограничивались бы они конкуренцией на уроках Слизерин против Гриффиндора, когда на кону были баллы факультета, висевшие на волоске? В этой реальности в роли баллов выступали человеческие жизни. Однако бесполезно было строить предположения и скорбеть о том, что могло бы произойти, что должно было произойти, много лет назад.***
— Зачем ты сделал это, Малфой? — Она прервала Драко на середине рассказа о рейде Гринготтса в 2004 году. В тот день Джинни лишилась глаза, поэтому Гермионе следовало бы внимательно его послушать, но в ней внезапно проснулось желание узнать правду. Ей нужны были объяснения не только тому спонтанному решению, которое он принял, будучи загнанным в угол. К чему было всё то, что он делал? — Я же только что сказал тебе, что Богрод собирался отобрать мою палочку. — Его ноги, казалось, приклеились к столу тем самым, будто бы намекая, что вся эта маленькая комнатка находится во власти Драко Малфоя. — Я имею ввиду, почему ты стал предателем? Зачем выдал своего драгоценного Тёмного Лорда? — Его больше нет, Грейнджер. Ты можешь произносить его имя вслух. — Зачем? — На этот раз он от неё не отмахнётся. — А зачем кто-то когда-либо делал что-то? Наверное, потому что в какой-то момент это показалось хорошей идеей. Гермиона не знала, как она выглядела в тот момент. По-видимому, достаточно серьёзно, чтобы Малфой ответил искренне, не тратя лишних слов на очередную перепалку. Или, может быть, виной этой откровенности послужила сыворотка правды? Однако Драко, по мнению Гермионы, мог направить их разговор, то есть допрос, в любое русло. — Однажды я проснулся и понял, что большинство людей, с которыми я учился в одной школе, мертвы, — произнёс он. — Не знаю, что насчёт вашего отряда самоубийц, воспринимающих смерть как предмет гордости, но я бы хотел прожить столько, сколько вообще может существовать человек. Лет до двухсот, по крайней мере. Её совершенно не удивило то, что Малфой, будучи экстраординарным эгоистом, больше всего заботился о сохранении собственной шкуры. — Что ж, война должна была когда-нибудь закончиться. Поскольку мне показалось, что никто не может завершить её, я решил, что будет лучше всего, если это сделаю я. К счастью, на тот момент Гермиона почти привыкла к его самовосхвалениям. Почти. — Насколько мне известно, раньше ты не слишком-то и рвался остановить войну. Даже принимал участие в некоторых сражениях. В четырёх, если я не ошибаюсь. И это ещё только те, в которых я также участвовала, — обратила внимание Грейнджер. — В пяти. Забыла Солсбери. Губы Гермионы скривились от раздражения, но ведьма не произнесла ни слова. Это сработало. — Когда я рассмотрел все возможные варианты действий, дело оставалось за малым. Единственной проблематичной частью оставалась гарантия моей собственной безопасности и комфорта, как только я перейду на сторону Поттера. — В отличие от вас, мы не убиваем своих узников. — Гермиона вспомнила, что случилось с Артуром Уизли, но это можно было заметить лишь по тому, как ведьма сжала палочку — её ногти впились в ладонь. Зато таким образом она держала себя в руках. — Действительно? Я не знал. — Что-то промелькнуло в глазах Малфоя, и Гермиона запоздало вспомнила Верхний Флэгли. После Рон очень сожалел о случившемся, но для Пэнси Паркинсон было уже слишком поздно. — Мне жаль, — сухо выразилась Грейнджер. — Мне тоже. Их взгляды встретились, и на миг в его глазах не было и тени самодовольства. Гермиона первая прервала зрительный контакт. — Однако я до сих пор не могу понять, — произнесла она. — Да, ты будешь жив, но я никогда не относила тебя к числу людей, которые были бы осчастливлены перспективой провести остаток жизни за решёткой, да ещё и в полном одиночестве. Весь волшебный мир знал, что Малфоя освободили от Поцелуя; это было его единственным условием, и он озвучил его публично. — Но я ведь буду не один, — сказал он, лениво растягивая губы в улыбке, заставляя тем самым стаю мурашек пробежать по спине Гермионы. — Ты будешь здесь же. Со мной. Гермиона решила не тратить время на бесполезные споры. Она вскочила со своего места и крутанулась на месте в попытке аппарировать. Вся её настойчивость была напрасной. Малфой молча наблюдал за Гермионой, пока та уже в третий раз пробовала перенестись из комнаты, прежде чем тщетно попытаться превратить своё перо в портключ. В конце концов, ведьма подняла стул, который сама же и сбросила, с пола. Гермиона преодолела свою склонность паниковать в чрезвычайной ситуации много лет назад, но сесть обратно на место, будто ничего не произошло, было одной из самых трудных вещей, которые ей когда-либо приходилось делать. — Что ж, значит, я останусь здесь с тобой? — Она вернула диалог к тому моменту, где он и прервался, без толики дрожи в голосе. — Это было одним из моих условий. — Драко не выглядел так, будто лишился рассудка. — Зачем? — В конечном счёте, может быть, она и была в шоке. Казалось, односложные слова — это всё, что она могла из себя выдавить. — Ненавижу скучать. — Драко внимательно осматривал свои идеальные ногти. Забавно, что она никогда не замечала этой безупречности. Они не продержатся долго в Азкабане — никакого больше маникюра для Малфоя. Гермиона была на грани истерического смеха, но подавила в себе этот порыв. — В качестве приятного дополнения, если мой отец узнал об этом, то уже сто раз перевернулся в своей жалкой могиле. Но только при условии, что у него там ещё осталось, чем переворачиваться. — Драко иронично поклонился ей, но Гермиона пропустила эту колкость между ушей. Гарри был ответственным во время переговоров с Малфоем. Гарри никогда бы не пожертвовал ею таким образом… Её Гарри никогда бы не поступил так, только не этот тощий мальчик, которого она когда-то знала. Когда она смотрела на своего друга, она всё ещё видела того мальчугана, каким он был в школе. Почти всегда для неё не имело значения то, что он уже давно умер. На его место пришел Поттер-боец, измученный продолжительной войной и всеми своими потерями. Слишком долго Гермиона навязывала комфортную для себя мысль о том, что он всё тот же, каким был всегда. Настоящий Гарри, который был здесь и сейчас, сделал бы всё для того, чтобы положить конец войне. Теперь она поняла это. Пока Рон был жив, всё было иначе, но их лучший друг был мёртв уже последние шесть лет, а старый Гарри безвозвратно потерян. А Гермиона была с Драко Малфоем, у которого во взгляде залегла тень ухмылки. Она не могла вспомнить, что он ей говорил, но это и не имело значения. По крайней мере, бывший слизеринец не имел привычки болтать постоянно. — Можешь говорить всё, что тебе угодно, Малфой, но ты проиграл. Ты застрял здесь, в Азкабане, на всю свою оставшуюся жалкую жизнь. — Боюсь, ты опять неправа. — Комната медленно начала превращаться в более просторное, знакомое ведьме место. Даже вонь Азкабана, немытых пленников и заплесневелых стен, в тот момент превратилась в нечто смутно желанное. Они были в библиотеке Малфой-Мэнора. Гермиона была здесь лишь однажды во время рейда, да и то мимолётом, но она никогда не забудет тот визит. Во рту у Грейнджер внезапно пересохло. Перо, которое она подняла, даже не заметив этого, дрожало в её ладони. Ведьма в сердцах проткнула им пергамент, чтобы остановить этот приступ. У неё не было времени на страх. — Хотя, ты всё-таки сказала одну верную вещь — я проведу остаток своих дней здесь. — Где мы? — прошептала она. — В Хогвартсе, разумеется. — Лукавая улыбка расцвела на его губах. — У меня есть основания полагать, что ты знакома с Выручай-комнатой. Теперь всё приобрело смысл: как Гермиону выбрали для одиночного проведения расследования, новые меры безопасности в Азкабане, мимолетные раздумья о тюремных охранниках, которых было достаточно, чтобы одурачить её. Должно быть, она застряла здесь с тех пор, как взяла тот портключ в Министерстве. — Ты ... Почему они не сказали мне? — Гарри выглядел так, будто кто-то умер, когда она попрощалась с ним; только вот в те дни он ходил с таким лицом почти всё время. Так, как ей было понять, что что-то не так? Гермиона внезапно осознала, что диктофон всё ещё работает, поэтому выключила его резким движением палочки. Будто сейчас это имело какое-то значение. — А зачем... зачем это? — Она указала на все принадлежности для допроса взмахом руки. — О, это была моя идея. Я подумал, что нам следует потратить некоторое количество времени на то, чтобы получше узнать друг друга, прежде чем ты бы поняла, что мы проведём довольно много времени вместе. Хоть всё это и казалось безумием, но она должна была отдать ему должное: это сработало. Если бы за последние несколько дней она не привыкла относиться к Малфою как к человеку, она бы не была в состоянии так просто сесть и обсудить с ним такие вещи. Но оставался еще один вопрос, на который он не дал ответ. — Почему я? — А почему бы и нет? Признаюсь, Грейнджер, из всех людей, оставшихся в живых, ты последняя, с кем может стать скучно. — Драко огляделся. — Тебе нравится весна? Мне очень. Думаю, мы предпочли бы какую-нибудь более весеннюю погоду. Посвежее. Проходящий в комнату через открытое окно ветерок изменил свою природу, и Гермиона почувствовала слабые нотки сирени в воздухе. — Кроме того, — продолжал Малфой, — я подумал, что если мы когда-нибудь устанем от заточения здесь, скорее всего, ты придумаешь способ вытащить нас отсюда. Он улыбнулся ей. Гермиона сидела в полуобморочном состоянии. — Ну, что думаешь? Не хотела бы изучить библиотеку вместе со мной? — Он бережно взял её за руку, поднимая ведьму на ноги, и повёл её по длинной комнате, местами останавливаясь, чтобы указать на полки, которые могли представить для них особый интерес. — Я вписал пункт о припасах в соглашении, если тебя это беспокоит. Домовики Хогвартса будут удовлетворять все наши прихоти, — сказал ей Малфой, когда они задержались у секции «Зелья». — Само собой, — ответила Гермиона, восстановив, наконец, способность говорить связными предложениями. — После такого тщательного продумывания, как бы поискуснее запереть меня наедине с собой, было бы обидно, если бы мы умерли от голода. И только спустя долгое время она поняла, что сказала «мы», но к тому моменту было уже слишком поздно исправлять эту оговорку.