Сломанная рация

      Сердце Салли билось слишком быстро: колотилось о хрупкие рёбра, с каждым последующим ударом оставляя на них новый след. Тук-тук-тук, а затем вздох – короткий, судорожный. Он обрывался, застревая между губами и протезом. Где-то здесь затаились и эмоции: страх, отрицание и… наваждение. Последнее сковало не только тело, но и разум. Опьяняло его, измывалось. Заставляло Салли беспомощно раскинуться на кровати, впиваясь испуганными глазами в такие же большие, карие.       Фигура Ларри нависала над ним молчаливой тенью. Джонсон застыл в нерешительности: рука с мозолистыми пальцами потянулась к лицу Салли, но застыла на полпути. Он боялся? Только не за себя: парень видел, как мучился Фишер. И пусть перед глазами было лишь одно застывшее во времени выражение – Ларри смотрел глубже, в самую суть. И он видел, как Салли боролся с собой: решался сделать шаг. Всего один вперёд и сразу несколько назад – Салли всё ещё сомневался.       Всё началось со сломанной рации.       По крайней мере, так показалось Фишеру с самого начала.       На самом деле рация прекрасно работала. Вот только в последнее время она стала улавливать довольно странный сигнал: словно по расписанию, часа в два-три ночи, из неё стали доноситься приглушённые вздохи. Салли не мог разобраться, в чём дело: сначала он подумал, что что-то стряслось с Ларри, но парень уверял его, что всё в порядке. «Хэй, чел, я в это время уже отрубаюсь», – успокаивал его Джонсон, однако проблему не решал: странные звуки не прекратились. Тогда Салли решил искать неполадку в самой рации, но и тут его ждало разочарование: она работала, сколько бы раз Фишер ни разбирал и ни собирал её. В итоге парню ничего не оставалось, кроме как слушать. И Салли начал: каждый раз, как только томные вздохи вновь заполняли тёмную комнату, он прижимал динамик к уху, пытаясь различить в голосе знакомые ноты. Но в первое время Фишер ничего не мог разобрать. Он лишь вслушивался в тяжёлое дыхание, вводящее его в краску, дожидаясь, пока рация умолкнет. Каждый раз оно отличалось от предыдущего: иногда голос почти срывался на стон, будоража память Салли, но так и не предоставляя ответа, а иногда и вовсе был еле слышный: словно рацию спрятали под подушку или одеяло. Но парень не сдавался, продолжая раз за разом впитывать этот шёпот, прокручивать в голове, заполняя им все мысли. Единственное, что Салли мог сказать наверняка о человеке по ту сторону, так это то, что ему было плохо. Или наоборот – очень даже хорошо.       Рука опустилась к паху – Салли чувствовал, как росло напряжение там, внизу. Ткань трусов стала влажной – Фишер прикусил губу, стараясь не издать ни звука. Не хватало ещё, чтобы его услышали. Но что-то пошло не так: когда пальцы уже коснулись набухшей головки, Салли не сдержался, судорожно вбирая ртом воздух и на выдохе выпуская его: «Ах…», – только и успел произнести Салли, тут же прижимая ладонь ко рту. Но было уже поздно: связь с противным треском прервалась, оглушая Фишера. Нет, она не привела его в чувство – Салли лишь схватился за протез, быстро возвращая его на привычное место и забиваясь в угол кровати. «Меня услышали, меня услышали», – крутились в голове одни и те же слова. Они пугали больше, чем сложившаяся ситуация: в конце концов, к Салли же никто не должен был прийти? Так?..       Фишер хотел так думать. Потихоньку приходя в себя и отбрасывая все глупые мысли в сторону, парень уже приподнялся на коленях, чтобы вернуть рацию на место, как тут в двери показался Ларри.       В эту секунду до Салли дошли две вещи:       Первая – оставлять Джонсону ключ от квартиры было не самой лучшей идеей.       И вторая – разгадка с рацией была более, чем очевидной. Просто Салли было трудно поверить в то, что он слышал. А может он просто боялся признаться себе в этом.       Но теперь Ларри стоял перед ним – живое доказательство. Он хотел подойти к Салли и в то же время боялся это сделать: Фишер, в одних трусах и чёрной толстовке не сводил с него сияющего от испуга глаза. Ларри тоже боялся. Всё, что сейчас происходило – оно пугало Джонсона до чёртиков, и в то же время не отпускало назад. Молчание со стороны парня вынуждало действовать. И вместо того, чтобы развернуться и уйти, Ларри наоборот повалил Салли на кровать. Это произошло слишком быстро – Фишер даже не успел понять, что произошло. А когда понял, тут же остолбенел в нерешительности.       Хочу ли я этого?       Я…       Ох, Ларри. Какого хуя ты всё это затеял?       Ларри и сам не понимал, что творил. Он действовал инстинктивно. Действовал так, потому что всё то время, из ночи в ночь, включал рацию и надрачивал себе, стараясь шуметь как можно меньше. И выключалась она всегда на одном и том же моменте, когда, не в силах больше сдерживаться, Джонсон зарывался лицом в подушку, тихо постанывая одно единственное имя. Имя того, кто с напряжением слушал его на той стороне.       Ладонь опустилась на высоко вздымавшуюся грудь. Ларри поторопился. Поспешил. Не подумал.       - Забудь, Сал, – быстро проронил парень, уже собираясь подняться, как тут чужая холодная ладонь опустилась на его пальцы. Фишер дрожал: дрожал всем телом, каждой его клеткой, но не от страха перед другом, а перед собой. Либо Салли решался, либо всё это быстро заминалось, навсегда оставаясь здесь, в его комнате, не имея права выйти за её пределы. Ни в разговорах, ни на деле – никак. И Салли не хотел оставлять это просто так. Поэтому, осторожно взяв ладонь Ларри в свою, он опустил её вниз, останавливая у пупка. Дальше не смог – рука стала дрожать настолько сильно, что Салли одёрнул её. Отвернувшись, Фишер уткнулся носом в подушку, не в силах выносить взгляда Ларри. В нём блестела надежда. Надежда и полное непонимание.       Губы разъехались в ухмылке.       - Ты сам дал добро, чел, – голос прозвучал над самым ухом. Салли обернулся – губы припечатали протез к лицу. Ларри уже потянулся к ремешкам, слабо державших последний барьер, но парень вернул руку назад. «Я сам», – еле слышно произнёс Салли, ослабляя первый ремешок. Этого хватило, чтобы приподнять протез – Джонсон воспользовался этим, опускаясь к испещрённым шрамами губам и проталкивая внутрь язык. Салли ответил. Неуверенно, всё ещё с опаской, он провёл по чужому нёбу. Ларри, в отличие от него, оказался куда более напористым: оторвавшись лишь для того, чтобы смочить пальцы, он быстро вернулся к губам Салли, переходя от них на скулы, а затем спускаясь к подбородку и шее, акцентируя на ней внимание. Фишер застонал, когда обветренные губы друга начали скользить по тонкой коже, оставляя на ней отметины. Салли чувствовал, как нарастало напряжение внизу. Ларри тоже почувствовал это, избавляя парня от ненужного белья и проводя смоченными пальцами по бедру. Затем они спустились к ягодицам, раздвигая их и проходя внутрь, сначала проникая на одну фалангу. Салли вздрогнул, с губ слетел недовольный всхлип. Ларри быстро подхватил его, затыкая Фишеру рот. «Тс, иначе нас услышат», – шептал Джонсон, продолжая разрабатывать стенки ануса, проталкивая два пальца уже наполовину. Салли пытался сдерживаться, но выходило это откровенно говоря плохо – парень извивался, запрокинув голову и тяжело дыша. На шее выступили первые капли пота, а перед глазами встала слезливая пелена: Салли старался абстрагироваться от процесса, полностью погрузившись в ощущения. Сначала непривычные, даже неприятные – Фишер впитывал и их, словно высохшая губка. Распираемое жаждой тело требовало ещё – член уже стоял, обливаясь смазкой и пачкая живот. Ларри не смог долго наблюдать за этим – избавившись от футболки, в которой ему было невыносимо жарко, Джонсон притянул Салли к себе, раздвигая ноги. Расстегнув ширинку джинс, парень приспустил их, беря в руки собственное достоинство. Обильно смочив его, Ларри медленно вошёл в Салли, останавливаясь на половине: ноги мешали, а Фишер, прогнувшись в спине, казалось, сейчас задохнётся от боли, вновь измывавшейся над его телом. Закинув одну ногу на плечо, а вторую зажав между своими двумя, Ларри резко вошёл во всю длину, при этом наклоняясь к Салли вплотную и прижимая к матрасу. Парень вскрикнул: длинные волосы Ларри опустились на лицо, ограждая Фишера от мира вокруг. Только лицо друга рядом – его напряжение, и голос, шепчущий что-то невнятное прямо в приоткрытые губы. Салли касался их, кусал до крови и вновь одарял поцелуем, долгим и страстным, не позволяя Ларри больше отстраниться от него. Обвив одной рукой шею, Фишер не отпускал его ни на сантиметр. Вторая же мяла под собой простынь, впиваясь в неё со всей силой. Спустя какое-то время костяшки побелели – на них опустилась ладонь Ларри, сплетая пальцы вместе и принимая всё напряжение на себя. Второй же рукой Джонсон поддерживал Салли за бедро, продолжая уже с большим упоением вдалбливаться в узкое тело. Он не стремился калечить его, но так получалось. Не хотел заставлять эти губы кривиться в крике, но и по иному не мог. Ларри лишь самозабвенно двигал бёдрами, двигал языком и также слушал:       Тук-тук-тук, а затем       вздох, короткий и судорожный.       Он ловил этот вздох, жар этого хрупкого тела, которое открывалось перед ним из-под покрова тёмной ткани толстовки. Он впивался пальцами в мягкую кожу на ногах, оставляя синяк за синяком. Растягивал Салли с каждым следующим толчком, проходя чуть глубже, а затем останавливался, прислушиваясь. Покрасневшее лицо перед его глазами говорило: «Ещё», и Ларри давал ещё, снова и снова, раз за разом, и не думая ослушаться.       - Сал, я сейчас… – Ларри увеличил темп. Выпрямившись, он застыл на несколько секунд, затем сделал ещё один толчок и вышел, кончая. Простыни все перепачкались, как и живот Салли – парень кончил прямо на себя незадолго до Джонсона. Когда же хватка друга ослабла, Фишер приподнялся на локте, растерянным взглядом оглядывая себя.       - Я в душ, – не успел Ларри что-либо ответить, как Салли уже выбежал за дверь, прихватывая с собой сброшенные на пол трусы. Закрывшись в ванной, Салли прямо в толстовке полез под душ, включая его на полную – ледяные капли ударили по лицу, стекая по колотящемуся от судорог телу вниз, унося с собой всю грязь и разочарование.       Да, кажется Салли разочаровался в себе.       Возненавидел, проклял, ещё больше опротивел к той фигуре, которую видел в зеркале по утрам.       И всё лишь потому, что он не почувствовал омерзения или отвращения. И это пугало – Фишер не мог так быстро смириться с новыми чувствами. Они ранили более грубоватого в постели Ларри, царапали больнее угрызений совести. Они били прямо по лицу. Они и капли.       Салли вышел спустя десять минут. Промокший до нитки, он прошёл в комнату. Заставший его Ларри подскочил на месте.       - Блять, чел, ты весь мокрый! – сначала Джонсон подошёл к Салли, оглядывая его со всех сторон, затем уже хотел было метнуться за полотенцем, как неожиданно Фишер остановил его, беря за руку.       - Х-холодно... – складывались губы в одном единственном слове. Парень продолжал стоять на месте опустив голову, с которой также стекали крупные капли. Послышался тяжёлый вздох: притянув Салли к груди, Ларри крепко обнял его. В этот момент ему было плевать на сырость, уже перекинувшейся на его футболку – Ларри продолжал так стоять, пока Салли не выплакал все слёзы. Рыдая навзрыд, Фишер также не отлипал от друга – он отпускал всё, что нарастало в душе: страх, гнев, обиду. Всё, что разъедало его ещё минуту назад там, за кафельными плитами. А Джонсон принимал это – колкую смесь из боли и сострадания, проглатывая её, как горькую пилюлю.       Ларри в ответе за этого мальчишку.       Также как и Салли в ответе за того, кто не побоялся открыться ему.

Конец.