Медные вены

Нико натянуто улыбается, говоря, что Перси не в его вкусе. Этот болезненный оскал все давно приняли за норму и дружелюбие, никого уже не коробят слезящиеся глаза Ди Анджело. Все видели его состояние, наблюдали за его затравленным взглядом и нервным поведением, но приняли какое-то негласное правило оставить парня в покое и дать ему время остыть. Нико и так слишком холоден; его чувства, разогретые на молодом сердце, уже давно застыли в замысловатый, прочный узор, оплетающий его медные вены. Перси, видимо, не может отличить обычную отстраненность, присущую сыну Аида, от совершенно безжизненного присутствия. Ди Анджело как будто всегда был в своих мыслях, он перестал сосредотачиваться на бое и делал все более глупые ошибки. Ему все спускали с рук, думая, что это лишь временное замешательство, и что с Нико все нормально, пока на тренировке парень не получил ранение от совсем ещё зеленого полубога, который тут же побледнел и кинулся в ноги сыну Аида, чтобы вымолить прощение. Нико завороженно смотрел на алую кровь, стекающую из неглубокой, но длинной царапины. Почему-то это зрелище ему понравилось. В медпункте его встретил солнечный Уилл Солас, и Ди Анджело почти все время смотрел в пол, на выцветшую плитку. В отличие от Джексона, Нико замечал чувства других людей и уважал их. Поэтому (или просто из жалости) парень разрешает медбрату задержать пальцы на его плече чуть дольше, чем следовало бы. Поэтому он разрешает Уиллу обнимать его спустя несколько недель. Из-за этого он смущается, когда лицо сына Аполлона оказывается непозволительно близко к его собственному; сбегает, выпалив короткое «прости, я так не могу»; запирается в своем домике на два дня, никого не впуская и ни с кем не разговаривая, переваривая отвращение к самому себе и к ощущению пальцев Соласа на своей шее. Болезненная дрожь не давала сосредоточиться, руки тряслись и раздражали своей бесполезностью, вечно холодные ладони сейчас ощущались особенно ледяными. Нико не бился в истерике, он просто читал комедии и изредка ухмылялся, думая, будто так он хоть на время избежит своих проблем. На третий день он вышел из своего убежища и искренне извинился перед Уиллом. Тот мягко улыбнулся и хотел было потрепать Ди Анджело по голове, но последний боязливо отступил, а медбрат понимающе кивнул и медленно опустил руку. Их ауры теперь похожие — безвыходные, больные и чертовски пустые, а одинаковые полюса быстро отталкиваются. Нико прячется в тенях и с нездоровым интересом смотрит, с каким трепетом Перси целует Аннабет. Наблюдает, как губы Джексона ритмично двигаются в такт нежному поцелую. Сын Аида уже пережил те времена, когда он представлял себя на месте Чейз: сейчас он хочет лишь счастья для Перси, ему плевать, какую боль придется перенести для этого. Он лишь думает о том, что когда-нибудь он разлюбит этого брюнета. А, может, Аннабет окажется шлюхой и переспит с кем-нибудь, и Джексону некому будет выплакаться в жилетку, а Нико неожиданно окажется рядом, такой понимающий и родной… Но Ди Анджело быстро одергивает себя, потому что думать о таком стыдно в любом случае. На улице ночь, лагерь спит так мирно и невинно, что приглушенные стоны Аннабет, которые едва пробиваются сквозь крепкие стенки домика Посейдона, кажутся такими же неуместными и грязными, как и птичье дерьмо на только что помытом черненьком Лексусе. Нико не прижимается ухом к поверхности, чтобы уловить каждую нотку срывающихся с уст девушки звуков, потому что ему это совсем не интересно. Он гадает, почему же стоны кажутся столь глухими? Перси затыкает ей рот своей ладонью, на которой есть пара мозолей от любимого меча? Она кусает собственную руку, стыдясь столь бурной реакции ее организма, а он умоляет ее не сдерживаться? Он властно прижимает её лицо к подушке, полностью доминируя над юным девичьим телом? Ди Анджело никогда не узнает, да и не горит желанием узнать, потому что если от мыслей об этом у него тут же возникает болезненный стояк, что же будет с ним, увидь он картинку? Перси, его незабываемые глаза, которые сейчас похожи на морское мелководье, потому что они поддернуты дымкой возбуждения, его ровные движения, подтянутое тело, слегка влажное от выступившего пота, блаженное мычание, которое можно ошибочно спутать с болезненными. Нико не удивляется тому, что его сознание рисует этот образ так ярко. Сын Аида спокойно реагирует на то, что кончает, не прикасаясь к себе. Все это не в первый и не в последний раз. Парень лишь винит себя за эту дурацкую влюбленность, винит Перси за то, что тот окрылил его, заставил ощутить все прелести полета, а потом заковал в темное, тесное подземелье. И ди Анджело мог бы выбраться, мог бы сопротивляться… Но он не хочет. Он утопил весь свой мир в этом парне и не заметил, как этот мир утопил его. Аннабет оказывается примерной девушкой, но Нико не хочет верить в это. И не верит. Просто не распространяется о своих надеждах. Чейз искренне счастливо кидается Джексону на шею, когда он протягивает ей коробочку с двумя золотыми, отполированными колечками. Сын Аида аплодирует вместе со всеми, даже присвистывает, слушает бесстыдное «Горько!» и надеется, что почувствует хотя бы что-то, смотря на целующуюся пару: боль, разочарование, отчаяние, радость за друга — не важно. Но Нико ничего не чувствует. Вакуум внутри него не изменился, его холод все также заставляет пальцы дрожать и ноги подкашиваться, но кроме всепоглащающей пустоты в его душе ничего не осталось. Поэтому особенно ярко ощущается чей-то прожигающий взгляд на спине. Ди Анджело оборачивается, надеясь увидеть кого-нибудь, кто мог бы сверлить его глазами, но все внимание людей приковано к Перси и Аннабет. Нико нервно сглатывает, потому что ему на секунду кажется, что сам Танат только что дышал ему в затылок. Свадьба, конечно же, пышная и громкая. И сын Аида, конечно же, приглашен. И он, конечно же, пришел. Руки дрожат настолько, что вилка стучит по практически пустой тарелке, и этот звук раздражает окружающих. Нико благодарит судьбу, что он на этом мероприятии лишь гость, потому что сил едва хватало на то, чтобы дышать и моргать. Счастливая девушка, постоянно поправляющая фату, радостно объявила, что она беременна. Ди Анджело, слыша это, закусывает губу слишком сильно, не чувствуя боли. Снова идет кровь, он осторожно стирает её со рта и думает: «Кусала ли Аннабет губы настолько же сильно, как я? Например, во время секса с Джексоном. Черт, черт, черт…» Нико быстро напивается и забывается в алкоголе, так что у него даже получается немного расслабиться. Он смотрит на невесту сквозь приоткрытые веки, думает о том, что это платье смотрится на ней бесподобно. Разморенный спиртным мозг тут же представляет эту свадьбу, если бы сын Аида был вторым женихом. Ди Анджело морщится, потому что в трезвом состоянии он бы себе такого не позволил. Парень вздрагивает от прикосновения чьей-то руки к его плечу, и ему даже не нужно поворачиваться, чтобы узнать, кто это — он узнает по запаху. — Нико, тебе нехорошо? — заботливо спрашивает Персей, и Нико натягивает излюбленную больную улыбку. — Прости, я выпил немного больше, чем нужно было. Но со мной все в порядке, — полубог морщится, смотря на Джексона как-то слишком жалостливо. — Может, ты пойдешь домой? Выглядишь, честно говоря… — Перси не договаривает, видимо, не находя нужного слова, чтобы описать состояние своего друга. — Да, наверное. Прости, что заставил беспокоиться, — ди Анджело встает, чувствуя себя самым ничтожным на земле, и тут в его пьяный, измученный, уставший мозг приходит гениальная идея. Он делает вид, что споткнулся о собственную ногу, и стремительно падает в объятия Джексона. Пальцы жениха на несколько секунд смыкаются на спине Нико, и последний прислушивается к своему внутреннему ощущению. Тепло тела Персея, кажется, сейчас сожжет сына Аида, не оставив ничего, кроме смешанной с волнением любви. Его запах кажется таким знакомым и незаменимым, но в то же время он смешан со слишком сладкими духами Аннабет, и Нико совсем не нравится этот дурацкий контраст. Он хочет избавить парня от этой приторности, потому что она ему совершенно не подходит. Губы Джексона чуть ли не касаются шеи ди Анджело, и тому больше всего на свете хочется думать, что сейчас Перси поцелует его, осторожно поднимет и скажет в следующий раз быть осторожней. Возможно, даже переплетет их пальцы. Но Нико быстро берет себя в руки, поднимаясь и сбивчиво извиняясь, а затем стремительно направляется к выходу. Его никто не останавливает. У Джексонов рождается девочка, а Нико режет свои запястья, осторожно, но глубоко. Руки сына Аида уже давно скрыты под длинными рукавами, но это никого не напрягает, и такое положение вещей парня устраивает. В тот день ди Анджело сжигает листочек с написанными на нем именами Аннабет и её дочки, пытаясь таким образом избавиться от ненависти. Это, очевидно, не помогает. Нико осторожно выглаживает костюм, выбранный для завтрашнего мероприятия. Годовщина, первая годовщина, а брак Перси и Аннабет уже трещит по швам, и сын Аида, наконец, срывается и решает рассказать обо всем. Он думает, что сделает Перси намного счастливее, чем его жена. Он думает, что если Джексон ответит на его чувства, то всем станет лучше. Поэтому ему нужно, просто необходимо сделать этот шаг. А если Персей все же не сможет принять любовь Нико, если ставшая истеричной женщина для него важнее — то ди Анджело ни в коем случае не будет его винить. Он просто вернется в свою одинокую, холодную квартиру, приляжет на кровать, в последний раз расслабится, запустит руку под подушку и достанет оттуда любимый заряженный револьвер.