«Дикие джунгли»

1. Поздно вечером, медленно передвигаясь в слабом свете на ладан дышащих фонарей, Багира натыкается на него у пустыря близ детской площадки. Табаки блюет кровью, тощей рукой опираясь о ствол какого-то сухого деревца. Кровь матово блестит во мраке улицы, и Багира кривится про себя, ненароком вдыхая густой металлический запах, перемешанный с рвотой. Откашлявшись, Табаки тут же пятится назад, скаля окровавленные зубы. Его нос разбит и, кажется, он просто наглотался собственной крови до спазмов. У этого парня мерзкие повадки и неприятный вид безумца, но даже он не достоин такого, так кажется Багире. Сунув руки в карманы черных брюк, — что значит: «спокойнее, я не собираюсь драться», — мужчина рассматривает утирающегося Табаки и, когда тот приводит себя в относительный порядок, смаргивая влагу и сплевывая, просто спрашивает: — Опять? — Не твое дело, — хрипит Табаки, отворачиваясь, краем глаза — косясь в сторону собеседника. Вдруг. Они дрались пару лет назад, и Багира чуть не выгрыз ему глотку. Он никогда не гнушался варварскими методами, потому что иначе никак, и в ход шли зубы, а ногти грозились выцарапать глаза. Багира только кажется спокойным гладкошерстным джентельменом с бархатным голосом и породистым лицом, а вот что под всем этим — не многим доводилось наблюдать, но Табаки помнит, Табаки помнит, что с Багирой всегда может произойти это самое «вдруг», искажающее его до неузнаваемости. Отвернувшись, он все равно держит его в поле зрения. — Ты прав, это не мое дело. Ваши развлечения меня не касаются, — бесстрастный тон Багиры бесит. Он — чистый, красивый, — словно где-то над остальными, посылает снисходительные улыбки и наблюдает в полглаза. Табаки вновь сплевывает остатками крови себе под ноги. Кончай ломать комедию, просит он мысленно, силясь разглядеть в темноте глаза Багиры, но на остром лице — лишь черные провалы теней. Вали отсюда. Горло дерет горечью, легкие горят, зверски ноет все тело. Табаки бы лечь в траву и сдохнуть, и лишь ошметки гордости в нем заставляют ноги держать тело прямо. — Но его агрессия мне не нравится. Сейчас это ты. А потом ему станет мало, — продолжает Багира и выуживает из брюк носовой платок, обычный, чистый, протягивает его Табаки. Тот с ненавистью высмаркивается, по большей мере — кровью. И отвечает, щерясь: — Тебя он по-настоящему не тронет. Только не делай вид, что не понимаешь. Темнота съедает чужое выражение лица. — Прекрасно понимаю. И беспокоюсь не о себе. Не делай вид, — Багира выдерживает паузу и заканчивает с блеснувшей полуулыбкой, — что не понимаешь. Табаки рычит и уходит в сторону, так и не повернувшись к Багире спиной. Тот провожает хромую фигуру больным взглядом и закрывает глаза, успокаиваясь. Багире вновь хочется избить кого-нибудь в мясо. Мятый носовой платок лежит в луже кровавой рвоты. Табаки — та еще мразь. 2. Торгашам ядовитыми мечтами всегда прилетает по лицу и по печени, и они не сидят на дури, потому что им хватает только на обезбаливающее, а улыбки у них манкие и ненормальные, как у чертей. Табаки, местный ключник со связкой отмычек для каждой дверки счастья, получает не только от клиентов, но и от собственного босса. Шерхан, сильный хищный мужчина с именем короля, не находит никакого интереса в том, чтобы трахать худого жилистого недоноска, и тот тому только рад, зато бьет Шерхан до кровавых пузырей и треснувшей кожи. Больничных на такой работе, к сожалению, не выдают. Табаки даже привыкает к этому. К острому мыску туфли меж ребер. К крупной ладони на горле. К скользкой ярости, душащей его собственную злобу. Поэтому на четвереньки он встает самостоятельно, чтобы не было мороки. Шерхан уронит его больно. Легче подчиниться, но ровно настолько, чтобы тот не заскучал от пресмыканий. Полной покорности Шерхан не любит. Да и кому нравятся сломанные игрушки? Никому. В очередной раз, когда сильная ладонь наотмашь лупит Табаки по щеке, будто девку, и впечатывает в грязную стену, избиение прерывает скучающий голос. — Отвлечешься на минутку? Не думаю, что он убежит в таком состоянии. Глаза у Багиры темные, холодные, и ими он смотрит на Шерхана. Табаки сглатывает и закрывает свои, обмякая у стенки заднего двора. Багира — администратор клуба «Дикие джунгли», принадлежащего Шерхану, и это не самое странное стечение обстоятельств, потому что у каждого из этих мужчин есть причины не выпускать друг друга из поля зрения. Так уж вышло. Табаки мечтает свалить отсюда, но глубоко внутри себя знает — никуда он из этих джунглей не денется. Шерхан отпускает его, оценивающим взглядом скользя по фигуре администратора. Тот гадко и понимающе улыбается. В улыбке — неприкрытое отвращение к собеседнику. К равному. Табаки ржет как умалишенный, стоит только этим двоим молча скрыться в здании. Он достаточно ненавидит себя, чтобы дважды приложиться затылком о кирпичи, сползая на землю. Каа все равно залатает. Никто все равно не смотрит. И даже луна — за темными-темными облаками. 3. Бармен Каа только вздыхает, когда Табаки подсаживается к нему за стойку, и без лишних слов увлекает его за собой в подсобку. Там есть хорошая, его личная аптечка, там можно поговорить, если это необходимо, но говорить Каа не хочется, а у Табаки губы разбиты так, что, очевидно, не до разговоров. Каа латает его грубовато, чуть хуже, чем умеет по-настоящему, но старательно, так, чтобы существенных повреждений не осталось. И раз за разом шлет Табаки к травматологам. Табаки никогда не ходит к ним, разумеется, он ходит только к Каа и в аптеку за очередной пачкой дорогих, но таких необходимых, платить за которые получится только если он продолжит здесь работать. С другой стороны, отойди он от Шерхана и его дел, обезбаливающие перестанут быть необходимостью. С другой стороны, отойди он от Шерхана, и можно будет попрощаться со своей никчемной жизнью, потому что Шерхан такого не прощает. Его руки и так по плечи в крови Табаки, он не побрезгует выжать остатки самостоятельно. Каа щедро обжигает его йодом, хотя, кажется, это очень нежелательно по правилам первой помощи, но кто об этом будет думать, серьезно. Разве что лучше б спиртом плеснул. Там хоть глотнуть можно было бы. Табаки добирается до квартиры к утру, дрожащими руками не попадая в замочную скважину. — Эй, ты. Багира живет этажом выше. Багира мог бы подвозить его, если задуматься, его официальная смена заканчивается через полчаса после условной смены Табаки. Но, конечно, нет. Бред полнейший. Зато на лестничной клетке они встречаются иногда. Табаки бесится. Багира требовательно протягивает ладонь. Кончики длинных пальцев едва заметно подрагивают, или это у Табаки мир перед глазами дает землетрясение на одну сотую по шкале Рихтера. Он молча вкидывает ключи в чужую руку. Багира открывает ему его же дверь, швыряет ключи на тумбу у входа и, тяжело посмотрев, бросает: — Проспись. Табаки посылает его, сипло и кисло, и он уходит, не реагируя. Табаки жмется спиной к двери и пытается взять себя в руки. Выходит паршиво. 4. Шерхан быстро забывается. Прижав Багиру бедрами к массивному столу он тут же пропускает коварный удар тяжелым пресс-папье по затылку. В глазах темнеет, гибкое тело ускользает из рук. Шерхан неуклюже валится на мягкий ковер и слышит, как хлопает дверь. Вот такой у него администратор. С характером. Исправить Багиру, гордого и жесткого, Шерхан жаждет, не скрываясь, подчинить и сделать своим питомцем, потому что с остальными все игры однообразны, а Багира умеет быть оригинальным. Пресс-папье, ну надо же. Шерхан смотрит на себя в зеркало, смотрит на свое плечо и завороженно гладит темный след от чужих зубов. Тогда, много времени тому назад, в одной из драк, Багира прокусил его футболку, его кожу, его мясо, глотнул его крови и вышел победителем. Он мог бы убить Шерхана, но не стал, потому что встать обратно на скользкую от крови тропу Багира боится больше смерти. Шерхан не верит во все это. Бывших убийц не бывает, и глаза Багиры подтверждают это изо дня в день. — Для полного счастья тебе не хватает еще одного трупа на руках? — Шерхан понимает, о чем он говорит, о малыше Табаки, конечно, который сейчас собирает себя по кусочкам близ мусорного бака. Шерхан не отвечает сразу. В их отношениях — Шерхан верит в то, что это настоящие отношения, взаимоотношения, — большая роль отведена взглядам. Иногда — самая решающая. — Пойдешь на его место, защитник? — И у стены окажешься ты. Да, Багире сложно не врезать. Лицо такое породистое, что даже не жалко, а хочется испортить. У него не самые правильные черты лица, острые и сухие. Шерхан думает, что ему будет даже лучше с переломанным носом и потеками крови на светлом лице. Пока думает — вжимает Багиру бедрами в стол, одним толчком притираясь о его пах. И — пресс-папье. Сила и точность удара сногсшибательны — буквально. Багиру бы исправить, но тогда он перестанет кусаться. Шерхан давит на шрам. Он кажется ему красивым. 5. На кой-черт ему эта работа? — ответа на этот вопрос, равно как и на многие другие, у Балу нет и не было. Платят как и везде, неудобства соответствующие: ублюдков за ночь находится достаточно. Классика. Первую половину смены он стоит у входа, запуская каждого, кто выглядит достаточно адекватно для такого заведения, шушеру и бродяжьего вида весельчаков выставляет прочь, когда спокойно, когда при помощи физических аргументов. Затем народ перестает потоком ломиться в клуб, и Балу, сменяясь, идет внутрь — наблюдать за порядком, разнимать драки, выкидывать налакавшихся посетителей через черный ход. Он — один из тех, кто знает, что Шерхан не держит «Дикие джунгли» в своих лапах самостоятельно, а делит клуб пополам с главарем местной банды. Банда организованная, справедливая, и Балу, знающий об их делишках краем уха, не осуждает ни разу. Опять же, организованная преступность, она куда лучше хаоса. Так он считает. К тому же Баги был среди них долгое время. Но Балу, разумеется, умеет держать язык за зубами. Это же Баги, болтать про него — себя не уважать. Они с Багирой — давние знакомые, но не близкие друзья, хотя, вспоминая каждого, с кем Балу доводилось знаться, Багира под определение друга подходит больше всего. Мешает одно — у таких, как Баги, настоящих друзей не бывает. Только удобные люди. Балу не против того, чтобы быть ему удобным. После трех ночи Балу встает на привычное место, у дверного проема в служебные помещения, где тихо позвякивает шторка-бусы. Багира стоит к танцполу боком, лениво прислонившись к косяку спиной, и потягивает что-то из глубокого стакана. Он не видит Балу, Балу не видит его, но оба знают, что составляют друг другу компанию. Проныра-Табаки скрывается в туалете. Через минуту туда проскальзывает нервный паренек. Табаки выходит сразу же. Паренек не появляется даже спустя полчаса. Два и два сложить просто. Балу морщится — мерзкое животное, толкающее дурь, вот только крышует его Шерхан, Шерхан же получает большую часть выручки, и трогать эту дрянь нельзя. — Хэй, Баги, как ты это терпишь? — порой спрашивает Балу, наклоняяся к дверному проему. Ему видно только плечо в черной рубашке, но он знает — Багира услышит. Услышит, поморщится от прозвища и не ответит, может, посмеется, бархатно и небрежно. — Ты — лучшее, что случалось с этим гадюшником, — откровенно и просто добавляет Балу. Смех Багиры становится громче или стихает. Багира берет ему пива и делает два шага, огибая дверной проем, оказываясь лицом к толпе. По его лицу тут же ударяют цветные блики. Одежда Багиры и его глаза поглощают свет. Балу не смотрит на людей после этого, посматривает украдкой на Багиру, а тот иногда отвечает ему спокойным взглядом, и они не разговаривают, расслабленные обществом друг друга. Балу все хочет позвать его выпить на выходных. Хочет, но постоянно спотыкается на полуслове. У него вообще со словами не очень. 6. Сегодня Табаки приходит прямо в роскошный кабинет босса. Шерхан этой ночью зверее обычного, и Табаки, заметив, спешно отводит взгляд, глуша в себе гнусное хихиканье. У Шерхана на щеке — очевидный след от ладони. Слишком сильно и крупно для девушки. К тому же — девушки Шерхану не отказывают. Значит, снова потянул лапы к Багире, а Багира был в паршивом настроении. Значит, крайний опять он, Табаки. Шерхан даже не объясняет, не говорит ничего, рывком кидает Табаки на пол, ногой наступает промеж лопаток, и тот беспомощно распластывается по полу, лицом — в дорогой ковер. Сегодня это происходит долго. Табаки затыкает здоровой ладонью рот, потому что его крики могут услышать, кажется, даже сквозь грохот клубной музыки. Табаки отключается спустя пятнадцать минут методичного избиения. В голове шумит кровавое море. Он молит кого-то о том, чтобы прийти в себя калекой. И покончить с этим. Это может сработать. Могло бы сработать. Да… Приходит в себя он от звука чужого голоса. Того голоса, на который честно хочется вставать и идти. — Ублюдок, — говорит этот голос. — Обоих бы прибил, — гулко добавляет другой. Первый молчит. Табаки открывает глаза. Багира и увалень-охранник стоят над ним и смотрят с холодным интересом. Охранник — еще и с плохо скрываемым отвращением. Багира медленно опускается на корточки. Его руки помогают Табаки приподняться. Похрипывая, он отпихивает их и неловко отскакивает в сторону. Его ведет, пальцы цепляются за узкий подоконник. Тело взрывается глухой точечной болью. Слезятся глаза. — Вам тут… — пытается он. — Какого хера… — Сядь, — говорит Багира, вновь оказываясь выше, ближе. Шагает, но ровно настолько, чтобы Табаки не воспринял это враждебно. Охранник равнодушно смотрит на это со стороны. — Валите отсюда, — сипит Табаки. Охранник резко теряет все свое равнодушие, сжимает кулаки, но Багира, сделав шаг вперед, кладет руку ему на плечо и говорит, спокойно, пронизывая Табаки взглядом: — Пойдем. Он ведь ясно дал понять, что не стоит того. Слова эти явно не для охранника. Когда они уходят, Табаки смотрит на капли собственной крови в шерсти светлого ковра. Да. Он того не стоит. Помощи Багиры — особенно. Такое гадство. Надо бы самому сваливать, пока Шерхану не вздумалось вернуться. Табаки не двигается с места. — Какого дьявола творится с этим парнем? — нервно щелкает зажигалкой Балу. Он некурящий вообще-то, но знает, что Баги иногда забывает свою. — С ним творится Шерхан, — пожимает Багира плечами. Душный ночной воздух опаляет его покрасневшее лицо. Ему вновь хочется рвать и метать, как это бывает после встречи с Шерханом или последствиями его безудержной жестокости. — Ты-то чего? Эй. Баги? Багира замечает, что дрожит руками, и ничего не отвечает. Ему нечего сказать, нечем объяснить собственную вовлеченность в ситуацию. Поэтому он просто молчит и смотрит. Балу рад — ему не нравятся слова, ему не нравятся эти сложности, (ему, кажется, просто нравится Баги), поэтому он легко, как чувствует, наклоняется до чужого рта, и пару секунд они дышат друг в друга. Багира, кажется, успокаивается. Балу уходит обратно в клуб: смена еще не кончилась. Багира ровно идет к своей машине, рассеянно поигрывая ключами. В голове пустота. Наверное, бездумие Балу — это заразно. Руль приятно гудит под руками, Багира выворачивает со служебной стоянки, выезжает на дорогу, а дальше события превращаются в один липкий, дрожащий под ребрами ком. Раз — и кто-то из соседнего ряда не справляется с управлением. Два — Багира выкручивает руль, уходя от столкновения. Три — соседняя машина таранит его, сминая бок, выталкивая на обочину. Четыре — страшно вскрикивает женщина. Пять. Солнце горит у самой линии горизонта, утро душное, небо цветет алым. Под колесами Багиры — двое. Тошнотворный красный быстро течет по асфальту. Багира закрывает глаза. Считает до десяти. Открывает.