в твоих карманах

Донхёк чувствует, как начинает медленно, но верно вскипать. От «всё нормально, просто не мешайся под ногами» до «скройся с глаз долой и не появляйся здесь больше никогда» по шкале терпения Донхёка Вон Юкхэй поднимается максимально быстро и как-то даже нахально, будто так и надо. Будто так и должно быть. Младший не бьёт его только потому, что Лукас старше, вот и всё. Хотя, по меркам самого Донхёка, это абсолютно не оправдание и отвесить затрещину ой как хочется. — Хёк-а, какой же ты тёплый и мягкий, — тянет Лукас по слогам, учащённо дыша Донхёку куда-то в область макушки, а младший пунцовеет в считанные секунды — не от смущения — ещё чего не хватало! — ведь называть его мягким может только мама. И никаких китайцев-тайцев, ну уж нет. А ещё у старшего чётко слышится акцент, и от этого речь у него немного заторможенная, он часто растягивает корейские слоги, стараясь выговаривать слова правильно и без ошибок. Он старательный, примерный ученик Читтапона, и никто из их необъятной группы так и не понял, почему с корейским Юкхэю помогает именно Читтапон, которому, на минуточку, самому не помешал бы помощник. Донхёк устало сдувает со лба отросшую светло-рыжую чёлку и отступает на два шага назад от старшего, стараясь увернуться от назойливых лапищ. Потому что загребущие ручонки Юкхэя везде — он в буквальном смысле слова окутал младшего собой и уже продолжительное время не оставляет тому ни капли личного пространства. — Ну я же занят, ты же видишь это, хён, — Донхёк буквально выплёвывает последнее слово, отчего-то называть хёном Лукаса кажется каким-то до смешного унизительным. Да, он старше, но… какой в этом смысл, если ведёт он себя как десятилетний школьник? Н и к а к о г о. — Хватит меня тискать, ну чёрт бы тебя побрал! Лицо старшего забавно кривится, и Донхёк не сдерживается от смешка в собственный кулак — хотя бы ради этого зрелища стоило выругаться. — Аищ, Хёк-а, ты что это, ругаешься при старших? Как же тебе не стыдно, — Юкхэй паясничает, изображая из себя монашку, и прикрывает губы ладошкой на манер глубоко оскорблённой дамочки за пятьдесят. — Да ладно, я мешать не буду, продолжай. И продолжать приходится, потому что кухня в общежитии только одна, а Донхёка оставили сегодня кухонным главнокомандующим, которому придется накормить роту солдат голодных одногруппников. Донхёк чувствует, как его обнимают сзади, тяжёлым грузом опуская голову на донхёковскую макушку, устраивая вместо причёски птичье гнездо. Наглые тайско-китайские пальцы ползут в карманы блеклой толстовки младшего, покачивая из стороны в сторону. — Хён, что ты делаешь, — как-то неожиданно тихо спрашивает Донхёк, не сопротивляясь плавным движениям из стороны в сторону. Нож в руках машинально откладывается в сторону, а руки забираются в свои же собственные карманы, где встречаются с горячими ладонями Лукаса. Температура комнаты резко повышается, но дело здесь отнюдь не в высоких цельсиях от раскалённой плиты. — У меня замёрзли руки, могу ли я погреться немного? — он спрашивает, но Донхёк абсолютно точно не слышит здесь вопроса, а чистое утверждение. И голос его звучит так далеко и отстранёно, будто подсознание играет с донхёковским разумом злую шутку. Лукас тянет его на себя и заставляет расслабиться в своих руках, своими длинными пальцами пересчитывая костяшки на руках младшего. И Донхёк даже согласен поиграться с ним в эту игру в одни ворота, он даже не говорит ему ничего и просто молча плывёт по течению воли старшего. Но рис на сковороде вспыхивает ярким пламенем и напоминает о себе как раз в тот момент, когда не очень-то и хотелось.