bloody flowers

      Вот бывает так: любишь, пустить не можешь, а уже не то, чувствуешь, хоть и капля тепла ещё греется, забилась где-то глубоко, вылазить не хочет совершенно. Как бы не уговаривал.       А кости ломаются потихоньку, молча, и хруста не слышно; а возможно, и слышно, просто слушать не хочется. И не обращаешь ни на что внимания, и сердце вроде замирает, — ан-нет, отпустило. И чай уже не такой вкусный, и кофе не так бодрит, как раньше.       Все особенность потеряло, пожухло, краски смылись, оболочка лишь осталась, а она вовсе не похожа на то, что было. И обидно вроде, а обижаться не можешь, другим занят ведь, копаешься, не можешь сути найти. А её уже и нету, потерялась давно, как и та капля, уже остывшая, а ты все понять не можешь, куда ж делось, где забыл, может, на той скамейке в парке, где сидеть любили, под кленом тем самым. И шоколад уже не такой сладкий, и уже его и не любишь вроде, а она любила. А каждый кусочек смаковала, как будто больше ничего и не существовало, и чаем запивала, тем самым, вкусным.       А потом забылось как-то, традиции исчезли с ней вместе. Ушли отсюда, как ветер, залетевший через окно — погостил секунду, и нету уже, новый поток пришел, не такой, иной. И больно вроде, а костей все не слышно, хотя уже все переломаны, сквозь органы подались.       Возможно, когда-нибудь там вырастет цветок, диковинный, яркий, и разрастется, уймет боль и останется, но не сейчас точно, знаешь ведь. Сейчас уже не поможет ничего, и не старайся, забыл все что было; долгие вечера под гитару (конечно, с пледом и кружкой гарячего какао), ночные прогулки (а как с окон кричали, когда в догонялки играли, помнишь?), походы в кино (когда вы смеялись, а все рыдали), и кофе по утрам, родной, тогда еще бодрящий.       А ты две чашки сразу делал, а она молоко доливала, так вкуснее ведь. А ты кривился для приличия, но нравилось, понимал же. А она в шутку обижалась, а ты обнимал, и обида уходила; прогоняли её вместе как могли все время. И жаль, насмарку и то, как она тебя от сигарет отучала, ведь сейчас выдыхаешь дым (табачный, конечно) и помнишь, а остановится не можешь, зависим уже.       Если б она рядом была, наругала б точно, а ты выкинул бы, ну точно же, не думай, что нет. Не лги себе. Напрасно уже.       И в небо посмотришь, а там звезды, ваши именно. Любили ведь смотреть, угадывать созвездия, а смеху-то сколько было, когда ты Большую Медведицу Малой назвал. А когда звезда падала, пообещали, что всегда вместе будете, обещали же.       А она не исполнила. Если бы было по другому все, ну почему нельзя было эту болезнь вылечить, почему лекарства эти чертовы не помогали, должны ведь, написано же.       Зачем писать, если не помогает, в чем смысл ломать этим жизнь тем, кому она действительно нужна, кем она ценится?       Все к чёрту пошло, не так, как задумывалось, мечты были вмиг разрушены и затоптаны, сожжены в прах, и боль всё-таки появилась, и кости с треском дичайшим сломались, услышали вы оба. Цветы засохли, сгорели, пепел только остался, а в нем аромата нету совсем, и невкусный он.       И крик глотку рвал, наверное, весь город слышал, а может, не только он. А потом тишина. Такая бесцветная, пустая, невидимая. И поняли, что громче уже не будет. Видимо, никогда.       А цветы все-таки проросли. Не такие, конечно, как вы хотели, но что можно ожидать, когда они ростут через вспоровшие кожу ребра? А ребра острые, знаете ведь.

И цветы яркие, обжигающие. Кровавые.

Жаль (нет), что проросли у вас обоих одновременно.