Сон в зимнюю ночь

      Зверь уснул, он дышит неспокойно и рвано. Вот свернулся клубком, нос закрыл рукавом и сопит. Присмотрись – в чертах его лика и позы ты можешь узреть человека. Это лунная ночь так рисует тенями сквозь приоткрытые сёдзи. Ты не верь им. Тени с ним заодно.       Зверь устал. Так устал от утрат и тревог, что не делает легче душе страдания тела. Вот только крепкие руки немного дрожат. Всё пытаются что-то поймать, удержать. Пальцы скрючены, сбиты, в кровавых мозолях до кости и мяса. А крови на них – не по локоть и даже не плечи – выше горла, что больно дышать. Как ручей меж камней пробивается, так и горячая кровь льётся в пасть его, царапает нёбо. Зверь не знает его ли она. Ведь на вкус всё горечь и соль: что своя, что чужая беда.       Весь дрожит чёрный зверь, стонет, воет, но не закричит. Нет, не рыданья он прячет от мира. Кинь взгляд на младую сосну в углу старого сада. Как обломаны ветви под тяжестью снега – звонкий иней на длинных иглах блестит. Это зимняя стужа в его пробирается кости. Но даже она не пробудет его от тяжёлого вечного сна. Не жалей зверя – стужа с ним заодно.       Зверь вернулся. Но для него нет покоя ни дома, ни в битве. Так зачем он весь в ранах пришёл в отчий дом? Зачем, не прошедши и двух с половиной татами, рухнул там же, где смерть повстречал его брат. И уснул. А не лучше бы там, в новой жизни начале, катаной пронзив своё сердце, перестать навсегда видеть сны? И зубами не рвать глотки Сэнджу ради клана и мести.       Посмотри – нет огня в его доме. Как нет в его сердце Мадары. Там пепел и мрак. И людей в этом доме нет боле теперь. Смотри же смотри, как змеятся, влекомые ветром чернильные пряди. Это младшие братья пришли его причесать. Все юрэй. Они с ним заодно.       Если жизнь дорога – ты его обходи стороною. Бойся взгляда рубиновых глаз. Он лишь зверь. И как бы не хотелось иного, не грей его пламенем жизни из слов и души. Ведь из когда-то остывшего пепла уж боле не займётся костёр.       Он погас.       Навсегда.