Запах сирени

Май 1935 года с первых дней радовал своей тёплой погодой. Первая неделя выдалась довольно жаркой и душной, потому вечером часто шли дожди. Иногда были ливни, иногда – слабый дождик. Сирень – белая, лиловая, розовая, тёмно-фиолетовая уже вовсю цвела. Весь город пропитался её запахом и словно окунулся в этот сладкий, нежный, мягкий и игривый аромат. Особенно он был приятен после дождя, когда сливался с запахом сырой земли и асфальта. Пахло свежестью. А, когда после него выглядывало солнце, то капли играли, блестели и переливались на листьях и цветах этого куста. Наверное, уже у каждого дома стояла ваза с пышными и душистыми ветками, и тогда запах цветов обрамлял всю комнату своим ласковым ароматом. И вот именно сейчас я хотел получить свой законный, двухнедельный отпуск. Я хотел сидеть в тишине и спокойствии в сиреневом саду у своего небольшого летнего домика на окраине Берлина. Однако полковник был иного мнения. Он решил, что мне необходимо заняться военно-политическими делами во Франции. Что ж… провести май в Париже, в городе всех влюблённых, - отличная идея. Была бы… Я бы непременно взял с собой Изабеллу… Воспоминания об Изабелле вырывали меня из реальности. Изабелла. Белль. Моя покойная жена. Она погибла пять лет назад от туберкулёза. Эта гадкая, оставляющая лишь крохотные шансы на жизнь, болезнь забрала у меня мою любимую. Мне было двадцать, ей восемнадцать. Мы безумно любили друг друга. Сбегали ночью на свидания, ибо встреч днём нам катастрофически не хватало, гуляли по ночной столице и наслаждались друг другом. У неё были густые, светлые, длинные волосы. Летом я всегда заправлял ей за ушко ромашку или любой другой цветок, сорванный на дороге. Она так лучезарно улыбалась мне… Через год мы поженились. Порой с её немного властным характером и желанием контролировать всё было тяжело, но… Когда слепо любишь человека, ты не замечаешь недостатков в нём. Она была идеальной для меня, как и я для неё. Мы находили друг в друге то, чего нам самим не хватало. А ещё через год её сразила эта болезнь… Мне было невыносимо больно смотреть, как медленно, но верно Белль угасала. Я каждый день на протяжении четырёх лет прижимал её к себе, гладил по голове и говорил: «Моя любимая Изабелла, всё будет хорошо». Я видел, как она плакала, сидя на кухне в нашей небольшой квартире в центре, но я ничего не мог сделать. Как и врачи. И вот спустя четыре мучительных года она умерла. Ушла от меня. Оставила этот мир. Навсегда. Детей так у нас и не было, хотя вечерами мы лелеяли мысль о том, что, когда мы победим эту болезнь, у нас обязательно будет мальчишка Франц и девочка Хельга. После её смерти я стал завсегдатаем баров или небольших кафе. Мест, где вообще можно было выпить. Пил кальвадос или ягодную настойку и злился на весь мир. В груди разрасталась пустота, которая завладевала всеми чувствами. Я забывался в алкоголе, искал облегчение в нём. Но все эти ложные надежды заглушить боль дешёвым коньяком… Как вы понимаете, были напрасны. На похороны я так и не пришёл. Я не был уверен, что смогу оставаться спокойным и непоколебимым. Я был уверен, что все воспоминания волной окатят, нахлынут на меня, и я обязательно вытворю что-нибудь, о чём буду жалеть всю свою оставшуюся жизнь. Если, конечно, там же не покончу с собой. Я не хотел жить без неё. Моя жизнь была бессмысленной. Лишь спустя год, когда немного, лишь немного, отошёл от этой тяжёлой, вязкой и жгучей боли, я пришёл к ней. Мне было больно смотреть на её могилу. Я долго не мог поверить, что это имя Изабеллы, моей Изабеллы, покоилось на гранитной плите. Я молча стоял и смотрел, держа в руках розу и не решаясь положить её. Не мог. Просто не мог. В груди сжималось сердце, болело и ныло. Я медленно положил цветок и ушёл. Я не мог. Просто не мог. Сейчас мне тридцать. За это время у меня не раз были отношения с девушками, но они не длились дольше месяца. Как-то не срасталось. Не выходило. Ничего. Возможно то была банальная причина – характер. А может мне просто надоедало всё это. Да, наверное. Они все были… одинаковыми, неинтересными, серыми и… невыносимо глупы. Я не слушал их даже в последние дни наших «отношений» - молча прикуривал сигарету, пил полюбившийся мне кальвадос и смотрел куда-нибудь, невпопад кивая головой. Даже не знал, с чем соглашался. И надо ли было вообще соглашаться. О чём они там болтали мне всё было до одного места. С некоторыми спал. Мне не было хорошо с ними. Иногда их глупые просьбы – выключи свет, давай побольше прелюдий - выводили меня из себя, но я молчал, боясь сделать больно хрупкой женской душе. А им было хорошо со мной. Я отчётливо слышал и чувствовал это. Я добился звания генерала. Что ж… работы прибавилось, ровным счётом, как и головной боли. Я часто курил у себя в кабинете, заполняя его едким дымом. Передо мной лежали горы документов, ну и, конечно же, мой верный друг вот уже пять лет – кальвадос. Генерал Эрих Фон Фейербах. Я ненавидел табличку на двери своего кабинета. Как и ненавидел всё это. Каждый день мне приходилось лицезреть это. И вот опять работа, когда я так хотел получить долгожданный отпуск. Летний домик, где именно и хотелось отдохнуть, я построил, чтобы не так страдать от душераздирающего одиночества. Никогда бы не подумал, что я буду заниматься садоводством. Однако посадил яблоню и грушу, у меня цветёт прекрасная сирень. А ещё есть розы и ирисы. Немецкий генерал, чёрствый, строгий и холодный и выращивает цветочки… Я хмыкнул собственным мыслям и достал сигарету. Снова хотелось курить. Неистово и невыносимо. Прямо зубы сводило. Я достал из тумбы графин с яблочной водкой и рюмку, налил себе немного и выпил залпом. Нельзя пить на рабочем месте? Иди к чёрту тот, кто придумал это! В пятницу я уже садился в поезд «Берлин – Париж». Хотелось иметь ещё два свободных дня, а в понедельник уже нагрянуть к мсье Лорану. Жирный, плешивый и неприятный французишка. Всегда не любил иметь с ним дело, однако работа вынуждала. Мне совершенно не нравилась политика Германии и Гитлера, но… что поделаешь? Жить мне всё-таки хотелось. Немецким беженцем, скрывающимся от закона – нет. Зайдя в вагон, я сел на своё место. Вагон внутри был из дерева. Скорее всего ясень. Лавочки также были из дерева и спинки и сидения были обиты тёмно-зелёным, изумрудного цвета бархатом с золотыми кнопочками по краям. На окнах висели шторки из такого же материала зелёного цвета. Столики так же были из ясеня и на каждом стояла маленькая ваза с пышной и душистой веткой сирени, поэтому запах обволакивал, окутывал весь вагон. Я с уверенностью могу сказать, что это мой любимый запах. Не слишком ли сентиментально для мужчины? Я поместил свой чемодан на верхнюю полку, предназначенную для этого, и сел, поправив китель. Решил путешествовать в форме, потому как на границе наверняка будут спрашивать о цели визита, а доставать форму из чемодана вместе с документами и доказывать я не горел желанием. Сейчас с этим проблем не оберёшься. Ещё полчаса будут допрашивать тебя. Такие уж времена. На соседних платформах стояли люди. Кто-то прощался с любимыми, были и матери, провожавшие своих детей, были и одинокие путешественники, были и семьи. Поезда гудели, напоминая о скором отправление, некоторые же прибывали. Я сложил руки на груди и чуть вздохнул – хотелось побыстрее уже отправиться, а не стоять тут целый век, как это обычно и бывает. Я даже успел пожалеть, что не взял с собой книгу. Она ведь отлично помогает скоротать время. Вскоре поезд тронулся, а я уставился в окно, наблюдая за происходящим. За ним медленно проплыли перрон и здание вокзала. Вскоре можно было увидеть посёлки с их небольшими домиками, которых с каждой секундой становилось всё меньше и меньше, пока они вовсе не пропали. За окнами простирались зелёные поля, луга и холмы. Нередко зелёный цвет разбавляли яркие краски маков, подсолнухов и васильков. На открытом пространстве был виден горизонт, где небо соприкасалось с землёй. Я в который раз задумался о чём-то, однако не мог сфокусироваться хотя бы на одной мысли – они словно ускользали от меня, одна заменяла другую, хаотично появляясь в моей голове. Видимо, сосредоточиться мне мешали бабульки, сидящие сзади меня и разговаривающие о своих болячках. Всё же я любил тишину и спокойствие. Однозначно. Я часто ловил на себе мечтательный и, возможно даже, влюблённый взгляд молоденьких девушек в вагоне. Они о чём-то шептались, постоянно хихикая и поглядывая на меня, и отворачивались, когда я переводил взгляд на них. Я лишь хмыкнул и вернулся к своему предыдущему занятию – разглядыванию пейзажа. Однако вскоре за окном появился перрон и поезд остановился, не дав мне вдоволь насладиться красотами германской природой. Зубы ужасно сводило от желания ощутить едкий дым, потому я решил выйти и покурить. Я вышел из вагона и, достав сигарету, закурил, снова ловя на себе взгляды тех девушек. Когда проводница объявила, что поезд отправляется через пять минут, я уже докурил вторую сигарету и возвращался в вагон. И, сев на своё прежнее место, я уставился в окно. Вот уже время близится к вечеру, а поезд приближается к французской границе. В вагон зашла миниатюрная девушка с небольшим бежевым чемоданчиком в руках. Она осталась стоять у входа, ища свободное место, и, заметив его, видимо, лишь напротив меня, неуверенно прошла к нему. - Вы не будете против, если я займу это место? Мне неловко беспокоить вас, - явно стесняясь, проговорила девушка на немецком. В этот момент поезд тронулся. Голос её был нежным и бархатистым. А её акцент… настолько милым, что я невольно улыбнулся, глядя на неё. Наверняка француженка, очевидно, что это французская «р». - Присаживайтесь, мадемуазель, – ответил я. Девушка присела на край лавочки, сняла со своих маленьких ладошек белые перчатки и поставила свой небольшой чемоданчик на пол, возле себя. Я много раз видел, как женщины носили подобные перчатки летом. Её тёмно-каштановые волосы были элегантно уложены и, возможно, собраны сзади, но это скрывал берет красного цвета. О, как же он шёл ей! Она смотрела на свои руки, отчего веки были полуопущены, но я определённо заметил серо-голубой цвет её глаз. У неё был маленький, курносый носик и манящие пухлые губы персикового цвета. Белое хлопковое платьице чуть ниже колен также шло ей – подчёркивало точеную фигурку француженки, открывало вид на стройные девичьи ножки. Красные туфельки на невысоком каблуке и с ремешком идеально сидели на них. Вскоре она достала книгу Гюго и принялась читать. Девушка задержалась на корешке, рассматривая пожелания, адресованные ей. Мне вдруг стало любопытно, что же там написано. Я перевёл взгляд на текст. И пусть я ничего и не понимал по-французски, одно я понял точно – её зовут Амели Бенуа. Амели. Это имя ужасно ей подходит, скажем так, придаёт невинности и нежности её образу. Интересно, почему она сейчас пытается сдержать улыбку? Неужели в книге забавный момент? Небосвод постепенно окутывал лилово-золотистый закат. Деревья приобретали душисто-розовый оттенок, а в озере отражались лёгкие, золотистые облака. Солнечные лучи проскальзывали через окно в вагон и мягко ложились на волосы и лицо молодой француженки. Я вскользь посмотрел на неё и отметил, что личико Амели довольно юно. Вскоре всё моё внимание было подчинено ею, и я с неким интересом рассматривал её в объятиях лучей заката. Она определённо выглядела прекрасно. Встретившись взглядами с девушкой, щёчки француженки вспыхнули. Она закрыла лицо книгой, как бы скрывая их, но не перестала смотреть на меня. POV Амели Бенуа Когда я, запыхавшаяся от спешки, зашла в вагон, то не заметила свободных мест. Нет, безусловно они присутствовали, но… лишь напротив кого-нибудь. А мне так не хотелось доставлять неудобств или же смущать кого-то своим присутствием! Вот есть одно напротив бабулек, но я не горела желанием выслушивать их разговоры о болячках, о том, что дальний родственник женился или о том, что у кого-то кошка умерла. Этот вариант сразу же отпал. Я заприметила место напротив двух юных особ, но я так же не хотела слушать их хихиканье и болтовню о парнях. Не то что бы они меня не интересовали, но я всё же предпочитала ехать в тишине и спокойствии или же в такой – спокойной и тихой - компании. Мой взгляд остановился на мужчине в форме. О Святая дева Мария, он!.. Я даже не могу подобрать слов, чтобы описать его. Может, как раз о таких, мои сверстницы говорят «до дрожи в коленях»? Что ж… Пускай я буду сто раз краснеть и бледнеть в компании привлекательного, что мягко сказано, мужчины, чем слушать чью-то болтовню. Я нервно вздохнула, пытаясь себя успокоить, и подошла к немцу в военной форме. О-о-о, мужчины в форме – моя слабость. - Вы не будете против, если я займу это место? Мне неловко беспокоить вас, - мой голос предательски дрогнул, а мой немецкий был… Просто ужасным… Мне так стыдно за это! Мужчина так посмотрел на меня, что у меня всё сжалось внутри. Я хоть не покраснела? - Присаживайтесь, мадемуазель, – ответил он. А какой у него голос! Ровный, уверенный, с хрипотцой. Я села на край лавочки и поставила чемодан у своих ног. Сняла перчатки, положила их на стол и краешком глаза стала рассматривать своего попутчика. Определённо высок, подтянут. Его руки выглядят такими сильными, пусть форма и скрывает мышцы, но это ясно как день. А как он пахнет! Запах был лёгким и ненавязчивым, но это определённо шло ему и опьяняло мой разум. Этот немец такой… сексуальный. Мне даже стыдно стало за такие мысли, Боже… Я почувствовала, как кровь прильнула к щекам, и поспешила достать книгу. Эту книгу мне подарила мне подруга на день Рождения. Решила взять её с собой в поездку, чтобы как-то скоротать время пока буду ехать. Было уже поздновато для чтения, но последние лучи солнца хорошо освещали вагон. Они словно давали мне ещё немного времени на чтение. Но я скорее делала вид, что читаю – все мои мысли, такие нежеланные, непрошенные и незваные, были заняты мужчиной напротив. Я мысленно приказывала себе не думать о нём, изо всех сил старалась. Но ведь чем больше мы прилагаем усилий, стараясь не думать о ком-то, тем больше и чаще мы думаем о нём. В итоге я сдалась и позволила им полностью завладеть моим разумом. Мою бедную, распухшую от огромного количества раздумий, головушку посетили даже пошлые мысли с участием… этого немца. Боже, как стыдно! Почему я представляю, как его губы нежно сминают мои? Как его рука по-хозяйски расположилась на моей талии, а другая приподнимает лицо за подбородок, так как он слишком высок для меня. Мои руки покоятся на его крепкой груди, а я сама стою на носочках, ведь он высокий. «Святая Дева Мария, как же стыдно!» - твердил мой разум. Однако я невольно и мягко улыбалась, даже уже не пытаясь сосредоточиться на книге. Какая там книга, когда напротив тебя и в твоей голове такой притягательный мужчина?! Я мимолётно решила посмотреть на него, однако столкнулась с прожигающим на сквозь взглядом тёмно-серых глаз. Неужели он видел, как глупо я улыбалась сейчас? Мои щёки враз вспыхнули, и я закрыла лицо книгой, скрывая покраснение, но была не в силе отвести от него взгляд. Одного его взгляда, лишь одного, было достаточно, чтобы моё лицо стало пунцовым. Что же со мной происходит? Всё моё внимание было сосредоточено на нём, как и его на мне. Он выглядел таким безмятежным, спокойным, но также был и дурманящим, сладким, необузданным и диким. Да, это определённо подходило ему. Его черты лица… мне наконец удалось их разглядеть получше: прямой нос; пронзительный, полностью подчиняющий себе взгляд тёмно-серых глаз; пухлые и чувственные губы… Я могла бы ещё долго описывать его, но губы мужчины тронула лёгкая усмешка и он отвёл взгляд. Это на секунду выбило меня из колеи. Я отложила книгу и уставилась в окно. Сколько мы так просидели? -Как Ваше имя, мадемуазель? – вопросил он, не глядя на меня. -Амели, - тихо ответила я, ибо была смущена до ужаса. -Амели… Прекрасное имя, вам очень идёт. -Спасибо, - я снова почувствовала, как кровь прильнула к моему лицу. – Позволите узнать Ваше? -Эрих. -Что ж, Ваше имя Вам тоже идёт, - я легко улыбнулась. Мы не смотрели друг на друга, смущённые прошлой ситуацией. Мужчина издал короткий смешок и перевёл на меня взгляд. POV Эрих Фон Фейербах Пожалуй, это был самый неловкий разговор с девушкой за всю мою недолгую жизнь. С чего это я вдруг начал нервничать? От чего мне захотелось произвести на неё неизгладимое впечатление? Боже, веду себя как мальчишка! Пусть я и сохранял внешне спокойствие, во мне же бушевал коктейль эмоций и чувств. Я никогда такого не испытывал, просто находясь рядом с девушкой. Такого никогда со мной не было! А тут… Амели, что же ты со мной делаешь? В её взгляде читался стыд и смущение; она выглядела так, словно я застал её за чем-то неприличным. Что ж, к сожалению, это лишь мимолётные взгляды, разговоры. Это лишь мимолётная встреча двух людей в поезде. Встреча двух душ, затерявшихся в майском зное. Больше мы не увидимся. Поэтому я хотел насладиться её взглядами, разговорами. Мне вдруг захотелось, чтобы она смотрела только на меня, мне вдруг захотелось послушать щебетание юной Амели. Я всегда недолюбливал, когда девушки много болтают, а тут вдруг… -Вы француженка, ведь так? – я по-прежнему не мог поднять на Бенуа взгляд – не хотел смущать её ещё больше. -Да. Пожалуй, мой акцент меня выдаёт с потрохами, - девушка хихикнула, а я невольно улыбнулся. – А вы… кто по званию, позвольте полюбопытствовать? -Генерал. -Генерал… - тихо повторила она, задумавшись о чём-то. – У Вас во Франции какие-то политические дела? -Да, невероятно скучные, политические дела с одним противным мужичком, – я всё же решился посмотреть на девушку и заметил, что её взгляд был обращён ко мне. Как долго она на меня смотрит? -Вы наверняка едете в Париж и не собираетесь выходить раньше. Как долго Вы будете там? -Неделю, может чуть дольше. Всё зависит от того, как дело пойдёт, – я пожал плечами. -А… Простите, я слишком любопытная. Это весьма невежливо с моей стороны. -Что Вы, спрашивайте. Нам обоим скучно было бы не заговори мы друг с другом. -Спасибо, - Амели нежно улыбнулась, а моё сердце ёкнуло при виде этой очаровательной улыбки. – Вам есть где остановиться? Я могла бы посоветовать отличный отель. Там приличные номера и завтрак входит в стоимость номера. Не придётся шастать по городу утром в поисках кафе. Они все забиты рабочими, вряд ли найдётся место. -Мне предоставят номер в отеле «де Крильон», но я с удовольствием выслушаю Ваше предложение. -Я и хотела предложить Вам этот отель, - девушка снова улыбнулась, и я тоже не смог сдержать улыбку. -Надеюсь, он действительно хорош. -О, он великолепен! Можете быть уверенны. Вам обязательно понравится! -Хорошо, поверю Вам на слово. -Мой немецкий, наверное, очень плох, да? -Наоборот. Акцент безусловно есть, но он скорее мил. На немецком Вы хорошо говорите, Вам не стоит переживать по этому поводу. Амели едва заметно кивнула и стала смотреть в окно. А я не мог оторвать от неё взгляда. Это словно какая-то напасть! -А что вы делали в Германии? -Я обычная туристка, решила посетить небольшой приграничный городок. Сбежала от родителей и их безразличности ко мне. Мне всегда не хватало их внимания, они любят мою младшую сестру и всё делают для неё. Я же тут просто… вот просто. Они лишь поучают меня и упрекают, - француженка опустила голову и чуть вздохнула. – Амели, тебе следует разговаривать так, а не так. Амели, что это ты снова надела? Амели это, Амели то… Я тоже их не люблю. Когда накоплю достаточно денег, обязательно съеду. Прошу прощения, мне не стоило говорить это всё незнакомцу… Это всё моя болтливость… -Иногда лучше высказаться незнакомцу, чем близкому человеку. Вам, по крайней мере, будет всё равно, кому он расскажет, если вообще расскажет. Им нет особо дела до чьих-то проблем. Могут выслушать, посочувствовать, но эта история не распространится дальше его знакомого. Однако близкий человек в данной ситуации может и предать. Амели смотрела на меня, словно взвешивала все «за» и «против», а потом распрямила плечи и шумно выдохнула. -Возможно Вы и правы, но я не хотела Вам докучать этими глупым рассказами. -А с чего Вы, Амели, взяли, что докучаете мне? – в моём голосе были слышны нотки серьёзности, а взгляд добавлял ещё и уверенности в сказанных словах. Девушка так смотрела на меня, словно я был единственным человеком, что готов выслушать её; единственным человеком, которому она могла сейчас довериться и излить душу; словно я был единственным её спасением за всю жизнь. -Может, Вы хотите выпить чаю в вагоне-ресторане? - я решил нарушить это молчание, которое повисло между нами. -Да, пожалуй. POV Амели Бенуа Эрих на данный отрезок времени, на этот момент, был единственным, кто был готов меня выслушать. Или он сказал так только из вежливости? Я не хотела об этом думать. Увы, моя подруга покинула Францию ещё месяц назад, я даже не знаю, когда мы увидимся. Увидимся ли вообще. Поэтому генерал в буквальном смысле был единственным. Я никому не могла рассказать о своих чувствах, которые скапливались во мне. Они висели тяжелым, обременяющим камнем в моей душе. Я чувствовала, что если буду молчать, то вскоре они выплеснут наружу, и тогда я обязательно впаду в истерику. Я была не единственным ребёнком в семье и, к сожалению, не любимым. Родители возлагают большие надежды на младшую сестру, а я так… как говорится: первый блин комом. Отец сказал, что даже не удивится, если стану подстилкой для кого-нибудь. Что ж, это меньшая часть из всего, что он говорил мне, но это можно услышать чаще всего. Мы сели за самый дальний столик и взяли себе по чаю. Я не знаю сколько минут сижу, уставившись в кружку и размешивая в ней сахар. Я была погружена в свои не приятные мысли, и, по непонятной мне причине, не могла их покинуть. Вырвал меня из лап цепких, неприятных дум невинный, наверняка ничего незначащий жест. Эрих едва коснулся моей руки, мол, не забывай про меня, я тут. Я вздрогнула и посмотрела на него. -А? Что? Простите, просто задумалась. -Ничего, бывает, - мужчина откинулся на спинку сидения, не отводя от меня взгляд. Он ждёт, чтобы я высказалась? Да, скорее всего так, определённо. Это читается в его взгляде. «Давай, расскажи мне, что таит твоя душа, от чего она так болит!» — вот, что я увидела в них. И я сдалась. Из моих уст лилась не самая приятная история. Я рассказывала о несправедливом отношении родителей ко мне, об обучении в частной школе для девочек, о жизни, где я была нелюбимой. Я вовсе не жалела себя, да и не пыталась; никогда и не хотела, чтобы меня жалели. А зачем? Мне было бы противно смотреть на все эти взгляды, полные лживого сожаления. Мне не нужны были «ой, бедняжка» или «как же так». Эрих словно чувствовал это. Он молча меня выслушал и после разговора ничего не добавил. Он словно чувствовал, что мне гораздо будет легче, если ничего не скажет. А может просто и не знал, что ответить. Солнце почти село за горизонт, окрашивая небо в яркий розовый цвет, плавно переходящий в оранжевый, а затем в жёлтый. Приглушённый и тёплый свет ламп в вагоне, мягкие и уже последние солнечные лучи создавали уютную обстановку. Я хотела так вечно сидеть. -Перейдём на «ты»? – вопросил мужчина, достав из кармана кителя пачку сигарет. -Я не против. -Закат красивый, не правда ли? – мужчина поджёг сигарету и закурил. -Да-а-а, не то слово, - я вздохнула, и это вышло как-то томно, от чего мне стало немного неловко. -Не против, что я тут курю? -Нет, что ты, - отмахнулась я, посмотрев на него. Всё же ему это невероятно идёт. Эрих откинулся на спинку сидения и глубоко затянулся, глядя в окно. Знаете, когда мужчина курит… Ну, не так просто, взял и закурил. А вот когда он от этого получает действительно удовольствие, у него это получается как-то по-особенному – красиво как-то. Это же целый ритуал: открыть пачку и достать сигарету. Зажать её между губ, поднести огонь и… и вдохнуть…. Боже... Вы когда-нибудь замечали, как мужчина закрывает глаза, когда делает первую затяжку? С этим ничто не сравнится. Вот тут, кстати, начинается магия. В какой-то момент ты понимаешь, что сигарета – это ты. Такая маленькая, тонкая, и вся в его руках. И здесь решать только ему – докурит ли он тебя быстро и выбросит, не запомнив, либо он насладится каждой затяжкой и будет держать тебя, пока бычок не начнёт обжигать его пальцы. Когда мужчина красиво курит, это доставляет …. Ну, наверное, эстетическое удовольствие. А Эрих именно так и курил. Я влюблялась в каждое его движение, хоть они и были обыденными для него. После вечернего чаепития мы вернулись на свои места. Мы не так уж и много говорили: я боялась ляпнуть что-нибудь не то, да и не знала, на какую тему ему больше нравится говорить; а Эрих… что ж, видимо он тоже не знал. Я не уверена. -Пусть она будет у тебя, - он взял из вазочки пышную ветку сирени, местами напоминающую розовое сияние жемчуга, и протянул её мне. -Это немного неожиданно, но спасибо, мне очень приятно, - я понюхала её и улыбнулась. Так сладко. POV Эрих Фон Фейербах Откровенно говоря, эта сирень у меня ассоциировалась с Амели: такая нежная и элегантная. И таково было моё первое впечатление о француженке. Сейчас я прекрасно видел, как её щёчки порозовели, как неровно вздымается её грудь, как лёгкая улыбка блуждала на пухлых губах девушки. Амели… Если бы только знала, как великолепна ты в эти моменты! Я вдруг заметил, что хотел бы видеть её каждый вечер: хотел бы видеть, как она мне улыбается; хотел бы слушать её щебетание у себя над ухом, пока я буду кушать приготовленную ею еду. С чего бы мне уже задумываться о таком? Бред какой-то! Я взял листок и карандаш и написал свой адрес. -Если вдруг захочешь мне письмо отправить, или просто окажешься в Берлине, то можешь ко мне наведаться. Я буду рад, - я улыбнулся и протянул ей листок. Амели поблагодарила меня и, аккуратно сложив его пополам, сунула в карман чемодана. Она всё ещё держала сирень, словно это самое дорогое, что у неё есть. Всю оставшуюся дорогу – два часа – мы перекидывались парой фраз, иногда улыбались или смеялись. Её смех, такой мелодичный и задорный; лёгкие морщинки у уголков глаз, когда она улыбалась; милые ямочки на щёчках – я влюблялся во всё это с каждой минутой, проведённой с Амели. Время пролетело незаметно для нас обоих. Француженка едва слышно разочарованно вздохнула и поднялась со своего места, когда поезд остановился. Взяв её чемодан, я помог девушке выйти из вагона. Мы вышли из вокзала и встали друг напротив друга. Амели уже держала свой чемодан в руках и заодно сирень. Над нами нависали серые тучи, асфальт был мокрым после недавнего дождя, а в воздухе витал свежий и мягкий аромат полюбившегося мною куста. Он обволакивал нас, остальных людей на перронах и вообще весь город. Амели смотрела на меня, прикусив нижнюю губу, словно хотела что-то сказать, но не решалась. Я не знаю, сколько мы так стояли, глядя друг на друга. -Ну… До свидания, Амели. Мне было очень приятно с тобой познакомиться, - я первым нарушил неловкое молчание, повисшее между нами. -Да, Эрих, мне тоже было приятно, - девушка улыбнулась мне. -Будешь писать мне? -Буду. -Я буду ждать, - я взял хрупкую ладошку девушки и оставил лёгкий поцелуй на её тыльной стороне. Амели не спешила убирать руку, да и я не спешил отпускать её. Но я понимал, что вечно мы так не будем стоять, потому мне пришлось отпустить. Нехотя отпустить. Я ушёл, не сказав и слова больше. А мне и не надо было. Ещё я прекрасно знал, что буду не раз вспоминать Амели. Этот маленький, хрупкий, полный нежности цветочек сирени. POV Амели Бенуа Моё сердце бешено колотилось в груди, смотря на его спину. Я до сих пор чувствовала его мягкие губы на своей ладони. Чуть вздохнув, я направилась домой, зная, что не раз ещё буду думать об Эрихе.