***
Греко с криком просыпается и находит себя посреди своей гостиной. Бетонный пол холодит вспотевшую спину и ему необходимо несколько секунд, чтобы прекратить кричать и понять, что вокруг темнота. Его всего прошивает ужасом, который лижет затылок первобытным зверем — страхом. Перед глазами руки, тянущиеся к его лицу, хватающиеся на полы пальто и инстинктивно протянутые в ответ ладони. Опять это — инстинктивно. Вокруг уже знакомый туннель, пугающий одним своим существованием, для большего впечатления залитый грязно-желтым светом давно немытых фонарей и стелющийся по ногам туман, клубами ядовитого дыма, раз за разом отравляющим его разум, поднимающийся вверх. Вот только нет ожидаемых двух силуэтов, вместо этого к нему движется один — новый, его Греко точно еще ни разу не видел. Его новая привычка — запомнить о появившемся как можно больше всего с самого начала. Что-то из этого да и приведет их к окончательному ответу. Внутри все снова обмирает, когда перед глазами у Грековски снова появляется лицо. Он бы, наверное, умер, увидь он там Катрин. Мужчина думал об этом теми долгими ночами, когда не мог заснуть. Или не хотел, чтобы в очередной раз не проваливаться вместе со сном в кроличью яму кошмаров. Сейчас думать не получается: только действовать, снова так — инстинктивно. Гудок идет за гудком, и никто не торопится отвечать. Возможно, все дело в глубокой ночи, но мужчина не в состоянии логически и рационально мыслить. Он только с остервенением жмет на кнопки старенькой раскладушки, будто бы это от них все зависит и принимается расхаживать с угла в угол комнаты, по пути сшибая все ногами. Греко в шаге от какой-то собственной тихой истерики и того, чтобы позвонить Вандервальку и поднять на ноги не только шефа — всю парижскую полицию тоже. Он не сомневается, что сделает это секундой позже, когда слышит в трубке сонное «Греко?». Это звучит так, как… должно. Как нужно. Солнце поднимается на востоке, за ноябрем идет декабрь, а Даника отвечает в половину третьего ночи «Греко?» тем самым обеспокоенным тоном, который «я тебя честно ненавижу! Вот только стану уверенной, что с тобой все в порядке, и продолжу ненавидеть дальше». Он выдыхает. Шумно. И оседает на холодный пол, чувствуя, как ноги его держать больше не могут. — Все хорошо? Эй, ты чего? — продолжает допытываться девушка. Греко слышит, как коротко шумит ее постельное белье и, кажется, щелкает включатель ночника. Она садится на кровати и, очевидно, трет глаза. И от сна, и от самого Грековски. Чтобы ей ответить необходимо время и снова — инстинкт. И инстинкт все тот же — защищать. Любой ценой защищать ту, что стала неотъемлемой частью его жизни. Самой его жизнью.Часть 1
17 февраля 2018 г. в 21:09
Даника Милле́р — метр шестьдесят два сантиметра упорства, упрямства и хорошего хука справа. Первые два ее качества раскрываются в ежедневной работе следователя криминальной полиции. Лейтенант в двадцать четыре, очаровательная молодая девушка, которая, как охотничий спаниель — если вцепится в добычу, то смертельной хваткой. Идет до последнего и не смотря ни на что. Иногда поддается эмоциям, но она — живой человек, и эмоции составляют такую же ее неотъемлемую часть, как и высокий профессионализм или критическое мышление. Большая часть преступлений совершается именно на почве эмоций и чувств, преступники — не хорошо запрограммированные на убийства или кражи машины; без ответных эмоций их не поймешь, и не разберешься в темных закутках их душ, если однажды туда забредешь.
Качество третье не уступает в важности и нужности первым двум. У капитана Грековского была возможность на собственном примере — лице. Именно упорство и упрямство лейтенанта Милле́р сначала помогли заставить напарника начать ежедневные пробежки, потом — вытащить на стрельбище, и, наконец-то, в зал для тренировок на цокольном этаже одного из парижских комиссариатов.
— Я хочу знать, что, в случае чего, ты сможешь справиться с толпой бандитов, — говорит как-то Даника и хитро улыбается, — раз уж оружие ты не носишь с собой принципиально.
Греко не в восторге от идеи. Он все еще до конца не смирился с тем, что пошел ей на уступки и начал бегать, хотя положительное влияние этого заметил спустя первую же неделю. И уж точно идея совместных спаррингов не приводит его в восторг.
— Я справлюсь, — уверенным тоном предпринимает он еще одну — последнюю — попытку все решить полюбовно.
Не выходит.
Его напарница — маленький охотничий спаниель, а он сам сейчас — та самая добыча.
Матиас Грековски — старше по возрасту и званию, опытнее и сильнее. И он раз за разом сдается под натиском девушки и как-то получается так, что следует уже он за ней, а не наоборот — так, как положено уставом и здравой логикой. И случается это легко и инстинктивно, незаметно и будто бы так и нужно.
Инстинктивно она ведет за собой Греко, так же само — инстинктивно — подныривает под его руку, выпрямляется и бьет уже сама. У Даники Милле́р отличный хук справа, капитан Грековски в этом никогда и не сомневался, но еще ни разу не был в этом настолько уверен.
Здравой логики уже давно нет в его жизни, а устав пошел псу под хвост, наверное, вместе с логикой. Матиас — Греко, прошу вас, называйте меня Греко, — Грековски видит призраков, он слушает их, хотя они и молчат, он учится их понимать, слышать их посмертное молчание, рассказываемые ими истории — драмы их жизни и трагедии их смерти, решать их последние загадки, своими ответами даря их душам покой. Капитан уже давно послал всю логику к черту, кажется, как и свою жизнь. Ее он прожил и ему больше нечего терять — Греко уже все потерял.
Даника появляется когда-то тогда, когда он уверен в этом на все сто пятьдесят процентов, и как-то делает так, что жизнь его снова обретает краски и смысл. Возможно, все дело в мертвых. Да, точно, в них самих. У Греко появляется цель — помочь им, ведь он — единственный, кто на это способен, и то, что мир вокруг понемногу становится цветным, он долго не замечает. Он, вообще, много чего не замечает. Ибо зачем? Половина — само собой разумеющееся, а другая ему кажется или скоро исчезнет.
Капитан Грековски понимает, что у него есть, когда это чуть не теряет. С жизнью его, конечно, эта фишка не прокатила, зато срабатывает с другим — с Даникой.
Девушку бьет крупной дрожью, она кутается в выданное ей одеяло, натягивает его себе до подбородка, когда медик проводит свои нехитрые манипуляции первой помощи при шоке и бегло осматривает свою очередную в эту ночь пациентку в карете скорой помощи. Та летит с оглушающей сиреной по ночным парижским улицам, игнорируя каждый первый красный светофор, но Греко все равно кажется, что они еле плетутся.
Данике только недавно исполнилось двадцать четыре года, а сегодня ночью она чуть не умерла. Ее губа кровоточит, зубы стучат, и она пытается что-то сказать сидящему рядом Греко, но у нее это не выходит. Только отдельные звуки, которые практически тут же превращаются в рыдания. Грековски не знает, что ему делать, ибо это первый раз, когда он видит напарницу в таком состоянии, и хочет ее утешить, сказать, что уже все позади, но слова застревают у него в горле, и он только и может, что крепко сжимать ее ледяную ладонь.
Он — плохой друг и напарник, думает Греко, когда сидит на пластиковом стуле у ее больничной кровати и смотрит на то, как дрожат тени от ресниц на ее щеках. Даника получила дозу успокоительных и должна проспать еще несколько часов. Сколько именно сказать врачи точно не могут, но рассчитывают время согласно дозе, ее весу и в довесок пережитому стрессу.
— Часа три или четыре, — говорит немолодой врач в белом халате и очках. Он задумчиво поглаживает седую бороду и дотрагивается до запястья мадмуазель Милле́р, чтобы проверить пульс. Греко дергается. Греко и сам не понимает, почему, но дергается. И движение это целиком и полностью инстинктивное. Будто бы на подсознании в одно мгновение срабатывает сигнал «защитить».
Он даже не рассматривает вариант того, что может уйти поспать, а вернуться утром, и остается сидеть в палате, следя за тем, как капает капельница. Ту, которая с физраствором, меняет медсестричка на другую с глюкозой, еще измеряет давление, снова считает пульс и оставляет их в палате одних.
Даника спит еще полтора часа, а Греко снова возвращается к мыслям о том, какой он плохой друг. Девушка всегда знала, что делать в те времена, когда он вышел из комы, а он не может даже произнести элементарного — все будет хорошо.
Возможно, все дело в том, что он, как никто лучше знает, что хорошо не будет? И что эта фраза должна занимать топ десяти самых бесполезных фраз всех времен?
Он шепчет «мы с этим как-нибудь справимся» и понимает, что совсем не уверен, что Дани захочет справляться со всем этим вместе с ним. Зачем ей это делать? У девушки есть мать, а еще где-то должны быть хорошие или даже отличные друзья, чтобы поддерживать ее в тяжелые времена и помогать ей их пережить. Сто процентов должны быть. Это у него никого не было, только одна Дани, которая не спрашивала и не предлагала, а однажды пришла, решительно закрывая у себя за спиной дверь его жизни, кабинета и квартиры, и так и осталась. Напарницей, подругой, единственным, наверное, человеком, у которого был запасной ключ квартиры Греко.
Еще была, конечно, Катрин, но у нее ключ был не запасным, а основным, и ним она давно уже не пользуется.