Красавица и чудовище

В глубоком подземелье кантерлотского замка со всех щелей тянет холодом и пахнет сыростью. Мерзко. В этом месте гибнет любая надежда на то, чтобы согреться. Глупо обломанный в битве рог, пьющий остатки некогда великой силы энергетический щит. Они думали, что он не замечает его, не знает… Глупцы! Ноги под кандалами ужасно ноют, как и глубокий порез, пересекший лоб и всю правую щеку, но чудом не задевший глаз. Он шипит не то от боли, не то от отчаяния и безысходности. Тихий звук превращается в дикое утробное рычание, гулко разносящиеся по камере и за ее приделы. Где-то далеко раздается стук копыт по холодному камню. Кто из принцесс-проповедниц добра и дружбы идет в этот раз? Он сплевывает и злая безумная улыбка искажает и без того жутковатую морду. Они приходят так часто, что он постоянно сбивается со счета, говорят и говорят о дружбо-магии, а сами трясутся от почти животного ужаса. Он знает. Он чувствует их страх. А потому смеется в лицо, в бесчисленный раз сплевывал под ухоженные королевские копыта. Они так забавно вздрагивают от неожиданности. Глупые. Наивные. Звук приближается, разносимый гулким эхом. Скрипит дверь, которую явно не смазывают. Он делает над собой усилие и гордо вскидывает голову вверх. И пусть уже давно выглядит невероятно жалко, но держать себя, не падать вовсе — это все, на что он еще способен. Пришедшая неуверенно жмется на пороге. Хрупкая. Ее так просто сломать. Свет от одинокого фонаря по ту сторону двери наконец падает на нее. Когда гнев клокотал внутри, вздымаясь волной и поглощая все на своем пути, он впервые увидел ее. Похитить ее, спрятать ото всех в своем замке казалось тогда таким пустяком, ведь он король. Его желания должны сбываться! Она тогда так же жалась в угол выделенной ей комнаты, источая такой пьянящий и сладостный страх.  — Сомбра, — тихий голос, словно легкий ветерок, колышущий травинки, играющий с гривой, и гнев почему-то утихает, — ты как? Он смотрит на нее не в силах отвести взгляд, смотрит, желая запомнить в ней все до малейших деталей, смотрит, боясь пошевелиться, боясь испугать.  — Как видишь, жив, — кривая усмешка, язвительный тон. Так больно смотреть, как она вздрагивает и отшатывается, но он не должен подпустить ее к себе снова. Они из слишком разных миров. Слишком.  — Можно войти? — тихий голос тонет в мерцающем воспоминании. Он никогда не причинял ей вреда, словно мешала какая-то неведомая сила. Он хотел, чтобы она принадлежала ему. Всегда. И чтобы купить ее доверие подарил прекрасные наряды. А она относилась к ним с абсолютным равнодушием, надевая лишь, чтобы доставить удовольствие ему, смотрела отрешенным взглядом в зеркало, будто эта красавица вовсе не она. Он наблюдал и видел, что лишь за разговорами с немногочисленными мышами она оживала, становясь еще прекраснее, еще милее, еще более хрупкой. Хотелось всегда видеть ее такой. И он нашел способ угодить. Так у нее появился принадлежащий лишь ей сад, который вместил столько животных, сколько смог, и еще больше поселилось в замке. Он был против, но ради робкого «Можно войти?» и тихих историй возле камина можно было и потерпеть. Она все еще стоит на пороге, переминаясь с ноги на ногу. Она всегда ждет ответ. Всегда. Он неопределенно дергает головой, и без того растрепаная грива приобретает еще больший вид хаоса. Он хочет сказать «да», ведь ее присутствие всегда дает почувствовать себя чуть лучше, чуть значимее. Он должен сказать «нет», ведь ей не стоит тут находиться, не с ним. Он может испортить ей всю жизнь, она же такая светлая, такая жизнерадостная и трогательно-милая. Она подходит совсем близко и опускается на холодный каменный пол. Он чувствует, что она не боится, и вспоминает, что чуть не убил ее друзей там, в далеком замке, в пылу жуткого сражения. Почему после этого в ней нет ни капли страха? Верит ли она в то, что он просто пытается защитить ее? Просто не хочет потерять. Просто сражается ради еще одного вечера у камина. Вспышка боли обжигает ноги, и ему стоит огромных усилий сдержать стон. Он чувствует, как кандалы сдвигаются выше, а на оставленные ими раны ложится повязка. Зачем? Когда она так добра, сложно ее снова отталкивать и выбрасывать из жизни. Из маленькой искры в огромное пламя превращается желание ломать ее хрупкую душу, чтобы больше никогда не трогала, не лезла не в свое дело. Гулкий рык рождается где-то в глубинах души и вырывается наружу. Он резко подается вперед и угрожающе нависает над ней. Она вздрагивает, отклоняется назад, но не успевает даже встать, потому просто твердо встречает наполненный истинной ярости взгляд. Несмотря ни на что она сильная. Все еще не боится. Он выдыхает, закрывает глаза и неожиданно даже для самого себя утыкается своим носом в ее. За дверью возится стража. Глупцы! Он мог убить ее за это время хоть тысячу раз. В замок наконец вставляется ключ.  — Уходи, — он говорит тихо, чтобы слышала лишь она, и чувствует, как отрицательно качается ее голова. Почему-то в этом движении он улавливает незримую улыбку и неистовую серьезность. Упрямая. Он мог подарить ей весь мир. Он хотел это сделать. Нужно было всего ничего: ее согласие стать могущественной королевой.  — Мне не идет корона, — прошептала она, даже не глядя в озерную гладь. Он стоял рядом и внимательно смотрел на нее. Было в этом что-то такое… И в съехавшей на бок явно большой для нее короне, и в глубоких бирюзовых глазах, наивно смотрящих на мир, и в самой беседе на берегу озера.  — Конечно, идет, глупышка, — легкая усмешка, но такая, чтоб не задеть, не обидеть. Она качает головой:  — Ты не понимаешь, — вздох и уверенный взгляд прямо в глаза, — мне не нужен весь мир, — в голосе чувствовались неколебимые уверенность и упрямство, — есть вещи гораздо важнее.  — Например? — Он иронично приподнял бровь. Не понял. Она молчала какое-то время, а потом долго рассказывала что-то о дружбе. Неожиданно запнулась и отчаянно краснея повторила пару раз «а еще есть…», но так и не договорила до конца, просто прижалась к нему, как сейчас, будто нежась в объятиях. Ключ поворачивается и щелкает замок. Он поднимает взгляд на ввалившихся в камеру стражей, но продолжает ее обнимать. Внезапно он чувствует, как она тяжелеет. Быстрый взгляд на закрытые веки и едва заметная улыбка. Когда она не видит, можно позволить себе маленькую вольность. Крохотную. Где-то далеко в подземельях Кристальной империи, с одной прекрасной и тщательно спрятанной розы опадает последний лепесток, а в темнице Кантерлота одно чудовище превращается в прекрасного принца.