Flower

Девушка громко закрыла дверцу школьного шкафчика, упираясь головой в холодный метал и тяжело вздыхая. Взгляд практически мгновенно остановился на нём. В голове пролетели сотни мгновений, проведённые с ним. Парень стоял в компании друзей и искренне смеялся, держась за живот. Как она мечтала снова получить его улыбку. Но вместо этого он прошёл рядом, равнодушно кидая мимолётный взгляд. Гук делал вид, что абсолютно безразличен к Анне, но девушка, давно выучившая его привычки, понимала — он сильно обижен на неё. Он её ненавидит. Она почему-то была уверенна, что он не станет и слушать её, поэтому даже не пыталась оправдаться — бесполезно. Проведя его глазами, она оттолкнулась от шкафчика и встряхнула головой, пытаясь отогнать плохие воспоминания из прошлого. Вытирая одинокую слезу, скатившуюся по щеке, Анна медленными шагами направилась в класс, сжимая в руках чёрный браслет — единственное напоминание о нём. Она до мелочей помнит, как он надевал его на её тонкое запястье и, улыбаясь, приказал никогда не снимать. Последняя улыбка, подаренная ей. Её звонкий смех теперь эхом отдавался в голове, заставляя поминутно смахивать солёную жидкость, выходящую наружу. Последний искренний смех, слышавшийся от неё. Она горько усмехнулась, разглядывая идентичный, но только белый, браслет, покоившийся у неё в ладони. Она сплела его в тот же день, желая подарить тому единственному, что навсегда засел в её сердце. Эванс нетерпеливо мялась в холле школы, ожидая, когда друзья попрощаются с Чоном, и она наконец-то сможет подойти к нему, не боясь насмешек и издевательств. Как только парень направился к выходу, девушка быстро подбежала к нему, не успевая передумать, и торопливо вложила в руку какую-то вещицу, пробормотав тихое «извини», скрылась в дверях. Парень, совершенно не задумываясь, лишь небрежно бросил в карман содержащее ладони и, смерив спину знакомой презрительным взглядом, закинул портфель на плечо, выходя из помещения. Мелкий дождь бил по асфальту и окнам, заставляя Гука накинуть на голову капюшон чёрной байки и выше подтянуть замок куртки. Размеренные шаги отдавались лёгким эхом по пустынной улице. Музыка в наушниках разбавляла мысли, заполняя необычную бессвязность в его голове. Мрачная погода будто предвещала беду, пробуждая в душе Чонгука странное чувство тревоги. Серое небо давило на сознание, вынуждая парня увеличить громкость в наушниках до максимума, дабы заглушить непонятное ощущение, что с каждым шагом всё увеличивалось. Утопив в громкой музыке беспочвенный страх, он вошёл в дом, подмечая, что родители снова на работе. Эта странная тишина, сопровождающая его от школы до дома, напрягала Гука, но он старался не обращать на это внимания, направляясь к окну. — Где они, чёрт возьми? Сейчас как никогда хотелось покурить, снимая напряжение. Она не любила, когда он курил. Чон еле заметно ухмыльнулся, затягиваясь очередной сигаретой и с заметным наслаждением выпуская серый дым. Расслабленно запустив руку в карман байки, парень наткнулся на прохладный металлический предмет, валяющийся в глубине. — Флэшка? — недоуменно спросил он сам у себя, не припоминая, откуда она у него. Но как только он увидел маленький браслет, прикрепленный к ней, сразу всё понял. В голове всплыл его чёрный браслет, подаренный за день до того, как он узнал о ней правду. Чонгук небрежно поднёс флэшку, висящую на одних пальца, к открытому окну, собираясь выкинуть, но что-то внутри отчаянно протестовало, не давая расслабить ладонь. Спихнув это на любопытство, он бросил её на барную стойку и плюхнулся на огромный чёрный диван, стоящий рядом. В голове совсем непрошено стали появляться кадр за кадром их счастливых моментов. Вот она улыбается, бежа к нему навстречу, и чуть ли не сбивает его с ног, врезаясь и сразу же обвивая его талию руками. Он обнимает её в ответ, вдыхая запах её волос. Внезапно всё это, словно чёрная полоса, разрывают слова хорошего знакомого, которого он считал другом, о том насколько она хороша в постели. Руки до побеления костяшек сжались на рукоятке дивана — слишком больно вспоминать. Он понимал, что поступал неправильно, не давая девушке объясниться, но гордость и оскорбление, бушевавшее внутри, заставляли игнорировать её, считая такой поступок предательством и жёстоким коварством. «Она такая же, как и все», — упорно утвердил его разум, затыкая сердце. А оно пыталось предупредить…

***

Чонгук проснулся от лучей, назойливо остановившихся на его лице. Недовольно скинув одеяло, он опустил голые ступни на холодный пол, слегка поёжившись. Перевёл взгляд на часы, отмечая, что проспал до полудня. В глаза почему-то сразу бросилась флэшка, лежавшая подле ноутбука. Взъерошив чёрную чёлку, падающую на глаза, он поднялся, надевая тёмную футболку с непонятным принтом, и подошёл к рабочему столу, сразу же подхватывая серебристый предмет и вставляя его в необходимый разъём. Внутри поднялась непонятная буря, только Чон дотронулся до прохладного металлического покрытия, пробуждая забытую тревогу. Парень с трудом подавил в себе это чувство, которое, в прочем, снова поднялось с гораздо большей силой, как только он кликнул мышкой по носителю. Одна единственная папка, подписана подозрительно странно: «Тебе…». Эти три точки знатно ударили по его нервам, заставляя с яростью ткнуть по мышке, открывая злосчастный файл. Дикое волнение отразилось в капельках пота, скудно выступающих на лбу. «Чонгук», — гласил вордовский документ, имеющийся в папке. Решительно вытерев влагу и настроив себя, Гук открыл его, сосредотачиваясь на чёрных фразах, аккуратно выделяющихся на белом фоне. «Куки, Ты не любил, когда я тебя так называла, но сегодня мне можно — сегодня особенный день. Я всегда старалась жить по принципу: «Если не пускать никого с своё сердце, не любить никого, то и боли не будет», но ты слишком быстро ворвался в мою жизнь, вихрем сметая тихий мир, построенный мною за недолгих семнадцать лет. Как ни странно, я благодарна тебе, ведь ты открыл для меня прекрасный мир поцелуев, прогулок в тёмном парке и побегов со школы. Мне хватало лишь твоего взгляда, чтобы целый день не снимать улыбку с лица. Ты был единственным, кто смог одним касанием растопить моё сердце. Мне хотелось находиться рядом с тобой, не смотря ни на что. Но… Я не могу больше страдать, засыпать в слезах, испытывать постоянную боль и сожалеть о своём существовании. У меня попросту нет на это сил. Моя постель насквозь пропитана моими же слезами, а подушка знает больше, чем кто-либо. Мой собственный город стал для меня ненавистным, ведь каждый уголок — воспоминание о тебе. Знаешь, больнее всего, когда тебе не верят. Я сотни раз пыталась объяснить тебе, но ты упорно отворачивался, открывая вид на свою широкую спину. С каждым днём моя надежда стала угасать, слёзы на глазах стали появляться гораздо чаще. Странно, что ты этого не замечал. Но сейчас, когда ты читаешь это, я хочу сказать: ты был моим единственным парнем. Лишь ты имел возможность касаться меня. Лишь ты имел право трогать мои волосы. Лишь ты мог целовать мою шею. Ты не представляешь, как я ненавидела себя за то, что дала повод думать о себе такое. Возможно, сейчас ты сидишь и читаешь эти строчки с безразличием в глазах. Наверное, так было бы лучше. Я не хотела бы, чтобы ты страдал. Ты всегда называл меня цветком, Гук, но даже самые красивые цветы вянут, неизбежно оставляя после себя горку пепла. Я люблю тебя, Куки». Что-то внутри болезненно оборвалась, вызывая волну боли пронестись по телу и кольнуть в сердце. Голова заметалась в разные стороны, отрицая пугающие догадки, с каждой секундой образовывавшиеся в голове. Безумная улыбка скользнула на лице. — Она не могла, — еле слышный шёпот разрезал звенящую пустоту, вмиг окутавшую парня, который медленно перешёл в полноценный крик, — она не могла так поступить! Стул отлетел к стенке, поддавшись напору мужской ноги. Рука крепко сжала белый браслет, напоминающий о ней. — Я не верю, — заливаясь нервным хохотом, прорычал парень, выходя из комнаты. Выйдя из дома, Гук перешёл на бег. Ноги сами вели его по заученной тропинке. Прохожие, машины, многоэтажки — всё мелькало перед глазами, сливаясь в одну палитру разных красок, а он всё продолжал бежать, до доскональности изучив маленькие улицы, ведущие к её дому. Не ощущая ничего, кроме гложущего чувства, глубоко засевшего в груди, Чон не щадил себя, ни на секунду не останавливаясь. Вот знакомый частный дом, но почему-то от него теперь не веяло уютом и теплом. Лишь холодом. Рука незамедлительно легла на холодную ручку, дёргая её на себя. Незаперта. Шаг эхом отдался по стенам, нарушая гробовую тишину. Тело сразу окутал непонятный могильный холод, вызвавший тысячу мурашек, прошедшихся вдоль и поперёк. Аккуратные шаги к знакомой комнате создавали оглушительный для ушей парня грохот. Каждая ступенька била по сердцу, отдаваясь по всему телу, но Чон продолжал идти, хватаясь за перила, словно они могли его спасти. В руке всё так же покоился браслет. Закрыв глаза, Гук с опаской открывает дверь её спальни, надеясь, что у него просто паранойя, и сейчас она просто делает уроки, сидя за излюбленным и потёртым рабочим столом. Белые простыни с алыми пятнами крови с треском разрушили все его надежды, а вот и она — некогда всегда улыбчивая Анна Эванс, что покорила его сердце. Оба запястья изрезаны множественными полосами, глубоко вдавленными в хрупкие руки. Мертвецки бледная кожа, отдававшая синевой. И улыбка. На губах застыла счастливая улыбка. Она знала, что он придёт. Слёзы больно защипали широко открытые глаза. В стеклянных зеницах отражалась лишь она: такая родная и холодная. Колени подкосились, отказываясь держать парня. Он медленно сполз на землю, хватаясь за волосы. Слёзы градом скатывались с красных глаз, оставляя капли на гладком паркете. Губы шептали единственную фразу, засевшую глубоко в сознании: — Это я виноват, — тихий шёпот превратился в душераздирающий крик, — это я виноват, чёрт возьми! Чон упал, заливаясь слезами, как ребёнок. Рука всё так же сжимала белый браслет, на котором мелким шрифтом, почти незаметно, было написано: «я всегда рядом».