Четыре шага

Вся жизнь Генри Бауэрса состоит из нескольки шагов. Казалось бы, ну и что? Ведь многие живут по такому принципу. Но самому Генри это не кажется обычным. Каждый его шаг — сплошное противоречие. Противоречие миру, окружающим, да чего уж там говорить, противоречие самому себе. Но об этом знает только он. Ну, и Патрик. Шаг первый. Утро. - Хэй, педики, небось сосаться бежите? Быстрее, пока я не надрал вам зад! - Бауэрс с наглой усмешкой кричит вслед Биллу и Стэну, которые задевали Генри одним своим присутствием. - Хэй, гомики, небось присовывали друг другу в туалете? - раздается громкий голос Бауэрса. Ричи и Эдди стараются идти быстрее, но хулиган и не собирался догонять их. Слишком уж хорошее у него было настроение. А Ричи промолчал, потому что он действительно присовывал Эдди в грязном школьном туалете. Но сейчас не об этом. - Хах, наши маленькие гомики опаздывают перепихнуться у кого нибудь дома? - парень снова пытается задеть парней колкими словами, не слыша огрызаний в свою сторону. Ему плевать. Отыграется после занятий. Шаг второй. Полдень. Шайка Бауэрса шастает по городу в поисках клуба неудачников, но все безуспешно. Они бродили по городу довольно приличное колличество времени, и все без толку. - Вмазать бы этим педикам, и как можно скорее. - Генри пытается сделать вид, что он прибывает в ярости, и почти все поверили. Почти все. Все. Кроме Хокстеттера. На "злость" Бауэрса парень лишь еле заметно улыбался, и это видел только сам Бауэрс. Шаг третий. Вечер. Отмазавшись от отца, парень выбегает из дома со скоростью света. И бродит по улице, размышляя о жизни. Почему все сложилось именно так? Почему вместо, скажем, сисястой Хартли в мокрых снах ему снится худощавый, с завораживающей улыбкой Патрик. Он долго размышляет над этим, а потом срывается. Шаг четвертый. Ночь Патрик лежит в кровати, покуривая сигареты, которые он отжал у очередных гомиков, как любит говорить Генри. Его Генри. В это время Бауэрс, уже слетевший с катушек мчится к Хокстеттеру. Подбегает к дому. Звонок. Шаги. Щелчок. Дверь открылась. Не давая Патрику элементарно поздороваться, Бауэрс заталктвает парня в дом и припадает губами к его шее. Порывистые поцелуи стелются от шеи до ключиц, от ключиц до мочки уха, от мочки уха до губ. И вот, мокро целуя Патрика, Генри прижимает его ближе к себе, и понимает. Он любит его. Безумно любит. И он все еще не гомик. Хокстеттер запускает руки под футболку Бауэрса и шарит руками по сильному телу, пока Генри усаживает парня прямо на кухонный стол. Одежда слетает, они целуются порывисто, жарко, мокро. Ложатся на стол. Язык Бауэрса блуждает по телу брюнета, выводит замысловатые узоры и заставляет парня стонать. Генри входит. Толчки. Стоны. Стоны. Поцелуи. Снова стоны, быстрые и глубокие толчки. Парни срываются на крик, дышат тяжело и рвано, прижимаясь друг к другу губами. Кончают почти одновременно. Они лежат на столе, позже перебираются в комнату Патрика. Бауэрс прижимает Хокстеттера к себе, будто боится, что он вот-вот исчезнет, испарится. Прижимает и осознает - Мой. Люблю, не отдам. - и понимает, что сказал это вслух. Патрик улыбается, целует Генри в шею, и шепотом повторяет - Твой. Твой. Только твой. - и они оба улыбаются. И ни один из них не думает про гомиков и прочее. Они ведь не гомики. Они просто... Просто любят. Так решил Бауэрс. И снова они говорят, как сильно любят друг друга, как им плохо, когда они не рядом. И как же им хорошо, когда они вместе. А утром Генри целует спящего Патрика в висок, шепчет что-то вроде "Люблю тебя, малыш", и выпрыгивает окно, ведь вдруг родители брюнета уже вернулись. Патрик встает, понимая, что Бауэрс снова сказал что-то милое перед тем как уйти. А Бауэрс понимает, что он действительно любит этого брюнета в нелепой детской майке и будет любить, пока не умрет. Ведь только он будоражит Генри настолько, что хочется пойти ради этого чуда на любой поступок. А сейчас утро. Значит, снова шаг первый. И все эти шаги повторяются. И только парни знают их огромный секрет и с нетерпением ждут ночи. Потому что так нужно. Потому что они любят. Любят до безумия.