«Будто звезды».
До столкновения лбов и дыхания одного на двоих, тяжелого, счастливого.«Будто ураган».
Горелов сносит все под основание внутри долговязого юноши из богатой семьи, читающего этого самого Горелова, словно любимый сборник стихов Маяковского. С виду — заучка, чтобы оценки на максимуме возможностей, чтобы для матери-одиночки как оправдание многочисленных надежд и затраченных усилий. Внутри — черт знает что из смеси поглубже зарытого бунтарства и желания сворачивать горы, набирая созвездий в ладони и устраивая ливни. Которые по метеопрогнозам не предсказать. Заставка «Бригады» настолько въедается в память, что Гоша нередко наигрывает ее на фортепиано в кабинете отца, а Леша напевает, подрабатывая в автосалоне дяди. И для них двоих этот шедевр кинематографа что-то куда большее, чем один из типичных про мафию. Горелов жадно впитывает каждое движение Сашки Белова, по-ребячески радуется событиям на экране и тайно желает, чтобы все это вот так вот и с ним. Он размеренными движениями перебирает складки кофты на плече Петрищева. И последний сравнивает себя со спутником Юпитера: думает, что, определенно, Метида. Потому что самый близкий к. Сворачивается клубочком на теплой груди, под безобидные шутки про рост все же устраивает длинные ноги на диване. От Леши слабо пахнет никотином и до помутнения приятным одеколоном, но сильно ударяет запахом кофе и пылью библиотечных книг. А еще краской. Всегда краской. Моментами кажется, будто парень гордится яркими кляксами на кончиках пальцев от очередного шедевра, предназначенного одному конкретному человеку. Гоша гордится им. Все стремительно рушится, когда с каждым новым днем все чаще телефон, мирно покоящийся на прикроватной тумбочке, загорается, вибрирует, оповещает хозяина о новом входящем. С каждым новым днем все чаще Гоша подскакивает, наблюдая на электронных часах середину ночи. С каждым новым днем все чаще Петрищев приближается к нервному срыву, слушая тишину и завывание ветра на высоте двадцати этажей новостройки. Ему страшно, как никогда до, потому что каждый раз все по-новому. Каждый раз другие слова и другие тиски, в которые сжимается сердце, прекращая свой временной забег на, кажется, парочку вечностей. Гоша слышит завывание ветра на высоте двадцати этажей новостройки и понимает: снова вспомнил. Вспомнил про реальность за пределами так удачно созданной ими вселенной. Вспомнил, что ни в одной из альтернативных для них двоих идти по жизни даже на противоположных тротуарах дороги шансов нет от нуля. То есть, совсем. Вспомнил, что Петрищев слишком гордость своего отца, наследник всего имущества, единственный в семье сын и «познакомься, это Настя, дочь моего хорошего друга, с которым мы планируем вести общий бизнес. Ты женишься на ней, когда окончишь первый курс». Вспомнил, что у них времени — до лета, в лучшем случае. А потом что? Постарайся не забыть? Или наоборот: давай лучше оставим в прошлом? Горелов, сгибавшийся пополам от безмолвного крика несколькими минутами до, сейчас молчит. Часто дышит под размеренную хрипотцу голоса и отходит от края на несколько больших шагов. В кармане джинс смятая пачка с одной последней и зажигалка с инициалами отца. Самое дорогое на пару со всеми мелочами от Гоши. Его Гоши, который сейчас, наверное, на грани хорошо скрытой истерики. Который сейчас несет какую-то несуразицу про карликов в созвездии Кита. И Леша уверен, что их отношения изначально напоминают столкновение двух галактик. —Я люблю тебя. Он говорит это каждый раз, когда оказывается на ровно десять шагов от края высотки. Выдыхает с никотиновым облаком обещание, что сегодняшней ночью он будет в порядке. Абонент на том конце линии произносит каждый раз облегченное «я люблю тебя тоже» и с ужасом не представляет, что будет, если вдруг не услышит, не проснется одной серединой ночи. Если телефон вдруг будет разряжен и на новый входящий компьютер автоматом направит механическое оправдание человеческой глупости. С ужасом не представляет, так и не засыпая до самого утра. Пока не убедится, не увидит за столиком библиотеки. Не втянет в поцелуй со вкусом горькой радости между стеллажами со старыми выпусками газет, куда почти никто и почти никогда, потому что на кой черт они кому-то сдались. Каждый раз синяки под глазами все темнее, а скулы все отчетливее. Будними вечерами до позднего «мальчики, мы закрываемся» они вдвоем вчитываются в нужную для будущих профессий литературу. Горелов перечитывает абзацы учебников по высшей математике, потому что «экономический это прибыльно, и я уверена, ты все сможешь, сынок». Петрищев знает, что Леше бы в художники или кино. В какое-то движение, искусство, действовать, бежать. Жить безостановочно. Без правил. Но только лишь молча водит кончиками ногтей по новым кляксам застывших цветов и с расстановкой поясняет особенно трудный для восприятия материал. Все у них не так, как должно было бы. А первым рвануть в неизвестность не решается. Гоша скользит взглядом по строкам законов и статей, иногда перепроверяет что-то во вкладках Рунета и записывает черными пометками прямо на тонкие листы тяжелой книги. Топит попытки разобраться в происходящем между в дополнительной литературе и идет на медали и почетные грамоты. Бессмысленные. Как и все остальное, если без обожания в голубых глазах напротив и еле слышного «спасибо» прямо в губы. Проснуться бы из-за солнечных лучей в глаза, прижимаясь к изученному вдоль и поперек телу, сделать две кружки кофе с зефиром и осознать, что все вот это – просто затянувшийся кошмар, развеянный утренними поцелуями в висок. В толпе автобуса разделяют музыку в наушниках на двоих и по-глупому переписываются через мессенджер, закрывая не до конца набранный текст ладонью, дурачась и улыбаясь так беззаботно. За три остановки до выхода придумывают еще один план побега. Откладывают в собравшееся из «на потом». За пять – решают завести собаку и купить двухкомнатную квартирку в одном из комплексов. Перечисляют мебельные магазины. За шесть – клянутся никогда не пожалеть о каждой проведенной секунде рядом. В темноте арки перед подъездом притянуть за талию непозволительно близко и целоватьцеловатьцеловать. Веки, подбородок, кончик носа, раскрасневшиеся щеки, прикушенные губы. У Горелова сигареты даже в заначке ни одной, но он все равно выводит линию за линией кольца Юпитера со спутником в правом нижнем углу. Распыляет краску по нанесенной заранее штукатурке на стене ограды у парковки, которую так хорошо видно из окон Петрищевых. Вкладывает себя в слои и понимает, что если вдруг его и не останется физически, то все равно будет в каждом из своих персональных шедевров. Пока не закрасят. Смотрит на горящее алым солнце отблесками в многочисленных окнах. Еще не греющее достаточно, но неумолимо напоминающее о приближении июня.«А ведь меньше месяца».
Гоше нравится Космос из «Бригады», а Леша ставит короткое Ю. под аккуратно выведенными его же рукой граффити на стенах Москвы. Его личное Ю., если длинное Юпитер печатными не помещается. Гошина мама с причитанием и стаканом кефира в руке называет это вандализмом, кривится и завешивает короткие шторки на кухне. Гоша отвешивает их снова и, улыбаясь, называет это ЛЮБОВЬЮ.