Немного востока

سامحني و حبني دائماً Прости и всегда люби меня Дубаи. ОАЭ. За окном автомобиля ровно плюс тридцать два, палящее солнце, раскалённый асфальт и ни души на улицах, лишь также мчащиеся по автостраде автомобили, в которых есть кондиционеры и хоть малейший шанс выжить в такой удушающей жаре. Юнги, как обычно, сидел возле окна, которое было наполовину приоткрыто, потому что кондиционер уже не спасал, они варились как подкипающий в кастрюле сыр тофу с дешевым раменом. Хотелось уже быстрее оказаться в прохладном номере отеля и проспать там до вечера в надежде, что жара спадёт хотя бы до двадцати пяти градусов, что тоже мало вероятно. Раскалённый воздух вместе с пылью песка неприятно «ласкал» лицо и ворошил волосы, а рядом ёрзающий Чимин что-то активно обсуждал. Для него поездка в Дубаи была очень волнительной. Пожалуй, в их группе только Мину не по душе такие аномально жаркие страны. Юнги так бы и рассматривал непримечательный пейзаж из песка, думая о насущном, если бы не ощущал затылком и каким-то шестым чувством чужой взгляд на себе. Единственное его спасение — это как раз активный Чимин, который служил больше преградой, которой, ещё в аэропорту, Юнги попросил побыть на время поездки. Донсен прекрасно понимал в чем дело, не маленький, но и лезть не стал, за что Юнги мысленно сказал тысячное спасибо и улыбнулся уголками губ. А весь этот цирк только по одной причине. И эта причина заключается в Чон-чтоб-его-внедорожник-переехал-Чонгуке. Мин еле сдерживается, чтобы не обернуться и продолжает усиленно смотреть в окно, ища в пустыне разве что ковёр самолёт вместе с лампой джинна. Все было как всегда «замечательно», если бы Чонгук, как это постоянно бывает, не лез и знал свои границы дозволенного. Хоть иногда вспоминал, что Юнги не всегда может отдавать всего себя, не всегда способен на ласку, что такие слова в слух как: «я тебя…», для него сверх силы и нормы. Он не может каждый раз перешагивать через себя и спокойно смотреть как брюнет в очередной раз сделает вид, что все понял, проехали и прочее, а потом будет недвусмысленно смотреть на симпатичную визажистку и всячески выбешивать своим юношеским максимализмом и неисчерпаемой энергией, от которой Юнги задыхается. Итог: чаша терпения переполнилась, небольшая ссора и игнор со стороны блондина. И вот сейчас Мина спасает только рядом сидящий Чимин, в отеле он попытается заселиться вместе с Хосоком или Джином, а в остальное время Юнги просто не представляет, как будет бегать от Чона, ведь тот очень настырный и упрямый как баран. Их заселяют в отель, и Мину несказанно повезло жить эти несколько дней с Джином. Это даже лучше, его не будут трогать и дадут поспать до ужина. После нескольких часов хорошего сна Юнги явно чувствует себя лучше, даже отек с лица немного сошёл и тело перестало так ныть не то от жары, не то от долгого перелёта и смены климата. За ужином Мин тоже бегает от любых взглядов и поползновений со стороны младшего, садится с краю и как можно дальше от Чона, чтобы не дай Всевышний встретится с ним взглядом. Но, как и ожидалось, все проходит довольно спокойно и непринужденно, еда острая и пряная, вкусное мясо, жаль, что в стране сухой закон, потому что пара стаканчиков чего-нибудь крепкого не помешала бы, и дело совсем не в еде. Они уже возвращаются в номера, а Юнги вспоминает, что оставил свою карточку от номера на столе, за которым они ужинали. Сотый раз выругавшись, проклиная всех и вся, Мин плетётся за картой, нелепо извиняется на своём корявом английском и, забрав ключ, старается как можно быстрее оказаться в своей кровати. Время было близь полночь, все давно либо спали в номерах, либо гуляли по городу, казалось, что в отеле кроме них никого и нет. Юнги опять размышлял о своей «небольшой» головной боли в лице младшего донсена и уже подходил к номеру, как сильной хваткой его впечатали в стену. Мин по запаху может определить личность этого обладателя сильной хватки за счёт развитой мускулатуры и просто хороших ген. — Что за цирк ты решил устроить, хен, — Чонгук смотрит почти по-детски, не понимает такого холодного отношения со стороны Юнги, но так же читается в этих, на первый взгляд, юношеских глазах отблески злости и желания. А хен, как самый последний трус, боится поднять свой взгляд с пола, боится захлебнуться и утонуть в чужом омуте. Его уже потряхивает, руки потеют, а сердце бешено бьется. Но Чон не собирается отступать, он итак весь день кусал губу, поймать пытался, хотел помириться, а его любимый хен бегал от него, только ещё сильнее подогревал интерес и брал на слабо. Чонгук не привык проигрывать, поэтому маячащий перед глазами Юнги, который даже не смотрел в его сторону, только сильнее распалял желание, подстегивал, не давал думать больше ни о чем, кроме хрупкого тела, выбеленных волос и нескончаемых ворчаний, по которым он уже успел соскучиться. — Молчишь? Хорошо, завтра я тебя уже не отпущу, а пока подумай ещё раз над своим поведением, — Чонгук ухмыляется, почти насмехаясь над жалкими попытками Мина отвязаться от него и мажет губами по бледной щеке, в конце шепча, — Хен… Юнги рассыпается, ноги не держат, и он скатывается по стене, которая все это время была единственной опорой. Кажется, кто-то просчитался в своей игре и заведомо проиграл в ней, даже не успев начать. Чонгук всегда выигрывает как ни крути. *** На следующее утро их ждёт продуктивный и тяжёлый день. Сначала фотосессия в пустыне, а после и в городе. Юнги никак не ожидал, что обычный песок может быть так красив. Они резвились и катались по пустыне как дети, даже было не похоже, что это фотосессия и идёт рабочий процесс, делали тысячу снимков на телефоны и продолжали валяться в песке, который уже был в ботинках, под одеждой и в волосах. Чонгука практически не было видно, похоже, теперь они оба решили друг друга игнорировать, на что Мин выругнулся себе под нос своё фирменное: «ребёнок», и решил больше не зацикливаться. А то уже скоро весь мир будет вертеться вокруг этого самодовольного эгоиста. Наконец работа была завершена, и им обещали просвещение традициями Арабских Эмиратов. За ужином их развлекали местные музыканты, на что Тэхён отозвался танцами с повязанной на поясе юбкой в звенящих монетах. Юнги и самого пытались вытащить, что не увенчалось успехом. Почему все думают, что это будет забавно, если взрослый хен будет трясти своей тощей задницей в паетках на потеху младшим? Мин смотрел на танцовщиц и больше наслаждался музыкой, нежели танцами. Стоит повести свой взгляд немного левее, как блондин натыкается на чужой, совсем незаинтересованный во всем происходящем и направленный только на одного интересующего его человека. Они встречаются взглядами всего несколько секунд, но Юнги читает в чужих глазах больше положенного, нервно сглатывает и просится у менеджеров вернуться в номер, ссылаясь на проведённый день под жарой. Он знает, что Чонгук пойдёт следом за ним. Перед таким соблазном тяжело устоять, когда ваша игра стала невыносимой для обоих. Если бы Юнги мог, то он бы уже сорвался на бег, что и делает после того, как проходит ресепшн и слышит, как за ним тоже бегут, и сердце только сильнее начинает биться от подступающего адреналина. В лифт они забегают вместе. — Какой же ты невыносимый. — От такого же слышу. Больше ни слова, только эмоции и язык тела. Дыхания сперты не из-за бега, а из-за дикого желания, которое накрывает их в таком маленьком пространстве железной коробки лифта. Губы сами ловят чужие, отдают кислород и забирают чужой в обмен на свой. Тела податливы и распаленные. Юнги кажется, что это его душа плавится под горячими руками Чонгука. До номера они идут друг за другом, законы страны не приемлют такие связи. Никто не приемлет такую связь, но им все равно на это, хоть весь мир против них будет. Чон ненавязчиво сжимает чужую талию, пока открывает дверь номера, пропускает внутрь, а после закрывает за собой. Юнги не противится, сдаётся и только сильнее прижимается к столь любимому телу. Он скучал. Чонгук подкидывает легкое тело, вжимает в дверь и разрывает тонкую кожу на шее и ключицах. В ответ, Мин обнимает крепкую спину ногами, знает, что младшему так больше всего нравится. Он любит, когда костлявые коленки врезаются в ребра, а боязнь упасть заставляет сильнее прижиматься к горячей груди с быстро бьющимся сердцем, не давая воздуху просочиться между их телами. Юнги жадно ловит воздух, пытается стащить футболку с Чона, в руках уже чувствуется неприятное покалывание от желания прикоснуться. Пытается громко не стонать, когда Чонгук всасывает кожу на шее, кусает свои губы, а потом пускает в свой рот чужой язык и отвечает с таким же напором, нисколько не уступая. Языки сплетаются, вдохи через раз, хочется большего, еще горячее, ещё невыносимее. Мин едва успевает за движениями Чона, только на голос реагирует и почти с рыком: «подними руки». Его несут на широкую кровать в лучших восточных традициях, запах пряностей совсем выбивает, как и кидающий его на кровать и, сразу же нависающий сверху, Чонгук. Юнги бы следовало бояться такого младшего, бежать от этих глаз, в которых словно дьявол отражается. Весь Чонгук будто посланник грешников. Мин не может насмотреться на уже не мальчишеское тело, не осталось даже во взгляде этого детского запала. Перед ним настоящий мужчина, опытный и великолепный любовник. Юнги все не может привыкнуть и осознать это. Каждый раз поддаётся этой невинности во взгляде, а потом в эту же ночь лежит распятый, не может пошевелиться и только восхищенно смотрит на возвышающуюся над ним мощную фигуру из мышц и взглядом, под которым коленки подгибаются, а тело бьется в агонии вместе с душой. Чонгук, когда его дразнят и злят, совсем неласков, он помнит, как хен дразнил его и издевался, а значит заслуживает наказания. Юнги не успевает возразить, как с него стягивают брюки и переворачивают на живот, ставя в колено локтевую. Слышит копошение за спиной и почти взвизгивает от звука пряжки ремня. — Только попробуй трахнуть меня на сухую. Я тебе никогда не прощу этого, — Мин думает, что подействовало, но как всегда ошибается. Слышит над ухом: «ты наказан», и еле удерживает себя на коленях. Чонгук оттягивает блондина за волосы назад и суёт свои пальцы в рот. Хен послушно водит языком по фалангам пальцев, обильно смачивая слюной, пошло причмокивает, не замечает, что его собственная слюна уже скатывается по подбородку, вскрикивает от неожиданности, когда Чонгук бьет его по заднице. — Какой послушный хен, — от тона, которым Чон говорит эти несколько слов, хочется убежать и спрятаться. Именно такой голос не предвещает ничего хорошего, Юнги следовало бы подумать несколько раз, прежде чем заходить в этот номер. Чонгук вынимает пальцы изо рта уже раскалённого до предела тела, которое только и просит жёстче на одном дыхании. Медленно вводит на половину, чуть-чуть растягивает, чтобы это не было совсем варварски. Все же он любит своего хена и не хочет причинять ему боль, хоть тот и заслужил. Немного растянув тихо стонущего в подушку Мина, брюнет заменяет свои пальцы членом. Медленно входит во всю длину и также выходит, повторяет ещё пару раз и переходит на размашистые толчки. Юнги кусает ребро своей ладони, сгребает простыни, все пытается сдержать рвущиеся наружу крики и стоны. Чонгук его не щадит, лишь сильнее сжимает бока, опять шлепает по заднице и наваливается всем телом, прижимая к кровати. У Юнги слезы из глаз и дыхание периодически прерывается, он выгибается, не стыдясь ни своего статуса старшего, ни того, что он вообще-то парень, которого трахает в задницу пацан младше его на несколько лет, для которого он вроде как хен. Но это сейчас не важно. Сейчас ничего уже не важно, кроме оттягивающего его за волосы Чонгука, который входит и выходит во всю длину, шепчущий ему на ухо о том, какой его хен развратный и податливый, что нужно быть тише или его накажут. Юнги глаза закатывает и просит ещё, по подбородку и груди катится слюна от пальцев Чона во рту, так хочется их заменить на его член, который разрывает его изнутри. Мин не может сдержаться от пошлых и мокрых шлепков, стонет в голос, теряет себя в этом мире. Чонгук его мир, дальше него он не видит и не чувствует, он уже зависим. Брюнет разворачивает Юнги лицом к себе, заставляет насаживаться сверху и смотреть в глаза. Это слишком для Мина. «Чонгук, остановись», — одними губами. Он водит ладонью по щеке своего хена, успокаивает и целует. Они сливаются физически, духовно и всеми возможными способами. Они уже давно одно целое: один организм или механизм — считайте, как хотите. Юнги стонет в губы и в бреду приближающегося оргазма шепчет на выдохе: «Люблю». Они падают на перину подушек и одеяла, пытаются отдышаться после оргазма. Чонгук слышит, как тихо дышит его хен, водит рукой по спине лежащего на нем тела, позвонки пересчитывает, сильнее обнимает и покрывает легкими поцелуями лицо. Размеренное дыхание и легкая усталость. Юнги уже думает, что завтра он будет хромать и не сможет нормально сидеть, придумывает отговорки и как будет мстить слишком прихуевшему донсену, который отодрал его сегодня как последнюю заправскую шлюху. — Ну ты и мудак конечно, Чонгук. — От мудака слышу, Юнги хен. И эти глупые улыбки. Еле заметная улыбка Мина, которую он пытается скрыть, лежа на груди брюнета, и широкая улыбка Чона, потому что хен может никогда не говорить о своих чувствах и всячески стараться не показывать, но никогда не может их скрыть.