Алкоголь

      Ветер, сквозь алые пузырящиеся шторы, приносил с серых городских улиц необыкновенный свежий запах вешней (весенней) природы. Входя в настежь распахнутое окно, он волнами обходит каждый пыльный уголок ветхой квартирки, будто пытался убраться, вот только оставляет за собою горы загнивающей макулатуры. Мужчина с морщинистой, словно сушеный персик, кожей сидел на потертом клетчатом кресле. Пустыми, почти мертвыми, глазами уставился в «свою никем невиданную даль». Его грубая лапа крепко обхватила тонкое горлышко бутылки, как-будто найдется смельчак, который героически выхватит ее из плена. А ноги, живущие своей жизнью, были раскинуты в разные стороны, так что тапки чуть было, не слетали с его крупных стоп. Дыхание мужчины и вовсе не было слышно, а крылышки ноздрей практически не шевелились. Как бы заботливый ветер не пытался привести опьяненного старика в чувства глотком спасительного сладкого воздуха, тот настойчиво игнорировал любые попытки малейшего протрезвления. Внезапно послышались глухие щелчки замочной скважины, и в квартиру зашел молодой юноша, лет таки пятнадцати. Он быстренько захлопнул за собою дверь, даже несмотря на возникший сквозняк, и легкой походкой направился в свою комнату, не замечая одурманенного отца. Войдя в спальню, парень наотмашь выбросил школьный рюкзак в противоположный угол комнаты и бухнулся на незастеленную кровать. Рядом со спальным местом находилась деревянная тумба, где стоял электронный будильник, а на табло высвечивались причудливые ярко-зеленые цифры: три часа дня. Парень снял надоевший за целый день протез и положил его подле часов. Беззаботно закинув руки за голову, юноша задумался о чем-то своем, теплом, так как уставшие глаза легко закрылись, а лицо сияло от нежной улыбки. Эти мысли грели ледяное сердце паренька, а вместе с тем и ранимую душу. Он бы так хоть весь день мечтал, но его ждали планы. Кстати, о планах… Резко вскочив с места, он шустро разделся вплоть до нижнего белья и достал из раритетного комода махровое пурпурное полотенце. И как ошалелый, вылетел из комнаты. Путь к душевой был не так далек, но и не так близок и пролегал он вдоль зала. Парень уверенной походкой пошел по давно знакомому пути, но вдруг его остановил резкий зловонный запах, который безжалостно ударял в нос, исходивший от краснолицего мужчины. Уютно устроившись и чуть поскрипывая креслом, старик обратил свой стеклянный взгляд на Фишера младшего, одаряя сына, проедающим до самых органов, равнодушием. У парня вновь опустились руки, а глаза чуть прикрылись и не были уже такими сияющими и полными счастья и жизнелюбия, будто бы его резко окунули в леденящий прорубь. Но имя этого проруби — жизнь. Тяжело закинув полотенце себе на обнажённое плечо, цвета фарфора, он буквально прильнул к зашарканному паласу, где игриво переливались от солнечных лучей зеленовато-голубые стекляшки. Осколков было так много, что и не счесть и не в обе руки взять, а те, что влезали, беспощадно резали тонкую живую кожицу острыми, как бритва, краями. Юноша без желания отнес все на кухню и, вернувшись, собрал еще партию, а за ней еще одну. Отец давно уже не смотрел на ползающего в лужах злоуханного алкоголя пацаненка, он в который раз уставился в стену. Подросток очень долго возился и оттирал старенький ковер, которого буквально проел яд за эти годы. Фишер закончил слишком поздно, так как на часах уже половина шестого. Мысленно схватившись за голову, колени невольно задрожали, и он безнадежно свалился с ног. Он опоздал. Очень опоздал. И это происходит не в первый раз: не в первый раз отец напивается до полуобморочного состояния и не в последний раз по этой причине голубоглазый не успевает.

Вновь он воняет смрадным алкоголем, вновь он опаздывает на дорогую его сердцу встречу с некто намного важным, чем родной отец. С тем, кто греет его мрачный внутренний мир. Кто разжигает в нем огонь любви и желание жить! Тот, кто преподносит в его жестокое бытие, режущие его ранимую сущность, лучик охмеленного счастья.